акие моменты наши подразделения должны быть едины.
   - Он должен получить самую высшую медаль, - заметил Бад.  -  Хотя  какого
черта стоят эти медали?
   - Бад, сейчас она действительно мало чего стоит, и я знаю, что ты  сейчас
чувствуешь. Я тоже потерял немало ребят  из  своей  эскадрильи.  Но  пройдет
время, и эта медаль начнет значить все больше и больше, особенно  для  твоих
мальчиков. Я знаю. Я прошел через это.
   - Я понял вас, сэр, - сказал Бад. - А что с братьями Пай? Мы  их  еще  не
взяли?
   - Факты таковы, что чертовы братья как сквозь землю  провалились.  Мы  не
знаем, где они. По всему штату мы задействовали OSBI, ФБР, дорожную полицию,
шерифов и военную полицию. Все они носом землю роют. Даже средства  массовой
информации, будь  они  неладны,  и  те  сотрудничают  с  нами.  Хотя  и  это
немаловажно. Мы их обязательно возьмем.
   Бад кивнул, хотя он  не  совсем  согласился  с  полковником.  Лэймар  был
свихнувшимся зверем, но он отнюдь не глуп. У него дар руководить  людьми,  и
он умело им пользовался.
   - А ты, Бад, отдыхай. Выздоравливай, у тебя будет на это время. Я уже обо
всем поговорил с Джен. Так что латай свои  раны.  Патрульным  ты  больше  не
будешь. Тебе несколько раз отказывали в чине лейтенанта; можешь считать, что
он твой. Тебе будут  полностью  оплачивать  ту  работу,  которую  ты  и  так
исполняешь, когда замещаешь командира отряда. Во всяком случае, так  говорит
капитан Джеймс. Со временем,  Бад,  ты  станешь  капитаном  и  получишь  под
командование отряд патрулей. А может быть, мы прикомандируем тебя к штабу, и
ты будешь вести занятия по стрельбе. Тебе ведь  это  придется  по  душе,  а,
старина? У хорошего капитана будет прекрасная карьера.
   Бад кротко улыбнулся,  понимая,  что  никакие  слова  в  данной  ситуации
неуместны.
   В следующий раз его разбудила боль. Действие лекарств закончилось. Как же
у него  все  болело!  Он  чувствовал  себя  так,  словно  его  атаковал  рой
обезумевших пчел. Малейшее движение или поворот в постели -  и  пчелы  снова
принимались за работу.
   Бада мучила страшная жажда. Джен налила стакан воды, и он жадно выпил его
до дна. У него было ощущение, что сегодня уже другой день и давно  наступила
ночь.
   - Как дела у Холли? - наконец спросил он.
   - О, эта женщина все восприняла как надо. Она чувствует  себя  прекрасно.
Ты знаешь, это такая девушка, которая вначале не  слишком  переживает  такую
потерю. Самые тяжелые дни у нее впереди. Я была у нее вчера  вечером.  Донна
Джеймс, Салли Мак-Гинли и другие принесли ей поесть. Все было очень мило.  Я
думаю, что она в полном порядке. Она очень довольна, что все так  переживают
за нее и поддерживают в трудную минуту. Все  сошлись  в  мнении,  что  очень
хорошо, что у них не было детей. Она снова выйдет замуж.  У  нее  вся  жизнь
впереди, ведь она так молода. Теду собираются посмертно дать медаль, одну из
самых высоких. Говорят, что будут очень торжественные похороны.
   - Как она... отнеслась к тебе?
   - Ко мне? В чем дело, Бад? Что ты хочешь сказать?
   - Из-за меня убили ее мужа, вот что я имею в виду. Я так плохо действовал
в этой передряге, что у меня ощущение, будто это  я  сам  застрелил  беднягу
Теда.
   - Прекрати, Бад. Никто не говорил про тебя ничего подобного  и  даже  про
себя не думал, я точно это знаю. Вы просто попали в ловушку к этим  злодеям,
вот и все, что можно об этом сказать.
   Но Бад так не думал. Интересно,  на  сколько  процентов  притупилась  его
бдительность от того, что он, будучи немного возбужден посторонними мыслями,
мало думал о возможности попасть в ловушку Лэймара? Что он упустил из  виду?
Следы фургона, признаки непорядка на ферме,  все  те  маленькие  детали,  те
сигналы,  которые  обязательно  должен  подмечать  полицейский,  если  хочет
остаться в живых. Им надо было посмотреть,  в  каком  месте  они  припрятали
фургон Уилларда Джонса, и это должен был сделать он, Бад. Но куда там!  Баду
было не до этого, он  в  это  время  был  занят  мыслями  о  всяком  дерьме,
собственно говоря, он сам спустил штаны и подставил  задницу,  чтобы  Лэймар
выпорол его как следует. Он сам открыл дверь: здравствуйте, уважаемый мистер
Пай! Входите, пожалуйста. Спасибо вам  большое.  И  Лэймар  сделал  то,  что
должен был сделать Лэймар; достаточно было посмотреть в эти  горящие  глаза,
прочитать ориентировки,  где  перечислялись  его  уголовные  преступления  и
убийства, чтобы понять, что за фрукт этот Лэймар Пай.
   В сознании Бада заклубился черный туман.
   - Я хочу пойти на похороны, - проговорил он наконец. - Я  должен  сделать
что-нибудь для Теда.
   - Бад, они говорят...
   - Я ХОЧУ БЫТЬ НА  ПОХОРОНАХ!  -  проорал  Бад  тоном  всевластного  мужа,
решения которого не подлежат обсуждению.
   - Похороны будут завтра, - заметила Джен.
   - Черт побери, позови сюда доктора! Сделай это, Джен.
   - Бад!
   - Я должен туда пойти. Это мой последний и единственный шанс поступить  с
ним по справедливости. Я все сказал.
 
*** 
 
   Стоял сказочный солнечный апрельский день, над плоской и пыльной равниной
Лотонского кладбища  ветеранов  величаво  возвышались  могучие  дубы.  Ветер
шелестел листвой - океаном мерцающей зелени,  волнуемой  постоянным  ветром,
тем оклахомским ветром, который проникает во все щели и выдувает из них  все
до последней пылинки, - зеленеющей среди  серых  камней  на  могилах  людей,
умерших по велению чудовища, имя которому - долг.  Далеко  на  северо-западе
возвышалась гора Маунт-Скотт;  собственно,  это  не  гора,  а  просто  холм,
господствующая  над   местностью   высота;   древний,   высушенный   солнцем
свинцово-каменный холм.
   Бад был настолько погружен в свои мысли, что едва ли обращал внимание  на
окружающее. Он с особой горечью отмечал про себя красоту и  смертную  печаль
этого места. Может, в этом сказывалось действие болеутоляющих лекарств.  Ему
объяснили, что надо постоянно принимать это зелье, иначе  боль  будет  очень
сильной. Но Бад такой человек, и Джен может это  подтвердить,  что  если  он
сосредоточен на какой-нибудь мысли, то  забывает  обо  всем  остальном.  Бад
сидел в кресле для  инвалидов,  и  Джен  везла  это  кресло.  На  Баде  была
форменная шляпа и форменная одежда. Он  надел  темные  солнцезащитные  очки,
потому что его глаза запали и были обведены синими кровоподтеками, на лице и
шее - семь маленьких  наклеек.  Под  рубашкой  можно  было  разглядеть  одну
большую повязку, прикрывавшую множество  мелких  ран.  На  ногах  еще  более
мелкие заплатки. При необходимости он мог ходить, но очень медленно, мелкими
шажками. Но на данный момент это было нормально.
   Больше всего его беспокоило утомление. Не боль, не гнев, не сожаления,  а
вязкая, ползучая летаргия. Ему казалось, что воздух слишком сильно давит ему
на плечи. Он страшно хотел спать, но когда ложился, то не мог уснуть. Он  не
желал  ни  с  кем  разговаривать.  Очки,  прикрывавшие  его  глаза,  здорово
помогали, но больше всего на свете ему хотелось упасть на  землю  и  уснуть,
спать, спать, спать. Ничто в  мире  не  казалось  ему  стоящим  больше  пары
центов.
   Но он чувствовал, почему-то знал  наверняка,  что  ему  обязательно  надо
присутствовать здесь.
   Джен и  Джефф  толкали  его  коляску  по  кладбищу.  Впереди  происходило
какое-то  движение.  Это   начиналась   прощальная   церемония.   Патрульные
полицейские  из  пятидесяти  штатов  и  представители  полиции   такого   же
количества городов и окрестных графств прибыли на похороны. Когда  случаются
такие вещи, то становится просто удивительно, как  много  полицейских  хотят
принять участие в подобном  печальном  мероприятии.  Сколько  копов  считают
своим долгом сказать: "Брат, все в порядке. Каждый из нас мог  оказаться  на
твоем месте. Ты сделал все, что мог".
   - Бад, ты в порядке? - спросила Джен. Он два раза обругал  ее,  пока  она
помогала ему одеваться. Он знал, что повел себя плохо, особенно потому,  что
это происходило в присутствии детей.
   - Да, я просто прекрасно  себя  чувствую,  -  ответил  он.  -  Могу  даже
пуститься в пляс, черт возьми.
   - Папа, - сказал Джефф.
   - Прости меня, Джен, - произнес Бад. - Сегодня лягу спать с курами.
   Этот проклятый Лэймар Пай  гуляет  по  округе  свободный,  как  птица,  а
бедняга  Тед  сегодня  ляжет  в  землю  и  будет  лежать  там,  холодный   и
бесчувственный. Это не правильно. Этого просто не должно было случиться.
   На этот раз его охватил гнев. Он мог примириться с болью, но гнев был для
него совершенно невыносим. Как он будет жить с таким злом в душе? Он не  мог
ответить на этот вопрос.
   Впереди он заметил припаркованные машины телевидения и красивых  людей  с
камерами и осветительными приборами, которые придавали своим  мощным  светом
неестественную яркость тем предметам, которые они  освещали.  Телевизионщики
стояли группой, отделившись от темно-синего скопления полицейских. Это также
вызвало его раздражение. Недавно  он  смотрел  по  телевизору  новости.  Ему
показалось, что Лэймар и Оделл Пай стали всеамериканскими знаменитостями,  а
бедный  старина  Тед  оказался  на  втором  плане.  Показывали  бесчисленные
интервью с  "чудесно  уцелевшими"  Биллом  и  Мэри  Степфордами,  бесконечно
мелькал на экране самый знаменитый в Оклахоме дуб, под которым прятались они
с Тедом, пока их обстреливали победившие их в этой схватке братья Пай. Видны
были стреляные гильзы и пустые обоймы пистолетов, усеявшие все  пространство
двора   Степфордов.   Демонстрировали   ночные   съемки   каравана    машин,
направлявшихся  на  ферму  и  сверкающих  красно-синими   мигалками-маяками,
мелькнули кадры,  на  которых  было  запечатлено,  как  санитарный  вертолет
доставил истекающего кровью Бада  Пьюти  в  шоковое  отделение  госпиталя  в
Команчи. На одном  снимке  было  видно,  как  Бада  на  лебедке  спускают  в
госпиталь через отверстие  в  крыше.  Видок  у  него,  конечно,  был  в  тот
момент!.. Краше в  гроб  кладут  -  в  лице  ни  кровинки,  покрыт  какой-то
окровавленной простыней, на одной ноге ботинок есть, на другой - нет. Срам!
   Джен повезла его сквозь толпу собравшихся, которая,  как  по  волшебству,
расступалась и застывала от удивления. Нарастал гул голосов:
   - Привет, Бад! - Бад в знак признательности кивал в ответ головой.
   Толпа расступилась до конца, и Джен  вывезла  Бада  в  первые  ряды,  где
стояли самые важные шишки: полковник Супенский в  синей  форме,  человек  из
резиденции губернатора (сам губернатор не мог в тот день  присутствовать  на
похоронах), пожилая чета - безутешные родители  Теда,  капитан  Джеймс  и  в
конце ряда, замыкая его, стояла Холли.
   Если бы он сейчас увидел ее впервые, то влюбился бы в нее  снова.  У  нее
был торжественный, спокойный и печальный вид, но кожа ее была как  яблоневый
цвет: белая, ослепительно белая и словно покрытая росой - она  блестела;  ее
бледность сродни белизне розы, глаза смотрели в никуда, она была погружена в
величавую скорбь.
   "Я же говорил, что увижусь с тобой на другой день после того, как все это
кончится, - подумал он. - Еще одна моя ложь, будь я проклят".
   Она почувствовала, что он смотрит на нее, и улыбнулась.
   Ее улыбка обескуражила его вконец.
   Он очень любил ее улыбку.  Одной  из  самых  лучших  сторон  их  интимных
отношений было то, как они вместе смеялись над шутками друг  друга,  которые
могли бы показаться весьма странными посторонним людям. Наверное,  они  были
настроены на одну и ту же длину  волны  какого-то  неведомого  биополя,  кто
знает?
   Холли поднялась, подошла к ним, храбро улыбнулась Джен  и  опустилась  на
колени, взяв Бада за руку.
   - Как ты чувствуешь себя, старый полицейский? - спросила она.
   - Холли, я очень старался. Я просто не смог спасти  его.  Они  взяли  нас
тепленькими.
   - Все в порядке, Бад.
   Она встала, обняла Джен, потом Джеффа и вернулась на свое место.
   Баду приходилось часто бывать на подобных похоронах. Он знал все детали и
подробности  ритуала.  Одни  похороны  от  других  отличались   мельчайшими,
несущественными отклонениями от заведенного распорядка  сурового  обряда.  В
почетном карауле стояли по одному человеку от Оклахомы,  Арканзаса,  Техаса,
Нью-Мексико, Колорадо и Миссури. Караул на руках перенес гроб  с  лафета  на
катафалк. Рядом с процессией шагал  только  один  человек,  хотя  по  обряду
положено двое. Гроб был тяжелым, но все гробы тяжелы, таково уж их свойство:
мертвый груз и более ничего. Развертывание флага прошло  довольно  неуклюже,
так как команду, выполнявшую эту процедуру, составили только сегодня,  но  в
конце концов люди справились и свернули флаг треугольником, так, чтобы  были
видны только звезды. После  этого  старший  по  команде,  подойдя  к  Холли,
отсалютовал ей.
   На расстоянии двадцати ярдов стояла огневая команда из семи человек.  Они
дали три залпа:  всего  двадцать  один  выстрел.  Залпы,  как  всегда,  были
нестройными. На открытом пространстве выстрелы прозвучали довольно жидко.
   Самым худшим моментом похорон всегда был траурный музыкальный сигнал.  Не
имело, правда, значения, хорош или плох трубач, верно ли он соблюдал мелодию
и  такт;  это  было  не  самое  главное,  намного  важнее  боль  и   скорбь,
заключавшиеся в самой музыке, оплакивавшей преждевременно умершего человека,
который иногда весьма смутно понимал, за что он идет на смерть;  его  гибель
также смутно воспринималась теми людьми, ради которых он ушел из жизни.  Это
было больнее всего. Бад еле сдерживал слезы, чувствуя, как у него  в  голове
вновь разливается пугающая чернота. Он снова увидел перед собой волосы Теда,
взметнувшиеся от выстрела, когда пуля вошла ему в голову. Он  снова  увидел,
как выпрямился Лэймар, в глазах его была пустота, словно он выполнил  работу
плотника или каменотеса.
   Никто не говорил никаких речей. Прозвучала лишь  молитва  капеллана.  Все
закончилось очень быстро. Холли подхватили под  руки  и  увели  с  кладбища.
Приехавшие со всех концов Америки полицейские потянулись к своим машинам.
   - Все хорошо, Бад? - поинтересовалась Джен. - Может,  ты  хочешь  немного
задержаться?
   - Нет, давай быстрее уйдем отсюда.
 
*** 
 
   Через четыре дня Бада выписали из госпиталя. Он лежал  дома,  наслаждаясь
свалившейся на него свободой.  Но  через  некоторое  время  его  вновь,  как
плотное одеяло, окутал густой черный туман безысходности и отчаяния.  Кто-то
предупреждал его об этом: такое скотское состояние называется постстрессовым
синдромом, и это придется пережить -  чувство  собственной  бесполезности  и
незадачливости, перемалывающую кости усталость и  отчаяние.  Значит,  все  в
порядке - просто он сполна получил этот проклятый синдром. Ничего, переживем
и это.
   Он прогнал от себя Джен, и она спала теперь одна в гостиной. Она  никогда
не видела его плачущим; никто и  никогда  не  видел  его  слез,  и  будь  он
проклят, если еще когда-нибудь заплачет.  Но  была  одна-единственная  ночь,
когда он плакал в подушку, была и другая ночь, когда он заперся в туалете  и
его сильно рвало, настолько муторно было у него на душе.  Дважды  в  день  к
нему приходил врач. Навестил его и полковник Супенский. Они долго беседовали
с ним по душам. Приходили  следователи  из  дорожной  полиции  и  из  отдела
убийств Департамента шерифа графства Мюррей. Наведались к  нему  люди  и  из
прокуратуры графства. Бад рассказал им все, разумеется, кроме того, что  его
вот-вот снова поймает в свои сети Джен. Гости расспрашивали его обо  всем  с
невыносимой дотошностью - откуда, когда и  сколько  раз  стреляли,  как  они
попали в невыгодное положение, что да  как,  словом,  это  была  тягомотина,
похожая на бесчисленное повторение в замедленном темпе  эпизода  футбольного
матча. Будет ли Бад выступать со свидетельством перед  большим  жюри,  чтобы
оно могло  предъявить  обоснованное  обвинение  Лэймару?  А  как  же  иначе?
Конечно, он выступит!
   Он старался не вспоминать о Холли, но она являлась ему  по  ночам  в  его
кошмарных сновидениях: вспышки выстрелов чередовались с  ощущением  мягкости
ее шелковистой кожи, огонь  пороха,  горевшего  на  затылке  Теда,  сменялся
упругостью ее груди, ухмылка  Лэймара,  вскинувшего  ружье,  уступала  место
гладким бедрам Холли. Одно наплывало на другое: вспышки,  взрывы,  оранжевые
всполохи, боль и экстаз - все это громоздилось друг на друга в его сознании.
Он просто с ума сходил от желания позвонить ей и не мог этого сделать.
   На четвертый  день  наступило  время  подняться  наконец  с  постели.  Он
заставил себя встать, надел свои любимые синие джинсы, накрахмаленную  белую
рубашку с остроконечным воротничком, обулся в добротные ботинки "Тони  Лама"
- коричневые с черной подошвой, и  надел  галстук,  украшенный  изображением
лошадиной головы. Потом он достал свой командирский "кольт", вставил в  него
обойму с восемью патронами, положил пистолет в кобуру и прицепил ее к поясу.
Сверху он накинул спортивную куртку.
   Испытывая поначалу головокружение, он заковылял вниз по лестнице. Но  уже
через минуту овладел собой и справился с головокружением.
   -  Джен,  я  ненадолго  отлучусь.  Потом  заскочу  в  госпиталь.  Вернусь
засветло.
   Выйдя из кухни, она встретила  его  у  входной  двери.  Лицо  бледное,  с
сероватым оттенком,  выражение  отчужденное  и,  как  всегда,  бесстрастное,
только в глазах горел огонек любопытства.
   - Ты же еле ходишь. Подумай, что ты делаешь, мистер!
   - Я должен поблагодарить этого фермера.
   - Напиши ему письмо или позвони. Телефон именно для этого и изобрели.
   - Если бы не смекалка этого старика, то лежать бы мне в могиле,  а  тебе,
между прочим, сейчас носили бы поесть сердобольные соседи.
   - Пошли ему открытку. Бад, в тебе все еще  полно  стали.  Вдруг  одна  из
дробинок сдвинется с места и опять начнется кровотечение. Ты  же  можешь  до
смерти истечь кровью.
   - Если бы мне было суждено умереть от кровотечения, то я бы  сделал  это,
когда во мне были тысячи стальных дробинок, а не теперь, когда их почти нет,
я собираюсь спокойно проехаться в джипе по деревенским дорогам.
   - Ты взял с собой пистолет?
   - Да, командирский "кольт".
   - Хорошо, я не хочу, чтобы ты выходил безоружным на улицу.
   - Это оружие последнее время отказывается мне служить, - проворчал он.  -
Но теория твоя выглядит многообещающе.
   Бад подошел к машине, открыл дверцу, сел за руль, вставил ключ  в  гнездо
зажигания и, прежде чем повернуть ключ, задумался: неужели всю  жизнь  будет
контролироваться каждый его шаг? И этому не будет конца?
   Он выехал на дорогу, набирая скорость, взметнул задними  колесами  мелкий
гравий и через несколько секунд влился в поток машин на шоссе, пристроившись
за огромным цементовозом.
   Бад ровно держался на  четвертой  скорости.  Рука  твердо  сжимала  рычаг
переключения скоростей, ноги привычно ощущали педали газа и тормоза.  Машина
слушалась каждого его движения. Все-таки он очень любил эту свою безотказную
машину. Кажется, это единственное, что он по-настоящему любил в своей жизни.
   Правда, Бад  не  сразу  поехал  к  Степфордам.  Сам  не  осознавая  своих
действий,  он  остановился  у  придорожного  магазинчика,  зашел  внутрь   и
направился к телефону-автомату. Бросил в щель монету и набрал номер.  Как  в
тот раз, напротив закусочной, так же буднично и просто.
   Через некоторое время она сняла трубку.
   - Привет, - сказал он.
   - Слава Богу, ты наконец позвонил, - прошептала Холли. -  О,  Бад,  я  не
могу сейчас говорить. У меня священник. Он воображает, что может мне помочь.
Боже мой, мне можешь помочь только ты.
   - Я все время был дома и поэтому не смог позвонить  раньше.  Однако  пора
что-то предпринять. Мы сможем встретиться в Эльджине, у закусочной, кажется,
Ральфа, ну, скажем, в два часа?
   - В два часа я буду на месте.
   Бад повесил трубку и вернулся в машину. Поездка к Степфордам  прошла  без
происшествий.  По  дороге  он  проез