ртинка: двадцать первый век, престарелые
родители. Сигизмунд с обеими женами и двумя сыновьями навещает стариков на
Девятое мая. Причем ближайшими родственниками сигизмундовых сынков является
не сам Сигизмунд, а "скурины" Сигизмунда. У Натальи - виртуальный, а у
Лантхильды - вполне реальный Вамба.

Интересно, войдет ли дядя Женя в клан Стрыйковских? Вот бы смеху было!..
Любопытно, как бы Аспид на такого родовича посмотрел?

Мысли не случайно приняли такое направление. День с самого утра вошел в
тональность "хэви"-абсурда. Нелегкая дернула Сигизмунда объяснять вандалам,
что такое есть для советского человека День Победы.

Как ни странно, и Лантхильда, и Вамба поняли это с полуслова. Вамба страшно
оживился. Рассказал о великой победе, которую одержал Лиутар, сын Эрзариха.
Потом еще про Эрзариха рассказывать порывался, в словах обильно путаясь.
Затем с жарким интересом спросил: а над кем победу-то одержали? С кем
бились?

Насчет Аспида Вамба придерживался такой теории: Аспид - мало того, что
верховный жрец злого и могущественного Анахрона, так еще и великий воин.
Это встречало у Вамбы полное понимание и одобрение. Главным победителем
злого вождя Гитлера Сигизмунд назвал маршала Жукова.

- Зуков - годс, - соглашался Вамба. - Гитлер - хво?

- Главный фашист.

Вамба призадумался. Потом решил уточнить:

- Фаскист - кто? Тьюда?

Деваться было некуда. Вамба бил в самую точку - спрашивал о племени.

- Немцы! - решился Сигизмунд. Будь что будет. Теперь придется объяснять,
кто такие немцы.

И точно. Вопрос не замедлил.

- Немтсы - хво? - продолжал въедаться дотошный скурин.

- Немцы-то? - Сигизмунд возвел очи горе. А потом строго посмотрел на Вамбу
- как ветеран на пионера во время "урока мужества". - Немцы-то? - повторил
он со снисходительно-поучающей интонацией. - Я тебе скажу, товарищ дорогой,
хво такие немтсы. Вандалы! Готы! Эти ваши... тормозные... гепиды, во!

А про себя подивился: вот ведь поднатаскался!

- Вандалы? - изумился Вамба. - Виндильос? - И глаза серые выкатил. -
Виндильос нэй немтсы! Виндильос... - Он мучительно задумался, сжал кулаки.
- Виндильос, этта... Виндильос! Нэй немтсы!

- Да ты что! - завелся Сигизмунд. - Ты мне тут еще повкручивай! Вандалы -
самые-то немцы и были! Они тут такой вандализм в сорок первом году развели!
Где Янтарная комната? Молчишь, немчура? Не знаешь? То-то!

- Нет, Сигисмундс, годи. То асдингс! Йаа! Асдингс! Ми - силингс! Даа, ми -
силингс! Асдингс - сами-сами немтсы, Вамба - знат! Антарна комната -
асдингс списдил! Йаа, они - йа...

Обнаруживая в сбивчивой и многословной речи уроки как Вики, так и Аськи,
Вамба принялся объяснять Сигизмунду, что их вождь, Лиутар, с роски не
воевал. И Эрзарих - не воевал. Геберих, может быть, воевал? Аттила Валамир
должен это знать. Вамба не знает. Это было давно.

Кто спер "Антарна комната" - неведомо, но, возможно, это были асдинги.
Похоже на них. А может, рекилинги то были? Такие волчары! Эрзарих воевал с
рекилингами! Хорошо воевал!

Кстати, кто такие роски? Что-то не упомнит Вамба такого племени. Не было в
окрестностях реки Быстротечной такого племени. И аттила Валамир наверняка
такого племени не знает. Стало быть, далеко бург Сигисмундса от лиутарова
бурга отстоит.

Благодаря Вике Сигизмунд кое-что теперь знал. С Викой в последнее время
стало невозможно общаться. Любая попытка заговорить с нею выливалась в
пространную лекцию об истории готского или вандальского племени. Иные темы
Викторию не интересовали.

Поэтому Сигизмунд поневоле поднаторел в истории Великого переселения
народов. В частности хотел - не хотел, а запомнил некоторые народы из тех,
что переселялись.

- Роски - анты! - выдал Сигизмунд. - И склавины! И венеды - тоже, понял?

У Вамбы отвисла челюсть. Посидев с минуту в таком положении, пока
информация укладывалась в неповоротливых вандальских мозгах, Вамба вдруг
оглушительно заржал.

- Что ржешь? - недовольно спросил "скурина" Сигизмунд. - Анты - великий
народ. Анты - годс тьюда, понял?

Вамба завалился спиной на диван и задрыгал в воздухе ногами от неумеренного
веселья.

А потом вдруг посерьезнел и типично американским жестом наставил на
Сигизмунда палец - из дурацких ого-фильмов нахватался, не иначе:

- Антс-тьюда - далеко. Вамба знат. Антс-тьюда - нэй велики! Люди-люди -
много! Рикс - много-много! Сила - нет. Рикс - много.

Сигизмунд обиделся. Вамба заметил это, дружески хлопнул его по плечу. Мол,
не кручинься! Кто же виноват, что угораздило антом родиться?

Но тут по счастью новая тема живо заинтересовала пытливый ум Вамбы. Кстати,
нет ли сейчас какой войны? Не хило было бы прошвырнуться. И за добычей, и
вообще... А то неудобно как-то на шее у Сигисмундса сидеть. Полей здесь
нет, пахать нечего. Оно и к лучшему. Не любит Вамба пахать. Да и кто любит?

А то, друг Сигисмундс, пойдем на войну вместе. Вдвое больше добычи возьмем.
Вавила завидовать станет. А хочешь - и Вавилу возьмем? Конечно, Вавилу
возьмем! Вавила - удачливый воин.

По правде сказать, Сигисмундс, скажу тебе как родич - мы уж и с Лантхильдой
об этом говорили - закис ты, на одном месте сидючи. Давно пора тебе сходить
на войну. Здесь ты все больше в малое умом входишь, а о великом не
помышляешь. Так и боги от тебя отвернутся. Плохо это.

Ну так с кем роски сейчас воюют?

- С субъектами федерации, - мрачно ответил Сигизмунд.

* * *

Когда Сигизмунд уходил из дома, Вамба холил меч. Это было его любимое
занятие. Лантхильда сидела рядом. Братец с сестрицей лениво перебрасывались
словами. Даже не зная языка, легко было представить себе, как в их
белобрысых головах мусолится какая-то нехитрая тема. Должно быть,
прикидывают, как его, Сигизмунда, в поход спровадить. Чтоб Вавила с Ассикой
от зависти померли.

- Я пошел! - сказал Сигизмунд. - Буду вечером.

- Сигисмундс! - окликнул его Вамба. - Липа достан!

Тот остановился, недоуменно посмотрел на скурина.

- Какая еще липа?

- Липа! - повторил Вамба. - Резат! Вавила - три ден резат! - Вамба показал
на всякий случай три пальца. - Вавила резат. Скалкс - резат. Ассика - на
лоток! Лоток - продат. Вавила - бабки на карман! Вавила - резат - ха!
Вавила - руки зопа растут! Ха!

- Хорошо, - рассеянно сказал Сигизмунд, чтобы только отвязаться.

Выводя машину, Сигизмунд вдруг снова почуял тухловатый запах. Слабенький и
недолго. Сигизмунд не поленился выйти из гаража на свежий воздух, постоять
и снова зайти. Проверить - пахнет или нет. М-да, Сигизмунд Борисович. Пора
к невропатологу. Галлюцинации. Таблеточки покушать успокоительные.

Уже в машине Сигизмунд перебирал в мыслях последний разговор с Вамбой.
Стало быть, милейший шурин утверждает, будто жопорукий Вавила успешно режет
что-то из липовой древесины. Так мало того, что сам режет, еще и скалкса
припахал. Эксплуататор и рабовладелец. А Аська эти липовые фени на лоток
поставила, через что Вавила приподняться рассчитывает. На карманные расходы
зарабатывает. Неплохо-неплохо.

А где они липовую древесину в промышленных масштабах-то добывают? Аська
вроде говорила, во дворе у них липу повалили. Еще переживала по поводу
озеленения. Мол, и без того зелени мало. А липа вовсе и не гнилая
оказалась. Наверное, из нее и режут. Вторая жизнь старого дерева.

На Садовой, около Летнего сада, Сигизмунд взял пассажира. Старика.
Сигизмунд удивился, увидев, как тот голосует. Старики обычно не голосуют, а
этот уверенно поднял руку. Оказалось - по дороге. Посадил пассажира,
зарядил ему тридцатку. Старик невозмутимо согласился.

Это был типичный петербургский старичок - из той вымирающей породы, что
носит черные беретики и вкусно рассказывают презабавнейшие истории из былой
жизни.

Старик оказался театральным художником. Считал своим долгом развлекать по
дороге молодого человека. А развлекая - поучать. Однако поучал он
ненавязчиво, развлекал же любопытно.

Сигизмунд выслушал историю о провалившейся премьере. Дело было в далекие
шестидесятые. Шли полувялые гонения на христиан. Львам их, правда, не
бросали, а вместо того отправляли в психушку.

- ...И вот - представьте себе! - у меня дома прячутся двое беглых из
психушки. А я тогда работал в Ленкоме. Мы ставили "Седьмое июля". Вы
помните, что было седьмого июля?

Сигизмунд, разумеется, не помнил.

- Седьмого июля восемнадцатого года был мятеж левых эсеров. Работая над
костюмами я, естественно, изучал документы, фотографии - осталось довольно
много снимков. В тот день была страшная жара, вечером - гроза... Все
щеголяли в футболках и майках. Ну, революционные матросы - в тельняшках. Но
режиссер запретил и футболки, и тельняшки. На Марусю Спиридонову напялили
кожаную тужурку, а на Железного Феликса - шинель до пят. Представляете?
Театральное руководство из кожи вон лезло - хотело получить за этот опус
Ленинскую премию. И вот - просмотр. Явилось все начальство, партийное и
прот-чее. А перед самым началом к режиссеру подходит наш рабочий сцены,
такой был у нас Михал Семеныч, и говорит: мол, раз такое дело -
проставляйся. И тот - видимо, с перепугу - проставился до спектакля. Что
стало, как выяснилось в финале, его роковой ошибкой.

А финал был задуман весьма торжественный. Когда все, кто остался в живых,
примирились и решили совместно строить, так сказать, светлое будущее,
появляется Ленин. Ленин говорит речь, а за его спиной медленно восходит
солнце. Оно было сделано из веревок-лучей и подсвечено снизу багровым
светом. Это солнце помещалось у нас на штанкете номер тридцать один. А
рядом, на штанкете номер тридцать, находилась другая декорация - большой
черный крест из одной антирелигиозной пьесы. Тоже подсвеченный. И вот,
когда Ильич завел свою торжественную речь, Михал Семеныч - а он уже принял
- перепутал кнопки, и на глазах у всего партийного синедриона за спиной у
Ильича опустился гигантский черный крест! И с подсветкой, представляете?
Все онемели, кроме Ленина - он не видел. А кстати, обошлось. Премию,
конечно, не дали. А я сижу и думаю: у меня дома двое беглых христиан
прячутся, а я тут из-за какой-то глупости переживаю...

Сигизмунд с удовольствием посмеялся. Старичок заговорил об упадке
театрального искусства. Чтобы поддержать беседу на должном уровне,
Сигизмунд рассказал о премьере "Побратимов" в театре "Бомбоубежище".
Старичок поморщился, как от зубной боли.

- Все это... ПУСТОЕ, - выговорил он выразительно. - Атмосфера - вот что
ушло. И, боюсь, безвозвратно. Вы, Сигизмунд Борисович, еще застали,
конечно, эти вечера в Филармонии? Вы помните те времена, когда люди ходили
слушать музыку? Не нынешние богачи, не иностранцы - нет, простые
ленинградцы? Они ведь не мыслили своей жизни без музыки, без театра, без
Филармонии! Вы помните, каким событием была каждая премьера в БДТ? Вы
ходили в оперу? Ходили, конечно. Вы тоже больше любили Малый Оперный? Я -
да. Он уютнее Мариинского... - Старичок говорил красивым, звучным голосом,
вкусно проговаривая каждое слово. - Взять бинокль, программку. Смотреть,
как рассаживаются оркестранты, настраивают инструменты. Этот удивительный
шум перед началом спектакля. Волнующийся занавес. Приходит дирижер.
Взмахивает палочкой. Устанавливается тишина. И вот - музыка... Сперва
медная группа, потом вступает группа деревянных духовых и, наконец,
скрипка...

Этот разговор вызвал у Сигизмунда поток воспоминаний. Он вспоминал не
столько события, сколько запахи, звуки тех далеких лет. Старичок давно
вышел - ему нужно было до Кушелевки - а его голос неотвязно звучал у
Сигизмунда в ушах. Аспид любил Мариинский театр. А в Мариинском театре
любил "Дон Кихота". Смотрел раз десять, если не больше. И всегда в большом
антракте брал шампанское. Когда-то об этом Сигизмунду рассказывала мать.
Потом это прочно забылось, а вот теперь всплыло. Странное дело! Сигизмунду
вдруг начало казаться, будто и он ходил с Аспидом на "Дон Кихота". Будто
они вдвоем с дедом в большом антракте пьют шампанское. Даже вспомнил,
какое. Сладкое. В буфете было и сухое, но дед предпочитал сладкое.

Опрощаться Мариинка начала еще в советское время. В какой-то момент там
появились женщины в брюках. И даже в джинсах. У матери это вызывало жгучее
негодование.

А сейчас там от иностранцев не продохнуть. И все в "брульянтах". И билеты
по сорок баксов.

* * *

Сигизмунд любил Девятое Мая. Даже не потому, что в этот день в городе
всегда нагнеталась атмосфера праздника, пусть скорбного - в советское
время, или натужно-помпезного - при новой власти, но праздника. И не из-за
старых фильмов, которыми в эту неделю обычно полонился телеэкран. Хотя эти
фильмы Сигизмунду нравились, особенно комедии.

Просто с Девятого Мая традиционно начиналась весна. Накануне мать всегда
мыла окна, открывала рамы. А закрывала их, кстати, перед Седьмым Ноября.
Так и жили от праздника до праздника. Как говорит Вика, циклически.

И неожиданно - будто плотину прорвало - хлынули какие-то очень давние
воспоминания. Седьмое или восьмое мая шестьдесят-лохматого года, Сигизмунд
с другими мальчишками носится по двору, мать моет окно, кричит сверху:
"Гошка, на четвереньках не ползай! Опять угваздаешься!"

День такой сегодня, что ли? Сигизмунд ничуть не удивился, когда мать завела
разговор о старых кинопленках.

Разговор этот всплывал регулярно. Пару лет назад Сигизмунд рассказал, что
сейчас можно переводить восьмимиллиметровые кинофильмы на видео. Тогда
только-только эта услуга появилась. Мать загорелась. Кинопроектор -
советский дерибас "Русь" - сломался еще в приснопамятные времена. С тех пор
пленки валялись невостребованно.

А видеоплейер у родителей был. Сигизмунд презентанул матери на день
рождения - тогда же, пару лет назад. В те дни дела вдруг резко пошли в гору
- естественно, ненадолго. Успел подарить видак и набор мелодрам. Родители
видеоплейером почти не пользовались - побаивались хитрой "вражеской"
техники.

И вот мать снова вытащила бобину.

- Давай ее сюда, - сказал Сигизмунд. - В ближайшие дни сделаю.

Ему вдруг показалось, что это очень важно.

* * *

В эту ночь Сигизмунду почти не спалось. Снились бессвязные сны. Становилось
то холодно, то жарко. Мучительно боялся ворочаться, чтобы не толкнуть
Лантхильду. В свое время Наталья вбила в него накрепко страх задеть
будущего ребенка.

Наконец вязкая ткань сна порвалась, и Сигизмунд очнулся. В груди непривычно
щемило. Одолевала тоска. Хотелось плакать навзрыд и биться головой о стену.
Или кассету с янкиными записями послушать - да магнитофона нет. Разбит.

Встал, решил покурить и выпить чаю. На кухне горел свет.

Вамба.

- Ты что не спишь? - хрипло спросил Сигизмунд. - Слепан!

Вамба попытался объяснить, но запутался в словах и махнул рукой. Сигизмунд
так понял, что и Вамбу нынче тоска гложет. Домой вандала тянет.

...ДОМООООЙ!.. ААААА!..

Посидели. Выпили чаю. Сигизмунд выкурил сигаретку. Потом Вамба сильно сжал
его руку чуть выше локтя и ушел спать.

* * *

Первое, что почувствовал Сигизмунд, открывая гараж, - вонь!

Шибануло так, что сомнений не осталось. Пахло уже не трупами, а какой-то
откровенно химической гадостью. Ноги у Сигизмунда ослабели. Только этого не
хватало! Может, не надо, а? Сколько их там еще? Четверо? Пятеро? Сам
Лиутар, сын Эрзариха, с дружиною явился? Где, мол, Вамба, сын Валамира? Он
мне недоимку в бюджет задолжал!

Взбодрив себя идиотским смешком, Сигизмунд вдруг решил: а ну их, вандалов,
в пень! Посидят - сколько их там - в Анахроне, да и передохнут. Хватит с
него натурализаций.

Целый день Сигизмунд проходил, как в угаре. Уже к четвертому часу дня его
начала мучительно терзать совесть. Лиутар, сын Эрзариха? Да? А вдруг там
ребенок? Как в том случае, у деда. Тогда перенесло девочку. Невинное дитя.
Перепугалась, бедная, наголодалась, настрадалась... А?!

Сигизмунд посмотрел на себя в зеркало и неожиданно плюнул своему отражению
в глаз.

Напялил ватник. Взял в гараже железные ограждения - черт бы их побрал! - и
обреченно потащился в Анахрон.

В этот раз идти было страшно. Сегодня не было никаких предположений - что
да как. Сегодня была уверенность. В Анахроне кто-то есть. И, возможно, не
первый день. Не чудилась тогда вонь. Ох, не чудилась! И спал плохо поэтому.

В Анахроне стояла гробовая тишина. Такая, что в ушах звенело. Где-то
глубоко в зеве колодца еле слышалось мерное капанье воды.

Сигизмунд буквально заставил себя приблизиться к окуляру наблюдательного
устройства. Неприятно. Стоишь спиной к пустому коридору, откуда может в
любой момент появиться... кто-нибудь. Или что-нибудь. Но гораздо хуже было
то, что за спиной оказывался также бездонный колодец. Веяло от него
чем-то... этаким. Не к ночи будь помянуто!

- Ну, Стрыйковский, - проговорил Сигизмунд, старательно разрушая тишину.
Тишина не разрушилась. Голос увязал в ней.

Сигизмунд еще раз бросил взгляд через плечо и прильнул к окуляру.

И тут же отпрянул, как от удара.

В камере был человек!

* * *

Человек сидел, повернувшись широкой спиной к наблюдательному устройству,
сгорбившись и свесив голову. В слабом свете лампочки Сигизмунд видел его
мощные, покатые плечи. Человек был устрашающе огромен. И грязен. Серо-пегие
волосы разметались по спине. Он не подозревал о том, что за ним наблюдают.
И не шевелился. Но он был жив. Сигизмунд безошибочно ощущал это.

Он был живой, сильный и страшно свирепый. Его глодала ярость.

Сигизмунд перевел дыхание. Вытер пот со лба. Что же теперь делать-то? С
этим монстром не совладаешь. Пока разинешь рот, чтобы его уговорить - мол,
дружба-фройндшафт, - разорвет. Голыми руками.

Взгляд Сигизмунда невольно устремился к стеллажу, где соблазнительно
поблескивали никелированные цилиндры. Одни содержали седативные, другие -
отравляющие вещества. Зеленые и красные. Отравляющие, разумеется, красные.

Ну так что - ввинтить баллончик в гнездо, вон оно, нажать на кнопочку... а
завтра, когда все как следует проветрится и будет произведена санация
камеры (все-то мудрый Аспид с коллегами предусмотрел!) - багром и в
колодец. И никаких тебе проблем.

Решение принимает он, Сигизмунд. Единолично. И спрашивать за это решение с
него никто не будет. Некому.

Сигизмунд решительно подошел к стеллажу. Взял в руки запыленный баллончик.
И нечего разводить интеллигентские нюни. Вамба, небось, своими руками
человек пять - никак не меньше - зарубил. Да и на Вавиле, по здешнему
законодательству, столько висит - на вышку потянет. А он, Сигизмунд, их
честными людьми считает. За один стол с ними садится.

Сигизмунд ввинтил баллончик в гнездо. Все. Осталось нажать на кнопку. Еще
раз заглянул в окуляр. Человек слегка пошевелился, потер затылок. Снова
замер.

Ах, чтоб его!.. Сигизмунд живо представил себе нынешнюю ночь и завтрашнее
утро. Тоненько взвыл от ужаса. И не то, чтобы трупов боялся... Завтра
придет, откроет дверь. Можно респиратор одеть на всякий случай - вон висит.
Можно даже костюм биологической защиты напялить.

Труп будет лежать на нарах. Всего и дел - зацепить его багром, дотащить до
колодца и спихнуть. Но вот как раз этого Сигизмунд представить себе не мог.

Всхлипывая, он вывернул баллончик. Заставил себя вернуть его на стеллаж.
Взялся за зеленый. И похолодел. А вдруг он что-то перепутал?

Да гори оно все синим пламенем!..

* * *

Вся тусовка, за исключением скалкса, была в сборе. Сигизмунд понял это,
едва переступил порог. Из кухни доносился голос Аськи и сочный смех Вавилы.
Вот ведь необидчивые!

Завидев Сигизмунда, Аська оживленно заговорила:

- Представляешь, Морж, я тут такую статью прочитала про смертную казнь
через повешение! Оказывается, человек в петле живет двадцать секунд. А
некоторые - больше. Ну, у хорошего палача - двадцать, а у фигового - до
минуты, вот ужас-то. Я тут глаза закрыла и стала отсчитывать эти двадцать
секунд, слушай, это очень долго, это просто кошмар, как долго. Я бы не
выдержала... Я потом полночи не спала. Меня Вавилыч утешал, утешал...
Слушай, Морж, а что ты такой зеленый? Тухлых котлет обожрался?

Сигизмунд понял,