нул. Вроде бы, все в порядке. В большую комнату сунулся.
Все подушки-рамочки-статуэточки на местах. Интере-есно...

На кухне побывал. Все нормально.

Лантхильда взволнованно ходила за ним. Что-то говорила без умолку. Он
схватил ее за плечи, тряхнул. Речь к ней обратил.

- Ну, где напакостила?

Лантхильда вздохнула и направилась в его, Сигизмунда, комнату. Сердито
ткнула в блокнот, оставленный на столе. Агентурные данные у нее там, что
ли? Сводка о количестве затравленных тараканов? Интересно, какую разведку
это интересует - эстонскую или шведскую? Не эквадорскую же.

Ага. Понятно. В блокноте недоставало листов. Штук десять выдрала. Два
оставила. Великодушно.

Туалетная бумага, что ли, кончилась?

Судя по девкиному виду, этим провинности не исчерпывались. На карандаш
кивнула. Карандаш был затуплен. Сигизмунд любил, чтобы карандаши были
отточены. Видать, бумагу девка брала для рисования. Потому и карандаш
затупила.

Лантхильда поглядывала на него исподлобья и заранее дулась. Сигизмунду
стало смешно. Он подергал ее за волосы.

- Показывай, - сказал, - свое творчество.

Она глянула малопонимающе. Он подтолкнул ее к выходу - давай, мол. Она ушла
в "светелку", оглядываясь, а он пошел на кухню. Сел, закурил. Машинально
вытяжку включил.

Потом увидел вдруг, что Лантхильда нерешительно маячит в коридоре. Вытяжки
боится. Совсем забыл.

Выключил страшную вытяжку, махнул приглашающе. Она торжественно вошла,
положила перед ним на стол пачку листков.

Сигизмунд небрежно пролистал рисунки - что там такого юродивая могла
породить? И присвистнул. Разложил рисунки на столе. Стал разглядывать
внимательно.

Лантхильда тесно стояла у него за плечом. Заглядывала, нагибаясь.
Всматривалась в свое творчество. Тянула над ухом соплями.

Сигизмунду было странно вглядываться в фантастический мир девки. Этот мир
настолько рознился с его собственным, что жуть брала.

Рисовала она неожиданно хорошо. Рука у нее была твердая, линии
выразительные и лаконичные. Хотя не вдруг разберешь, что она имела в виду.

Первый рисунок изображал кобеля. Кобель чесался за ухом, вид имел шкодный и
озабоченный.

Второй рисунок был сложнее. Он вызвал у Сигизмунда одно воспоминание
юности. На третьем курсе был он в стройотряде в Коми АССР. Строили они там
то, что между собой именовали "скотохранилищем", - длинное скучное
сооружение.

Нечто вроде "скотохранилища" было изображено Лантхильдой. Это был дом,
длинный, с неопрятной соломенной крышей.

- Хво? - спросил Сигизмунд.

Лантхильда поправила:

- Хва? Миина хуз.

Стало быть, вот где девка произрастала. Ума набиралась. И красоты.

Хуз был обступлен странными персонами. Во-первых, все они были больше хуза.
Кроме того, одни из них были ощутимо крупнее других. Похоже, в пропорциях
художница разбиралась плохо.

От персон почти ощутимо тянуло социальным неблагополучием среды. Одна
вообще имела подбитый глаз. Это Лантхильда изобразила с удивительной
физиологичностью и тщанием.

- Хво? - спросил Сигизмунд, указывая на человека с подбитым глазом.

- Хвас, - терпеливо поправила Лантхильда. - Миина брозар.

Братец, стало быть. М-да.

Девка явно происходила из таежного тупика. Ее родственнички были, как на
подбор, ужасно бородаты, ходили в каких-то поддевках. Один был устрашающе
бос, с огромными ступнями. Вид у всех был мрачен. Среди родственничков на
равных присутствовала свинья, глядящая рылом на хуз.

Сигизмунд с сомнением показал на свинью. Девка тут же охотно пояснила:

- Свиин.

- Свинья, - перевел Сигизмунд.

Они с Лантхильдой переглянулись и вдруг обрадовались. Будто нашли что-то
такое, что их роднило. Лантхильда даже хихикнула, забыв свои страхи.

Один персонаж, самый здоровенный, имел две косы, хитрые глазки с ленинским
прищуром и густопсовую бородищу. В руке держал кол. Девка застенчиво
поведала, что это - Аттила.

Среди остальных родственников маячила и сама Лантхильда. Высилась столбом,
как самая основная. Была больше хуза, больше свиина, но чуток поменьше
Аттилы. Ее легко можно было опознать по луннице.

Сигизмунд со значением постучал по фигуре пальцем. Лантхильда покивала. Да,
мол. Это - я.

Следующий рисунок изображал безобразную пьяную драку. В одном из дерущихся
Сигизмунд без труда опознал брозара. Брозар был запечатлен как раз в тот
момент, когда ему в торец заезжал другой звероподобный персонаж. Откуда-то
издалека с колом бежал Аттила. Вдали виднелся хуз.

Лантхильда захихикала и стала придвигать этот рисунок поближе к Сигизмунду.
Видимо, считала его несомненной творческой удачей.

Гордясь тем, что уже неплохо разбирается в многочисленной девкиной родне,
Сигизмунд опознал Аттилу - по колу и косам, брозара. Потом ткнул пальцем в
того, кто засвечивал брозару в торец. Мол, а это кто? Девка охотно
поведала, что это Вавила. Вавила - фрийондс.

- Бойфренд твой, стало быть, - определил Сигизмунд. Смотри ты, попривык уже
к сложной фонетике гнусавой девкиной речи.

Но Лантхильда тут же огорошила его. Оказывается, Вавила - фрийондс
брозарис. Братянин дружок, стало быть. Оттягиваются парни в полный рост.
Веселая там у них жизнь, в таежном тупике.

Имелось также изображение Лантхильды, доящей корову. Чистый Пикассо. В этом
рисунке явственно был виден девкин врожденный художественный талант. Корова
стояла, немного повернув голову, и косила на девку озорным глазом. В
подойник лились толстые струи молока. Сигизмунд вдруг вспомнил ту бледную
немочь, которой отпаивал болящую. Разом понятно стало, почему она кислые
рожи корчила...

Ну, развела абстракционизм! А еще говорят, в таежных тупиках ни кубистов,
ни конструктивистов не ценят. Сигизмунд долго вертел следующий листок, и
так и эдак, всматривался. Ничего понять не мог.

Краснея, Лантхильда развернула листок "правильно". Там, насколько
разглядел, наконец, Сигизмунд, была изображена сама девка. Сидела,
скорчившись, в каком-то тесном, темном, мрачном помещении. Вроде застенка.
Над девкой в воздухе висели две сковородки.

Наконец Сигизмунд сообразил, что на рисунке изображен гараж. Сковородки,
выходит, - фары его родимой "единички". Сигизмунд даже обиделся.
Конструктивизм конструктивизмом, но надо хотя бы вежливость соблюдать!

- Гараж, - сказал он. Немного сердито.

Она похлопала белесыми ресницами. Повторила:

- Гарахва.

Сигизмунд рукой махнул.

Лантхильда всђ объясняла что-то. Горячо так втолковывала. Видимо, пыталась
рассказать, как в гараже оказалась. Разволновалась ужасно. Даже слезы в
глазах выступили. Вообще, как заметил Сигизмунд, Лантхильда легко краснела
и часто вспыхивала. Впечатлительная.

Сигизмунд по руке девку похлопал, чтобы успокоить. Мол, все в порядке.

Та охотно успокоилась. Показала ему еще один опус из жизни социально
неблагополучной среды. Изображался человека, находящийся в скотском
состоянии. Человек ползал на четвереньках и устрашающе скалился. Зубы были
прорисованы с особым тщанием. Сигизмунд без труда опознал старого знакомого.

- Вавила? - спросил он.

Лантхильда гордо кивнула. Вот он каков, мол.

У Сигизмунда на миг мелькнула дикая мысль. А если он, Сигизмунд, вот так
скакать будет и зубы скалить, - станет девка им гордиться? Наталья бы точно
не одобрила.

Упившегося Вавилу обступали иные звероподобные. С виду они были не лучше,
но Вавила, судя по тому, как изобразила его девка, - раза в три больше
остальных, - явно задавал тон. Один из звероподобных удерживал на веревке
гигантского кабыздоха. Сигизмунд подозвал кобеля, показал ему рисунок.

- Видишь, - назидательно молвил он, - каким кобелю надлежит быть?

Кобель обнюхал рисунок, посмотрел в глаза хозяину, на всякий случай вильнул
хвостом. Залег под столом. Вдруг трапезничать сядут, опять крошки
посыплются - тут-то кобель и не зевай.

Лантхильда обратила внимание Сигизмунда на собственное изображение.
Находилась среди обступивших Вавилу и она, девка. С неизменной лунницей на
груди. Веткой какой-то замахивалась. Похоже, Вавилу огреть наладилась.

Последняя картинка была самой странной. Лантхильда сперва отобрать ее
норовила, не показать, потом наоборот, усиленно показывать начала. При этом
она густо покраснела.

Сигизмунд не без труда узнал в одном из изображенных хмырей себя. По одежде
опознал. По свитеру с воротом.

Девка вокруг выплясывала, над ухом сопела - переживала: как он к картинке
отнесется.

Был изображен хуз. Хуз был прозрачный, чтобы видно было, как там, внутри,
сидит старый хрыч Аттила. Перед Аттилой стоят девка с лунницей на шее и
Сигизмунд в свитере. Морда у нарисованного Сигизмунда умильная. Он держит
Лантхильду за руку. Другой рукой протягивает что-то Аттиле.

- Это ты, девка, брось, - сказал Сигизмунд строго. - Я не для того с женой
разводился... - А потом, любопытства ради, спросил: - А что за хреновину я
Аттиле твоему даю, а? Хва, а?

- Хво, - поправила девка. И объяснила: - Оготиви.

Сигизмунд собрал листочки, вручил их Лантхильде всей пачкой и сказал
решительно:

- Талант у тебя, девка. Беречь тебя надо, народный ты самородок. Так своему
Вавиле и передай.

Она застенчиво забрала свои листочки, унесла их и схоронила где-то в
"светелке".

Сигизмунд сидел на кухне и думал: надо бы ей альбом купить для рисования,
что ли. И карандаши. Пусть не скучает, пока он с кошачьими гальюнами
разбирается.

А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С утра не жравши. Надо
бы еще девку готовке обучить. Опять же, чтоб не скучала.

А девка-то без него ничего не ела, заметил он. Хлеб - и тот не тронула.
Ждала. Это его даже растрогало.

* * *

Вечером, после ужина, решил Лантхильде радость устроить. Вручил ей большое
красное яблоко, усадил рядом с собой на диван и воткнул в видак кассету.
Фильм хоть и старый, но до сих пор любимый - "Плоть и кровь".

На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.

Воистину, сегодня день сюрпризов! Едва только показался Хауэр, как
Лантхильда вся напряглась. Подалась вперед, потом подскочила к телевизору,
прищурилась и стала водить носом по экрану. То так его рассматривала, то
эдак.

Потом повернулась к Сигизмунду и, показывая на Хауэра в телевизоре,
объявила с восторгом и ужасом:

- Вавила!..

И снова в экран уставилась. Сигизмунд звучно ее по заду хлопнул, чтоб в
экран не тыкалась. Вредно.

Лантхильда неохотно села рядом. Не давала фильм смотреть, все талдычила
нудно: дескать, Вавила.

Взревновать юродивую, что ли? А? Как мыслите, товарищ Морж? Входить в
маразматический штопор - так с музыкой...

Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась неверностью Вавилы.
Сжимала руки, что-то рычала себе под нос. Только что пену изо рта не
пускала. Лютая.

Зато когда в финале все дружно двинули кони, кто от чумы, кто от железа,
девка безудержно разрыдалась. Сигизмунд остановил фильм, долго уговаривал
юродивую не принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец его
осенило. Он перемотал кассету на начало и показал ей первые сцены, где все
еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все в порядке. Она успокоилась и даже
забила в ладоши.

Сигизмунд решил, что для одного вечера впечатлений выше крыши, и отправил
Лантхильду спать. Он и сам устал.

Только стал засыпать, как явилась неугомонная девка. Разбудила и стала на
телевизор показывать. Требовала что-то. Вавилу поминала. Проведать хотела,
что ли?

Сигизмунд, барахтаясь в одеяле, кулак ей показал. И выгнал.

Уже совсем засыпая, подумал невнятно: а ведь есть что-то общее между девкой
и Хауэром. Нос длинный, сонливость в глазах. Белесость неизбывная. Заснул.
Был истерзан дурацким сновидением. Среди ночи явился кобель, забрался в
постель, поначалу вел себя тихо, а потом обнаглел и занял полдивана.

* * *

Наутро выпал долгожданный снег. Небо прояснилось, сделалось голубым. Душа
словно умылась. Зимы ждала, ждала природа. И вот дождалась.

По свежему снегу явилась Наталья. В этот день Сигизмунд задержался на
работе. Пришлось съездить по одному вызову - Федор не управлялся, а заказы
терять было сейчас не с руки.

Потом еще корма развозил на своей машине. В связи с первым снегом что-то
случилось с общественным транспортом, и боец Федор зашивался.

Возвращался в восемь вечера. Стоя в пробке на Кронверке, покаянно думал,
что девка не кормлена, кобель не кормлен - сидят, небось, ждут его. Накупил
готовых пицц, бананов и молока. Пива взял.

Ввалился с мешками и...

Еще на лестнице Сигизмунд услышал, что в доме скандалят. Поначалу даже не
поверил, что это у него.

Но вот открыл дверь - и последние сомнения рассеялись. В глубине квартиры
отчаянно вопила юродивая девка. Кроме того, Сигизмунду показалось, будто он
слышит, как в "светелке" вякает кто-то еще.

Он тихо опустил на пол мешки, набитые снедью, вытащил оттуда бутылку пива,
взял поудобнее за горлышко и двинулся спасать разлюбезную свою юродивую.
Судя по ее крикам, с той самое малое с живой снимали скальп.

Сигизмунд ворвался в "светелку", держа пиво, как "молотовский коктейль" -
шел, будто на танки.

У шкафа, подбоченившись и слегка выпятив живот, стояла Лантхильда и
победоносно орала. Она была очень красна, отчего волосы казались совершенно
белыми. В комнате резко воняло дорогими духами.

Почти загораживая дверной проем, спиной к Сигизмунду, стояла дражайшая
экс-супруга Наталья Константиновна. Как завороженная, она глядела на девку.
Время от времени Наталья набирала в грудь воздуха и испускала короткое
беспомощное кудахтанье, пытаясь вклиниться в скандал.

Какое там! Блаженная девка и слова ей вставить не давала. Это Наталье-то!
Такое, наверное, случается, когда липовый "черный пояс" напарывается на
настоящего Мастера.

Умело дозированная, наигранная нахрапистость Натальи, которой та неизменно
брала верх над слабонервными противниками, явила полное бессилие перед
кондовым таежным жлобством девки. В мировоззрении Натальи не было места для
таких социальных типов, как девкин братец с подбитым глазом или же Вавила,
девкин бойфренд.

Лантхильда вопила с наслаждением. Легко. Со знанием дела.

Сигизмунд опустил бутылку, прислушался, стоя за натальиной спиной.

Ухо выловило несколько раз повторившееся, знакомое слово "двала". Неслись
малопонятные "пилин" и "Пилат". При чем тут скандально знаменитый
прокуратор Иудеи, до Сигизмунда доперло чуть позже. Так звучало в девкиной
передаче одно хорошее русское словцо, слышанное дикой барышней, несомненно,
от С.Б.Моржа, русского, 36, СПб, высшее и так далее. "Пилин", очевидно, был
суррогатным, более пристойным заменителем "Пилата".

И тут Лантхильда увидела Сигизмунда. Расплылась в радостной улыбке,
сделалась вдруг приторно-умильна. Сигизмунд из-за натальиной спины показал
ей бутылку пива.

И тут Наталья обернулась...

Сигизмунд мгновенно увидел картину как бы со стороны: шкаф, крикливая
белобрысая стерва, подкравшийся со спины экс-муженек с бутылкой... Наталья
каменно смотрела на Сигизмунда. Уесть пыталась взглядом. Выковыривала
остатки совести со дна его души. Выскребывала.

Лантхильда замолчала. Отдала поле битвы в руки Сигизмунда. Он это как-то
сразу понял.

- Ну так что, - холодно промолвила Наталья, - насколько я понимаю, тебе
сейчас не до НАС. Денег у тебя нет. - Она выдержала паузу. - Скажи своей
блядище, чтоб заткнулась. В шкафу вещи мои лежат.

- Там нет твоих вещей, - сказал Сигизмунд.

- А я говорю - есть.

Сигизмунд с тоской ощутил, как его засасывает в обычный диалог.

Подумав, он объяснил:

- Я их выбросил.

- Врешь! - безапелляционно сказала Наталья.

- Проверь, - предложил он. И подмигнул девке: мол, можно! давай!

Лантхильда с готовностью прянула вперед. И тут Наталья, потеряв наконец
самообладание, завизжала:

- Убери ее! Убери эту стерву! Развел тут бордель! Притон! Водка! Бляди!
Карты!

- Ты преувеличиваешь, - сказал Сигизмунд. - Ты же знаешь, я не люблю карты.

Наталья понесла.

После маэстро Лантхильды Наталья Константиновна выглядела более чем бледно.
Опера приелась, партия была знакома, слова изучены. Сигизмунд сел на диван
и, морщась, снял зубами пробку с бутылки. Приложился к горлышку. Пиво
забулькало. Лантхильда с завистью смотрела, как он пьет.

Сделав глоток, Сигизмунд подозвал девку и отдал ей бутылку.

- Значит так, Наталья, - прервал он излияния экс-супруги. - День для тебя
сегодня неудачный. Вот и Лантхильда это подтверждает. Эй, Лантхильд!
Наталья ист двала?

- Йааа... - протяжно отозвалась Лантхильда.

- Во, - обрадованно сказал Сигизмунд. - Вот и Лантхильда Аттиловна о том же.

- Мадьярка, что ли? - сощурилась Наталья.

- А это уж, Наталья Константиновна, не ваше дело. Может, и мадьярка.

- На клубничку потянуло? "Частица черта в нас.."?

Сигизмунд сморщился:

- Только не пой.

Наталья решительно шагнула к шкафу.

- Я могу посмотреть МОИ ВЕЩИ?

Сигизмунд встал, преградил ей дорогу.

- Лучше не надо. В другой раз.

- Ты что, труп там прячешь?

Умная баба, этого не отнимешь.

- Поменьше Агату Кристи читайте, Наталья Константиновна. Там Лантхильды
вещи лежат, а она бережлива очень.

- Смотрю, она тут плотно у тебя прописалась. Гляди, Сигизмунд... СПИД по
свету гуляет.

- А мы с презервативами. - И спросил более мирно: - А что тебе надо-то?
Скажи, я достану.

- Ни-че-го, - прошипела Наталья. - НИЧЕГО мне от тебя не надо.

И вышла.

Хлопнула входная дверь.

Сигизмунд снова сел на тахту. Дружелюбно глянул на Лантхильду. Как, мол,
мы, а?.. Показал, чтоб садилась рядом.

Лантхильда глотнула пива и вернула ему бутылку. Сигизмунд отпил половину
того, что еще оставалось, и протянул бутылку Лантхильде. Давай, освежайся.
Хорошо сегодня поработала.

Подбодренная таким образом, Лантхильда начала рассказывать. И показывать.
Из ее рассказа Сигизмунд уяснил следующее.

Было так. Сидела она, Лантхильд, его, Сигисмундса дожидаясь, когда влезла в
жилище эта унлезо афумисто двало Наталья, и восхотела от сигисмундсова
добра толику схитить. А также лунницу золотую спереть, то несомненно.

И бросилась грудью Лантхильд и закрыла добро, не позволив злому деянию
свершиться.

- Блин, - сказал Сигизмунд.

- Пилин, - обрадовалась Лантхильда. - Пилат!

И умильно в глаза ему заглянула, голову наклонив и засматривая сбоку. Он
рассеянно потрепал ее по плечу.

- Пошли пиццу жрать.

* * *

Ближе к ночи Сигизмунд велел Лантхильде одеваться. Сапоги, шубка. Хватит
дома сидеть. Вон, какая тухлая стала. Белорыбица.

Лантхильда забеспокоилась. Глазами забегала. Видно, раскаивалась, что
слишком много воли себе дала.

Сигизмунд не сразу заметил ее беспокойство. А когда заметил, то не сразу
понял, о чем она.

А она боялась, что он опять выгонять ее собрался.

Однако безропотно облачилась в зимнее. Надулась.

Не обращая внимания на обиженный девкин вид, Сигизмунд взял ее за руку и
потащил вниз по лестнице. Впереди, задыхаясь на поводке, тянул кобель - на
улицу рвался. Едва правую руку Сигизмунду не отрывал.

Левая же была обременена девкой. Лантхильда цеплялась за перила, упиралась
- идти не хотела. Сигизмунд с усилием волок ее за собой.

Навстречу попался пожилой сосед. Старичок со второго этажа. Поздоровались с
подчеркнутой чинностью. Расстались.

Выскочив на улицу, кобель столкнулся нос к носу с кошкой. Та высокомерно
подбирала с газеты рыбные головы. Завидев пса, выгнулась, зашипела и канула
в темноте. Кобель рванулся следом и опрокинул Сигизмунда. Они как раз
спускались с крыльца. Раскрошившиеся ступени обледенели, упасть ничего не
стоит.

Вот и упал. Девка, забыв свои страхи, тихонько хихикнула. И как только
Сигизмунд поднялся, отряхиваясь, привязалась как ни в чем не бывало: кто,
мол, это был? Что за зверь? Хва?

Вот ведь темная!

Сигизмунд отпустил кобеля в свободное плавание. Тот задрал хвост "знамена
самураев" и умчался с громким лаем.

Сигизмунд пошел кыскать, и спустя короткое время из темноты появилась
кошка. Немедленно принялась тереться, умильно мявкая.

Эта трехцветная лоскутная киса была известна во дворе как Мать-героиня.