домилась:

- А вас как по батюшке?

- Сигизмунд Борисович.

- Ой! - почему-то всполошилась бабка. И тут же яростно крикнула: - Брысь,
проклятая! Это я не вам... Так что же вам не сказали-то, Сигизмунд
Казимирович... Помер Алексаша, год уж как помер...

- Как? - растерялся Сигизмунд. - Как это помер?

- Так помер, - зачастила бабка, - вот уж годовщину справили... Инсульт. На
боевом посту. Гражданская панихида была, выступали много... А что же
вам-то, Сигизмунд Казимирович, никто не позвонил?

- Извините, - сказал Сигизмунд. - Здоровья вам.

- И вам, и вам... - отозвалась бабка.

Сигизмунд положил трубку. С трудом удержался, чтобы не шарахнуть телефоном
в стену. Кретин! Бабка тоже хороша. Распереживалась, что "Сигизмунду
Казимировичу" не сообщили. А чего ему сообщать, коли он помер аккурат на
двадцать пять лет раньше "Алексаши".

Дурацкая затея, от начала и до самого конца.

С другой стороны, если один из этих старперов до сих пор жив и в здравом
уме, то, возможно, у него-то как раз и хранится ключ. К тайне. К Лантхильде.

Номером два шел какой-то Арсений Сергеевич.

На звонок ответил молодой парень.

- Кого? - переспросил он. - Здесь такие не... Погодите, КОГО?

Сигизмунд повторил.

- Арсения Сергеевича? Так он уж лет пять как того...

- Извините, - буркнул Сигизмунд.

- На здоровье, - ответил парень.

Третьим шел Федор Никифорович. Сигизмунд собрался с силами, набрал номер и
жэковским голосом потребовал его к телефону.

- Это я, - спокойно сказали в трубку.

Сигизмунд от неожиданности чуть не выронил телефон.

- Простите?

- Вам Федора Никифоровича? Это я. С кем имею?..

Что-то подтолкнуло Сигизмунда ответить:

- Это Стрыковский.

Возникла пауза. Потом Федор Никифорович осторожно осведомился:

- А по имени-отчеству... можно?

- Сигизмунд... Борисович.

- Вы сын Ангелины?

- И это тоже, - сказал Сигизмунд.

Еще одна пауза.

- У вас что-то случилось?

- С гаражом.

- К вам приехать?

- Ну что вы поедете... У меня машина. Я сам к вам приеду. - Тут Сигизмунд
вдруг смутился и поспешно добавил: - Если позволите.

- А гараж? - спросил Федор Никифорович.

Изнемогая от идиотизма ситуации, Сигизмунд выдавил из себя "пароль":

- Гараж... он... понимаете, в гараже сперва... ЗАВОНЯЛО... а потом...
ВЫВЕТРИЛОСЬ...

Но Никифорович отреагировал не так, как отреагировал бы любой нормальный
человек. Он не стал смеяться - он разволновался. Даже как будто разгневался.

- Выветрилось, говорите? Давно? И вы допустили?

- Понимаете... - Сигизмунд замялся. - Мне трудно объяснить... Не совсем
завоняло... Давайте я лучше к вам приеду. Когда вам удобнее?

- В любое время, - твердо сказал Никифорович. - Чем раньше, тем лучше.

- Я заеду завтра. В девять вас устроит?

* * *

Сигизмунд положил трубку и вышел на кухню - курить. Его бил озноб. Странно,
но он смертельно устал. Будто вагон разгрузил. А всего-то - по телефону
позвонил. Он не знал - и знать не хотел - что именно его перевозбудило:
мысль о Лантхильде или скорая разгадка дедовской тайны. Завтра, думал он,
завтра. Нужно поскорее лечь спать. Проклятье, теперь ведь будет не заснуть.

Пытаясь унять нервную дрожь, прошелся по квартире. Постоял перед
фотографией деда. Дед, как всегда, был всеми недоволен, но толку с этого
немного: безмолвствовал дед.

- Ну что, дед, - сказал Сигизмунд, - подобрались мы к твоему партийному
капиталу?

И тут раздался телефонный звонок. Сигизмунда передернуло. Нехороший это был
звонок. Не звонок, а крик.

Метнулся в комнату, схватил трубку, крикнул:

- Да?..

Был почти уверен: сейчас ему сообщат, что Федор Никифорович скоропостижно
скончался.

Но это звонила Виктория.

- Я вас разбудила?

- Почему? - оторопело спросил Сигизмунд.

- Голос у вас какой-то странный... - Вика помолчала. - Сигизмунд, у вас...
У вас Анастасии нет?

- Аськи? Нет... Ее здесь и не бывает почти... А в чем дело?

- Ее дома нет.

- Господи, и всего-то...

- Давно нет.

- С утра?

- Меня не было три дня... Я пришла - дома никого. Сегодня она не приходила.
И не звонила. А реж ничего не знает.

- С Аськой еще и не такое бывало, - сказал Сигизмунд. - Загуляла, небось.

Вика странно всхлипнула в телефон.

- Сегодня из театра приходили. Искали... Говорили, два дня уже ищут. Она
всегда звонит. Хоть в каком загуле, хоть из вытрезвителя, хоть из
ментовки... - Вика помолчала и призналась: - Мне страшно.

Сигизмунда взяла досада. Взрослая баба, университет, Рейкьявик,
редуплицирующие глаголы - а звонит с разными глупостями. Страшно ей, видите
ли.

- Чего вы испугались, Виктория?

- У нас календарь на стене...

Сигизмунд поморщился, вспомнив тошнотворно-сладкий ужас с котятами и
бантиками, которым Аська преискусно маскировала матерную надпись на обоях.

- Я уходила двадцать третьего... Ну, в день Советской Армии... Они и гуляли
по этому поводу...

- Им только повод дай, - проворчал Сигизмунд.

Но Вика как будто не слышала.

- А следующий день, двадцать четвертое, на календаре замазан. Черным
маркером.

- Ну и что?

- Не знаю... Гляжу и страшно... И еще...

- Ну что там еще?

- Поперек котят... Котят помните?

- Да помню! - взорвался Сигизмунд. - Что поперек котят? Вы можете говорить
по-русски или разучились?

Вика сказала еле слышно - сдерживая слезы:

- Она написала черным маркером: "ЭТОТ МИР - СРАНЬ!"

У Сигизмунда разом все оборвалось.

- Да ничего, найдется, - сказал он нарочито небрежно. - Мало ли что Аське в
голову стукнуло.

- Вот именно, - деревянно отозвалась Вика. - Мало ли, что ей стукнуло.

И положила трубку.

Глава пятая

Федор Никифорович жил на Московском проспекте, недалеко от станции метро
"Электросила", в просторной квартире, где было полно вещей шестидесятых
годов. Вещей в деревянных корпусах. Вещей, с которыми аккуратно обращались.
Вещей, в свое время очень престижных и дорогих. Из нового в квартире была
только стальная дверь.

Сигизмунд вошел и мгновенно погрузился в мир своего детства. Мебель Федор
Никифорович с дедом, очевидно, брали в одном распределителе.

Правда, сам Федор Никифорович мало походил на зачарованную королевну из
заснувшего на сто лет замка. Это был очень старый человек, костлявый, с
пигментными пятнами на тонкой, пергаментной коже рук. Легко было
представить себе его в гробу. Он улыбнулся Сигизмунду, показав длинные
желтые зубы.

- Вы Стрыйковский! - сказал он, открывая дверь. - До чего же похожи на
Сигизмунда!

- Я и есть Сигизмунд, - отозвался Сигизмунд.

Старик понравился ему с первого взгляда.

Федор Никифорович сразу потащил Сигизмунда на просторную кухню,
загроможденную круглым массивным столом, деревянным диванчиком с плюшевой
обивкой и неизбежным ковриком на стене - с грузинкой, горами и оленем. На
подоконнике, рядом с проросшим луком в майонезной баночке, стоял старый
телевизор "Горизонт".

Проходя мимо открытой двери в комнату, Сигизмунд машинально бросил туда
взгляд. Все как у деда. Только на необъятном, как аэродром, сталинских
времен письменном столе стоял компьютер. На экране змеились нарядные
разноцветные графики (ай да дедок! идет в ногу со временем!)

- Садитесь, Стрыйковский, - кивнул Федор Никифорович на диванчик, - а я
пока чайку соображу...

Сигизмунд уселся на диванчик.

- Простите, Федор Никифорович, можно я закурю?

- Курите, курите, - не оборачиваясь, отозвался старик. - Берите "Беломор",
если хотите.

- Спасибо, у меня свои.

- Ну, как угодно...

Старик поставил чайник и принялся ворчать, что чая хорошего не стало, что
индийский со слонами совершенно испортился, а все эти новомодные - сущая
дрянь.

Сигизмунд с охотой поддержал старика. Федор Никифорович заварил крепкий
чай, разлил по тонким стаканам в подстаканниках, поставил на стол рафинад в
коробке, сел напротив Сигизмунда и задымил "Беломором".

- Так что у вас стряслось, Стрыйковский?

На очень краткий миг, но от этого не менее остро, Сигизмунд ощутил яростную
зависть к большевикам. Блин, какая защищенность! Как одна семья! Видит
старика пять минут - а кажется уже ближе отца...

- В общем, так, - начал Сигизмунд осторожно, - появился у меня в гараже
запах... А потом выветрился...

Старик пристально глядел на Сигизмунда и курил.

- Бывает, - согласился Федор Никифорович, - запахнет да выветрится... Я-то
здесь при чем?.. А долго запах держался?

- Три дня, - бойко сбрехнул Сигизмунд.

Федор Никифорович придавил папироску. Помолчал. И сказал с неожиданно
доброй улыбкой:

- Вы что, врать сюда пришли, Стрыйковский? Зачем звонили?

- Гараж, - сказал Сигизмунд.

- Рассказывайте, - приказал Федор Никифорович. - Только правду. Иначе я не
смогу вам помочь. Постарайтесь не врать. Правдоподобности не нужно. Я
пойму. И еще: мы с вам оба сейчас - неофициальные лица. Это уж вы мне
поверьте.

- В общем, не воняло у меня, - сознался Сигизмунд. Выговорил - и сразу
стало легче.

Старик сразу подобрался, напрягся, вцепился в новую папиросу. Стал молча
сверлить Сигизмунда глазами. Сигизмунд мимолетно подумал о том, каким был
этот человек в молодости. Небось, одним взглядом впечатлительных
интеллигентов в обморок ронял.

- Не знаю, с чего и начать...

- Только не надо мямлить, Стрыйковский, - совсем уж жестяным голосом
промолвил Федор Никифорович. - Вы не институтка.

- Хорошо, не буду мямлить, - слабо улыбнулся Сигизмунд. - В общем, в первых
числах декабря нашел я у себя в гараже девушку.

Старик закашлялся. Выронил изо рта папиросу - прожег дырку на скатерти.
Кашлял долго, надрывно. Сигизмунд даже испугался. Вскочил, стал Федора
Никифоровича стучать по спине, поить его чаем. С перепугу чай ему на брюки
пролил. Все еще кашляя, старик выговорил:

- Что за порода такая... Аспид тоже нашел... Да уберите вы стакан,
Стрыйковский, вы меня удушите...

Сигизмунд, смущаясь, вернулся на диван.

- Рассказывайте! - все еще кашляя, прикрикнул старик. - Во всех
подробностях!

Сигизмунд честно поведал, как утерял ключ, как гараж сутки стоял со
сломанным замком, как в гараже была обнаружена странная девка, принятая
поначалу за угонщицу, а затем за наркоманку. Про все рассказал. Даже про
золотую лунницу.

Старик слушал очень внимательно, не позволяя Сигизмунду пропускать
"неинтересное". Мгновенно улавливал и впивался вопросами, ликвидируя
пробелы.

Когда Сигизмунд сказал, что оставил девушку у себя, чтобы не подвергать ее
опасности, старик с партийной прямотой осведомился:

- Вы с ней сожительствовали?

Сигизмунда покоробило, но тем не менее он ответил "да". Федор Никифорович
заметно повеселел. Вопросы сделались еще въедливее.

- Вы ее осматривали?

- В каком смысле?

- Во всех. Она здоровый человек?

- Вначале она болела... грипп.

- Это естественно, - перебил старик.

- А вообще она была абсолютно здоровым человеком. И токсикоза у нее не
было, не то что у нынешних... - Сигизмунд отогнал видение блюющей Натальи.

Федор Никифорович аж подпрыгнул.

- Вы хотите сказать, что она забеременела?

- Именно.

Вот тут старика действительно проняло. Он вскочил и забегал по кухне,
нещадно дымя "Беломором". Наконец остановился перед Сигизмундом и закричал,
брызгая слюной и дыша тяжким табачным смрадом:

- Да вы понимаете, Стрыйковский, что это значит!

- Понимаю.

- Что вы понимаете? Что вы МОЖЕТЕ понимать?

- Что потерял любимую женщину и ребенка.

- Ни хрена вы не понимаете, Стрыйковский! НИ-ХРЕ-НА!.. Извините. Дальше,
дальше. Как она исчезла?

Сигизмунд послушно рассказал и это. Не пропустил даже своих хождений с
иконой.

- Время! Когда она исчезла? Вы помните, сколько было времени?

Сигизмунд поднатужился и выдал примерное время.

Старик помолчал, глядя в окно, а потом страшно выругался, помянув Аспида и
его дурацкие затеи.

- Кто такой Аспид? - спросил Сигизмунд.

Федор Никифорович повернулся к Сигизмунду, глянул с ухмылкой.

- А вы что, не знали?.. Это ваш дед. Его многие под этим прозвищем знали...

Федор Никифорович уселся за стол.

- Значит, так, Стрыйковский. Сейчас я буду говорить, а вы - слушать. И не
перебивать. Как я вас слушал.

- Вы меня перебивали.

- Когда вы начинали вилять. Я вилять не буду.

* * *

В 1915-м году от второй роты Галисийского полка оставалось всего полсотни
человек. Стояла осень. Елозя животом по мокрой глине окопа, штабс-капитан
Арсеньев бессильно смотрел на деревню Кнытино, откуда ему предстояло выбить
немцев.

Легко сказать - выбить немцев! Стоило высунуться из окопа, как с колокольни
начинал бить пулемет. Бой шел, то оживая, то замирая, вторые сутки. Поднять
солдат из окопов не удалось.

В третьем часу дня немцы пошли в атаку. Арсеньев крикнул что-то сорванным
голосом, но его даже не услышали.

Тогда-то и случилось ЭТО.

Подпоручик Стрыйковский медленно встал и оглядел окоп.

- Что, суки, перессали? - спросил он, выговаривая слова с очень сильным
польским акцентом. После чего, цепляя длинными полами шинели скользкую
глину, выбрался на бруствер. И пошел навстречу немцам.

Снова начал бить пулемет с колокольни. Стрыйковский даже не стрелял. Он
просто шел. Даже когда его обогнали с надсадным "ура-а-а". Он словно не
замечал происходящего. Солдаты потом клялись, что пули обходили
Стрыйковского стороной, ложась в грязь у его сапог.

После боя, уже в деревне Кнытино, штабс-капитан Арсеньев молча ударил
Стрыйковского по лицу. Стрыйковский утерся, плюнул и ушел.

В следующем бою Арсеньев был убит выстрелом в спину. Об этом никому не
доложили - погиб и погиб.

* * *

Образование подпоручик Стрыйковский получил в Пажеском корпусе. Когда ему
было тринадцать лет, корпус посещал Великий Князь. Здороваясь с
воспитанниками за руку, Великий Князь каждого спрашивал о фамилии и
добавлял доброе пожелание. Великий Князь знал всех по именам и каждый год
давал себе труд знакомиться с новыми воспитанниками. Услышав фамилию
"Стрыйковский", он радушно пожелал тому "успехов", а после, уже украдкой,
обтер руку платком. Поляков официальный Санкт-Петербург не жаловал.

Стрыйковский этого не забыл.

* * *

Тогда или позднее - трудно сказать - Сигизмунд Казимирович Стрыйковский
начал все более укрепляться во мнении, что славяне подвержены вырождению не
менее других народов. Он ненавидел пьяных. Ненавидел их люто, утробно -
именно за то, что поганят породу, как он говорил.

Уже в армии Стрыйковского хотели судить за зверское обращение с солдатом.
Придя домой и обнаружив денщика пьяным, подпоручик начал его бить. Бил
смертным боем - когда отобрали, солдат еле стонал. Объяснить свое поведение
подпоручик Стрыйковский отказался. От суда его спасла война.

* * *

Товарищ Стрыйковского по Пажескому корпусу, подпоручик Волгин, пытался
объяснить невероятный поступок с денщиком "великошляхтетским высокомерием",
однако спустя полгода Стрыйковский доказал, что Волгин прискорбнейшим
образом ошибался.

Они находились в Галиции. И отступали. В ходе отступления теряли людей.
Волгин был ранен. Рядом с Волгиным лежало несколько человек, двое или трое
из них еще были живы. Волгин уже совсем было отчаялся выбраться из гиблого
места, как вдруг увидел Стрыйковского.

Рослый, светловолосый, тот был заметен издалека. Ни хворь, ни простуда, ни
тиф, ни пули окаянного поляка не брали. Волгин начал звать его по имени. К
великой радости Волгина, Стрыйковский услышал. Остановился, повернулся,
направился к окопу.

А затем произошло нечто невероятное. Мельком глянув на Волгина,
Стрыйковский вдруг утратил к нему всякий интерес, подхватил под мышки
лежавшего в окопной глине простого солдата - Волгин знал его, это был
архангельский старовер - и потащил. Простого, неотесанного, бородатого
мужлана! Воспитанник Пажеского корпуса! Волок на себе несколько верст до
лазарета.

Волгин выкарабкался сам. Спустя месяц, встретив Стрыйковского у той самой
деревни Кнытино, Волгин бросил ему в лицо:

- Ну, вы и говно, Стрыйковский!

Стрыйковский не удивился. И не оскорбился. Вежливенько осведомился - почему
пан Волгин столь категоричен. "Пан Волгин" взбесился. Пояснил, что бросать
старых товарищей... Стрыйковский слушал с холодным, непроницаемым лицом.
Исчерпав проклятия, Волгин крикнул:

- Почему, черт побери, вы бросили меня и спасли какого-то...

И вот тут Стрыйковский его огорошил:

- Он нужнее, чем вы.

- Почему? - Волгин был так изумлен, что даже забыл о своем гневе.

- Потому что даст более здоровое потомство. Вы пьете, Волгин. Вы в свои
двадцать пять уже ни на что не годны.

* * *

Спустя несколько лет Волгин бездарно погиб на Дону. Стрыйковский после
революции некоторое время носил погоны и даже получил капитана, но затем
был изгнан офицерами своей части.

Случилось это вскоре после расстрела царской семьи. Все были подавлены,
переживали случившееся как великую катастрофу. Один прапорщик пытался
застрелиться. Стрыйковский, по своему обыкновению отказавшись пить водку,
сказал отчетливо:

- Это могло быть преступлением, но это не было ошибкой.

Повисла тишина. Потом чей-то надтреснутый голос потребовал от
Стрыйковского, чтобы он повторил свои слова. Стрыйковский невозмутимо
повторил.

И добавил:

- Большевики при всем их хамстве - сильные люди. Они знают, чего хотят, и
не боятся этого добиваться.

Поднялся невообразимый шум. Недострелившийся прапорщик рыдал в голос.
Кто-то рвал из кобуры маузер, стремясь пристрелить Стрыйковского. Несколько
человек требовали суда чести и дуэли.

Стрыйковский наблюдал за этим холодными серыми глазами и молчал. Потом все
так же молча встал и вышел. Никто не посмел его остановить.

* * *

В 1921 году Стрыйковский находился в Петрограде при Дзержинском.
Блистательно провел несколько операций по обезвреживанию белогвардейского
подполья. С Железным Феликсом Стрыйковского связывали странные отношения:
несомненно признавая за ним определенные таланты, Сигизмунд Казимирович
Стрыйковский вместе с тем откровенно презирал Дзержинского за "вырождение".
Дзержинский был болен. Стрыйковский не болел никогда. Тело, этот
совершенный механизм, повиновалось бывшему подпоручику беспрекословно.
Расово безупречный человек болеть не должен.

Но в иных делах Стрыйковский был незаменим, поэтому ему позволялось иметь
собственное мнение. В частности, полагать, что из Дзержинского мог бы
получиться великий человек, если бы не порода: байстрюк и есть байстрюк, а
косит под пана.

Не слишком лестного мнения держался Стрыйковский и касательно вождя
мирового пролетариата, особенно после введения новой экономической
политики. В минуты всеобщей скорби по поводу кончины Ленина Стрыйковский
был единственным, кто позволил себе высказать общую мысль: "Давно пора".

Куда большую симпатию вызывал у Сигизмунда Казимировича Сталин. Именно
Сталин направил красного командира Стрыйковского в распоряжение Аржанова.

Николай Борисович Аржанов, участник II съезда РСДРП, возглавил в 1919 году
проект "Конец времен", в то время - самый засекреченный проект Советской
России. В группу Аржанова были включены выдающиеся математики и физики,
согласившиеся работать с большевиками. В конце концов, власть меняется, но
Россия остается.

Стрыйковский вошел в группу в 1929 году, когда после некоторых успехов
программа исследований стала топтаться на месте. Он был назначен на
должность заместителя Аржанова. Таким образом Стрыйковский перешел из НКВД
в военную разведку. Хотя, по большому счету, и к военной разведке проект
"Конец времен" имел весьма косвенное отношение.

Год спустя из первоначальных участников проекта остался один Аржанов.
Судьба прочих неизвестна, равно как и роль в их исчезновении Стрыйковского.

В это же время Стрыйковского все чаще начинают называть Аспидом. Кто назвал
его так впервые - Железный Феликс, Сталин или Берия - выяснить уже
невозможно. Малоосведомленные о жизни бывшего подпоручика неофиты всерьез
полагали, что Аспид - его старая большевистская кличка.

Группа "Конец времен" занималась исследованием проблемы перебро