ялась она давать след. Весь ужас от сей немудреной
измерительной процедуры. Как первым делом отобрала у него след, утащила
куда-то... Как давно все это было. Совершенно в другой жизни.

А что ей мешало этот след уничтожить, если она за улику его держала?
Нарисовалась зачем-то инфернальная картина: дознаватель, обмазывающий
девкин след сажей.

Сигизмунд отложил след, отряхнул от пыли натальины фотографии и вернул их в
альбом.

Снял с тахты постельное белье. Огляделся - где бы еще прибрать. И тут
только заметил на подоконнике листок бумаги. Записка? Что за глупости. Да и
не умела она писать. Она умела... Да, это рисунок.

С рисунком в руках Сигизмунд уселся на необитаемую тахту. Задумался.
Странноватенький рисунок. Как и сама Лантхильда, впрочем.

На бумаге была изображена телега с непривычно высокими бортами и колесами
без спиц. Над задней частью телеги был сделан навес, обтянутый холстиной
или чем-то вроде. Конструкция чем-то напоминала фургон американских
пионеров на Диком Западе. После того, как полнавеса снесло ураганом.
Оставшаяся часть навеса украшалась крупной свастикой. "Фокке-вульф" прямо,
а не телега. В передке стояла, выпрямившись во весь рост, сама Лантхильда.
Непропорционально крупная - видимо, важная, - она стояла боком к движению,
лицом к зрителю. На груди у нее красовалась лунница. В руках она держала...
еще одно колесо. Запасное, должно быть. Она вцепилась в него, как рулевой в
штурвал.

Сбоку от телеги брел какой-то мужлан и с ним еще одна подозрительная
личность, здорово смахивающая на хиппи, только в самостийном сельском
исполнении. Патлы до яиц, морда блаженная, глаз хитрый.

Чтобы ясно было, какая сила приводит телегу в движение, на краю листа
виднелся хвост тягловой скотины. Вола, должно быть, судя по хвосту.
Впрочем, Сигизмунд в сельском хозяйстве рубил слабо.

М-да.

...Интересно все-таки, зачем телеге пятое колесо? Притча какая-нибудь
национальная?

От этой мысли Сигизмунд плавно перешел к раздумьям насчет неопознанной
девкиной национальности, а затем - естественным ходом - к Вике. Вдруг и
вправду накопает что-нибудь? Только дадут ли эти поиски хоть какой-то
результат?

* * *

В разгар этой скорбно-бессмысленной суеты неожиданно и бесславно почила
крыса Касильда. Утром выбралась из домика вялая, вид имела опухший, как с
перепою. Прутья грызла без прежней ярости. Больше сидела в неподвижности,
тускло щурилась.

Захваченный водоворотом дня, Сигизмунд нечасто подходил к клетке, хотя
нет-нет да начинало свербеть в душе: а ведь болеет крыска-то. Витаминов ей
каких-то насыпал.

К ночи крыска околела. Так и застыла в благообразной позе - с подвернутым
хвостом и уткнувшейся в лапки остренькой мордочкой.

Превозмогая себя, Сигизмунд вытряхнул ее из клетки вместе с обрывками
газет, катышками помета и засохшими хлебными крошками. Посмертное
благообразие крыски нарушилось; теперь она лежала на боку, растопырив
лапки. Сигизмунд смотрел на нее со странным покаянным чувством. Виноватым
себя чувствовал. Размышления шли созвучные моменту - о бессмертии души. Вот
не было у Касильды бессмертной души. Околело маленькое беленькое тельце - и
все...

Затем, решительно прекратив давить из себя слезу, упихал крыску вместе с
газетами в полиэтиленовый пакет и снес на помойку.

Вот и кончилась яростная крыска Касильда. Опустела клетка...

* * *

Вика явилась назавтра. Сигизмунд встретил ее во дворе - как раз вышел
прогулять кобеля.

- А я из Публички иду, - сообщила Вика. - Ужасно есть хочется. После
Публички всегда разбирает просто волчий голод.

- У меня есть макароны, - сказал Сигизмунд. - Могу угостить.

Он понимал, что без новостей Вика бы к нему не пришла. Не тот она человек,
чтобы запросто захаживать. Что-то она уже накопала...

- Узнали что-нибудь?

- О языке? Да, "что-нибудь" узнала...

- Норвежский? - спросил он жадно.

Вика чуть усмехнулась.

- Норвежский я бы и так узнала. Для этого мне в Публичку ходить не надо...
- Вика помолчала, глядя, как кобель нарезает круги по двору. - Вы не могли
бы мне рассказать, как вы с ней познакомились?

- С кем? С Лантхильдой?

Вика уставилась на него.

- Как, вы говорите, ее зовут?

- Лант-хиль-да.

- А по отчеству?

- Владимировна, - сказал Сигизмунд.

- Вы уверены, что именно "Владимировна"?

- Ну, может быть, не совсем...

- А точно не помните? Она так себя и называла - "Владимировна"?

- Нет, это я... Она русским не владела. А познакомились... - Сигизмунд
показал на свой гараж. - Вон, видите гараж?

- Неужели за гаражами? Мы в пятом классе за гаражами целовались...

- Где, в Рейкьявике?

- В пятом классе, - сказала Вика. Сигизмунд вдруг обнаружил, что холодная
аськина сестрица также не лишена ядовитенького юморка. Видать, семейное.

- Она залезла ко мне в гараж, - сказал Сигизмунд. - Замерзла, должно быть.
Грелась.

- А у вас что, гараж не закрывается?

- Замок был сломан. Нет, это я его сломал. Ключ потерял...

- А, - неопределенно сказала Вика. И настойчиво переспросила: - Так как ее
отца звали?

Сигизмунд поморщился, вспоминая.

- Патлатый такой... с бородой...

- Имя не помните?

Вот ведь настырная да последовательная.

- Валамир.

Она вскинулась, будто на змею наступила.

- Валамир?

- Ну, Владимир, Валамир, какая разница...

Сигизмунд бросил окурок и сказал:

- Пойдемте в дом. Я накормлю вас макаронами. У меня даже кетчуп есть.

- А масло есть?

- Есть.

- Тогда пойдемте.

Кобель, бдительно следивший за хозяином, метнулся к парадной, едва только
Сигизмунд открыл дверь. Первым взбежал по лестнице.

Откушав макарон, академическая сестрица извлекла из сумки блокнотик.
Вопреки аськиным подозрениям, никаких стишков там не было. Столбики
иностранных слов и закорючки транскрипции.

Вика поглядела на свои записи, помолчала. Потом вдруг посмотрела Сигизмунду
прямо в глаза.

- Сигизмунд, вы меня, конечно, простите за неделикатность... Вы уверены,
что вас никто не разыгрывал?

- ЧТО?

- Дело в том, что... В общем, я проанализировала материалы, которые вы мне
дали... Странная картина, конечно, получается... Der ethymologische
Worterbuch der germanischen Sprachen...

- Простите?

- "Этимологический словарь германских языков", издание 1919 года, весьма
подробный труд. И очень ценный.

- Ну и?

- Переданный вами лексический материал более всего коррелирует с готским
языком.

Она выдержала эффектную паузу. Сигизмунд не знал, как ему реагировать на
это заявление. Он видел только, что Вика явно ждет какой-то реакции.

Наконец Сигизмунд сказал:

- То есть, вы хотите сказать, что она разговаривала на готском языке?

- Да.

И снова выжидательная пауза.

- А что в этом такого странного?

- Видите ли, Сигизмунд... Дело в том, что готский язык... Это мертвый язык.
На нем уже тысячу лет как никто не разговаривает. А может быть, и больше.
Вроде шумерского или моего древнеисландского.

- А разве готы... Я думал, готический шрифт... - начал Сигизмунд и тут же
умолк под гнетом собственной непросвещенности.

- Это был германский народ. В пятом-шестом веках он достиг своего
наивысшего расцвета.

- А потом? - жадно спросил Сигизмунд.

- А потом вымер. Точнее, растворился.

- Может быть, где-нибудь остались... На хуторах... В тайге...

Сигизмунд выдвинул версию и сам почувствовал: детский лепет.

- Шестой век, - раздельно повторила Вика. - Готский язык дошел до нас всего
одним текстом - переводом Библии. Далеко не все слова, которые вы мне дали,
я обнаружила в словаре как готские. Но нашлось много древнеисландских, а
также средневерхненемецких аналогов. Понимаете?

- Я одно понимаю, Вика, - сказал Сигизмунд. - Для того, чтобы меня
разыграть, нужно по крайней мере знать о СУЩЕСТВОВАНИИ готского языка. А я
сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из моих приятелей обладал столь
обширными познаниями в сфере лингвистики. Кроме того, в гараже я обнаружил
вовсе не своего приятеля, а незнакомого мне человека. И испугана она была
по-настоящему. Она не прикидывалась.

- А она была испугана?

- Да. Поначалу я вообще принял ее за наркоманку.

- Почему?

- Вела себя неадекватно. И глаза белые.

- Что значит "белые"? Слепая, что ли?

- Очень светлые.

- А в чем была неадекватность?

- Ну, например, она не умела пользоваться туалетом... Такое нельзя
разыграть.

- Пожалуй, - согласилась Вика. И без всякого перехода сказала: - Наиболее
логичная версия, которая объясняет все, заключается в том, Сигизмунд, что
ваша девушка страдала шизофренией.

Сигизмунд набычился, сразу ощутив острую неприязнь к этой рассудительной
холодной девице. Она, несомненно, поняла это.

Вика встала из-за стола, прошлась по кухне. Уселась на подоконник -
точь-в-точь как Лантхильда - и уставилась за окно, на темный двор. Не
оборачиваясь, заговорила:

- Когда углубляешься в предмет... и наступает переутомление... В свое
время, когда я начала заниматься древнеисландским, я часто представляла
себя человеком "оттуда". Из той эпохи. Как будто древнеисландский - мой
родной язык. Это очень помогало. Вы не представляете даже, насколько это
помогало. Я могла угадывать слова, достраивать их... Правда, я сумела
вовремя остановиться. Опасная игра.

Сигизмунд жадно слушал.

- Представьте себе теперь, что ваша Лантхильда специализировалась на
готском. И не сумела остановиться. В Рейкьявике я читала в одном журнале по
психологии - там эта проблема серьезно обсуждалась... Определенный
психотип... С другой стороны, на древнеисландском сохранилась очень богатая
литература. Много текстов. И все равно оставалось ощущение зияющих лакун,
пробелов. А готский... Только Библия. Не вся, отрывки. И комментарий на
четыре странички. Не словарь, а сплошной сквозняк. Дыры, дыры... Понимаете?

- Неужели это настолько важно, - медленно спросил Сигизмунд, - что из-за
какого-то словаря человек может сойти с ума?

- Академические штудии - это похуже азартной игры. Похуже рулетки. Люди
теряют рассудок и из-за меньшего... Скажите, Лантхильда была
последовательна в своих действиях?

- Весьма, - сказал Сигизмунд. - Хотя зачастую мне ее логика казалась дикой.

- Вот видите. А вы не помните, как она была одета?

- Конечно, помню. У меня даже сохранилось...

Сигизмунд оставил Вику созерцать вечерний двор, а сам пошел в "светелку".
Дерюжка нашлась в шкафу. И одна чуня, мало поеденная собакой, - тоже. Все
это добро Сигизмунд предъявил Вике. Присовокупил кожаное ведро.

Она посмотрела, но ничего не сказала. Они выпили с Сигизмундом чаю, после
чего он отвез ее домой.

Глава третья

Перед тем, как лечь спать, Сигизмунд долго сидел на кухне над чашкой с
крепким, уже остывшим чаем. Мысли лениво перекатывались с Вики на ее
"шизофреническую гипотезу". Хорошая гипотеза. Многое объясняет. Почти все.
Не объясняет только лунницу.

Хотя... Может, Лантхильда из "черных археологов". Раскопала тайком
какой-нибудь курган. На Старой Ладоге, скажем. Много народу сокровищами
Рюрика прельщается. Ходят, роют. Выкопала себе лунницу, отчего окончательно
повредилась в уме.

Может быть. Только стала бы - даже сумасшедшая - так легко отдавать золотую
лунницу за собачий ошейник с лампочками? Неужто настолько в роль вошла?..

Предположим, он, Сигизмунд, спятил бы. Записался в "черные археологи",
отрыл какое-никакое золотишко и крышей подвинулся. Блажил бы - ясное дело.
Может быть, Новое Царство какое-нибудь по околометрошным торжищам
провозвещал... Об эре Водолея пророчествовал бы, о комете хвостатой... Но
чтобы вот так запросто золото взять и на какие-нибудь фантики поменять?..
Сигизмунд не мог представить себе обстоятельства, при которых он мог бы ТАК
свихнуться.

Нет, что-то здесь не сходится. Неуловимое что-то остается. Такое, что
словами не передать. Вика, конечно, девица логичная. С головой девица.
Но... не сходится.

...А он-то, Сигизмунд, оказывается, по пьяной лавочке готской мовой в
телефон сыпал! Вот какие дивные вещи о себе узнаешь.

Одеяние лантхильдино пощупал. Домотканина. Не каждый день встретишь, но все
равно не Бог весть какое чудо. Завшивленность? Тем более. Чуни? Тут народ и
в мокасинах иной раз щеголяет. Мало ли.

Та-ак. На Лантхильде в первые дни еще пояс был. Куда она его дела? Точно.
Был пояс. Диковинный какой-то.

Сигизмунд отправился шарить по квартире. После получаса усердных поисков
пояс нашелся.

Повертел в руках, разглядывая в основном пряжку. Затертая медь, по краям
немного позеленевшая. Видно было, что носили эту штуку долго, - пряжка аж
истончилась местами. Изображена клювастая скотина - морда, вроде, птичья, а
туловище не то змеиное, не то вообще какое-то абстрактное. По обеим
сторонам от пряжки по два кружочка нашиты.

Сигизмунд рассмотрел кружочки повнимательнее (его в основном интересовало,
почему они такие разные) - и вдруг сообразил: монеты. Продырявленные.

Ишь ты, все как в фольклоре. По какой-нибудь "Археологии СССР" работала,
чтобы все в точности. Сигизмунд поймал себя на том, что примеряет на
Лантхильду викину версию. Если думать только головой, намертво отключив
сердце-вещун, то все, вроде бы, сходится. Как есть сумасшедшая. Раздвоение
личности.

На кривовато обрезанных монетках были какие-то фигурки. С обратной стороны
наверняка имеются чьи-нибудь морды в профиль. Тогдашних президентов.

Сигизмунд взял бритвенное лезвие (Лучше для Мужчины нет), осторожно отпорол
ту, что побольше и поновее. Под монеткой скопилась грязь. Сигизмунд потер
кружочек о джинсы. Поднес к глазам. Так и есть. Чей-то целеустремленный
носатый профиль. Даже полустертого изображения на монете хватило, чтобы
понять: человек этот, кем бы он ни был, не обладал высокими
морально-этическими качествами.

Интересно, откуда у девки монетки? Новодел или все-таки из кургана вытащила?

Сигизмунд отпорол остальные три. На двух обнаружил одинаковую физиономию -
мужик с вытаращенными глазами. На четвертой - тоже мужик, только постарше,
с рожей отставника. Вокруг мужиков вились буквицы.

Взял все четыре монетки, сыграл зачем-то в "орлянку". Проиграл неведомо
кому. Где же все-таки девку-то искать? Ментам, что ли, сдаться?

От всех этих размышлений Сигизмунда неудержимо потянуло в сон. Ослабленный
стрессами мозг отказывался подолгу принимать участие в напряженных
мыслительных операциях. Сигизмунд бросил монетки на столе и ушел спать.

* * *

Созваниваясь с Федором, договариваясь с клиентами, беседуя со Светочкой и
вообще занимаясь всей этой клопоморной тряхомудией, Сигизмунд то и дело
ловил себя на том, что вот на хер не нужно ему все это. Неинтересно. С души
его от тараканов воротит. И от "Восходов" тоже. И с людьми общаться он
сейчас почти не может.

По большому счету, общаться сейчас он мог только с Викой. И то лишь потому,
что только с Викой он распутывал сложный клубок загадок, связанный с
появлением и исчезновением Лантхильды. А все остальное его попросту сейчас
не парило.

Поэтому вечером Сигизмунд поехал к Вике. Пояс и монетки прихватил с собой.
Показать, побеседовать.

Открыла Аська, от пят до подбородка завернутая в одеяло.

- Ой, это ты, Морж... - сказала она расслабленно. - Хорошо, что это ты, а
не этот...

- Кто, реж?

- Какой реж... Этот, мудила из жилконторы. Когда, мол, долги заплачу. Я ему
говорю: денег нет, а натурой жилконторе не дам. А что они со мной сделают?
Выселят? Это конституцию нарушает...

- Ты что в одеяле? Новая роль? Мумию играешь в мюзикле "Клеопатра"?

- А что, есть такой мюзикл? Врешь ты все, Морж. У тебя деньги есть?

- В Центральном Сбербанке.

- Без дураков. Двадцатка есть?

- Двадцатка... есть.

- Вот и хорошо, - обрадовалась Аська, - я тебе сейчас десятку добавлю, купи
чего-нибудь пожрать. А то сейчас сестрица явится. Она знаешь какая из своих
библиотек приходит? Глаза красные, как у кролика, а жрет, как удав. Я целый
день сегодня из дома выйти не могу. И вчера не могла. Никак не одеться. Все
лежу, лежу... Ты пельменей каких-нибудь купи. Что-нибудь посытнее.

Удаляясь и путаясь в одеяле, Аська крикнула:

- И хлеба!

- Десятку-то дай.

Аська вернулась, сунула мятую десятку.

Да. Деньги стали не те, что раньше. Это раньше зелененькую трешку можно
было с шестьдесят лохматого по восьмидесятый год жевать и ничего-то бумажке
не делалось. А нынешние так и норовят развалиться.

- Дверь захлопни, Морж! - проговорила Аська, снова удаляясь.

Сигизмунд купил пельмени, хлеб и три бутылки пива. Дверь открыла Вика.
Приняла из рук покупки, кивнула на вешалку:

- Раздевайтесь.

И ушла на кухню.

Из кухни донесся голос Аськи:

- Явился, Морж?

Аська уже оделась. Сидела на кухне с сигаретой. Вода в кастрюле закипала в
ожидании пельменей.

- Слушай, Морж, - сказала Аська, - мне тут бумажка странная пришла... Из
налоговой инспекции. Будто я в 95-м году заработала а-ахреновенно много
денег и должна теперь поделиться с голодающей державой...

Она вытащила из-за наружной проводки несолидный с виду мятый квиточек.
Сигизмунд взял, вник. Вика тем временем молча вытряхивала пельмени в воду.

- Пиво откройте, Сигизмунд, - сказала она вдруг.

- Угу.

Бумажка содержала скрытую угрозу ("в 1995-м году вы имели дополнительные
источники дохода") и неумелую лесть ("мы надеемся на взаимопонимание и
сотрудничество").

- Источники дохода! - сказала Аська, внимательно следившая за читающим
Сигизмундом. - Дополнительные! Морж, я подохну! У меня в 95-м году не то
что дополнительных - у меня вообще никаких источников не было... Ни
доходов, ни приходов...

Сигизмунд и сам знал, что в том году Аська с голоду дохла. Месяцами в доме
сахара не водилось, вместо чая какую-то кору заваривали. Иногда Сигизмунд
Аську подкармливал, иногда - реж.

- У тебя трудовая в 95-м где лежала?

- А у меня ее нет.

- Как нет?

- Потеряла... - А потом вдруг нахмурилась и вспомнила. - Нет, была. Она и
сейчас там лежит, только я забыла.

- Где?

- В столовке. Тошниловка на углу Большого... Ее сейчас закрыли. Года
полтора уже как закрыли. Ой, - закручинилась Аська, - точно, была трудовая.
А теперь что делать? Морж, посадят меня без трудовой за тунеядство?

- В долговую яму тебя посадят, - сказал Сигизмунд. - За недоимки.

Последнее слово он произнес не без яда, поставив ударение на второй слог.

- Сигизмунд, пиво откройте, - повторила Вика.

Аська схватила бутылку и принялась снимать пробку зубами. Сигизмунд у нее
отобрал. Аська потрогала зуб пальцем.

- Держится.

Сигизмунд, подумав, открыл все три бутылки об угол стола. Открывашки тут
отродясь не водилось. Зато один аськин хахаль предусмотрительно набил на
край стола металлический уголок. Для удобства.

Аська - то ли от того, что одеться несколько дней не могла, то ли от общей
расслабленности - от одной бутылки пива окосела так, что Сигизмунду стало
завидно.

- Еда, - изрекла Аська, помахивая вилкой, - это самый сильный наркотик.

Глаза у нее и впрямь сделались дурные.

- Ну так что мне с этой бумажкой делать, Морж? Идти в налоговую али не
идти? А если они за мной жандармов пришлют? И повлекут?..

- В Сибирь. Мимо станций метро "Электросила", "Парк Победы", за памятник
героическим защитникам Ленинграда, звяк-звяк, так звенят кандалы...

- Ты смеешься, а мне не смешно. - Аська отобрала у Сигизмунда бумажку и
снова запихала ее за проводку. - Меня же заберут, не тебя.

- В масках. И с пистолетами. С маузерами в деревянной кобуре.

- Морж, я серьезно.

- И я серьезно. Подотрись ты этой бумажкой и забудь.

- Мне ее в ящик кинули. Они мой адрес знают.

- Мало ли какое говно в ящик кидают. Ты за нее не расписывалась.

Сигизмунд вдруг поймал на себе взгляд Вики.

- Что, Виктория, вам тут все, небось, диким кажется после заграницы?

Вика неопределенно дернула плечом.

Аська поглядела на одного, на другого и вдруг взъелась:

- Слушай, Морж, а ты чего, собственно, приперся? Ты по делу? Или сестрицу
мою клеить? А может ты, Морж, ко мне клеиться притащился? А ты мне пирожки
в д