ятной. Только и поймет, что о чем-то важном
ей говорят. А о чем...

- Лантхильд! - прервал девку Сигизмунд.

Она обернулась. По правой щеке гуляют разноцветные огни.

- Еще?

Она поняла. Кивнула. Сигизмунд наполнил рюмочки.

- Драастис, - сказала Лантхильда, видимо, желая сказать "мерси".

- Нии "драастис", - поправил Сигизмунд. - Мерсии.

Это она усвоила мгновенно.

- Мерсии.

Сигизмунд поднял рюмочку.

- Хайлс! - легко произнес он.

- За бабс! - отозвалась Лантхильда, решив сделать ему приятное.

Они одновременно засмеялись. Выпили.

- Пойдем гулять, - предложил Сигизмунд. Девка и кобель знали это слово
одинаково. Обожравшийся пес, бессильно простертый кверху раздутым брюхом,
мгновенно вскинулся.

Сигизмунд встал и пошел из комнаты. Хундс побежал впереди. На пороге
Сигизмунд запнулся об хундса и утерял тапок. Пес тут же ухватил потерю и
унес.

- Другие собаки приносят хозяевам обувь, - укоризненно сказал Сигизмунд.

Лантхильда продолжала сидеть, вопросительно глядя на Сигизмунда.

- Ну, идем, - повторил он. - Вставай. Пошли проветримся.

Девка встала, и тут ее повело. Да. Девке-то точно надо бы проветриться.

Сигизмунд усадил ее в коридоре на тумбу для обуви. Лантхильда глядела в
пространство остекленевшими глазами и загадочно улыбалась. Сигизмунд
натянул ей на ноги сапожки. Надел на нее шубку. Застегнул пуговки.
Нахлобучил на лавину длинных белых волос вязаную шапочку.

Лантхильда очнулась от транса и вновь повела тягучие разговоры.

Вышли на улицу. Почти тут же налетели на подвыпившую компанию с
бенгальскими огнями. Стали кричать друг другу "С Новым Годом!" Кобель
помчался облаивать компанию. Естественно, нашелся кто-то, кто начал
дразнить собаку. Пес пришел в восторг. Охотно ввязался в перебранку.
Дразнивший, похоже, тоже. Но тут кто-то еще запустил петарду.

Поджав хвост, кобель под громкий хохот спасся.

Звук взрыва пробудил Лантхильду. Визгнула. Потеряла равновесие, с размаху
села в снег.

В компании засмеялись. Обступили. Протянули Сигизмунду бутылку. Тот
глотнул. Вернул. Бутылка пошла по рукам и исчезла.

Парень без шапки отделился от компании, помог Сигизмунду поднять Лантхильду.

- Тяжеленькая, - уважительно произнес парень, водружая девку на скамью. -
На, держи. Бабахни во здравие. Похоже, твою подружку это возбуждает.

И вручил Сигизмунду еще одну петарду.

- Мерсии, - неожиданно очнулась девка.

Парень хохотнул, и компания, галдя, удалилась.

Другая компания, в отдалении, пыталась с помощью худосочных петард
подорвать фонарный столб.

Лантхильда сделала попытку встать.

- Пойдем, - сказал Сигизмунд. - Заодно и возбудимся.

Достал зажигалку, запустил подаренную петарду. Из трубки со свистом один за
другим вылетели несколько огней. Почти сразу бессильно погасли.

Лантхильда окончательно очухалась. Вцепилась в руку Сигизмунда. С другого
бока на Сигизмунда карабкался перепуганный кобель. На ручки просился.

Пинком отогнав пса, Сигизмунд приобнял девку.

Лантхильда чудила. То принималась петь свои диковатые протяжные песни. То
втолковывала Сигизмунду насчет козы. То делала попытки упасть...

Бродя кругами, Сигизмунд приблизился к компании "подрывников". Те с
маниакальным упорством пьяных продолжали взрывать фонарь. В основном
старались двое - оба "не первой свежести", как выразилась бы Аська. Один
был устрашающе патлат и длинен. Возле него вилась, притоптывая, миниатюрная
дамочка в шубке. Дамочке было скучно. Время от времени она повторяла:

- Ну, идем, что ли?

- Уйди, коза... Не мешай, клоп... - отрыкивался патлатый.

Второй упорно чиркал сыроватыми спичками, близоруко склоняясь над боевой
установкой. В конце концов, зашипев, петарда огненно блеванула ему едва ли
не в рожу. Сигизмунд подивился идиотизму происходящего.

- Ну, идем, хватит уже...

- Отстань, коза! - повторял патлатый. Он был страшно увлечен процессом.

На слово "коза" Лантхильда неожиданно отреагировала. Резким движением
вскинула голову - проснулась. Вырвалась у Сигизмунда и пошла на дамочку. Но
чего-то не рассчитала - пробуравила снег метрах в десяти от цели.

- Уй, - восхитился патлатый.

- Извините, - буркнул Сигизмунд.

Второй продолжал чиркать спичками, не обращая внимания на происходящее.

- Вы бы поосторожнее, - посоветовал ему Сигизмунд. - А то и без глаз можно
остаться.

Тот повернулся. Сигизмунд невольно простонал - вспомнил это лицо. В
супермаркете. Милокс в пакетс. Неопрятная мрачноватая фигура.

Впрочем, сейчас глаза из-под очков глядели с искоркой, весело.

- Хотим вот подорвать, - объяснил он. - Дерьмо петарды. - И с тоской по
невозможному добавил: - Пороху бы достать...

Сигизмунд был настолько пьян, что тут же услужливо стал выстраивать сложную
схему доставания пороха: позвонить бойцу Федору, пусть тот напряжет
шурина...

Из темноты заливисто взлаял кобель. Показалась еще одна фигура в
длиннополой черной шубе. Девица.

Девица была до глаз замотана в славянофильский черный платок с розами,
из-под которого во все стороны торчали растрепанные волосы. Сверкнули очки.
Девица с ходу засюсюкала с кобелем, который прыгал вокруг и время от
времени заливался отвратительным лаем невоспитанной шавки.

Сигизмунду было стыдно за кобеля. Он бросил в него снежок, отлично зная,
впрочем, что это не поможет.

- Какие мы страшные... Да какие мы голосистые, - сказала девица, пугливо
оглядываясь на подбежавшего сзади кобеля. Видно было, что она пытается
скрыть смущение. Всякий себя дураком почувствует, когда его вот так, ни с
того ни с сего, облаивают.

Патлатый заорал:

- Ленка! Не сдавайся!

Дамочка в шубке поджала губы, явно недовольная поведением окружающих.
Впрочем, в глубине души - Сигизмунд вдруг мгновенно понял это - она была
очень даже довольна. Иначе не топталась бы рядом. Просто должен кто-то в
компании быть недовольным. Ну, роль у человека такая. От этого еще веселее.

Тут Лантхильда зашевелилась в сугробе. Как всякий пьяный, пропахавший
мордой снег, была склонна действовать в безмолвии. Молча и неукротимо
поднялась.

Патлатый с любопытством следил за ней. Очкастый тоже оторвался от своего
бесплодного занятия. Уставился на Лантхильду. Та слепо, как терминатор,
двигалась вперед. Сейчас она напоминала Сигизмунду неудержимого русского
мужика: тому дашь в морду - упадет, полежит немного, наберется сил от
матери сырой земли, встанет и вновь пойдет. На врага.

Лантхильда надвинулась на патлатого. Тот с удовольствием поймал ее. Она
вырвалась, явив недюжинную силу. Патлатый засмеялся.

Лантхильда повторила свой американский жест. Ткнула пальцем ему в грудь.

- У нааст ут проблеем... Коза...

Размашисто повернулась на дамочку, потом снова вернулась к патлатому.
Ухватилась за его рукав, чтобы не упасть.

Сигизмунд поддержал Лантхильду с другой стороны, чтобы оттащить.

- Да нет, ничего-ничего, - заверил его патлатый. - Я и сам справлюсь. Пусть
девушка отдохнет.

Дамочка источала теперь уксусность.

Лантхильда завела речь. Пыталась втолковать патлатому всю глубину его
заблуждений. Если он, патлатый, думает, что вон та дамочка - гайтс, то его
грязно кинули, пусть имеет в виду. Уж Лантхильд повидала этих гайтьос,
знает, каковы! А эта - не гайтс, эта - квино. Или мави? Может, и мави. Годо
мави, йаа... Но не гайтс! Это уж точно.

Только никто здесь не понимает, похоже, что такое - настоящая гайтс. Вот и
Сигисмундс не понимает. Нет, никто не понимает...

Тут взорвалось разом две петарды. Визгнули одновременно Лантхильда, девица
в платке и кобель. Собаколюбивая девица осведомилась, тщетно пытаясь
упихать растрепанные волосы под платок:

- Виктуар, ты цел?

"Почему Виктуар? - пьяно подумал Сигизмунд. - Говорят же - Виктор... когда
выпендриваются". Девица ему не нравилась. Слишком шумела.

Мрачный завсегдатай супермаркета сказал, что, вроде, цел.

Наконец удалось отцепить Лантхильду от патлатого - тот проводил ее
сожалеющим взором. Двинулись в сторону дома. Сигизмунд трезвел, Лантхильду
развозило все больше и больше. Апогея этот процесс достиг уже в домашнем
тепле.

Сигизмунд водрузил Лантхильду на тумбу для обуви, чтобы раздеть-разуть.
Девка тут же заснула. Сигизмунд стащил с нее сапоги, шубку. Обнаружил, что
во время прогулки потеряли вязаную шапку. Не простудилась бы Лантхильда.

Пока из шубы вытряхивал, что-то тускло блеснуло. Лунница.

Так. Значит, гулять ходили с лунницей. В снегу кувыркались с лунницей. С
каким-то патлатым бездельником заигрывали - с лунницей!.. Ох, девка...
безответственная. Да и сам хорош. Мог бы отследить.

Длинные распущенные волосы запутались, попали Лантхильде в рот. Сигизмунд
пальцами убрал пряди с ее лица. Подивился девкиному безмятежному виду.
Пьяно умилился. Уй, какие мы масенькие.

Взвалил Лантхильду на плечо. Крякнул. Вот тебе и "масенькая". Пошатываясь и
задевая спящей девкой углы, дотащил ее до "светелки". Сгрузил на тахту. Уф.

Кобель понюхал Лантхильду. Попытался облизать ей лицо, но Сигизмунд согнал
его. Пес тяжеловесно спрыгнул.

- Пошли, - велел Сигизмунд. - Видишь - наша Лантхильда баиньки.

Спать Сигизмунду не хотелось, однако прибирать со стола он не стал. По
неведомой традиции мать в детстве никогда не разбирала новогодний стол
раньше 2 января. Весь день первого к столу подходили и кормились, то
салатика отщипнут, то мяска холодного, то студня...

Сигизмунд растянулся на спальнике, заложил руки за голову и стал смотреть в
потолок. Он был беспричинно, но очень сильно счастлив.

* * *

Подарок Сигизмунд вручил Лантхильде наутро. Похмелья у девки не наблюдалось
- видать, сказывались здоровый образ жизни и качество коньяка.

Когда Лантхильда появилась в гостиной, Сигизимунд дал ей понять, чтобы она
заглянула под елку. Любопытная девка сразу встала на четвереньки и полезла
смотреть. Едва елку не своротила. Потом зашуршала целлофаном - нащупала
пакет. Выволокла Барби.

Уставилась. В голове медленно заворочалась мысль. Потом Лантхильда
покраснела. Тихонько хихикнула. Отвернулась, разглядывая куклу, то и дело
кося на Сигизмунда. Заметно было, что девку разбирает смех.

- Хво еще? - подозрительно спросил Сигизмунд.

Лантхильда хихикнула громче. Сигизмунд забеспокоился.

- Признавайся! Что там смешного!

Не отвечая, с пунцовыми щеками, Лантхильда опрометью кинулась в "светелку".
Куклу она прижимала к себе.

- Вот дурища-то, - пробормотал Сигизмунд.

Из "светелки" доносился неудержимый хохот. Потом девка принялась икать -
досмеялась.

Кобель, помахивая хвостом, приблизился к хозяину и искательно задрал морду
к накрытому столу: мол, как - не пора?..

- Да погоди ты, - сказал кобелю Сигизмунд. Смутно он догадывался, что
именно так насмешило Лантхильду. Барби была устрашающе похожа на нее саму.

Чтобы отомстить вредной девке, Сигизмунд прикнопил на стену фотографию
полуголой угрюмой потаскухи - дар великодушного кузена. Отошел,
полюбовался. Генкина потаскуха враждебно уставилась на деда, а мрачный
полковник, казалось, разглядывал ее с кривой ухмылкой, как насекомое.
Представители антагонистических субкультур.

Что бы еще такого сделать, чтоб белобрысую уесть? Подумав, Сигизмунд слил в
блюдце выдохшиеся опивки шампанского, покрошил туда немного хлеба и
поставил под фотографию шлюшки. И уехал к родителям - поздравлять.

* * *

Отцу Сигизмунд подарил шахматы. Нарочно искал деревянные, а не
пластмассовые, - нашел. Отец играл с соседом по площадке вечерами, был у
него старый, еще довоенный, набор, но вот беда - потеряли старички слона.

Матери привез сковородку "TEFAL" - жарить без масла. Той давно хотелось
такую.

Мать сразу запричитала: "Зачем ты на нас так много денег тратишь, тебе
самому нужно..." Сигизмунд с нарочитой грубостью ее оборвал. Это тоже
входило в ритуал.

Дорогого сыночка усадили за стол, наложили ему на тарелку разных ед.
Сигизмунд в который раз поразился - как это они на свою скудную, плохо
выплачиваемую пенсию ухитряются сооружать такое количество яств. Видимо,
подобным секретом владеют только непотопляемые советские пенсионеры.

Выпил с матерью шампанского, потом с отцом водочки. Поговорили о том, о
сем. Затем мать, помявшись, вдруг заговорила:

- Гоша, пойми меня правильно - мы твоей жизни не касаемся, и что вы с
Натальей сошлись - не вмешивались, и потом тоже вас лишний раз не трогали.
И расходились вы с ней - мы не лезли...

Сигизмунд сразу насторожился:

- Ты опять про Аську?..

Аську мать видела лишь однажды. Можно сказать, случайно. В тот период
аськиной жизни, который Сигизмунд именовал искусствоведчески: "голубое и
розовое". Голубоватыми были коротко стриженые волосы Аськи, розовым - все
остальное: губы, ногти, колготки. Мать смертельно испугалась. Одно время ее
преследовал кошмар женитьбы единственного сына на этой... на этой...

Но сегодня мать махнула рукой:

- Да не об этой, прости Господи. Тебе решать, с кем и как. Взрослый уже.
Коли нет ума, так уж и не...

- А о чем тогда?

- Гоша, вот сейчас, когда Натальи нет. Между нами. Ты мне скажи: уехали
твои шведы?

- Да не шведы они, а норвежцы. Сто раз уже говорил.

- Все равно. Уехали?

- А что?

- Ты мне ответь: уехали?

- Слушай, что они тебе сдались?

- Да что ты к нему прицепилась, Ангелина, - встрял отец. - Сейчас все
совместные предприятия открывают. Давай лучше, Гошка, водки выпьем.

- Погоди ты, Боря. Вечно как маленький...

Сигизмунд понял, что придется отвечать правду.

- Нет, не уехали.

- У тебя живут?

- Да.

- Сколько их?

- Двое.

- Ты о них кому-нибудь говорил?

- Что значит - говорил? Кому я должен о них говорить? Они сами всђ
оформляют... При чем здесь я?

- Где ты с ними познакомился?

- Мам, ты что, раньше в НКВД работала?

Мать побелела.

- Не шути так.

Сигизмунд принужденно рассмеялся.

- Мам, Сталин умер в 53-м году. Двадцать первый век на пороге. Ты чего?

Мать, казалось, его не слышала.

- Ты уверен, что они шведы?

- Норвежцы, Ангелина, норвежцы они, - вмешался отец. - Говорят же тебе, два
сейнера у них.

Но мать не отставала.

- Все-таки ответь мне, где ты с ними познакомился?

- В Гавани. На выставке "Инрыбпром-96". Представляли там свою фирму.
Хальвдан и представлял.

- А ты там что делал?

- Удочки посмотреть с Федором заехали.

- Вот прямо так увидел тебя этот Хальвдан и тут же тебя в партнеры захотел?

- Ни хрена себе - "прямо так"! Я месяц поручителя искал.

Мать неожиданно резко сменила тему:

- А почему ты про деда спрашивал?

- Когда?

- Перед Новым Годом. Когда я тебе звонила. Помнишь, сказал, что он тебе
приснился?

- Приснился и приснился. А что?

- Ты просто так спрашивал?

- А как еще я мог спрашивать?

- Да что ты в самом деле, Ангелина... Сигизмунд, налей матери водочки.

- В самом деле, мать, что ты из мухи слона делаешь?

- Знаешь, Гоша, - печально проговорила мать, - хоть и грех это, о
покойниках плохо говорить, тем более, об отце, а только сдается мне:
сатанинскими делами дед занимался...

- Это ты про то, что он руками зеков ДнепроГЭС после войны восстанавливал?
Так в этой стране все руками зеков делалось...

Мать помолчала, опустив глаза. Потом залпом проглотила рюмку, придвинутую к
ней отцом, и сказала, поджимая губы:

- Хоть и состояла двадцать лет в партии, а как помер дед - в костел пошла.
Свечку за упокой души поставила... А свечка-то погасла. Не захотела гореть.
Я снова зажигаю, а она взяла и сломалась... Вот так-то, Гоша.

* * *

Всю дорогу до дому дед упорно не шел из мыслей. Да еще этот разговор с
матерью - мутный... Что мать так завелась? Из-за того, что соврал сдуру,
будто приснился ему дед?

А в самом деле, что его дернуло про деда-то тогда спросить? Из-за имени,
наверное. Тут тоже имелось противоречие. Мать много лет носила отчество
"Сергеевна", а не "Сигизмундовна". Еще одна тайна, которыми изобиловала
семейная история. Польское происхождение, небось, скрывала. Белопанское.
Только вот зачем? Дед-то не скрывал. Так и звался "Сигизмунд Казимирович".
И никто его не трогал. И из партии, а также с каких-то руководящих постов
(каких - Сигизмунд точно не знал) не просил.

Впрочем, вся история материнского рода Стрыйковских была таковой.
Маловразумительные объяснения типа "времена были такие" - вот и все, чего
удавалось добиться Сигизмунду от матери. Причем, говорилось это таким
тоном, что терялась всякая охота расспрашивать дальше.

Сам Сигизмунд деда помнил плохо. Помнил, что курил дед много. И только
"Герцеговину Флор". Как товарищ Коба. Или нет... Коба их в трубку
потрошил... Длинные такие папиросы. Они у деда не переводились. Похоже,
кормился Казимирович с какого-то закрытого распределителя. И сытно
кормился. Со смертью деда в доме стало ощутимо голоднее, дефициты исчезли.

А где работал дед? Еще одна тайна, как и за что он свой орден получил? Не
хочется думать, что в ГУЛАГе. Сигизмунд предполагал, что дед был занят
партийно-хозяйственной деятельностью, причем занимал высокие посты, хотя
дослужился только до полковника. И это в войну-то! Выше то ли не пустили,
то ли сам не захотел задницу подставлять разным там чисткам. Хотя, скорее
всего, не пустили - учитывая "Казимировича"...

По смутным воспоминаниям Сигизмунда, дед был заносчив, деспотичен, сварлив
и, видимо, исступленно честолюбив, как любой нормальный поляк.

Один-единственный раз дед пришел забрать Сигизмунда из детского сада.
Пришел рано, часа в четыре, сразу после "тихого часа". Сигизмунд достойно
отбывал в углу. Дед изъявил желание забрать внука. Воспитательница
принялась жаловаться, объяснять, за что малолетний Морж стоит в углу. Дед
оборвал ее как-то очень по-партийному, едва ли не матом, забрал Сигизмунда
домой, а дома выпорол.

Потом закурил "Герцеговину" и, окутывая дымом, спросил спокойно: "Знаешь,
за что выдрал?"

Размазывая сопли, внук проскулил, что не знает. За угол, наверное. За
плохое поведение.

Дед ответил, что вовсе не за плохое поведение. А за то, что позволил в угол
себя поставить.

"Что же мне, выскакивать из угла надо было?" - всхлипнул Сигизмунд-сопляк.
На что старший Сигизмунд сурово ответствовал: "Не вставать".

На похоронах деда, вспомнилось вдруг Сигизмунду, разыгрался мимолетный
скандал. Так, задел по касательной и сгорел, как мотылек на огне свечи.
Растолкав мрачных прямоугольных стариков в тяжелых пальто, к дедову гробу с
солидными золочеными гирляндами и лентами прорвалась молодая женщина. Очень
молодая, немного моложе матери. Из-под густой черной вуали разлетались
золотистые волосы. Левой рукой она сжимала муфту, правой тискала
темно-красные розы. Она пала на гроб, обхватила его руками и взвыла. А
после почти мгновенно исчезла; никто даже не понял, как и когда ее утащили
и кто это сделал. Больше Сигизмунд ее никогда не видел.

Впрочем, тогда Сигизмунда изумила не эта женщина. Поразило то, как смотрели
на это старцы. Они не ужасались, не злорадствовали. Они глядели совершенно
равнодушно. И будь дед среди них, он взирал бы на эту душераздирающую сцену
с таким же пугающим безразличием. Инстинктивно Сигизмунд чувствовал это уже
тогда.

На распросы Сигизмунда о белокурой женщине мать отвечать не желала - она
была шокирована. После как-то забылось, похоронилось...

Сигизмунд так и не выяснил, кто была эта неправдоподобно молодая и красивая
женщина - дочь ли дедова от какой-то связи, возлюбленная?.. Дед был таков,
что с него сталось бы завести себе молоденькую любовницу. Сейчас
Сигизмунд-взрослый это понимал.

И чем больше Сигизмунд думал о нем, тем более странным представлялся ему
дед. Почему мать боится его даже теперь, спустя почти тридцать лет после
его смерти?

Не иначе замешан был суровый полковник в одну из бесчисленных мрачных тайн,
порожденных сталинским режимом. Да и сам дед был плоть от плоти этого
режима.

* * *

Когда Лантхильда встретила Сигизмунда, вид у нее был откровенно ханжеский.
Глазки опущены, губки бантиком. Сразу было ясно, что натворила что-то.

- Ну, девка, кайся