л, не будет ли  детектив,  которому  поручено
это дело, так любезен зайти к нему. Инспектор Чернов пришел в три часа.
   - Я, может быть, смогу вам помочь, - сказал Макдоналд.
   Инспектор вопросительно поднял брови. - Был бы весьма благодарен.
   - Наша молодая леди, мисс Стоун,  сегодня  утром  чувствует  себя  лучше.
Намного лучше.
   - Очень рад.
   - Настолько лучше, что сможет дать более или менее верное описание одного
из напавших на нее. Она увидела его в  свете,  падающем  из  холла,  чуточку
раньше, чем он ударил ее.
   - В ее первом показании говорится, что она не видела ни одного из них,  -
сказал Чернов.
   - Память иногда возвращается в случаях,  подобных  этому.  Вы  видели  ее
вчера днем, инспектор?
   - Да, в четыре часа. Она была в сознании.
   - Но все еще в затуманенном сознании, полагаю. Сегодня утром ее  сознание
значительно прояснилось. Так вот, жена одного из наших  сотрудников  неплохо
рисует. С помощью мисс Стоун она сумела сделать портрет.
   Он через стол протянул нарисованный  углем  и  карандашом  портрет.  Лицо
инспектора просияло.
   - Это исключительно важно, - сказал он. - Я распространю его в отделе  по
квартирным кражам. У  человека  такого  возраста  должно  быть  криминальное
прошлое.
   Он поднялся, чтобы идти. Макдоналд тоже встал.
   - Очень приятно, что мог быть полезен, - сказал он.
   Они пожали руки, и детектив ушел.
   Во время ленча Селия и художница получили новые  инструкции:  они  должны
были рассказать другую историю. Не понимая причины, обе все  же  согласились
подтвердить ее в случае, если инспектор Чернов обратится к ним с  вопросами.
Но он так и не обратился.
   И ни в одном из  отделов  по  квартирным  кражам,  разбросанных  по  всей
Москве, никто не  узнал  лица  на  портрете.  Но  на  всякий  случай  многие
сотрудники милиции повесили его на стенах своих служебных помещений.

Москва, июнь 1985 года

   Сразу же после получения щедрого дара Олдрича Эймса КГБ  сотворил  что-то
совершенно невероятное.
   Существует нерушимое правило  в  Большой  игре:  если  служба  неожиданно
получает бесценного предателя в  самом  центре  организации  противника,  то
этого предателя должно  оберегать.  Так,  если  он  раскрывает  целую  армию
перебежчиков,  то  получившая  информацию  служба  будет  отлавливать   этих
перевертышей осторожно и не спеша,  в  каждом  отдельном  случае  придумывая
новый повод для ареста.
   И только когда этот источник  информации  оказывается  в  безопасности  и
надежно защищен границей, выданных им  агентов  можно  забрать  всех  сразу.
Поступить иначе было бы равносильно помещению в "Нью-Йорк таймс"  объявления
во всю страницу: "Мы только что приобрели  очень  важного  "крота"  прямо  в
центре вашей организации, и посмотрите, что он нам подарил".
   Поскольку Эймс работал по-прежнему в самом  центре  ЦРУ,  с  перспективой
прослужить еще добрый десяток лет, Первое главное управление предпочло бы не
нарушать этих правил  и  арестовывать  четырнадцать  раскрытых  перевертышей
постепенно и осторожно. Но несмотря на  слезные  протесты,  сотрудникам  КГБ
пришлось полностью подчиниться Михаилу Горбачеву.
   Разбираясь в подарке из Вашингтона, группа "Колокол" сделала вывод, что в
нескольких случаях по полученным данным легко можно опознать человека, в  то
время как в других для этого необходима долгая  и  тщательная  проверка.  Из
тех, кого разоблачили сразу, многие все  еще  работали  за  границей,  и  их
следовало осторожно заманить обратно домой, действуя так искусно, чтобы  они
ничего не заподозрили. На это могли уйти месяцы.
   Один из четырнадцати долгое время был британским шпионом.  Американцы  не
знали его имени, но Лондон передал Лэнгли его  информацию,  по  которой  ЦРУ
могло кое-что вычислить. В действительности это был полковник КГБ, в  начале
семидесятых  завербованный  в  Дании  и  двенадцать  лет  проработавший   на
британскую разведку. Хотя он находился под  некоторым  подозрением,  тем  не
менее с поста резидента в советском посольстве в Лондоне он сам в  последний
раз приехал в Москву.  Предательство  Эймса  только  подтвердило  подозрения
русских.
   Но  полковнику  Олегу  Гордиевскому  повезло.  В  июле,  убедившись,  что
находится под  тотальной  слежкой,  кольцо  вокруг  него  сужается  и  арест
неизбежен,  он  послал,  как  заранее  было  договорено,  сигнал  о  помощи.
Британская СИС организовала молниеносную операцию  похищения  -  спортивного
полковника  подхватили  прямо  на  улице,  во  время  пробежки  трусцой,   и
переправили в Финляндию. Позднее он отчитается на явочной квартире ЦРУ перед
Олдричем Эймсом.

***

   Джеффри Марчбэнкс раздумывал, нет ли способа помочь его коллеге в  Москве
в попытках определить подлинность "Черного манифеста".
   Одной из трудностей задачи, стоящей перед  Макдоналдом,  было  отсутствие
подходов к Игорю Комарову лично. Марчбэнкс пришел к  выводу,  что  тщательно
подготовленное интервью с лидером Союза патриотических  сил  могло  бы  дать
какой-то намек, не прячет ли человек,  изображающий  себя  умеренным  правым
консерватором и  националистом,  под  этой  маской  амбиции  распоясавшегося
нациста.
   Он перебирал в памяти всех, кто сумел бы взять  такое  интервью.  Прошлой
зимой его пригласили на  фазанью  охоту,  и  среди  гостей  он  видел  вновь
назначенного редактора ведущей британской ежедневной консервативной  газеты.
21 июля Марчбэнкс  позвонил  редактору,  напомнил  об  охоте  на  фазанов  и
договорился о ленче на следующий день в его клубе на Сент-ДжеЙмс-стрит.

Москва, июнь 1985 года

   Бегство Гордиевского вызвало шумный скандал  в  Москве.  Он  произошел  в
последний день месяца в личном кабинете самого председателя КГБ на четвертом
этаже главного здания на плошали Дзержинского.
   В свое время этот мрачный кабинет был берлогой самых кровавых монстров из
всех, что существовали когда-нибудь на планете. Здесь за  Т-образным  столом
подписывались приказы, заставлявшие людей кричать под  пытками,  умирать  от
жары в пустынях или  становиться  на  колени  в  холодном  дворе  и  ожидать
пистолетную пулю в голову.
   Генерал  Виктор  Чебриков  не  обладал  больше  такой  властью.  Ситуация
изменилась, и смертные приговоры теперь утверждались самим  президентом.  Но
для предателей они будут подписаны, а сегодняшнее совещание подтвердит,  что
их будет еще немало.
   Перед столом председателя КГБ в роли обвиняемого сидел начальник  Первого
главного управления Владимир Крючков. Это его  люди  покрыли  себя  позором.
Обвинителем  выступал  начальник  Второго  главного  управления,  низенький,
коренастый, с широкими плечами генерал Виталий Бояров, кипящий от ярости.
   - Все это полный бардак! - гремел  он.  Даже  среди  генералов  площадная
брань     служила     доказательством     солдатской     неотесанности     и
рабоче-крестьянского происхождения.
   - Такого больше не случится, - проворчал Крючков в свою защиту.
   - Тогда давайте установим порядок,  -  сказал  председатель.  -  которого
будем  придерживаться.  На  суверенной  территории  СССР  предателей   будет
арестовывать и  допрашивать  Второе  главное  управление.  Если  еще  выявят
каких-то предателей, то так и сделаем. Понятно?
   - Будут еще, - тихо сказал Крючков. - Еще тринадцать.
   В комнате на некоторое время воцарилось молчание.
   - Вы хотите нам что-то сообщить, Владимир Александрович? -  тихо  спросил
председатель.
   И тогда Крючков рассказал, что произошло шесть недель назад  в  ресторане
"Чадвик" в Вашингтоне. Бояров присвистнул.
   На  той  же  неделе  генерал  Чебриков,  возбужденный   успехами   своего
ведомства, рассказал все Михаилу Горбачеву.
   Тем временем генерал Бояров готовил свою комиссию "крысоловов" -  группу,
которая займется допросами предателей, как только они будут установлены  при
помощи полученных данных и арестованы. Возглавить  группу,  по  его  мнению,
должен был особый человек. Его личное дело уже лежало на  столе:  полковник,
всего сорок лет, но с опытом, специалист по допросам, никогда  не  терпевший
неудачи.
   Родился в 1945 году в Молотове, бывшей Перми,  а  теперь  снова  Перми  -
после 1957 года, когда  соратник  Сталина  Молотов  впал  в  немилость.  Сын
солдата, выжившего и с наградами вернувшегося с войны.
   Маленький Толя вырос в северном невзрачном городе под  строгим  контролем
официальной идеологии. В записях указывалось, что его фанатик-отец ненавидел
Хрущева за разоблачение Сталина, своего  героя,  и  что  сын  унаследовал  и
сохранил все отцовские убеждения.
   В 1963 году, восемнадцати лет, его призвали в армию и направили в  войска
Министерства внутренних дел. Эти войска предназначались  для  охраны  тюрем,
лагерей  и  исправительных  учреждений  и  использовались   для   подавления
волнений, восстаний. Молодой солдат чувствовал себя на этой службе как  рыба
в воде.
   Во внутренних войсках господствовал дух репрессий и тотальной  слежки.  И
юноша так хорошо проявил себя, что получил редкую награду  -  направление  в
Ленинградский военный институт иностранных  языков.  Это  была  "крыша"  для
училища КГБ, известного в управлении  как  "Кормушка",  потому  что  из  нее
постоянно подпитывались  кадры.  Выпускники  "Кормушки"  прославились  своей
жестокостью,  профессионализмом  и  преданностью.  Молодой   человек   снова
прекрасно себя проявил и опять получил вознаграждение.
   На сей раз это было назначение в Московское областное  отделение  Второго
главного  управления,  где  он  провел  четыре  года,  приобретя  прекрасную
репутацию  как  толковый  референт,  добросовестный  следователь  и  жесткий
специалист по ведению допросов. И действительно,  он  настолько  преуспел  в
этом деле, что написал работу, получившую высокую оценку и обеспечившую  ему
перевод в штаб-квартиру Второго главного управления.
   С тех пор он не выезжал  из  Москвы,  покидая  штаб-квартиру  только  при
работе против ненавистных американцев, держа под наблюдением их посольство и
устраивая слежку за дипломатическим персоналом.  Одно  время  он  целый  год
проработал в следственном отделе,  прежде  чем  перейти  обратно  во  Второе
главное управление. Старшие офицеры и инструкторы не поленились  отметить  в
его личном деле его страстную ненависть к англоамериканцам, евреям,  шпионам
и предателям, а также необъяснимую, но в рамках допустимого, жестокость  при
допросах.
   Генерал  закрыл  досье  и  улыбнулся.  Он  нашел  своего  человека.  Если
требуются быстрые результаты, то полковник Анатолий Гришин - именно тот, кто
ему нужен.

***

   Из оставшихся тринадцати повезло одному  -  или  он  оказался  достаточно
ловок. Сергей Бохан был офицером советской военной  разведки,  работавшим  в
Афинах. Ему срочно приказали вернуться в Москву на  основании  того,  что  у
сына сложности с экзаменами в военной академии, где тот учился. Однако через
друзей он узнал, что сын учится прекрасно.  Нарочно  опоздав  на  заказанный
рейс домой, он обратился в отделение ЦРУ в Афинах, и  его  поспешно  вывезли
оттуда.
   Остальные двенадцать были схвачены. Некоторые на территории СССР,  другие
за  границей.  Последним  приказали  вернуться  под  различными  предлогами,
которые все были ложными. Всех арестовали сразу же по прибытии.
   Бояров  сделал  правильный  выбор:  все  двенадцать  были   добросовестно
допрошены, и все двенадцать сознались. Альтернативой для них был только  еще
более добросовестный допрос. Двое через несколько лет  бежали  из  лагеря  и
теперь  живут  в  Америке.  Остальные  десять  прошли  через  пытки  и  были
расстреляны.

Глава 5

   Примерно посередине Сент-Джеймс,  небольшой,  с  односторонним  движением
улицы, ведущей к северу, находится ничем не  отличающийся  от  других  серый
каменный дом с синей дверью. На доме нет вывески. Для тех,  кто  знает,  что
это за дом, найти  его  не  составляет  труда;  те  же,  кто  не  знает,  не
испытывают побуждения  войти  в  него  и  проходят  мимо.  "Брукс  клаб"  не
афиширует себя.
   Однако это любимое местечко, куда заходят промочить  горло  чиновники  из
Уайтхолла, находящегося  неподалеку.  И  здесь  22  июля  Джеффри  Марчбэнкс
встретился за ленчем с редактором "Дейли телеграф".
   Брайану  Уортингу  было  сорок  восемь,  и  два  года  назад,  проработав
журналистом более двадцати лет, он получил предложение канадского  владельца
Конрада Блэка уйти из "Таймс" и занять освободившееся  редакторское  кресло.
Его биография была биографией  иностранного  и  военного  корреспондента.  В
молодости он участвовал в  освещении  кампании  на  Фолклендах,  его  первой
настоящей войны, а позднее в Персидском заливе, в 1990-1991 годах.
   Марчбэнкс заказал столик в углу, достаточно далеко от других,  чтобы  его
не подслушали. Не то чтобы кто-то мог даже и помыслить об этом - в  "Бруксе"
никому и в голову не придет подслушивать чей-то разговор,  -  но  от  старых
привычек трудно отказаться.
   - Кажется, я говорил у Спурнула, что работаю в  министерстве  иностранных
дел, - сказал Марчбэнкс, когда они приступили к креветкам в горшочках.
   - Да, что-то  вспоминаю,  -  подтвердил  Уортинг.  Он  испытывал  большие
сомнения в том, стоило ли вообще принимать это приглашение.  Его  день,  как
всегда, начался в десять и закончится после  захода  солнца,  и  трата  двух
часов на ленч -  а  всего  трех,  если  считать  дорогу  от  Кэнари-Варф  до
Вест-Энда и обратно, - должна была окупиться.
   - Так вот, по правде говоря, я работаю в другом здании,  чуть  дальше  по
набережной, если идти от Кинг-Чарльз-стрит, и на другой стороне, -  объяснил
Марчбэнкс.
   - А-а, - произнес редактор. Он знал все о  Воксхолл-кросс,  хотя  никогда
там не был. Возможно, ленч кое-что все-таки даст.
   - Объект моего особого интереса - Россия.
   - Не завидую вам, -  сказал  Уортинг,  уничтожая  последнюю  креветку  на
тонком  ломтике  черного  хлеба.  Крупный  мужчина,   отличающийся   большим
аппетитом. - Катится к черту от нищеты, я полагаю.
   - Что-то в этом роде. После смерти Черкасова следующим событием, кажется,
станут приближающиеся президентские выборы.
   Оба помолчали, пока молодая официантка ставила на стол бараньи котлеты  с
овощным гарниром и графин кларета - клиентам от ресторана. Марчбэнкс  разлил
вино.
   - Это ясно само собой, - заметил Уортинг.
   - Именно такова наша точка зрения.  Коммунисты  выдохлись  за  эти  годы,
чтобы вернуться к власти, а реформаторы дезорганизованы. И кажется, ничто не
помешает Комарову стать президентом.
   - А что, это так плохо? - спросил редактор.  -  Последний  раз,  когда  я
видел его, он,  казалось,  говорил  разумные  вещи.  Исправить  положение  с
валютой, остановить сползание к хаосу, прижать мафию. Все в таком роде.
   Уортинг гордился прямотой своих высказываний, и порой  его  речь  звучала
резко.
   -  Вы  абсолютно  правы,  звучит  прекрасно.  Но  в  нем  все  еще  много
загадочного. Что в действительности он  намеревается  делать?  Каким  именно
образом он намерен  это  делать?  Он  заявляет,  что  презирает  иностранные
кредиты, но как он собирается обойтись без них? Точнее, не попытается ли  он
ликвидировать долги России, расплатившись ничего не стоящими рублями?
   - Не посмеет, - сказал Уортинг. Он  знал,  что  "Телеграф"  имеет  своего
постоянного корреспондента в Москве; правда, в течение некоторого времени он
не получал ни строчки о Комарове. Вполне возможно, что этот  ленч  не  будет
пустой тратой времени.
   - Думаете, не посмеет? - возразил Марчбэнкс. - Мы не  уверены.  Некоторые
его выступления звучат довольно экстремистски, в  то  время  как  в  частных
беседах он убеждает своих собеседников, что  он  вовсе  не  такой  страшный.
Какой же он на самом деле?
   - Я мог бы попросить нашего человека в Москве взять у него интервью.
   - Боюсь,  едва  ли  ему  предоставят  такую  возможность,  -  предположил
разведчик. - Думаю, почти  каждый  аккредитованный  в  Москве  корреспондент
регулярно обращается к нему с такой просьбой. Он дает интервью исключительно
редко, и подразумевается, что он ненавидит иностранную прессу.
   - Послушайте, я вижу, у них есть паточный пирог, - сказал  Уортинг.  -  Я
закажу себе. - Британцы среднего возраста испытывают  большое  удовольствие,
когда им удается поесть что-нибудь из того, чем их кормили в  детском  саду.
Официантка принесла паточный пирог для них обоих. - Итак. как же подобраться
к этому человеку? - спросил Уортинг.
   - У него есть молодой  советник  по  связям  с  общественностью,  к  чьим
советам он, кажется, прислушивается. Борис  Кузнецов.  Очень  умен,  получил
образование в одном из американских колледжей Айви Лиг.  И  если  существует
ключ к Комарову, то это он. Нам известно,  что  он  читает  западную  прессу
каждый день и особенно любит статьи вашего Джефферсона.
   Марк Джефферсон был сотрудником и постоянным автором статей на  развороте
"Телеграфа". Он  писал  о  политике,  внутренней  и  внешней,  выступал  как
прекрасный полемист и ярый консерватор.
   Уортинг медленно жевал кусок своего паточного пирога.
   - Это мысль, - наконец произнес он.
   - Видите ли, -  сказал,  оживляясь  от  удачи,  Марчбэнкс,  -  постоянных
корреспондентов в Москве на пенс пара. Но  известный  очеркист,  приезжающий
для создания настоящего портрета будущего вождя, человека будущего и  прочая
чушь, - это может их заинтересовать.
   Уортинг задумался.
   - Может  быть,  нам  следует  подумать  о  статьях-портретах  всех  троих
кандидатов? Так сказать, для баланса.
   - Прекрасная идея, - подхватил Марчбэнкс, который вовсе так не  думал.  -
Но Комаров - это тот, кто привлекает людей тем или иным образом. Другие  два
- ничтожества. Послушайте, а не подняться ли нам выпить кофе?
   - Да, неплохая идея, - согласился Уортинг, когда они  уселись  в  верхней
гостиной под старинным портретом. - Очень  тронут  вашей  заботой  о  тираже
нашей газеты. Так какие вопросы, по вашему мнению, ему следует задать?
   Марчбэнкс улыбнулся, взглянув на редактора.
   - Ладно. Да, мы действительно хотели  бы  получить  ответы  на  некоторые
вопросы, чтобы доложить нашему начальству. Но мы бы предпочли, чтобы этого в
статье не было. В России тоже, вероятно, читают "Телеграф". Каковы  истинные
намерения  этого   человека?   Что   будет   с   национальными   этническими
меньшинствами?  В  России  их  десять  миллионов,  а   Комаров   -   русский
националист. Как он на деле собирается возродить былую славу  России?  Одним
словом, этот человек - маска.  А  что  прячется  под  этой  маской?  Нет  ли
секретной программы?
   - А если и есть, - задумчиво произнес Уортинг, - зачем  ему  говорить  об
этом Джефферсону?
   - Никогда не знаешь наверняка. Люди увлекаются.
   - А как добраться до этого Кузнецова?
   - Ваш человек в Москве должен его знать.  Личное  письмо  от  Джефферсона
будет, вероятно, воспринято благосклонно.
   - Хорошо, - сказал Уортинг, спускаясь с Марчбэнксом по широкой лестнице в
нижний зал. - Я  уже  мысленно  вижу  этот  разворот.  Неплохо.  Если  этому
человеку есть что сказать. Я свяжусь с нашим корпунктом в Москве.
   - Если получится, я бы потом хотел поговорить с Джефферсоном.
   - Выслушать отчет? Ха! Он, знаете ли, весьма колючий.
   - Я постараюсь его умаслить.
   На улице  они  расстались.  Водитель  Уортинга,  заметив  его,  выехал  с
запрещенной парковки напротив Сантори  и  повез  его  назад  к  Кэнари-Варф.
Разведчик после паточного пирога решил пройтись пешком.

Вашингтон, сентябрь 1985 года

   Еще до того, как Эймс стал работать на КГБ, он просил назначить его шефом
советской линии резидентуры ЦРУ в Риме. В сентябре 1985 года он  узнал,  что
получил этот пост.
   Это ставило его в затруднительное положение. Тогда он не  знал,  что  КГБ
собирается невольно подвергнуть его смертельной опасности,  арестовав  всех,
кого он выдавал с такой поспешностью.
   Назначение в Рим удалит