результатов  их
размышлений и дискуссий. День четвертый отводится для пленарного  заседания.
Ирвину предоставили по его просьбе час в конце  этого  дня.  Последний  день
предназначался для дальнейших действий и рекомендаций.
   В густых лесах на склоне  Тетона  одинокий  олень,  чувствуя  приближение
брачной поры, звучно призывал подругу. Над рекой Снейк на крыльях  с  белыми
перьями парила  скопа,  мяукающими  криками  выражая  возмущение  вторжением
лысого орла на ее рыболовную территорию. Идиллическое место, подумал  старый
шпион, омраченное только  черным  злом,  которое  он  привез  в  документах,
пришедших к нему из России.

Вена, июнь 1990 года

   В декабре  предыдущего  года  работа  Эймса  в  группе  внешних  операций
советского отдела подошла к концу. Он снова оказался незанятым и еще  дальше
от файлов 301. Затем он получил свою третью со времени возвращения  из  Рима
должность начальника сектора по чешским операциям. Но она не давала права на
доступ к кодам, открывающим самую засекреченную часть файлов 301 с описанием
агентов ЦРУ, работающих внутри советского блока.
   Эймс пожаловался Малгрю.  Это  неразумно,  убеждал  он.  Он  уже  однажды
возглавлял всю контрразведку в этой самой секции. Более того, ему необходимо
перепроверить агентов ЦРУ, русских по национальности, направленных на работу
в Чехословакию. Малгрю обещал помочь, если это ему удастся.  Наконец  в  мае
Малгрю предоставил своему другу код доступа. С этого момента, сидя за столом
в своем чешском секторе, Эймс мог просматривать файлы, пока  не  натолкнулся
на директорию "Монк - агенты".
   В июне 1990 года Эймс полетел в  Вену  для  очередной  встречи  со  споим
давним куратором Владом -  полковником  Владимиром  Мечулаевым.  Со  времени
возвращения Эймса в Вашингтон считалось,  что  из-за  слежки  ФБР  для  него
небезопасно встречаться с советскими дипломатами на родине. Поэтому  выбрали
Вену.
   Он  оставался  трезвым  некоторое  время,  достаточное  для  того,  чтобы
получить огромную сумму наличными и вызвать восхищение Мечулаева. Он  принес
сведения о трех агентах.
   Один служил в армии, полковник, вероятно, из ГРУ, в данное время работает
в Москве в Министерстве обороны, но завербован на Ближнем  Востоке  в  конце
1985 года. Другой был ученым, который жил в засекреченном  закрытом  городе,
но завербован в Калифорнии. Третьим оказался  полковник  КГБ,  завербованный
внутри советского блока, но не в СССР, говоривший по-испански.
   Через три дня  в  здании  Первого  главного  управления  в  Ясенево  была
объявлена охота.

***

   "Разве вы не слышите ее голос в ночном  ветерке,  мои  братья  и  сестры?
Разве вы не слышите, как она зовет вас? Как вы, ее дети, можете  не  слышать
голоса нашей любимой матери России?
   Я слышу ее, друзья мои. Я слышу в лесах, как  она  вздыхает,  я  слышу  в
снегах ее рыдания. Почему вы так поступаете со мной, спрашивает  она.  Разве
мало предавали меня? Разве я недостаточно истекала кровью ради вас? Разве  я
недостаточно страдала, чтобы вы сотворили со мной такое?
   Почему вы продаете меня, как уличную девку, в руки иностранцев и чужаков,
которые терзают мое страдающее тело, словно черные вороны?.."
   Экран, установленный в зале большого коттеджа, был самым большим из  всех
найденных. У задней стены зала стоял проектор.
   Сорок  пар  глаз  не  отрываясь   смотрели   на   изображение   человека,
обращавшегося  к  массовому  митингу  в  Тучкове  в   начале   этого   лета.
Выразительно, то поднимаясь, то понижаясь, звучал по-русски голос оратора, а
записанный  на  звуковой  дорожке  перевод  в  противоположность   ему   был
приглушен.
   "Да, братья, да, сестры, мы можем услышать ее. Люди  в  Москве,  в  своих
шубах и со своей верой, не могут слышать ее. Иностранцы и преступный  сброд,
пирующие на ее теле, не слышат ее. Но мы слышим, как наша мать зовет  нас  в
своих страданиях. потому что мы - люди великой страны".
   Молодой режиссер Литвинов выполнил свою работу  блестяще.  В  фильм  были
вставлены  трогательные  кадры:  молодая  светловолосая  мать,   прижимающая
ребенка к груди, с обожанием поднявшая глаза к подиуму; невероятно  красивый
солдат с бегущими по щекам слезами; морщинистый крестьянин с серпом  -  годы
тяжелого труда отпечатались на его лице.
   Никто не мог знать, что вставленные кадры снимались отдельно  с  участием
актеров. Но толпа не была поддельной: съемка с высоты запечатлела на  пленке
тысяч десять сторонников, ряд за рядом;  по  бокам  стояли  одетые  в  форму
молодые  боевики-черногвардейцы,  дирижирующие  приветственными  и   прочими
криками толпы.
   Игорь Комаров перешел от громкого  рыка  почти  к  шепоту,  но  микрофоны
уловили его и голос разнесли по стадиону.
   "Неужели никто не отзовется? Неужели никто не сделает шаг  вперед,  чтобы
сказать: довольно, больше этого не  будет?  Терпение,  мои  русские  братья,
подождите совсем немного, дочери Родины... -  Его  голос  снова  взлетел  от
шепота до крика. - Потому что я иду, дорогая мать, да, я, Игорь,  твой  сын,
иду..."
   Последние  слова  почти  утонули  в  разученном  дружном   скандировании:
"КО-МА-РОВ! КО-МА-РОВ!"
   Проектор выключили, и изображение исчезло. Наступило  молчание,  а  затем
все разом выдохнули.
   Когда вспыхнул свет, Найджел Ирвин подошел к  торцу  длинного  обеденного
прямоугольного стола из вайомингской сосны.
   - Думаю, вы поняли, кого только что видели, - тихо произнес он. - Да, это
был Игорь Алексеевич Комаров,  лидер  Союза  патриотических  сил  -  партии,
которая, весьма вероятно, победит на выборах в январе и выдвинет Комарова  в
президенты. Как вы могли  видеть,  он  оратор  редкой  силы  и  страстности,
обладающий громадной  харизмой.  Вам  известно,  что  в  России  восемьдесят
процентов реальной власти находится в руках президента.  Со  времен  Ельцина
контроль и ограничения этой власти, существующие в нашем обществе, отменены.
Сегодня русский президент может управлять  более  или  менее  так,  как  ему
хочется, и вводить посредством указов любой  закон,  который  ему  нравится.
Сюда может входить и восстановление однопартийного государства.
   - Но при том состоянии, в котором они находятся в  данный  момент,  разве
это так уж плохо? -  спросила  бывший  посол  при  Организации  Объединенных
Наций.
   - Может быть, и нет, мэм, - сказал Ирвин. - Однако я не просил ставить на
обсуждение возможное развитие  событий  после  избрания  Игоря  Комарова,  а
предпочел  ознакомить  совет  с  теми   материалами,   которые   убедительно
показывают, каким будет это развитие. Из  Англии  я  привез  два  доклада  и
здесь, в Вайоминге, сделал тридцать девять копий каждого.
   - А я удивлялся, зачем мне  надо  было  привозить  так  много  бумаги,  -
заметил с улыбкой их хозяин, Сол Натансон.
   - Простите, что злоупотребил вашей машиной, Сол. Я просто не хотел  везти
сорок копий каждого документа через Атлантику. Я не прошу вас читать сейчас,
но возьмите по одному экземпляру и ознакомьтесь с документами каждый у  себя
в комнате. Пожалуйста, сначала прочитайте  доклад  с  пометкой  "подлинность
подтверждена", а затем "Черный манифест". И  последнее:  я  должен  сообщить
вам, что три человека уже погибли из-за  того,  что  вы  прочитаете  сегодня
вечером. Оба документа являются  настолько  глубоко  засекреченными,  что  я
вынужден просить вас вернуть их, чтобы они были сожжены, прежде чем  я  уеду
отсюда.
   Хорошее настроение покинуло членов  совета  Линкольна,  когда  они,  взяв
доклады, удалились в свои комнаты. К удивлению поваров,  на  ужин  никто  не
явился. Все попросили, чтобы еду им принесли в домики.

Лэнгли, август 1990 года

   Информация, поступавшая из отделений ЦРУ внутри  советского  блока,  была
плохой и  становилась  все  хуже.  В  июле  стало  ясно,  что  с  "Орионом",
охотником, что-то случилось.  На  предыдущей  неделе  полковник  Соломин  не
явился на обычную "короткую встречу", чего никогда не допускал ранее.
   Короткая встреча - это простая уловка, которая в обычных условиях  никого
не компрометирует. В определенный,  заранее  обусловленный  момент  один  из
участников идет по улице. За ним могут  следить,  но  могут  и  не  следить.
Неожиданно он сворачивает в сторону и входит  в  кафе  или  ресторан.  Любое
место, где много народа, годится. Как раз перед его приходом другой  человек
платит по счету, встает и направляется к двери. Даже  не  взглянув  друг  на
друга, они проходят, почти не коснувшись. Рука  опускает  пакетик  не  более
спичечной коробки в боковой карман партнера. Каждый идет в своем направлении
- один в ресторан, а другой из него. Если был  хвост,  то  к  тому  времени,
когда следящие входят в дверь, смотреть уже не на что.
   Кроме того, "Орион" не заглянул  в  тайники,  невзирая  на  четкие  метки
мелом, предупреждающие, что для него там что-то есть.  Единственным  выводом
отсюда было, что он вышел из игры или его  кто-то  вывел.  Но  опять  сигнал
тревоги по системе  "признаки  жизни"  не  использовался.  Что-то  произошло
неожиданно, без предупреждения. Сердечный приступ, автокатастрофа или арест.
   Более того,  из  Западного  Берлина  пришло  известие,  что  обязательное
ежемесячное письмо в  надежный  дом  в  Восточном  Берлине  от  "Пегаса"  не
поступило. Ничего не появилось и в русском  журнале  по  собаководству,  как
было условлено.
   В связи с возросшей возможностью ездить по России, особенно  не  удаляясь
от Арзамаса-16. Монк предложил Блинову посылать раз в месяц письмо абсолютно
невинного содержания по адресу в Восточном Берлине. В нем не  было  никакого
тайного текста,  смысловую  нагрузку  несла  лишь  подпись  "Юрий".  Блинову
достаточно было опустить письмо в любой почтовый ящик за пределами закрытого
города, и никто уже не мог  проследить,  откуда  оно.  Поскольку  Берлинская
стена лежала в руинах, в старом способе пересылки писем на Запад  теперь  не
было необходимости.
   Плюс к этому Блинову посоветовали приобрести пару спаниелей. Это получило
полное одобрение в Арзамасе-16, потому как что  могло  быть  безобиднее  для
вдовствующего профессора, чем разведение спаниелей? Каждый месяц, имея на то
основание, он мог посылать коротенькое объявление в московский  еженедельник
по собаководству с извещением, что продаются щенки. отъемыши,  новорожденные
или ожидаемые. Обычное ежемесячное объявление не появилось.
   К  этому  времени  Монк  пребывал  в  полной  растерянности.  Он  сообщил
руководству о своих подозрениях, но  ему  сказали,  что  он  слишком  быстро
поддался панике. Ему следует набраться терпения  -  контакт,  без  сомнения,
будет восстановлен.  Но  Монк  не  мог  оставаться  невозмутимым.  Он  начал
посылать докладные записки, утверждая, что, по его мнению, глубоко, в  самом
центре Лэнгли, происходит утечка информации.
   Два человека, которые приняли бы его всерьез, Кэри Джордан и Гас Хатауэй,
ушли в отставку. Новое руководство, пришедшее со  стороны  после  зимы  1985
года, Монк просто раздражал. В другой  части  здания  официальная  охота  на
"кротов", начатая еще весной 1986 года, потихоньку продолжилась.

***

   - Мне трудно в это поверить, - заявил бывший  генеральный  прокурор  США,
когда после завтрака на пленарном заседании началась дискуссия.
   - А у меня проблема  в  том,  что  мне  трудно  не  поверить,  -  ответил
экс-госсекретарь Джеймс  Бейкер.  -  Это  направлено  обоим  правительствам,
Найджел?
   - Да.
   - И они ничего не собираются предпринять?
   Остальные  тридцать  девять  членов  совета,  столпившиеся  вокруг  стола
заседаний, не сводили глаз с бывшего шефа британской разведки, словно ожидая
от него заверения, что нее .по  ночной  кошмар,  мрачный  плод  воображения,
который исчезнет сам собой.
   - Здравый смысл, - сказал Ирвин, - считают они,  в  том,  что  официально
сделать ничего нельзя. Половина того, что содержится в  "Черном  манифесте",
может получить поддержку едва ли не большинства русских. Предполагается, что
Запад вообще не может о нем знать. Комаров объявит его фальшивкой. Результат
может даже усилить его позиции.
   Последовало мрачное молчание.
   - Можно мне сказать? - спросил Сол Натансон. - Не как вашему  хозяину,  а
как рядовому члену совета. Когда-то у меня был сын.  Он  погиб  на  войне  в
Персидском заливе. - Несколько человек с мрачным видом  кивнули.  Двенадцать
из присутствующих играли ведущую роль в создании многонациональной коалиции,
которая сражалась в Персидском заливе. С противоположного края стола генерал
Колин Пауэлл пристально смотрел на финансиста. Благодаря известности отца он
лично получил извещение о том, что лейтенант Тим Натансон, ВВС США,  сбит  в
последние часы сражения. - И если  я  могу  хоть  как-то  смириться  с  этой
потерей, - сказал Натансон, - то лишь потому, что знаю:  он  умер,  сражаясь
против истинного зла. - Сол замолчал, подыскивая слова. - Я достаточно стар,
чтобы поверить в концепцию зла. И в то, что зло иногда может  воплощаться  в
человеке. Я не участвовал во второй мировой войне. Мне  было  восемь,  когда
она закончилась. Мне известно, что некоторые из присутствующих здесь были на
той войне. Но конечно, позднее я много узнал о ней.  Я  уверен,  что  Адольф
Гитлер - это зло, и то, что он делал, - тоже зло. -  Стояла  полная  тишина.
Государственные  деятели,  политики,  промышленники,  банкиры,   финансисты,
дипломаты, администраторы, привыкшие  иметь  дело  с  практической  стороной
жизни,  понимали,  что  слушают  глубоко  личное  признание.  Сол  Натансон,
наклонившись, постучал пальцем по "Черному манифесту".  -  Этот  документ  -
тоже зло.  Человек,  написавший  его,  -  зло.  Неужели  мы  позволим  этому
случиться снова?
   Ничто не нарушало тишину, царящую в комнате. Все понимали, что под "этим"
он подразумевал второй Холокост, и не только против евреев в  России,  но  и
против многих других этнических меньшинств.
   Молчание нарушила бывший премьер Великобритании.
   - Я согласна. Не время колебаться.
   Ральф  Брук,  глава  гигантской  межконтинентальной  телекоммуникационной
корпорации, известной на каждой фондовой бирже мира как "Интелкор", выступил
вперед.
   - О'кей, так что мы могли бы сделать? - спросил он.
   - Дипломатическим  путем...  уведомить  каждое  правительство  в  НАТО  и
заставить их заявить протест, - предложил бывший дипломат.
   - Тогда Комаров объявит манифест грубой подделкой, и большинство в России
поверят ему. Ксенофобия русских не новость, - сказал другой.
   Джеймс Бейкер повернулся в сторону Найджела Ирвина.
   - Вы привезли этот ужасный документ, - сказал он. - Что вы посоветуете?
   -  Я  ничего  не  предлагаю,  -  сказал  Ирвин.  -  Но  я  хочу   сделать
предупреждение. Если совет решит санкционировать - не предпринять, а  только
санкционировать  -  какую-либо  инициативу,  она   должна   быть   предельно
засекреченной, чтобы не повредить репутации любого в этой комнате.
   Тридцать девять членов совета  прекрасно  понимали,  о  чем  он  говорит.
Каждый  из   них   принимал   участие   или   являлся   свидетелем   провала
правительственной операции, как  предполагалось,  хранившейся  в  секрете  и
полностью разоблаченной сверху донизу.
   Суровый, с немецким акцентом голос раздался за столом, где  сидел  бывший
госсекретарь США:
   - Может Найджел провести операцию такой секретности?
   Два голоса прозвучали в унисон: "Да". Когда Ирвин  был  шефом  британской
разведки, он служил и Маргарет Тэтчер, и ее министру иностранных  дел  лорду
Каррингтону.
   Совет Линкольна никогда не принимал  формальных  резолюций  в  письменной
форме. Он приходил к соглашению, и на его  основе  каждый  член  использовал
свое влияние для достижения целей этого  соглашения  в  коридорах  власти  в
своих странах.
   В деле с "Черным манифестом" соглашение состояло только в передаче членам
небольшого  рабочего  комитета  пожелания  совета,  чтобы   комитет   выбрал
наилучшее  решение.  Весь   же   совет   пришел   к   согласию   ничего   не
санкционировать,  не  запрещать  и   даже   не   интересоваться   возможными
последствиями.

Москва, сентябрь 1990 года

   Полковник Анатолий Гришин сидел за столом в своем кабинете в Лефортовской
тюрьме,  просматривая  три  только  что  доставленных  ему  документа.   Его
охватывал целый вихрь эмоций.
   Самым сильным чувством было торжество. В течение лета  контрразведка  как
Первого, так и Второго главных управлений доставила  ему  одного  за  другим
троих предателей.
   Первым доставили дипломата Круглова, разоблаченного при сопоставлении его
поста первого секретаря посольства в Буэнос-Айресе и  покупки  вскоре  после
возвращения квартиры за двадцать тысяч долларов.
   Он без колебаний признался во всем  сидящим  за  столом  офицерам.  Через
шесть недель ему больше нечего было сказать,  и  его  отправили  в  одну  из
подземных камер, где температура даже летом редко  поднималась  выше  одного
градуса тепла. Там он и сидел, дрожа и  ожидая  решения  своей  судьбы.  Эта
судьба заключалась в одном листке бумаги на столе полковника.
   В июле в камере оказался профессор ядерной физики. В  России  было  очень
немного ученых его ранга, когда-либо делавших доклады в Калифорнии, и список
быстро сократился до четырех. Обыск в квартире  Блинова  в  Арзамасе-16  дал
результат в виде маленькой ампулы чернил для тайнописи,  неумело  спрятанной
среди носков в шкафу.
   Он тоже признался быстро и во всем; одного  только  вида  Гришина  и  его
команды с орудиями их работы оказалось достаточно, чтобы развязать ему язык.
Блинов даже указал адрес в Восточном Берлине, по которому он отправлял  свои
тайные письма.
   Рейд по этому адресу  поручили  полковнику  управления  "К"  в  Восточном
Берлине, но необъяснимым образом жилец сбежал за час до  рейда,  уйдя  через
вновь открытый город на Запад.
   Последним в конце июля появился  солдат-сибиряк,  выявленный  наконец  по
своему положению в ГРУ, назначению в Министерство обороны, работе в Адене, а
также в результате интенсивной слежки, во время  которой,  вторгшись  в  его
квартиру, агенты узнали, что однажды один  из  детей  в  поисках  новогодних
подарков обнаружил в вещах отца миниатюрный фотоаппарат.
   Петр Соломин отличался от остальных тем, что он переносил страшную боль и
в муках пытался показать свое презрение. Гришин в конце концов  сломал  его;
ему всегда это удавалось. Он пригрозил отправить жену  и  детей  Соломина  в
самый страшный лагерь строгого режима.
   Каждый  из  арестованных  описывал,  как  с  ним  знакомился  улыбающийся
американец, так охотно слушавший об их проблемах, так рассудительно делавший
свои предложения. Это вызвало у Гришина другое чувство - слепой гнев  против
этого неуловимого человека, которого, как  он  теперь  знал,  звали  Джейсон
Монк.
   Трижды этот нахальный ублюдок запросто  приезжал  в  СССР,  беседовал  со
своими шпионами и снова исчезал. Прямо под носом у КГБ.  Чем  больше  Гришин
узнавал об этом человеке, тем больше ненавидел его.
   Конечно, произвели проверки. Изучили список пассажиров "Армении",  но  ни
одно имя не напоминало  псевдоним.  Команда  смутно  помнила  американца  из
Техаса, одетого в техасскую одежду того  же  типа,  что  описал  Соломин  по
встрече в Ботаническом саду. Вероятно, Монк был Норманом Келсоном, но это не
доказано.
   В Москве сыщикам повезло больше. Каждый американский турист, находившийся
в тот день в столице, был проверен по регистрации обращений за  визой  и  по
интуристовским групповым турне. В конце концов они вышли на "Метрополь" и на
человека, у которого по счастливой случайности заболел живот, что  заставило
его отказаться от поездки в Загорский монастырь в тот самый день, когда Монк
встретился с профессором  Блиновым  во  Владимирском  соборе.  Доктор  Филип
Питерс. Гришин запомнит это имя.
   Когда трое предателей выложили перед комиссией  следователей  весь  объем
того. что