, окруженного церквами и соборами с  белыми
зубчатыми стенами.
   Такое  создавалось  впечатление,  и  оно   всячески   поддерживалось.   В
монастыре, в  большом  служебном  здании,  охраняемом  преданными  казаками,
действительно находились кабинет и  канцелярия  патриарха,  сердце  и  центр
Патриархии Московской и Всея Руси. Но живет он не там.
   Он живет в очень скромном доме под номером пять в Чистом переулке,  узкой
улочке недалеко от центра города.
   Здесь его обслуживает штат священнослужителей, в состав  которого  входят
личный секретарь, слуга - он же буфетчик, - двое слуг-мужчин и три монахини,
которые готовят пищу и убирают. Есть еще водитель, которого можно  вызывать,
и два казака-охранника.  Большего  контраста  с  великолепием  Ватикана  или
роскошью дворца предстоятеля Греческой православной церкви быть не может.
   Зимой 1999 года этот  пост  все  еще  занимал  его  святейшество  Алексий
Второй, избранный десять лет назад, как раз перед падением  коммунизма.  Ему
было  всего  пятьдесят  с  небольшим  лет,  когда  он  наследовал   Церковь,
деморализованную, поруганную, преследуемую и коррумпированную.
   Ленин, ненавидевший духовенство, понял, что  коммунизма  сердцах  и  умах
крестьянства имеет лишь одного соперника,  и  решил  его  уничтожить.  Путем
систематических преследований он и его последователи добились почти  полного
успеха.
   Однако  и  Ленин,  и  Сталин  воздерживались   от   полного   истребления
священнослужителей и церквей - из  страха,  что  это  вызовет  такую  бурную
реакцию, что даже НКВД не сможет справиться с  ней.  Поэтому  после  первого
разгрома, когда церкви сжигались, сокровища разворовывались,  а  священников
вешали, Политбюро старалось разрушить Церковь, дискредитируя ее.
   Меры принимались самые разнообразные. Людям  с  высоким  интеллектуальным
уровнем запрещалось поступать в семинарии, находившиеся под контролем  НКВД,
а  позднее  КГБ.  В  семинарии  принимали  только  малоразвитых  тружеников,
приезжавших с далекой периферии СССР, с запада - из Молдавии, и с востока  -
из Сибири. Уровень образования сохраняли очень низким, и качество подготовки
священнослужителей снижалось.
   Большинство церквей  просто  закрыли  и  оставили  разрушаться.  Немногие
оставшиеся посещались в основном пожилыми или очень старыми людьми, то  есть
безвредными. От совершавших богослужения священников  требовали,  чтобы  они
регулярно отчитывались в КГБ, и, выполняя это требование, они превращались в
доносчиков.
   На  молодого  человека,  пожелавшего  креститься,   доносил   тот   самый
священник, к которому он обращался. После чего юношу  исключали  из  средней
школы и он терял возможность поступить в университет, а его родителей  могли
выселить из квартиры.  Фактически  не  существовало  ничего,  о  чем  бы  не
доносили КГБ. Почти все духовенство, даже  ни  в  чем  не  замешанное,  было
запятнано всеобщим подозрением.
   Коммунисты пользовались методом кнута и  пряника  -  калечащего  кнута  и
отравленного пряника.
   Защитники Церкви указывают, что альтернативой было полное истребление, и,
таким  образом,  сохранение  Церкви  в   любом   виде   являлось   фактором,
перевешивающим унижение.
   Итак, в наследство мягкому,  скромному  и  застенчивому  Алексию  Второму
достался епископат, сотрудничающий с атеистическим государством, и  сельское
духовенство, потерявшее доверие народа.
   Встречались исключения  -  странствующие  священники,  проповедовавшие  и
избегавшие ареста или схваченные и отправленные в лагеря. Попадались аскеты,
уходившие  в  монастыри,  чтобы  поддержать  веру  своим  самоотречением   и
молитвой, но их едва ли знали многие.
   После  краха  коммунистической  системы  появилась  возможность  великого
ренессанса, возрождения, которое вернуло бы Церковь и слово  Божие  в  центр
жизни традиционно глубоко верующих русских людей.
   Вместо  этого  поворот  к  религиозности  осуществили  новые   Церкви   -
энергичные, полные жизни, убежденные и  готовые  идти  со  своим  учением  к
людям, туда, где  те  живут  и  работают.  Число  пятидесятников  множилось,
потоком хлынули американские  проповедники:  баптисты,  мормоны,  адвентисты
седьмого дня. В ответ руководство Русской Православной Церкви  обратилось  к
властям с просьбой запретить деятельность иностранных проповедников.
   Сторонники православной Церкви  утверждали,  что  радикальные  реформы  в
иерархии невозможны  из-за  полной  профнепригодности  низшего  духовенства.
Окончившие семинарию  священники  были  серыми  личностями,  говорившими  на
архаичном  языке,  их  проповеди  отличались   педантичностью   и   излишней
поучительностью. Их слушали неохотно, и то очень  немногие,  преимущественно
пожилые люди.
   Диалектический материализм  оказался  фальшивым  богом,  а  демократия  и
капитализм не смогли удовлетворить телесные потребности,  не  говоря  уже  о
духовных. Жажда хорошей жизни глубоко проникла и широко распространилась  во
всей нации, и она в основном не была утолена.  Вместо  того  чтобы  посылать
своих лучших молодых священников миссионерами, обращать в свою веру и  нести
слово Божие, православная Церковь сидела  в  своих  епархиях,  монастырях  и
семинариях, ожидая народ. Пришли немногие.
   Если после падения коммунизма  требовался  сильный,  умеющий  вдохновлять
людей лидер, то тихий ученый Алексий Второй не обладал этими качествами. Его
избрание представляло собой  компромисс  различных  фракций  недееспособного
духовенства, которое надеялось, что этот человек не нарушит спокойствия.
   Харизмы у Алексия Второго не было, зато  была  интуиция  реформатора.  Он
сделал три важных дела.
   Его первая реформа заключалась в том, что он разделил землю России на сто
епархий, каждая намного меньше, чем  раньше.  Это  позволило  ему  назначить
новых и  молодых  настоятелей,  выбрав  их  из  самых  лучших  и  убежденных
священнослужителей, наименее запятнанных  сотрудничеством  с  покойным  КГБ.
Затем он посетил каждую епархию, сделав себя более доступным народу, чем все
другие патриархи.
   Во-вторых, он заставил замолчать митрополита Санкт-Петербургского Иоанна,
с его яростными  антисемитскими  выступлениями,  и  дал  понять,  что  любой
епископ, ставящий в своих обращениях к верующим ненависть человеческую  выше
любви Божией, расстанется со своей должностью. Иоанн скончался в 1995  году,
до самой смерти потихоньку понося евреев и Алексия Второго.
   И наконец, преодолев значительное сопротивление, он дал личное разрешение
вести  проповеди  отцу  Григорию  Русакову   -   харизматическому   молодому
священнику, упорно отказывавшемуся принять приход или подчиниться епископам,
через чью  территорию  он  проходил  со  своей  пастырской  миссией.  Многие
патриархи осудили  бы  странного  монаха,  запретив  ему  проповедовать,  но
Алексий Второй предпочел  пойти  на  риск  и  поручиться  за  странствующего
священника.  Страстные  речи  отца  Григория  проникали  в  души  молодых  и
неверующих, что не удавалось епископам.
   Однажды в начале ноября  1999  года,  около  полуночи,  молитва  кроткого
патриарха была прервана известием, что у дверей стоит эмиссар из  Лондона  и
просит аудиенции.
   На патриархе была простая серая ряса. Он поднялся с  колен  и  подошел  к
дверям своей маленькой домашней часовни, чтобы взять у секретаря письмо.
   Послание было на бланке лондонской епархии, находящейся в Кенсингтоне,  и
он  узнал  подпись  своего  друга  митрополита  Антония.  Тем  не  менее  он
нахмурился, удивляясь, почему его  коллега  избрал  такой  необычный  способ
передачи письма.
   Послание было на русском языке, на  котором  епископ  Антоний  говорил  и
писал. В нем спрашивалось, не может ли его брат  во  Христе  срочно  принять
человека, принесшего известия, касающиеся  Церкви,  -  известия  чрезвычайно
секретные и очень тревожные.
   Патриарх сложил письмо и взглянул на секретаря.
   - Где он?
   - На улице, ваше святейшество. Он приехал на такси.
   - Это священник?
   - Да, ваше святейшество.
   Патриарх вздохнул:
   - Пусть его впустят. Вы можете идти спать. Я приму его в кабинете.  Через
десять минут.
   Дежуривший   ночью   казак-охранник   выслушал   произнесенное    шепотом
распоряжение секретаря и открыл входную дверь. Он посмотрел на серую  машину
из центральной городской службы такси и  на  одетого  в  черное  священника,
стоявшего рядом.
   - Его святейшество примет вас, отец,  -  сказал  он.  Священник  заплатил
шоферу.
   Его проводили в маленькую  приемную.  Через  десять  минут  вошел  пухлый
священник и тихо произнес: "Пойдемте со мной, пожалуйста".
   Посетителя  ввели  в  комнату,  явно  бывшую  кабинетом  ученого.   Кроме
великолепной иконы работы Рублева на  белой  оштукатуренной  стене,  комнату
украшали  только  полки  с  рядами  древних  книг,  поблескивающих  в  свете
настольной лампы. За столом сидел патриарх  Алексий.  Жестом  он  указал  на
стул.
   - Отец Максим, не принесете ли вы нам чего-нибудь? Кофе. Да, два  кофе  и
печенье. Вы примете причастие завтра утром,  отец?  Да?  Тогда  самое  время
съесть печенье до полуночи.
   Пухлый слуга, он же буфетчик, вышел.
   - Итак, сын мой, как поживает мой друг Антоний Лондонский?
   Ничего неестественного не было в черной рясе посетителя и даже в  высокой
черной  шапке,  которую  он  снял  со  светловолосой  головы.   Единственная
странность заключалась в  том,  что  у  него  не  было  бороды.  Большинство
православных священников носят бороды, но у английских бывают исключения.
   - Боюсь, что не смогу ответить, ваше святейшество, потому что  я  его  не
видел.
   Алексий с недоумением посмотрел на Монка. Показал на лежавшее  перед  ним
письмо.
   - А это? Не понимаю.
   Монк набрал в легкие воздуха.
   - Прежде всего, ваше святейшество, я должен сознаться, что я не священник
православной Церкви. И  это  письмо  не  от  епископа  Антония,  хотя  бланк
подлинный; подпись искусно подделана. Причина этой дерзкой затеи заключается
в том, что я должен был увидеть вас, вас лично, наедине и в полной тайне.
   В глазах патриарха промелькнул страх. Неужели этот  человек  сумасшедший?
Убийца? Внизу есть вооруженный охранник, но успеет ли он позвать  его?  Лицо
патриарха  оставалось  спокойным.  Слуга  вернется  через  несколько  минут.
Возможно, тогда удастся спастись.
   - Объясните, пожалуйста, - сказал он.
   - Во-первых, сэр, я по происхождению американец, а не русский. Во-вторых,
меня прислала группа людей на Западе, незаметных, но могущественных, которые
хотят помочь России и Церкви, не причиняя  им  вреда.  В-третьих,  я  пришел
только потому, что у меня в руках информация, и, как считают мои хозяева, вы
можете поверить в ее значимость и опасность. И последнее - я пришел к вам за
помощью, а не за кровью. Телефон у вас под  рукой.  Вы  можете  позвонить  и
позвать на помощь. Я не остановлю вас.  Но  прежде  чем  вы  выдадите  меня,
умоляю вас прочитать то, что я принес.
   Алексий нахмурился. Безусловно, этот человек не похож  на  маньяка,  и  у
него хватило бы времени убить его. Где же этот Максим со своим кофе?
   - Очень хорошо. Что же вы принесли мне?
   Монк запустил руку под рясу и, вынув две  тонкие  папки,  положил  их  на
стол. Патриарх посмотрел на переплет - один серый, второй черный.
   - Что в них?
   - Первой следует читать серую. Это отчет, который доказывает, не оставляя
ни малейших сомнений, что черная папка не фальшивка, не шутка, не  розыгрыш,
не обман.
   - А черная?
   -  Это  тайный  пличный  манифест  некоего  Игоря  Алексеевича  Комарова,
который, видимо, скоро станет Президентом России.
   В дверь  постучали.  Вошел  отец  Максим  с  подносом,  кофе,  чашками  и
печеньем. Каминные часы пробили двенадцать
   - Опоздал, - вздохнул патриарх. - Максим, ты лишил меня моего печенья.
   - Виноват, сожалею, ваше  святейшество.  Кофе...  мне  пришлось  намолоть
свежего... я...
   - Я пошутил, Максим. - Он взглянул на Монка. Человек выглядел  крепким  и
здоровым. Если он собирается совершить убийство, он мог бы, вероятно,  убить
обоих. - Иди спать. Максим. Пошли тебе Бог хорошего отдыха.
   Слуга, шаркая, направился к двери.
   - Ну, -  сказал  патриарх,  -  что  же  говорит  нам  манифест  господина
Комарова?
   Отец Максим закрыл за собой дверь, надеясь, что никто не заметил, как  он
вздрогнул при упоминании Комарова. В  коридоре  он  посмотрел  по  сторонам.
Секретарь уже в постели, богомольные сестры теперь долго не появятся,  казак
сидит внизу. Отец Максим опустился на колени около двери и  приложил  ухо  к
замочной скважине.
   Сначала,  как  его  и  попросили,  Алексий  Второй  читал   отчет.   Монк
неторопливо пил кофе. Наконец патриарх закончил.
   - Впечатляющая история. Зачем он это сделал?
   - Старик?
   - Да.
   - Этого мы никогда не узнаем. Как вы видите, он умер. Убит, без сомнения.
Заключение профессора Кузьмина утверждает это.
   - Несчастный. Я помяну его в своих молитвах.
   - Мы можем предположить, что он увидел на этих страницах нечто  настолько
взволновавшее его, что он рискнул, а  потом  и  жизнь  отдал  за  то,  чтобы
раскрыть тайные намерения Игоря  Комарова.  А  теперь  не  прочтет  ли  ваше
святейшество "Черный манифест"?
   Через час Патриарх Московский и Всея Руси оторвался от чтения  и,  подняв
глаза, смотрел куда-то поверх головы Монка.
   - Он не может действительно так думать, - сказал  он  наконец.  -  Он  не
может иметь такие намерения. Это - от лукавого. Россия  на  пороге  третьего
тысячелетия. Мы вне таких вещей.
   - Как Божий человек вы должны верить в силы зла, ваше святейшество.
   - Конечно.
   - И в то, что иногда  эти  силы  принимают  человеческий  облик.  Гитлер,
Сталин...
   - Вы христианин, мистер...
   - Монк. Полагаю, да. Правда, плохой.
   -  А  разве  не  все  мы  такие?  Недостойные.  Но  тогда  вам   известна
христианская точка зрения на зло. Вам нет нужды спрашивать.
   - Ваше святейшество, кроме глав, касающихся  евреев,  чеченцев  и  других
этнических  меньшинств,  эти  планы   отбросят   вашу   святую   Церковь   в
средневековье - или как послушное  орудие  и  соучастника,  или  как  жертву
фашистского государства, такого же безбожного, как и коммунистическое.
   - Если все это правда.
   - Это правда. За людьми не охотятся и  их  не  убивают  из-за  фальшивки.
Реакция полковника Гришина не была бы такой быстрой,  если  бы  документ  не
исчез со стола секретаря Акопова. Они бы просто не знали о фальшивке. А  они
за несколько часов узнали об исчезновении чего-то очень ценного и важного.
   - А зачем вы пришли ко мне, мистер Монк?
   - За ответом. Будет ли  Русская  Православная  Церковь  выступать  против
этого человека?
   - Я буду молиться. И да направит меня Господь...
   - А если ответить надо не патриарху, а христианину, человеку и  русскому?
У вас нет выбора. Что тогда?
   - Тогда у меня не будет выбора. Но как бороться против  него?  Считается,
что результат президентских выборов в январе предрешен.
   Монк встал, взяв обе папки, засунул их под рясу. Протянув руку за шапкой,
он сказал:
   - Ваше святейшество, скоро придет человек, тоже с Запада.  Вот  его  имя.
Пожалуйста, примите его. Он скажет, что можно сделать.
   Он протянул маленькую ламинированную карточку.
   - Вам нужна машина? - спросил Алексий.
   - Нет, спасибо. Я пойду пешком.
   - Да хранит вас Бог.
   Монк вышел, оставив глубоко  взволнованного  патриарха  стоящим  рядом  с
иконой Рублева. Когда Монк подошел к двери, ему показалось,  что  он  слышит
чьи-то торопливые шаги по ковру в коридоре, но, открыв дверь, никого там  не
увидел. Внизу его встретил казак и проводил до  выхода.  Дул  резкий  ветер.
Монк плотнее натянул свою  скуфью,  наклонился  навстречу  ветру  и  зашагал
обратно к "Метрополю".
   Солнце еще не взошло,  когда  толстенькая  фигура  выскользнула  из  дома
патриарха и, поспешно пройдя по улицам, вошла в вестибюль "России". Хотя под
темным пальто у него был спрятан сотовый телефон, он  знал,  что  звонки  из
телефонов-автоматов более надежны.
   Человек, ответивший ему в особняке около  Кисельного  бульвара,  оказался
одним из ночных охранников, но он согласился передать то, о чем его просили.
   - Скажите полковнику, что меня зовут отец Максим Климовский. Понятно? Да,
Климовский. Скажите ему, я работаю в личной резиденции патриарха. Мне  нужно
поговорить с полковником. Срочно. Я перезвоню по этому  телефону  в  десять,
сегодня утром.
   В назначенный час его соединили с  полковником.  Голос  на  другом  конце
звучал тихо, но властно:
   - Да, батюшка, это полковник Гришин.
   В телефонной кабине священник сжал в мокрой  ладони  трубку,  капли  пота
выступили на лбу.
   - Послушайте, полковник, вы меня не  знаете.  Но  я  преданный  поклонник
господина Комарова. Прошлой ночью к патриарху приходил  человек.  Он  принес
документы. Один из них он называл  "Черным  манифестом"...  Алло!  Алло!  Вы
слушаете?
   - Дорогой отец Климовский, я думаю, нам надо встретиться, - сказал голос.
Глава 13

   В дальнем юго-восточном углу Старой площади есть Славянская  площадь,  на
которой стоит одна из  самых  маленьких,  самых  древних  и  самых  красивых
московских церквей. Церковь  Всех  Святых  на  Кулишках  первоначально  была
построена из дерева в тринадцатом  веке,  когда  столица  Руси  состояла  из
Кремля и нескольких прилегающих  к  нему  участков.  После  пожара  в  конце
шестнадцатого - начале семнадцатого века ее восстановили вновь  в  камне,  и
она оставалась действующей до 1918 года.
   Москва тогда славилась как город "сорока сороков", потому что  церквей  в
ней было более четырехсот. Коммунисты закрыли девяносто процентов из  них  и
разрушили три четверти. Среди тех, что оставались заброшенными,  но  целыми,
была и церковь Всех Святых на Кулишках.
   В 1991 году, после падения  коммунизма,  маленькую  церквушку  в  течение
четырех лет скрупулезно восстанавливала  группа  мастеров,  после  чего  она
вновь открылась для богослужений. Сюда  пришел  отец  Максим  Климовский  на
следующий день после своего звонка. В своей обычной длиннополой черной  рясе
и  скуфье  православного  священника  он  не  привлекал  внимания.  Он  взял
церковную свечу, зажег ее и отошел к стене справа от  входа,  где  и  встал,
рассматривая реставрированные иконы и делая вид, что молится.
   В центральной  части  церкви,  сверкающей  золотом  и  красками,  местный
священник стоял у алтаря, читая литанию перед небольшой группой  прихожан  в
будничных одеждах, которые ответствовали ему. Но у правой  стены  за  арками
никого не было, кроме единственного священнослужителя.
   Нервничая, отец Максим  взглянул  на  часы.  После  назначенного  времени
прошло пять минут. Он не знал, что его видели из машины,  припаркованной  на
противоположной стороне  маленькой  площади,  как  и  не  заметил,  входя  в
церковь, что из нее вышли трое. Он не знал, что они проверяли, нет ли за ним
слежки. Он не знал ни о таких вещах, ни о том, как они делаются.
   Он услышал позади себя  легкое  шарканье  ботинок  по  каменному  полу  и
почувствовал, как человек встал рядом с ним.
   - Отец Климовский?
   - Да.
   - Я полковник Гришин. Кажется, вы хотели что-то мне сказать?
   Отец Максим скосил глаза.  Выше  его,  худой,  в  темном  зимнем  пальто.
Человек повернулся и  сверху  вниз  посмотрел  на  отца  Максима.  Священник
встретился с ним взглядом, и ему стало страшно. Он надеялся,  что  поступает
правильно и ему не придется пожалеть об этом. Он кивнул и сглотнул слюну.
   - Сначала скажите мне почему, батюшка. Почему вы позвонили?
   - Вы  должны  понять,  полковник,  что  я  уже  давно  горячий  поклонник
господина Комарова. Его политика, его планы для России - все восхищает.
   - Отрадно слышать. И что же случилось позавчера ночью?
   - К патриарху пришел человек. Он был одет как священник нашей Церкви,  но
без бор