сказал раздраженный патологоанатом.
   - В чем дело, профессор? Он же мертв, не так ли?
   В голосе в телефонной трубке зазвучали визгливые нотки гнева.
   - Конечно, он мертв, глупец вы эдакий. Его останки не оказались бы в моей
лаборатории, если б он бегал по улицам.
   - В таком случае не вижу, в  чем  проблема.  Я  давно  работаю  в  отделе
убийств и никогда не видел ничего более мертвого.
   Голос  из  Второго  медицинского  "взял  себя  в  руки"  и  понизился  до
вкрадчивого тона, словно разговаривал с маленьким и довольно тупым ребенком.
   - Вопрос, дорогой мой Бородин, в том, кто мертв.
   - Ну, американский турист, конечно. У вас там его кости.
   - Да, у меня кости, инспектор Бородин. - Голос выделил слово "инспектор",
намекая,  что  этот  мильтон  не  сумеет   найти   дорогу   в   туалет   без
собаки-поводыря. - Я должен  бы  получить  фрагменты  ткани,  мышцы,  хряща,
сухожилия, кожи, волос, ногтей, внутренностей, даже  пару  граммов  костного
мозга. А что я имею? Кости, только кости, ничего, кроме костей.
   - Не понимаю вас. Что не в порядке с этими костями?
   Профессор в конце концов не выдержал. Бородину пришлось держать трубку на
расстоянии.
   - Все в порядке с этими проклятыми костями! Это очень  славные  кости!  И
они были славными костями уже около двадцати лет назад - такой срок, по моей
оценке, прошел со времени смерти владельца костей. И я пытаюсь вбить  в  ваш
микроскопический  мозг  то,  что  кто-то  не  поленился  разнести  вдребезги
анатомический  скелет.  Знаете,  такие  стоят  в  углу  комнаты  у   каждого
студента-медика.
   Бородин, как рыба без воды, беззвучно открыл и закрыл рот.
   - Выходит, американца не было в той комнате? - спросил он.
   - Не было, когда взорвалась бомба, - ответил Кузьмин. - Между прочим, кто
это был? Или, если он жив до сих пор, кто он?
   - Не знаю. Какой-то ученый-янки.
   - А, понятно, еще один интеллектуал. Вроде меня.  Ладно,  можете  сказать
ему, что мне нравится его чувство юмора. Куда мне отослать мое заключение?
   Меньше всего Бородин хотел видеть эту бумагу на своем  столе.  Он  назвал
имя некоего генерал-майора из милицейского начальства.
   Генерал-майор получил заключение в тот же день.  Он  позвонил  полковнику
Гришину и сообщил ему новость. Награды он не получил.
   К ночи Анатолий Гришин мобилизовал свою личную армию информаторов, и  это
была устрашающая сила. Тысячи копий фотографии Джейсона Монка, переснятые  с
его паспорта, раздали черногвардейцам и молодым  боевикам,  которые  сотнями
выплескивались на улицы столицы, чтобы найти этого человека.
   Часть фотографий передало долгоруковской  мафии  с  приказанием  найти  и
задержать. Информаторы, служившие в милиции и  иммиграционной  службе,  были
предупреждены. Награда за скрывающегося составляла сто миллиардов  рублей  -
сумма, от которой дух захватывало.
   Эта несметная стая саранчи с глазами и ушами непременно обнаружит  место,
где мог бы  спрятаться  американец,  заверил  Гришин  Игоря  Комарова.  Сеть
шпионов сможет проникнуть  в  каждую  щель,  каждый  уголок  Москвы,  каждое
укромное местечко и лазейку, каждый закоулок  и  каждую  ямку.  Если  он  не
запрется в своем посольстве, где он больше не сможет причинять вред, то  его
найдут.
   Гришин оказался почти прав. Оставалось единственное место, куда не  могли
проникнуть русские шпионы: плотно закрытая для посторонних чеченская община.
   Монк  укрылся  внутри  этого  мира,  в  безопасной  квартире  над  лавкой
пряностей, под защитой Магомеда, Делана и Шарифа, а кроме того, под  защитой
внешне неприметных людей на улице, которые за  милю  видели  приближающегося
русского и переговаривались между собой на языке, непонятном для других.
   В любом случае Монк уже имел свой второй контакт.

Глава 14

   Среди всех солдат России, служивших или вышедших в отставку,  по  степени
заслуженного уважения выделялся генерал  армии  Николай  Николаев,  стоивший
десятка других военачальников.
   В  свои  семьдесят  три  года   (ему   оставалось   несколько   дней   до
семидесятичетырехлетия) он отличался внушительной внешностью. Имея рост метр
восемьдесят, он держался совершенно прямо,  а  грива  седых  волос,  красное
лицо) загрубевшее на холодных ветрах, и усы, вызывающе торчащие в стороны  и
являющиеся его характерной чертой, делали его заметным повсюду.
   Он был  танкистом,  командовал  механизированной  пехотой,  участвовал  в
многочисленных войнах, и для тех, кто служил под  его  командованием,  а  их
число к 1999 году достигало нескольких миллионов, он стал легендой.
   По общему мнению, он бы должен был выйти в  отставку  в  звании  маршала,
если  бы  не  его  привычка  говорить  то,  что  он  думает,   политикам   и
приспособленцам.
   Как и Леонид Зайцев - Заяц, которого он, конечно, не помнил, но однажды в
лагере под Потсдамом похлопал  по  плечу,  -  генерал  родился  недалеко  от
Смоленска, к западу от Москвы. Но на двадцать лет раньше, в семье инженера.
   Он до сих пор помнил день, когда они с  отцом  проходили  мимо  церкви  и
отец, забывшись, перекрестился.  Сын  спросил,  что  он  делает.  Очнувшись,
испуганный отец велел ему никому не рассказывать об этом.
   Это произошло  в  те  дни,  когда  другого  советского  юношу  официально
объявили героем за  то,  что  он  выдал  НКВД  своих  родителей,  обронивших
несколько слов против партии. Обоих родителей отправили в  лагеря,  где  они
умерли, а сына сделали образцом для советской молодежи.
   Но маленький Коля любил отца и не проговорился. Позднее он узнал значение
отцовского жеста, но верил своим учителям, говорившим, что все это ерунда.
   Ему исполнилось пятнадцать, когда 22  июня  1941  года  с  запада  пришла
война. Спустя месяц Смоленск пал под натиском немецких танков,  и  вместе  с
тысячами других жителей мальчик бежал.  Родителям  уйти  не  удалось,  и  он
больше никогда их не видел.
   Будучи сильным юношей, он помогал своей десятилетней сестре пройти  сотню
километров, пока как-то ночью они не забрались в поезд,  идущий  на  восток.
Как и другие, этот поезд вывозил демонтированный танковый завод  из  опасной
зоны на далекий от войны Урал.
   Замерзшие и голодные, дети прижимались к  крыше  вагона,  пока  поезд  не
остановился в Челябинске, у подножия Уральских гор. Там восстановили завод и
назвали его Танкоградом.
   Учиться не было времени. Галину определили  в  детский  дом,  Колю  -  на
работу на завод. Он проработал там почти два года.
   Зимой 1942 года Советы несли ужасающие потери людей и техники  в  районах
Харькова и Сталинграда. Тактика ведения  войны  оставалась  устаревшей.  Для
военного искусства не находилось ни времени,  ни  талантов;  людей  и  танки
бросали под огонь немецких орудий, не  думая  и  не  беспокоясь  о  потерях.
Согласно российской военной истории, происходило то, что происходило всегда.
   От Танкограда требовали все больше и больше продукции, люди  работали  по
шестнадцать часов в смену и спали около станков. Они  делали  танки  "КВ-1",
которые получили название по имени маршала Климента Ворошилова, бесполезного
в военном отношении деятеля, одного из сталинских  любимцев.  "КВ-1"  -  это
тяжелый танк, основной боевой советский танк в то время.
   Весной 1943  года  советское  командование  укрепило  оборонительный  вал
вокруг города Курска, окружавший территорию в 240 километров с севера на юг,
вдававшуюся на сто шестьдесят километров в глубь немецких линий  обороны.  В
июне семнадцатилетнего юношу назначили сопровождать эшелон "KB-1" на  запад,
на передний край фронта. Там, на конечной станции, он должен был  проследить
за  разгрузкой  эшелона,  передать  технику  по  назначению  и  вернуться  в
Челябинск. Он выполнил все, кроме последнего.
   Новые танки стояли у дороги, когда подошел командир полка,  которому  эти
танки предназначались. Он казался удивительно юным, моложе двадцати пяти, но
уже был полковником, с бородой. Вид у него был изможденный и усталый.
   -  Нет  у  меня  этих...  водителей!  -   закричал   он   на   заводского
представителя, отвечавшего за доставку. Затем повернулся к рослому  парню  с
льняными волосами. - Умеешь водить эту чертову штуковину?
   - Да, товарищ полковник, но я должен вернуться в Танкоград.
   - Не выйдет. Умеешь водить - призван в армию.
   Поезд ушел на восток. Рядовой Николай Николаев, в грубой хлопчатобумажной
гимнастерке, оказался в самом низу танка "КБ-1", держащего путь  на  городок
Прохоровка. Через три недели началась Курская битва.
   Хотя она и называется битвой,  на  самом  деле  это  были  многочисленные
яростные и кровавые схватки, длившиеся два месяца. К тому  времени  как  все
закончилось, битва на Курской дуге стала  величайшим  танковым  сражением  в
мире, какого не видели ни до, ни после. В ней принимали участие 6000  танков
с обеих сторон, 2  миллиона  солдат  и  4000  самолетов.  Именно  эта  битва
окончательно опровергла миф о непобедимости немецких  танков.  Но  счет  был
почти равный.
   Германская армия начала  осваивать  свое  новое  чудо-оружие,  "тигр",  с
орудийной  башней,  оснащенной  страшной  88-миллиметровой  пушкой,  которая
бронебойными  снарядами  сметала   все   со   своего   пути.   "KB-1"   имел
76-миллиметровое орудие,  намного  меньше  немецкого.  Правда,  доставленная
Николаем новая модель была укомплектована усовершенствованной пушкой "ЗИС-5"
с более широким диапазоном возможностей.
   12 июля 1943 года русские начали контратаку, и ее ключевой  позицией  был
сектор Прохоровки. В полку, в  который  вступил  Николай,  оставалось  шесть
"КВ-1", когда командир увидел то, что  принял  за  пять  "пантер",  и  решил
атаковать их. Русские шли все  в  ряд;  перейдя  через  гребень  холма,  они
съехали вниз в неглубокую долину; немцы  находились  на  ее  противоположном
возвышенном крае.
   Молодой полковник ошибся: это были  не  "пантеры",  а  "тигры".  Один  за
другим они подбили шесть "КВ-1" бронебойными снарядами.
   Танк Николая обстреляли  дважды.  Первый  снаряд  сорвал  с  одного  бока
гусеницы  и  обнажил  корпус.  Внутри,  на  своем  месте  водителя,  Николай
почувствовал,  как  танк  вздрогнул  и  остановился.  Второй  снаряд   нанес
скользящий удар по башне и боком врезался в склон. Но  силы  удара  хватило,
чтобы убить экипаж.
   В "КВ-1" их было пятеро, четверо были убиты. Николай, оглушенный, весь  в
синяках, трясущийся, выполз из железной могилы, двигаясь на запах дизельного
топлива, стекавшего  по  горячему  металлу.  Тела  убитых  загораживали  ему
дорогу; он отодвинул их в сторону.
   Командир орудия и стрелок лежали у орудия, кровь сочилась изо рта, носа и
ушей. Через отверстие в корпусе Николай видел сквозь дым горящих "КВ-1", как
уходят "тигры".
   К своему удивлению, он обнаружил, что орудийная башня еще  действует.  Он
вытащил из ящика снаряд и, вставив  его  в  казенник,  закрыл  механизм.  Он
никогда раньше не стрелял, но видел, как это делали другие. Обычно для этого
требовались  два  человека.  Преодолевая  тошноту  от   удара   по   голове,
полученного там, внизу, и от тяжелого запаха горючего,  он  повернул  башню,
приложил глаз к перископическому  прицелу  и,  обнаружив  всего  в  трехстах
метрах от себя "тигра", выстрелил.
   Так случилось, что выбранный им один из  пяти  танков  шел  последним.  И
четыре, идущие впереди, ничего не заметили. Он перезарядил  орудие  и  снова
выстрелил. Второй танк получил пробоину  в  участок  брони  между  башней  и
корпусом и взорвался. Где-то под ногами Николая раздался негромкий взрыв,  и
по  траве  побежали  огоньки,  растекаясь  все  шире,  находя  новые  лужицы
горючего. После второго выстрела оставшиеся три  "тигра"  заметили,  что  их
атакуют сзади, и развернулись. Он подбил  третий  "тигр"  выстрелом  в  бок,
когда тот делал разворот. Два остальных развернулись и пошли на него. В этот
момент Николай понял, что он - покойник.
   Он бросился на пол и вывалился наружу через проем в корпусе за  несколько
секунд до того, как ответный выстрел  "тигров"  снес  башню,  в  которой  он
только что стоял. Начали взрываться снаряды, он  почувствовал,  как  на  нем
тлеет гимнастерка. Он перекатился в высокую траву и  перекатывался  так  все
дальше и дальше от разбитого танка.
   Затем произошло что-то, чего он не ожидал и не видел. Над  склоном  холма
показались десять "СУ-152", и "тигры" решили, что с них  довольно.  Из  пяти
осталось два. Они на скорости поднялись до гребня холма  на  противоположной
стороне. Один перевалил через него и исчез.
   Николай почувствовал, что кто-то поднимает его и ставит на ноги.  Человек
в форме полковника. Долина была полна разбитых  танков  -  шесть  русских  и
четыре немецких. Его танк стоял в окружении трех подбитых "тигров".
   - Это сделал ты? - спросил полковник.
   Николай почти не слышал его.  В  ушах  звенело;  подступала  тошнота.  Он
кивнул.
   - Пойдем со  мной,  -  приказал  полковник.  За  холмом  стоял  маленький
"газик". Полковник вез Николая восемь километров.  Они  приехали  в  ставку.
Перед большой главной палаткой стоял длинный  стол,  на  нем  лежали  карты,
которые изучали  несколько  офицеров  высокого  ранга.  Полковник  остановил
машину, прошел вперед и отдал честь. Старший генерал взглянул на него.
   Николай сидел на переднем пассажирском сиденье "газика". Ему было  видно,
что полковник что-то рассказывает, а офицеры с интересом  смотрят  на  него.
Потом старший из них поднял руку и поманил Николая пальцем. Со страхом думая
о том, что он дал уйти двум "тиграм", Николай вылез из машины и подошел. Его
хлопчатобумажная гимнастерка обгорела,  лицо  почернело,  и  от  него  пахло
горючим и порохом.
   - Три "тигра"? - переспросил генерал Павел Ротмистров, командующий Первой
гвардейской танковой армией. - С тыла? Из подбитого "КВ-1"?
   Николай стоял и молчал как идиот.
   Генерал  улыбнулся  и  обратился  к  низенькому   толстому   человеку   с
поросячьими глазками и знаками отличия политработника.
   - Думаю, Звезду заслужил?
   Толстый комиссар кивнул. Товарищ  Сталин  одобрит.  Из  палатки  принесли
коробочку. Ротмистров приколол Звезду Героя Советского Союза  к  гимнастерке
семнадцатилетнего солдата. Комиссар - а это был Никита Хрущев - снова кивал.
   Николаю Николаеву приказали  обратиться  в  полевой  госпиталь,  где  его
обожженные руки и лицо обмазали вонючей мазью, а затем вернуться  обратно  в
штаб. Там ему присвоили звание лейтенанта и дали взвод из трех "КБ-1". После
чего он вернулся на фронт.
   В ту же зиму, когда Курский плацдарм  остался  позади  и  немецкие  танки
отступали, он получил  звание  капитана  и  группу  новеньких,  с  иголочки,
тяжелых танков, только что с завода. Это были"ИС-2", названные так  в  честь
Иосифа Сталина. Оснащенные 122-миллиметровой пушкой и более толстой  броней,
они прославились как убийцы "тигров".
   За операцию "Багратион" он получил вторую Звезду Героя Советского  Союза,
за выдающуюся личную храбрость, и третью Звезду - за сражения на подступах к
Берлину, где он воевал под командованием маршала Чуйкова.
   Почти через пятьдесят пять лет к этому человеку приехал Джейсон Монк.
   Если бы старый генерал вел себя более тактично с Политбюро, он получил бы
звание маршала и по выходе в отставку  -  большую  дачу  в  Переделкине,  на
берегу реки, рядом с остальными жирными котами, которым все  предоставлялось
бесплатно,  как  дар  государства.  Но  он  всегда  говорил   то)   что   он
действительно думал, а им это не нравилось.
   Поэтому он построил собственный, более скромный дом. чтобы провести в нем
свой век, по Минскому  шоссе,  в  сторону  Тучкова  -  местности  с  большим
количеством воинских частей, где он по крайней мере находился рядом  с  тем,
что осталось от его любимой армии.
   Он никогда не был женат - "это не жизнь для молодой женщины", говорил он,
отправляясь в очередной раз  на  окраину  советской  империи,  -  и  в  свои
семьдесят с  лишним  лет  жил  с  верным  ординарцем,  старшим  сержантом  в
отставке, лишившимся ноги, и ирландским волкодавом.
   Монк разыскал его довольно скромное жилище, спрашивая  жителей  окрестных
деревень, где живет "дядя Коля". Много лет назад, когда он вступил в средний
возраст, его так прозвали молодые офицеры, и прозвище сохранилось. Благодаря
преждевременной седине он выглядел достаточно старым,  чтобы  быть  для  них
дядей. "Генерал армии Николаев" - это годилось  для  газет,  но  все  бывшие
танкисты знали его как "дядю Колю".
   Поскольку в этот вечер Монк ехал на служебной машине Министерства обороны
в форме полковника Генерального штаба, жители не видели оснований  скрывать,
что "дядя Коля" живет там-то и там-то.
   В полной темноте, поеживаясь от холода, около девяти вечера Монк постучал
в дверь. Открыл одноногий ординарец и, увидев военную форму, впустил  его  в
дом.
   Генерал Николаев не ожидал посетителей, но форма полковника  Генерального
штаба и атташе-кейс не вызвали у него заметного удивления. Он сидел в  своем
любимом кресле у камина с пылающими поленьями, читая военные  мемуары  более
молодого генерала и время от времени насмешливо пофыркивая. Он знал их всех,
знал, что они сделали, и, к их стыду, знал, чего они никогда не делали,  что
бы они теперь ни заявляли, когда появилась возможность  получать  деньги  за
свои придуманные воспоминания.
   Он поднял голову, когда Володя объявил, что приехал человек из Москвы.
   - Кто вы? - ворчливо спросил генерал.
   - Тот, кому необходимо поговорить с вами, генерал.
   - Из Москвы?
   - Сейчас - да.
   - Ладно, раз уж вы приехали,  переходите  к  делу.  -  Генерал  кивнул  в
сторону кейса. - Бумаги из министерства?
   - Не совсем так. Бумаги. Но из другого места.
   - Похолодало. Вы лучше сядьте. Ну, выкладывайте. Что у вас за дело?
   - Позвольте мне быть совершенно откровенным. Эта форма потребовалась  для
того, чтобы убедить вас принять меня. Я не служу в российской  армии,  я  не
полковник и, конечно уж, не  из  штаба  какого-нибудь  генерала.  По  правде
говоря, я американец.
   Сидящий напротив русский, словно не веря своим ушам, несколько секунд  не
отрывал от Монка глаз.  Затем  кончики  ощетинившихся  усов  задергались  от
гнева.
   - Вы самозванец! - сердито сказал он. - Вы грязный шпион! Я не потерплю в
своем доме самозванцев и шпионов! Убирайтесь!
   Монк не двинулся с места.
   - Хорошо, я уйду. Но шесть тысяч миль - долгий путь ради тридцати секунд;
не ответите ли вы на мой один-единственный вопрос?
   Генерал Николаев, нахмурившись, смотрел на него.
   - Один вопрос... Какой?
   - Пять лет назад Борис Ельцин попросил вас вернуться в  армию  и  принять
командование при нападении на Чечню и разрушении Грозного. Ходят слухи, что,
поглядев на планы, вы сказали тогдашнему министру обороны Павлу Грачеву:  "Я
командую солдатами, а не мясниками. Эта работа для палачей". Это правда?
   - Ну и что из этого?
   - Это правда? Вы обещали мне ответить на вопрос.
   - Хорошо, да. И я был прав.
   - Почему вы так сказали?
   - Это уже второй вопрос.
   - Мне нужно проехать еще шесть тысяч миль, чтобы добраться до дома.
   - Хорошо. Потому что я не считаю геноцид работой для  солдата.  А  теперь
уходите.
   - Вы знаете, какую грязную книгу вы читаете?
   - А откуда вы знаете?
   - Я прочитал ее. Вздор.
   - Верно. Так что же?
   Монк запустил руку в кейс и  извлек  "Черный  манифест".  Открыл  его  на
заранее отмеченной странице и протянул генералу.
   - Если у вас есть время читать всякую дрянь, почему бы  не  взглянуть  на
кое-что действительно неприятное?
   Генеральский гнев боролся с любопытством.
   - Американская пропаганда?
   - Нет, российское будущее. Взгляните. На эту страницу и следующую.
   Генерал Николаев, что-то проворчав,  взял  протянутую  папку.  Он  быстро
прочитал отмеченные две страницы. Его лицо покрылось красными пятнами.
   - Черт знает какая чепуха! - воскликнул он. - Кто