его от Лэнгли,  лишит  доступа  к  файлам  301  и
советскому отделу группы контрразведки, приданной  к  отделу  СВ.  С  другой
стороны, Рим считался приятным местом для проживания, а работа там - важной.
Он посоветовался с русскими.
   Они одобрили. Во-первых,  их  ожидали  месяцы  расследований,  арестов  и
допросов. Объем сведений, предоставленных Эймсом, был настолько  велик,  что
малочисленная группа "Колокол", работавшая над этими материалами  в  Москве,
не могла обработать их быстро.
   Тем временем Эймс подбросил еще кое-что. В пакетах,  переданных  связному
Чувакину во второй и третий раз, содержались  сведения  буквально  о  каждом
сотруднике в Лэнгли. Там  были  не  только  полные  данные  о  должностях  и
успехах, но и их фотографии. Теперь КГБ мог найти  этих  сотрудников  ЦРУ  в
любое время и в любом месте.
   Русские также рассчитывали, что в Риме, в одной из ключевых групп  отдела
СВ, Эймс получит доступ ко всем операциям ЦРУ, включая совместные операции с
союзниками по всему Средиземноморскому побережью от Испании до Греции.
   К тому же в Риме сотрудникам КГБ будет намного проще связаться с  Эймсом,
чем в Вашингтоне, где всегда существовала опасность,  что  ФБР  раскроет  их
связь. И они настаивали, чтобы он занял этот пост.
   Итак, в сентябре Эймса отправили на курсы учить итальянский язык.
   В Лэнгли полного значения катастрофы, надвигавшейся  на  управление,  еще
никто не сознавал. Да, потеряли контакт с двумя  или  тремя  самыми  лучшими
агентами в России. Это беспокоило, но еще не пугало.
   Среди личных дел, переданных КГБ Эймсом,  находилось  досье  на  молодого
человека, только что переведенного в отдел СВ, которого Эймс характеризовал,
поскольку новости распространялись подобно лесному  пожару,  как  восходящую
звезду. Его звали Джейсон Монк.

***

   В этих лесах старик Геннадий  собирал  грибы  уже  много  лет.  Выйдя  на
пенсию, он пользовался бесплатными дарами природы  как  подспорьем  к  своей
пенсии: свежие грибы он продавал лучшим ресторанам Москвы, а  высушенные,  в
связках, - в немногие продолжавшие работать магазины деликатесов.
   Главное в сборе грибов - встать  рано  утром,  до  восхода  солнца,  если
можно. Они растут ночью, а после  рассвета  на  них  нападают  мыши-полевки,
белки и, что еще хуже, другие грибники. Русские любят грибы.
   Утром 24 июля Геннадий взял велосипед, собаку и поехал из своей маленькой
деревушки в лес, где, как ему было известно, грибы  растут  в  изобилии.  Он
надеялся, пока не высохла роса, набрать полную корзину.
   Лес, в который  он  отправился,  находился  рядом  с  Минским  шоссе,  по
которому с ревом неслись грузовики на запад, к столице Белоруссии. Он въехал
на опушку, оставил велосипед под деревом, взял плетеную корзину и  углубился
в  лес.  Прошло  полчаса,  корзина  была  уже  наполовину  наполнена,  когда
показалось  солнце.  И  тут  его  собака,  заскулив,  бросилась  к  зарослям
кустарника. Геннадий обучил дворнягу находить грибы по  запаху  -  вероятно,
пес почуял что-то стоящее.  Приблизившись  к  месту,  Геннадий  почувствовал
сладкий тошнотворный запах. Он сразу узнал этот запах. Разве не нанюхался он
его за те годы, когда молодым солдатом, почти мальчишкой, прошел долгий путь
от Вислы до Берлина?
   Это был  труп  тощего  старика,  сплошь  покрытый  кровоподтеками.  Глаза
выклевали птицы. В  каплях  росы  блестели  три  стальных  зуба.  Тело  было
обнажено до пояса, старая шинель валялась рядом. Геннадий снова  принюхался.
Должно быть, его бросили сюда несколько дней назад, подумал он.
   Некоторое время Геннадий раздумывал. Он принадлежал к поколению,  которое
чтило гражданский долг, но грибы оставались грибами, а  несчастному  он  уже
ничем не мог помочь. В ста метрах за лесом по  дороге  с  ревом  проносились
грузовики.
   Он наполнил корзину и на велосипеде вернулся в деревню. Там  он  разложил
свою добычу сушиться на солнце и отправился в  сельсовет.  Это  была  жалкая
контора, но в ней имелся телефон.
   Он набрал 02, и ему ответили с дежурного пульта управления милиции.
   - Я нашел труп, - сказал он.
   - Имя? - ответил голос.
   - Откуда я знаю? Он мертвый.
   - Не его, идиот, а твое.
   - Вы хотите, чтобы я повесил трубку? - спросил Геннадий.
   В ответ послышался вздох:
   - Нет, не вешай. Просто скажи свое имя и где ты находишься.
   Геннадий сказал. Дежурный быстро нашел место на карте. Оно  находилось  в
Московской области, на самом западном ее краю, но  все  же  под  юрисдикцией
Москвы.
   - Подожди в сельсовете. К тебе выезжает офицер.
   Прошло   полчаса.   Приехавший   оказался    молодым    инспектором    из
военизированной  группы.  С  ним  в  желто-синем  джипе  приехали  еще  двое
милиционеров.
   - Это ты нашел тело? - спросил лейтенант.
   - Я, - ответил Геннадий. - Ладно, пошли. Где это?
   - В лесу.
   Геннадий чувствовал  свою  значимость,  сидя  в  милицейском  джипе.  Они
вылезли из машины там,  где,  как  сказал  Геннадий,  надо  идти  через  лес
гуськом. Грибник узнал березу, под которой оставлял  велосипед.  Вскоре  они
почувствовали запах.
   - Он там, - сказал Геннадий, указывая на заросли. - Давно лежит.
   Три милиционера подошли к телу и оглядели его.
   - Посмотри, нет ли чего в карманах брюк,  -  приказал  офицер  одному  из
своих людей. И другому:
   - Проверь шинель.
   Тот, кому досталась короткая соломинка, зажав одной  рукой  нос,  пошарил
другой в карманах брюк. Ничего. Носком сапога он перевернул  тело.  Под  ним
были черви.  Милиционер  проверил  задние  карманы  и  отступил  в  сторону.
Отрицательно покачал головой. Второй, отшвырнув шинель, сделал то же самое.
   - Ничего? Никакого удостоверения личности? - спросил лейтенант.
   - Ничего. Ни денег, ни носового платка, ни ключей, ни документов.
   - Сбил и скрылся? - предположил один из милиционеров.
   Они прислушались к шуму, доносившемуся с шоссе.
   - Далеко дорога? - спросил офицер.
   - Примерно метров сто, - ответил Геннадий.
   - Водители обычно спешат. Они не станут тащить  пострадавшего  целых  сто
метров. Да здесь, в этих зарослях, и десяти метров достаточно. -  Одному  из
милиционеров лейтенант приказал:
   - Дойди до дороги. Посмотри на обочине, нет ли  покореженного  велосипеда
или разбитой машины.  Он  мог  оказаться  под  обломками  и  доползти  сюда.
Оставайся там, останови машину и вызови "Скорую помощь".
   Офицер  по  мобильному   телефону   вызвал   следователя,   фотографа   и
медэксперта. То, что он увидел, исключало естественные  причины  смерти.  Он
вызвал "Скорую" только для того, чтобы подтвердить, что человек мертв.  Один
милиционер ушел  на  дорогу.  Оставшиеся  двое  ждали,  отойдя  подальше  от
зловония.
   Первыми прибыли трое в  штатском  на  желтом  джипе  без  опознавательных
знаков. Их остановил поджидавший милиционер, они оставили машину на  обочине
и остальную часть пути прошли пешком. Следователь кивнул лейтенанту:
   - Что мы имеем?
   -  Труп  неподалеку.  Я  вас  вызвал  потому,  что   смерть   явно   была
насильственной. Жертва избита, лежит в ста метрах от дорога.
   - Кто его нашел?
   - Вон тот грибник.
   Следователь подошел к Геннадию:
   - Расскажи мне все сначала.
   Фотограф сделал  снимки,  затем  доктор,  надев  марлевую  маску,  быстро
осмотрел тело. Выпрямился и начал стягивать резиновые перчатки.
   - Ставлю гривенник против хорошей бутылки "Московской", это  -  убийство.
Лаборатория скажет нам больше, но кто-то отбил ему все печенки,  прежде  чем
он умер. Вероятно, не здесь.  Поздравляю,  Володя,  получил  сегодня  своего
первого "жмурика".
   Он употребил жаргонное слово милиции и преступников,  означающее  "труп".
Сквозь лес пробрались два  санитара  "Скорой  помощи"  с  носилками.  Доктор
кивнул, и санитары, задернув молнию на  мешке  с  трупом,  ушли  обратно  на
дорогу.
   - Вы закончили со мной? - спросил Геннадий.
   - Ни в коем случае, -  ответил  следователь,  -  мне  нужно  заявление  в
отделении.
   Милиционеры повезли Геннадия к  Москве  в  районное  отделение  Западного
округа,  находящееся  в  трех  километрах  от  места  происшествия.  А  тело
отправили в центр города, в морг Второго  медицинского  института.  Там  его
поместили в холодильную камеру. Судебных патологоанатомов было мало, и редко
в каком учреждении они имелись, работы же для них более чем хватало.

Йемен, октябрь 1985 года

   Джейсон Монк проник в Южный Йемен в середине октября. Несмотря на то  что
эта страна была маленькой и  бедной,  она  имела  первоклассный  аэропорт  -
бывшую  военную  базу  королевских   военно-воздушных   сил.   Здесь   могли
приземляться тяжелые реактивные самолеты.
   Испанский паспорт и сопроводительные документы ООН, предъявленные Монком,
вызвали в иммиграционной службе живой интерес, но отнюдь  не  подозрения,  и
через полчаса, сжимая свой  универсальный  чемодан,  Монк  вышел  из  здания
аэропорта.
   Рим сообщил главе программы ФАО о приезде сеньора  Мартинеса,  но  указал
дату на неделю позднее действительного прибытия Монка. Йеменским офицерам  в
аэропорту это не было известно. Поэтому его не  встречала  машина.  Он  взял
такси и остановился в новом французском отеле  "Фронтель",  на  узкой  косе,
соединяющей Аден с материком.
   Несмотря на то что его документы были безупречны и он не опасался встречи
с настоящими испанцами, он знал, что его миссия опасна. Черная миссия, очень
черная.
   Основной  шпионаж  ведется  сотрудниками,  работающими  в  посольстве   и
формально занимающими должности в штате.  Таким  образом,  они  прикрываются
дипломатическим  статусом,  если  что-то  случается.  Некоторые  из  них   -
"открытые",  то  есть  не  скрывающие,  чем  они   занимаются,   и   местные
контрразведчики знают и мирятся с этим, хотя об их подлинной работе тактично
не  упоминается.  Большая  резидентура  на  территории   противника   всегда
старается сохранить несколько "закрытых"  офицеров,  чье  прикрытие  в  виде
работы  в  торговых,  культурных,  финансовых  или  пресс-отделах   остается
нераскрытым. Причина этого ясна.
   Скрытые сотрудники имеют больше  шансов  избежать  слежки  на  улицах,  и
поэтому им легче посещать тайники или тайные встречи, чем тем,  за  которыми
всегда следят.
   Но шпион, работающий без дипломатического  прикрытия,  не  подпадает  под
действие Венской конвенции. Если разоблачают дипломата, его  могут  объявить
персоной нон грата и выдворить из  страны.  Противоположная  сторона  обычно
выступает с заявлением о невиновности своего гражданина и в  ответ  высылает
одного из дипломатов страны-обидчицы. Происходит обмен "око за око,  зуб  за
зуб", и игра продолжается, как и прежде.
   Но шпион, работающий "по-черному", - нелегал. Для него, в зависимости  от
характера места, где его поймали,  разоблачение  грозит  страшными  пытками,
долгим сроком в лагере или смертью. Даже те, кто  послал  его,  редко  могут
помочь.
   В демократических  странах  его  ждут  справедливый  суд  и  человеческие
условия в тюрьме. В странах диктатуры  не  существует  гражданских  прав.  В
некоторых о них вообще никогда не слышали. Такое положение было  и  в  Южном
Йемене - Соединенные Штаты в 1985 году не имели там даже посольства.
   В октябре все еще свирепствовала жара, а пятница - выходной. Что, подумал
Монк, будет делать в такой  жаркий  день  здоровый  русский  офицер?  Пойдет
купаться, подсказывал здравый смысл.
   Из  соображений   безопасности   с   человеком,   давшим   первоначальную
информацию, и сотрудником ФБР в контакт он больше не вступал.
   Найти русских не составляло  проблемы.  Они  были  повсюду  и,  очевидно,
получили разрешение довольно свободно общаться с представителями Запада, что
было неслыханным у них на родине.  Может  быть,  повлияла  жара  или  просто
оказалось невозможным удержать группу советских военных советников в четырех
стенах и днем и ночью.
   Два отеля - "Рок" и новый "Фронтель" -  привлекали  своими  плавательными
бассейнами. И еще была широкая полоса песка и  волнорезы  пляжа  Эбайян,  на
котором  представители  всех  национальностей  имели  обыкновение  проводить
свободное время и выходные. И наконец, в центре города располагался  русский
магазин типа военторга, где могли делать покупки не только  русские  -  СССР
нуждался в иностранной валюте.
   Сразу становилось ясно, что русские,  которых  можно  было  встретить,  -
офицеры. Очень мало русских знали хоть несколько слов по-арабски, и немногие
говорили по-английски. Те, кто владел иностранными языками,  были  офицерами
или готовились к офицерской службе. Рядовые и младшие  чины  едва  ли  могли
знать какой-то из этих языков и поэтому не могли общаться с йеменцами. Таким
образом, младшие чины, вероятнее всего,  служили  механиками  или  поварами.
Грязную работу выполняли  нанятые  местные  йеменцы.  Рядовым  русским  были
недоступны цены аденских кабаков. Офицеры же получали содержание  в  твердой
валюте.
   Американец из ООН обнаружил русского пьющим в одиночестве  в  баре  отеля
"Рок". Русские любят выпить, но они также предпочитают держаться  компанией,
и  те,  что  расположились  в  "Фронтеле"  у  бассейна,  представляли  собой
сплоченную  группу.  Почему  Соломин  пил  в  одиночку?  Просто   счастливая
случайность? Или  он  нелюдим,  который  предпочитает  общество  собственной
персоны?
   Возможно,  здесь  и  разгадка.  Американец  описал  его   как   высокого,
мускулистого, с черными волосами, но с миндалевидным разрезом глаз. Похож на
азиата, но без плоского носа. Лингвисты в  Лэнгли  определили,  что  фамилия
происходит из какого-то места на советском Дальнем Востоке. Монк  знал,  что
русские - неисправимые расисты и открыто презирают  "черных",  под  которыми
подразумеваются все не являющиеся чисто русскими. Возможно, Соломину надоели
насмешки над его азиатской внешностью, поэтому он держался особняком.
   На третий день, прогуливаясь в шортах и с полотенцем на  плече  по  пляжу
Эбайян, Монк увидел мужчину, выходившего из воды. Около шести футов  ростом,
с тяжелыми мускулистыми руками и широкими плечами;  не  юношу,  но  крепкого
человека чуть старше сорока. Когда он поднял руки, чтобы  стряхнуть  воду  с
черных как вороново крыло волос, Монк заметил, что на его теле почти не было
волос. У восточных народов на теле, как правило, очень мало  растительности,
в то время как у кавказцев тело волосатое.
   Мужчина прошел по пляжу, нашел свое полотенце, тяжело опустился на  песок
лицом к морю. Он надел темные очки и вскоре погрузился в свои думы.
   Монк стянул с себя рубашку и направился к  морю  с  таким  видом,  словно
собирается впервые войти в  воду.  На  пляже  было  довольно  многолюдно,  и
казалось вполне естественным выбрать свободное место в  метре  от  русского.
Монк вынул бумажник и завернул его в свою  рубашку,  а  затем  в  полотенце.
Сбросил сандалии и собрал все вещи в кучку. Потом опасливо огляделся вокруг.
Наконец он посмотрел на русского.
   - Простите, - сказал Монк. Русский взглянул на него. - Вы побудете  здесь
еще несколько минут? - Мужчина кивнул. - Арабы не украдут мои вещи, о'кей?
   Русский снова кивнул и, отвернувшись, опять стал смотреть на  море.  Монк
сбежал вниз к воде и  плавал  минут  десять.  Вернувшись,  весь  мокрый,  со
стекающими с него каплями воды, он улыбнулся черноволосому русскому.
   - Спасибо. - Тот кивнул в третий раз. Монк вытерся полотенцем  и  сел.  -
Приятное море. Приятный пляж. Жаль, что это принадлежит таким людям.
   Русский впервые заговорил, по-английски:
   - Каким людям?
   - Арабам. Йеменцам. Я пробыл здесь недолго, но уже терпеть  их  не  могу.
Бесполезный  народ.  -  Сквозь  темные  очки  русский  устремил  взгляд   на
собеседника, но Монк не мог рассмотреть за  темными  линзами  выражение  его
глаз. Через пару минут Монк продолжил:
   - Я хочу  сказать,  что  стараюсь  научить  их  пользоваться  простейшими
орудиями и тракторами.  С  помощью  этой  техники  они  могли  бы  увеличить
количество продовольствия, накормить себя. Никакого толка.  Они  все  портят
или ломают. Я просто трачу напрасно свое время и деньги ООН.
   Монк говорил на хорошем английском, но с испанским акцентом.
   -  Вы  англичанин?  -  наконец  произнес  русский,  впервые   поддерживая
разговор.
   - Нет, испанец. Работаю в программе ФАО Объединенных Наций.  А  вы?  Тоже
ООН?
   Русский отрицательно хмыкнул.
   - Из СССР, - сказал он.
   - А, хорошо, здесь более жарко, чем у вас дома. А для меня? Почти так же.
Жду не дождусь, когда вернусь домой.
   - И я тоже, - сказал русский. - Предпочитаю холод.
   - Вы здесь давно?
   - Уже два года. Остался еще один.
   Монк рассмеялся:
   - Господи Боже, наша программа рассчитана на год, но я не останусь  здесь
так надолго. Эта работа бессмысленна. Нет, лучше  уехать.  Скажите,  за  два
года вы должны были узнать, нет ли здесь поблизости хорошего  местечка,  где
можно выпить после обеда? Какие-нибудь ночные клубы?
   Русский сардонически рассмеялся:
   - Нет. Никаких дискотек. Бар в "Роке" - тихое место.
   - Благодарю. Между прочим, меня зовут Эстебан.  Эстебан  Мартинес.  -  Он
протянул руку.
   Поколебавшись, русский все же пожал ее.
   - Петр, - сказал он. - Или Питер. Питер Соломин.
   На второй вечер русский майор появился в  баре  "Рок-отеля".  Эта  бывшая
колониальная гостиница буквально встроена в скалу, с улицы  в  ее  маленький
холл  ведут  ступени,  а  на  верхнем  этаже  находится  бар,  из   которого
открывается широкий вид на гавань. Монк занял столик у окна и  сидел,  глядя
на море. Он увидел в отражении зеркального стекла окна, как  вошел  Соломин,
но подождал, пока тот не выпьет свой стакан, прежде чем повернуться.
   - А, сеньор Соломин, вот мы и встретились! Присоединяйтесь!
   Он указал на второй стул. Русский, поколебавшись, сел. Поднял свое пиво:
   - За ваше здоровье.
   Монк сделал то же.
   - Pesetas, faena у amor. - Соломин нахмурился. Монк усмехнулся:
   - Деньги, работа и любовь - в любом порядке, как вам нравится.
   Русский впервые улыбнулся. Это была хорошая улыбка.
   Они разговорились. О том о сем. О невозможности работать с  йеменцами,  о
разочаровании при виде  того,  как  их  оборудование  ломают,  о  выполнении
задания,  в  которое  ни  тот  ни  другой  совершенно  не  верили.   И   они
разговаривали, как разговаривают мужчины, находясь далеко от дома.
   Монк рассказывал о своей, родной Андалузии,  где  он  может  кататься  на
лыжах на вершинах Сьерра-Невады и купаться в теплых водах Сотогранде, и  все
это в один и тот же день. Соломин рассказывал об утонувших в  снегах  лесах,
где до сих пор бродят уссурийские тигры,  водятся  лисы,  волки  и  олепи  и
только ждут опытного охотника.
   Они встречались четыре вечера подряд,  получая  удовольствие  от  общения
друг с другом. На третий  день  Монк  должен  был  представиться  голландцу,
возглавлявшему программу ФАО, и совершить инспекционную поездку. Резидентура
ЦРУ в Риме достала краткое изложение этой программы, и Монк выучил  ее.  Ему
помогло его  фермерское  прошлое,  и  он  весь  рассыпался  в  похвалах.  На
голландца это произвело огромное впечатление.
   За долгие вечера, переходящие в ночь, Монк узнал многое  о  майоре  Петре
Васильевиче Соломине, и то, что он услышал, понравилось ему.
   Этот человек родился в 1945 году на узкой полосе  советской  земли  между
северо-восточной Маньчжурией и морем, а на  юге  она  граничила  с  Северной
Кореей. Эта полоса называлась  Приморским  краем,  а  город,  в  котором  он
родился, - Уссурийском. Его отец приехал из деревни в городе поисках работы,
но воспитал сына так, что тот говорил на языке своего  народа  -  удэгейцев.
При первой возможности он брал подрастающего мальчика в леса, и  тот  рос  в
тесной близости с родной природой.
   В девятнадцатом веке, еще до окончательного покорения удэгейцев русскими,
эту землю посетил писатель Арсеньев и