оле
пришла мне на помощь, хотя запросто  могла  бросить  в  полутемном  зале
театра или, того хуже, вызвать милицию, а я собиралась оставить ее  одну
именно сейчас, когда стало совсем страшно.
   - Полетели со мной, - брякнула я просто так, особо не рассчитывая  на
ее согласие. Нужно же было что-то сказать, скрывая смущение.
   Однако Наталья неожиданно оживилась:
   - А где я там жить буду? У вас в Сибири квартиры-то сдают?
   - Исключительно землянки и деревянные избы. И еще юрты переносные.
   - Шуткуешь? - Она посмотрела на меня сурово  и  осуждающе.  -  Больно
быстро ожила... Ну да ладно. А работать там есть где?
   Врать про изобилие вакантных мест в труппах новосибирских театров  не
хотелось, да к тому же как-то не верилось, что Каюмова говорит всерьез.
   - С работой сложно... Но если ты и правда хочешь со мной  лететь,  то
могу поговорить о тебе с нашим главрежем. И поживешь пока у меня... Нет,
ты на самом деле собралась, что ли?..
   - А что? Вот возьму и полечу! Что я теряю?  Театр  не  сегодня-завтра
развалится, машину  угнали.  Вот  так-то...  Да  ты  не  напрягайся,  не
напрягайся!
   Мне только пару дней у тебя перекантоваться, а так у меня знакомые  в
вашем городишке есть. Хорошие знакомые, практически родственники!
   Теперь  она  снова  была  похожа  на  прежнюю  Наталью   -   жесткую,
насмешливую, энергичную. Дождь потихоньку стихал, и даже  ее  бесцветные
мокрые волосы уже не выглядели так жалко и гаденько.
   - Я ведь прямо как Вадим Петрович. - Она усмехнулась. - Никто меня не
хватится, и искать никто не будет.  Так  во  сколько,  говоришь,  у  нас
самолет на Новосибирск?
   Я пролепетала что-то про вечерний рейс и про то, что  завтра  с  утра
еще нужно будет рассчитаться с квартирной хозяйкой. Неужели все проблемы
последних дней можно решить вот так просто - одним махом?  Почему-то  до
сих  пор  не  верилось.  Да,  это  означало  полную   и   безоговорочную
капитуляцию, позорное трусливое бегство - что угодно! Но  и  я  была  не
героиней, а всего лишь обычной перепуганной женщиной.  Да  и  ради  чего
геройствовать?..
   Каюмова тем временем отлепилась  от  перил,  отыскала  глазами  урну,
резво подбежала к ней и выкинула мокрую тапку вместе с помадой.
   - Домой ко мне заскочим  вещи  кое-какие  взять?  Потом  я  еще  пару
прощальных звонков сделаю и  поедем  к  тебе  в  Люберцы  ночевать.  Да,
кстати, пожрать у тебя что-нибудь найдется?
   - По-моему...
   - "По-моему", "по-моему"!.. -  нетерпеливо  передразнила  Наталья.  -
Пельмени тоже  из  моего  холодильника  возьмем.  Не  соседке  же  их  в
наследство оставлять? И ни майонеза, ни сметаны у  тебя  тоже,  конечно,
нет?
   Я помотала головой и по-идиотски заулыбалась. Всего полчаса назад мне
казалось, что жизнь кончена,  полчаса  назад  я  собиралась  умирать  на
мокром асфальте под жизнерадостное пение "нанайцев", а Наталья билась  в
беззвучной истерике. И вот теперь она прямо на моих глазах  возрождалась
из пепла, как птица феникс. А  это  укрепляло  надежду  на  то,  что  мы
все-таки выкрутимся...
   Без четверти восемь на новенькой синей маршрутке мы добрались до  Сто
пятнадцатого квартала Люберец. Я выпрыгнула первой, приняла  у  Каюмовой
пакеты с вещами и продуктами  и  почти  с  восторгом  огляделась.  После
коммуналки на "Красных воротах", где мы проторчали не меньше двух часов,
здесь царил почти райский покой. Соседок у Натальи было,  правда,  всего
две: развеселая алкоголичка и неопределенных лет ворчливая карга,  -  но
шуму они производили столько, что  с  успехом  могли  заглушить  военный
оркестр. Одна беспрестанно роняла в ванной что-то  тяжелое  и  железное,
другая слушала у себя  в  комнате  "Кармен-сюиту",  установив  регулятор
громкости на отметку "для  очень  слабо  слышащих"  .  Каюмова  тоже  не
отставала, прыгая от серванта до шифоньера и смахивая нужное в пакет,  а
ненужное - прямо на пол. К  ненужному  относились,  в  частности,  литая
фигурка балерины весом килограмма в полтора и сломанный  обогреватель  с
открытой спиралью. В первый раз я вздохнула с облегчением, когда Наталья
ускакала  в  коридор  доставать  из  холодильника  пельмени  и   звонить
приятелям, а во второй - когда она вернулась и  заявила,  что  мы  можем
ехать...
   Кстати,  на  Каюмову  Люберцы  произвели  самое  что   ни   на   есть
благоприятное впечатление.
   - О-ох, - она даже прицокнула языком, разглядывая  тускло  освещенную
вывеску "Магазин - Сберкасса - Почта", - хорошо-то как! Кажется, что  ни
трупов никаких нет, ни бандитов...  Двадцать  минут  от  Москвы,  а  уже
чувствуешь себя в глубокой провинции. Тишина, покой! У  вас  здесь  даже
воздух как в деревне!
   Я, за последние несколько месяцев успевшая стать местной  патриоткой,
немедленно оскорбилась и уточнила, что от Москвы не  двадцать  минут,  а
пятнадцать, и воздух не как в деревне, а как на курорте.
   - Пусть как на курорте! - легко согласилась  Наталья,  подхватывая  с
земли полосатый пакет. - Главное, никто нас  здесь  сегодня  не  тронет,
потому что просто-напросто не найдет. Ты, надеюсь, в этой своей квартире
не прописана?
   Данных о тебе в паспортном столе нет?
   Мне не хотелось ее огорчать, и поэтому я умолчала о том, что Ольга  и
иже  с  ней,  если  им  приспичит,  легко  смогут  вычислить  адрес   по
телефонному номеру в газете. Наталья же, огибая в темноте лужи  и  особо
крупные собачьи кучки, продолжала праздно разглагольствовать:
   - А давай здесь и останемся?  Не  полетим  ни  в  какой  Новосибирск.
Станем  жить  на  всем  Люберецком.  Театр  здесь  откроем  или   кружок
какой-нибудь при Доме пионеров. Тут есть Дом пионеров?..
   Есть ли в Люберцах Дом  пионеров,  я,  честно  говоря,  не  знала.  И
вообще, на данный момент меня гораздо больше занимал вопрос, какой будет
наша. встреча с предателем  Пашковым.  Люберецкая  благостная  атмосфера
успела ввести меня в состояние полнейшей эйфории. Сейчас  я  чувствовала
себя примерно так же, как после визита к стоматологу: самое страшное уже
позади,  остается  только  перетерпеть  утихающую  зубную  боль  и   всю
оставшуюся жизнь сверкать новенькими пломбами...
   Дома мы первым делом позажигали во всей квартире свет, включили НТВ и
отправились на кухню производить инспекцию имеющихся запасов. К  запасам
относились Натальины  пельмени,  два  пакетика  майонеза,  мои  крабовые
палочки и забытые на верхней полке холодильника кампомосовские сосиски с
сыром. Пельмени, честно говоря, выглядели непрезентабельно:  видимо,  их
уже пару раз размораживали и замораживали снова.  А  вот  все  остальное
было очень даже ничего.
   Правда, Каюмову заметно огорчил тот факт, что за словами "пить ничего
покупать не надо, у меня  что-нибудь  найдется"  скрывалась  всего  лишь
распечатанная пачка яблочного сока.
   - Слушай, а может, водки выпьем? - предложила она, немного помявшись.
- Скажи честно: тебе расслабиться не хочется?
   Расслабиться мне хотелось, но не было ни малейшего  желания  выходить
на темную улицу, о чем я честно и сообщила.
   - Да ну, ерунда! - Наталья пренебрежительно сморщилась. - Кого у  вас
тут бояться? Бобиков бродячих или мужиков с дубьем?
   По идее, надо было снова обидеться за Люберцы и вступить в дискуссию.
   Контраргументы  у  меня  имелись  сильные   -   недавняя   бандитская
перестрелка на соседней улице, взорванный месяц назад у почты шестисотый
"мерседес". Однако я вовремя осознала, что спор на тему  "где  больше  и
современнее убивают" не  прибавит  нам  хорошего  настроения,  и  решила
промолчать.
   Каюмова  собралась  быстро,   как   по   тревоге,   неслышной   тенью
выскользнула из подъезда и уже через десять минут вернулась  с  бутылкой
"Московской".
   -  Мужики  какие-то  хотели  на  хвост  упасть!   -   сообщила   она,
подворовывая крабовые палочки, которые я нарезала для салата. - Девушка,
говорят, у нас и закуска есть...
   - Что за мужики? - Я мгновенно насторожилась  и  отложила  в  сторону
нож.
   Как-то не очень  хотелось  нарываться  на  неприятности  перед  самым
побегом.
   - Да брось ты! Обычные мужики. Алкаши местные. И закуска у них, поди,
три маринованных помидора на всех... Ох, Женька, Женька! Когда  все  это
закончится, мы с тобой, наверное, будем самыми счастливыми женщинами  на
свете!
   - Только бы уж закончилось!
   Умыкнув целую россыпь нарезанных крабовых палочек, Наталья уселась на
табуретку и лихо закинула ногу на ногу.
   - Я вот все над этой историей думаю. И так, и эдак выходит,  что  нас
хотели просто напугать. Ну, не просто, конечно, а  так,  чтобы  мы  ноги
отсюда сделали и еще желательно языки себе от  страха  откусили.  Но  мы
ведь и убегаем!
   Так какие после этого могут быть  проблемы?  Вадим  Петровича  -  да,
грохнули за то, что много болтал. А нас-то какой резон  убивать?  Тихие,
мирные девушки, мечтающие всю оставшуюся жизнь служить Мельпомене...
   - Твои бы слова да Богу в уши! - глубокомысленно протянула я, отбирая
у прожорливой Каюмовой вареное яйцо.
   - При чем тут Бог-то? Мои бы слова да в уши бандитам! Эх, знать бы  с
самого начала, что Бирюков с бандитами связан, так не надо было его и из
театра выносить: пусть бы там лежал, милицию  дожидался!  На  мафию  все
спишется. Нам сейчас, главное, сидеть и носа не высовывать. А там  время
пройдет - все утрясется!
   Майонез оказался жидким и при первом же нажатии  на  пакетик  брызнул
прямо на стену, выложенную розовым кафелем. Пришлось схватить с раковины
губку и начать в  хорошем  темпе  подбирать  жирные  капли  с  заварного
чайника и сахарницы.
   - Одного вот не понимаю...  -  Я  прополоскала  губку  под  краном  и
капнула на нее немного моющего средства.  -  Какое  отношение  ко  всему
этому имею я? Зачем надо было меня нанимать? Нет чтоб его  где-нибудь  в
темном лесочке грохнуть!
   Или, еще того лучше, пьянку  на  двоих  организовать  с  каким-нибудь
алкашом. Нож тому алкашу потом подсунуть, он и не  вспомнит,  что  вчера
было и кто с кем поссорился. По-моему, так идеальный козел отпущения.
   -  Ну,  бандитской  логики  тебе  все  равно  не  понять.  -  Каюмова
потянулась и через голову сняла серый, крупной вязки пуловер. -  У  тебя
свои преступные методы, у них свои. Просто радоваться надо,  что  нас  в
речку не скинули, да из автоматов не прошили. А то бы пара очередей -  и
все довольны!
   Насчет "всех" Наталья конечно же загнула: не думаю,  что  известие  о
моей смерти так уж обрадовало бы моих бывших  коллег,  родственников,  а
также  драгоценного  Пашкова.  Впрочем,  Пашков,  вполне  возможно,  уже
утешился в  объятиях  очередной  подружки,  а  то  даже  импортировал  в
Новосибирск ту свою пассию из "Звезды"; Скорее  всего,  меня  уже  и  не
ждал. Во всяком случае, думать о нем сейчас не хотелось. Я поправила  на
столе клеенку, поставила  в  самый  центр  бутылку  и  с  преувеличенной
бодростью провозгласила:
   - Кушать подано! Прошу, пожалуйста, отужинать...
   Минут  через  десять  мы  ощутили  первые,  еще   приятные   симптомы
опьянения: едва заметное головокружение, удивительное чувство свободы  и
легкую неповоротливость языка.  Натальины  бледные  щеки  раскраснелись,
глазки заблестели. Жестикулировала она теперь  так  активно,  словно  за
сурдоперевод получала дополнительную плату.
   - Понимаешь! - Ее рука металась над столом, едва не вписываясь в  мой
нос. - Если бы не вся эта фигня, мы бы ведь никогда не познакомились! Ты
понимаешь - ни-ког-да! И не  было  бы  у  меня  такой  подруги!  Верной,
надежной, на которую можно положиться!
   - Не было бы! - соглашалась я, обмакивая в  майонез  последний  кусок
сосиски.
   - По-моему, можно пожертвовать энным количеством нервных клеток  ради
того, чтобы найти настоящего друга? Ты согласна?
   - Согласна.
   - Так почему же ты тогда не радуешься?! Почему сидишь такая  мрачная?
Все у нас будет хорошо, Женька! Ты мне веришь?
   Я верила и параллельно наполняла  наши  стопки.  Мне  на  самом  деле
нравилась Каюмова. Просто я, видимо из-за душевной черствости, не  могла
выражать свои чувства столь энергично.
   Когда мы, исчерпав тосты  за  безопасность  полетов  и  за  скорейшее
окончание наших мытарств, выпили за  то,  чтобы  нам  попадались  только
чуткие   режиссеры,   умеющие   ценить   наш    талант    и    актерскую
индивидуальность, раздался телефонный звонок.
   Слегка пошатываясь, я встала и, скользя ладонью  по  стене,  вышла  в
прихожую.
   - Жень, это ты? - проухал в трубке знакомый Лехин голос. -  Ты  дома,
что ли? А я тут тебя ждал-ждал, думал уже: может, что случилось?
   Стыд запоздало колыхнулся в моей душе, как сонная рыбка в банке.
   Действительно, бедный Леха ждал меня сегодня  с  семи  часов  в  этой
трижды проклятой "Лилии". Однако вчера, назначая свидание, я была твердо
уверена, что приду. Просто обстоятельства изменились, причем не в лучшую
сторону. Угрызения совести  пару  раз  вяло  куснули  меня,  скорее  для
порядка, и утихли.
   -  Слушай,  ты  извини  меня,  -  я  старалась  говорить   трезво   и
проникновенно, - но так уж получилось... В общем, я  улетаю  на  родину,
мы, наверное, больше не увидимся. Спасибо тебе за все:  за  то,  что  ты
готов был прийти мне на помощь, за то, что ты просто есть... Ты на самом
деле очень привлекательный мужчина, но...
   Прощай, Алеша, я буду тебя помнить!
   Годовой  запас  красноречия  и  пафоса  был  исчерпан.  В   страстный
прощальный  монолог  я  вложила  столько  энергии,  что,  кажется,  даже
вспотела. По идее, влюбленный сотрудник автосервиса  сейчас  должен  был
бледнеть, рыдать и в яростном  бессилии  кусать  трубку.  Однако  вместо
этого, он огорошил меня неуверенным и несколько заторможенным:
   - Да?.. Понятно... А я вот хотел узнать, чем ты сейчас занимаешься?
   В моей памяти почему-то немедленно всплыли плановые  рейды  школьного
родительского комитета по квартирам  учеников.  Обычно  тети  в  меховых
шапках и редкие несчастные дяди, жалкие оттого, что им хочется  смотреть
футбол, а не проверять оболтусов, заходили  в  комнату  именно  с  такой
фразой:  "Ну  и  чем  ты  занимаешься?"  Леха  не  был  похож  на  члена
родительского  комитета.  Однако  ответила  я  ему  с  той  же  степенью
искренности и гораздо большей степенью досады:
   - Книжку читаю. Интересную!
   - Интересную? - Он опрометчиво решил поддержать светскую беседу. -  А
.что за книжка?
   - "Фуэнте Овихуна".
   С творчеством Лопе де Веги  Леха,  видимо,  знаком  не  был,  поэтому
название произвело на него просто-таки ошеломляющее  впечатление.  Когда
первый  шок  прошел,  он  засопел  обиженно  и  недоуменно,  с   большим
опозданием  попытался  протянуть  что-то   вроде   небрежного:   "А-а-а!
Понятно!" В общем, я устыдилась второй раз за вечер и решила прийти  ему
на помощь, пояснив:
   - Да скучная на самом деле книжка... А ты что-то предложить хотел?
   - Жень, я это... Может, тогда завтра встретимся?
   Назавтра  у  меня  отменялось  даже  утреннее   надругательство   над
Шекспиром.
   Я бросала актеров на произвол судьбы и предоставляла  им  возможность
послезавтра самостоятельно объясняться с  проверяющими  и  телевидением.
Встречи же с посторонними мужчинами тем  более  не  вписывались  в  план
спасения наших с Каюмовой жизней.
   - Леш, к сожалению, я улетаю завтра с утра...
   Он в очередной раз тяжко вздохнул, переваривая информацию, помолчал и
печально отозвался:
   - Ну ладно. Тогда счастливо тебе долететь. Будешь в Москве  -  звони!
Да и так, если захочешь, звони. Я буду рад.
   Я собиралась уже повесить трубку, когда Леха вдруг спросил:
   - А это... Ну, что я привлекательный мужчина, ты честно  сказала  или
так, чтобы отвязаться?
   Пришлось заверить его в своей истинной и глубокой симпатии...
   Каюмова на кухне доедала салат и печально взирала на остатки водки  в
бутылке. Я, чувствуя себя неприятно протрезвевшей, опустилась на табурет
напротив.
   - Знакомец твой новый? - осведомилась  она,  коротко  усмехнувшись  и
сдув со лба жидкую белесую прядь.
   - Да, - ответила я без придыхания и нежной дрожи в голосе.
   - В кабак, поди, приглашает или в клуб какой-нибудь?
   - Приглашает. Но что уже толку?
   - А так пошла бы?
   - Ради дела бы пошла, а  так...  Ну  зачем,  по  большому  счету,  он
нужен?
   - "По большому счету", "по большому счету"! - Наталья вдруг  грохнула
ладонью о стол так, что стопки с жалобным дребезжанием подпрыгнули. - Ну
почему мы, бабы, такие дуры? Почему не ценим тех, кто нас любит, и вечно
выбираем себе каких-то идиотов? Вот взять твоего Леху!  Говоришь,  и  не
страшный, и  не  очень  глупый,  и  вроде  не  бедный,  так  какого  же,
спрашивается, рожна тебе еще надо?
   "Ради дела бы пошла, а так..."
   Я подозревала, что Каюмовой хочется выговориться, поэтому в  активный
диалог не вступала, ограничиваясь кивками и задумчивым мычанием. Она  же
продолжала ораторствовать:
   - Все прынца на белом коне ждешь? Ну жди, жди!.. Я вон тоже ждала.
   Дождалась!  Только  оказалось,  что  ему  любой  пенек  с  глазами  -
прынцесса, лишь бы женского пола был. На одну ночь, конечно!..  Зато  уж
такой красавец, такой интеллигент!
   Тема гнусного донжуанства красавцев интеллигентов была для  меня  все
еще болезненной и актуальной, поэтому я не удержалась и заметила:
   - А  чем  образованнее,  тем,  кстати,  сволочнее!  У  них  же  такой
"непростой"  взгляд  на  мир,  такая  "тонкая  душевная  организация"!..
Технари еще туда-сюда, а уж гуманитарии!..
   - О-о-о! - взвыла мне в тон Наталья. - Сейчас тебе  анекдот  расскажу
про одного моего знакомого юриста...
   За анекдотом последовали сетования  общего  плана  на  нашу  нелегкую
женскую долю,  затем  опять  какая-то  жизненная  история,  потом  снова
сетования. В особую конкретику мы, как ни странно,  не  вдавались  и  на
личности не переходили - видимо, водки было выпито маловато. Но в  целом
разговор получился очень душевный.  Придя  к  единодушному  выводу,  что
замуж  выходить  надо  только  за  дворников,  в  крайнем   случае,   за
сантехников, мы принялись готовиться ко сну.
   Подготовка ко сну заключалась в  том,  что  мы  свалили  всю  грязную
посуду  в  раковину,  пустую  бутылку  выкинули  в  мусорное   ведро   и
лениво-разморенно прошлепали в комнату. Там я вытащила из шифоньера  две
ночные сорочки:  розовую  для  себя,  салатовую  для  Натальи.  Каюмова,
облачившись в ночнушку, стала еще больше похожа на пьяную  моль.  Причем
на моль, ведущую себя абсолютно непристойно. Пока я заводила  будильник,
она усердно щипала меня за грудь и бедра и весело разглагольствовала  на
тему лесбиянства.
   К счастью, ее пьяное остроумие и буйная  энергия  иссякли  минуты  за
три.
   Наталья сладко зевнула и плюхнулась на тахту.
   - Подожди, плед уберу, - проворчала я, ставя будильник на  журнальный
столик. - Сразу и ляжешь нормально. Только давай договоримся:  у  стенки
сплю я!
   Каюмова нехотя приподняла свои  тощие  бедра,  встала,  шатаясь,  как
камыш в ветреную погоду. Я, придержав за высовывающийся уголок  подушку,
сдернула с тахты  красный  китайский  плед  и...  завизжала  немыслимым,
нечеловеческим ультразвуком.
   Прямо на моей подушке,  заботливо  наряженной  в  цветастую  ситцевую
наволочку,  лежала  отрубленная  человеческая  кисть.  Обескровленная  и
синюшная, с бледными ногтями и полупрозрачными  волосками,  она  зловеще
грозила мне оттопыренным указательным пальцем. А  на  безымянном  тускло
мерцала серебряная печатка с затейливой монограммой. Я знала это  кольцо
и знала эту руку. Это была рука Вадима Петровича Бирюкова...
   Я визжала, царапая ногтями лицо, до  тех  пор,  пока  по  батарее  не
застучали соседи с первого этажа. Мало вероятно, что их обеспокоил  шум:
обычно таким незатейливым способом они  сообщали  приятелям  с  третьего
этажа, что тех просят к телефону. Тем не менее  грохот  подействовал  на
меня отрезвляюще.
   Каюмова же пронзительно икнула и села  на  пол,  прижавш