е, пожалуйста, на
один вопрос -  только  на  один!  Вам  что-нибудь  говорит  имя  "Сергей
Геннадьевич Пашков"?
   Лера Игонина молчала всего пять или десять секунд. Но эти  мгновения,
как ни банально,  показались  мне  вечностью.  Ее  молчание  могло  быть
разным: осторожным, испуганным, потрясенным, виноватым...
   "Недоумевающим! Только бы  оно  было  недоумевающим!  -  молилась  я,
чувствуя, как потеет ладонь, сжимающая трубку. -  Пусть  она  слыхом  не
слыхивала, кто такой Пашков. Тогда остается хоть какой-то шанс,  что  он
здесь ни при чем!
   Хоть малюсенький!"
   - Да, мне знакомо это имя, - четко и внятно ответила Лера, и земля  в
виде пола, застеленного  линолеумом,  стремительно  уплыла  из-под  моих
ног...
   К тому моменту, как я сумела  восстановить  дыхание,  из  трубки  уже
вовсю неслись короткие, резкие гудки. Оставалось только положить  ее  на
рычаг и медленно поковылять  обратно  в  комнату.  Я  услышала  то,  что
боялась услышать.
   Все складывалось, как пазл к пазлу в сложной,  на  тысячу  элементов,
картинке. И  картинка  вырисовывалась,  мягко  говоря,  ужасная.  В  нее
вписывалось все: и шекспировский сюжет, и открытка в аэропорту,  и  даже
то, что меня не трогали до поры до времени...
   Правда, это "до поры до времени" ничуть не утешало. Гертруде,  павшей
в глазах сына, суждено было выпить свой отравленный кубок. И  я  еще  ни
разу  не  встречала  такой  интерпретации  шекспировской  трагедии,  при
которой она осталась бы жива. , Господи, но  почему  все-таки  Гертруда?
Про женщин, которым "имя - вероломство", допустим, все ; понятно. Но вот
о чем я никогда не догадывалась, так это о том, что Пашков питает ко мне
чисто сыновние чувства!
   Правда, испокон веков существовал эдипов  комплекс  и  тому  подобная
психологическая дребедень. И в американской киноверсии "Гамлета"  Гамлет
- Мэл Гибсон вытворял с матушкой - Гленн  Клоуз  такое,  что  заставляло
меня краснеть от пяток до корней волос! Может, конечно, режиссер имел  в
виду  что-нибудь  очень  приличное.  Но  мое   испорченное   воображение
истолковывало  картинку  именно  так,  а  целомудренное  воспитание   не
позволяло обратиться к кому-нибудь за дополнительными разъяснениями...
   Значит, он видел во мне женщину, олицетворявшую в себе все: и любовь,
и нежность, и сексуальность, и материнскую  доброту!  Вот  оно,  значит,
как!.. И все бы могло закончиться очень хорошо  (просто-таки  по  Грину:
"Они жили долго и счастливо и умерли в один день!"), не загляни  в  один
злосчастный вечер в казино "Звезда" неудачливая актриса Наталья Каюмова.
Сколько ночей у них было? Одна?
   Две? Несколько? Пашков  признался  в  одной,  хотя,  впрочем,  он  не
говорил ничего конкретного. А  Наташка  рассказывала  об  интеллигентном
"прынце" (принц Датский! О Господи!), который  относился  к  ней  как  к
очередной  "постельной  принадлежности"...  Мы  ведь  болтали  с  ней  о
мужиках!  Я  брызгала  слюной  от  злости,  вспоминая  своего   "подлого
обманщика", она жаловалась на изменщика "прынца". Мы жалели друг  друга,
понимали друг друга и умудрились ни разу не назвать  фамилии  (фамилию!)
своих возлюбленных! А потом она говорила о приятелях в  Новосибирске,  о
каких-то "хороших знакомых, которые  практически  родственники".  Стоило
только спросить, проявить хотя бы минимум  любопытства  и  человеческого
интереса! А кстати, что бы я тогда сделала, услышав ответ?
   Замерла в тупом недоумении? Вцепилась ей в волосы?  Выставила  бы  из
дома вместе с ее дурацким майонезом и пельменями? Значит, после Бирюкова
у Натальи был Пашков. И выходит, несчастного  Вадима  Петровича  он  мог
убить еще и за  то,  что  тот  когда-то  спал  с  его  женщиной,  с  его
Офелией...
   Я мрачно отковыряла  ногтем  остатки  моркови  со  стенки  салатницы,
меланхолично отправила их в рот и навзничь упала  на  тахту.  Глаза  мои
смотрели в потолок. С потолка на  меня  таращилась  люстра  со  старыми,
потрескавшимися плафонами. А когда-то на том месте, где покоилась сейчас
моя голова, лежала мертвая, отрубленная рука  с  размозженной  костью  и
дряблыми сизыми жилами.
   Пашков не просто вел меня к могиле - на этом скорбном пути он пытался
напугать меня до смерти. Чего он добивался? Того, чтобы я сошла  с  ума?
Того, чтобы околела от  разрыва  сердца  или  прободения  язвы  желудка?
(Кстати, в последнем он, похоже, весьма преуспел!) Чего он  добивался  и
добивается?!
   В принципе подробности не имели такого уж  важного  значения.  Сережа
желал моей смерти - это было ясно. И я точно знала, чего хочется  мне  -
всего лишь жить и еще, наверное, обвешать  весь  дом  внутри  и  снаружи
плакатами с цитатой из того же Шекспира,  где  метровыми  алыми  буквами
будет написано: "На мать свою не покушайся, Гамлет! НЕ ПОКУШАЙСЯ!!!"
   Прошло, наверное, полчаса или больше. Я встала с  тахты,  добрела  до
ванной  и  умылась  ледяной,  пахнущей  хлоркой  водой.  В  зеркало  над
раковиной смотреть не стала  принципиально:  вряд  ли  оно  отразило  бы
что-нибудь привлекательное! Потом подошла к телефону, сняла  трубку,  да
так и не набрала номер - прямо с трубкой в  руке  бессильно  сползла  по
стене. Белый спиральный провод растянулся  до  самого  пола.  Надо  было
позвонить Ольге, надо  было  рассказать  ей  все.  Но  язык  отказывался
слушаться, ноги не держали, а в висках стучало:  "За  что?  За  что?  За
что?" Ольга больше всех боялась, больше всех верещала:  "Я  -  Гертруда!
Меня отравят! Ах, я обречена!" - а в результате оказалась и вовсе ни при
чем. Так, кстати, обычно и бывает.
   Ольга ни при чем. Зато Пашков - "при чем". И в это невозможно, нельзя
поверить! Я изо всех сил старалась убедить себя в том, что  это  уже  не
тот Сережа, которого я любила, а кто-то другой -  страшный,  непонятный.
Даже глаза у него теперь, наверное, чужие. И голос, и руки.  Но  все  во
мне помнило его прежнего и отчаянно не хотело  соглашаться  с  тем,  что
произошло, вот беда-то!
   Немного поплакав и чуть ли  не  в  кровь  искусав  губы,  я  все-таки
встала, набрала номер Ольги и, чтобы не разрыдаться, уставилась в  стену
выпученными, как у жабки, глазами.  Раздалось  три  или  четыре  длинных
гудка, потом включился автоответчик: "Здравствуйте,  я  сейчас  не  могу
подойти к телефону. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение...", - ну и так
далее...
   "Интересно, где это ее носит?" - с  некоторой  тревогой  подумала  я,
хлюпнула носом и сказала в трубку:
   - Оля, это Женя Мартынова. У меня для вас есть одна  важная  новость.
Вам нечего бояться и не о чем беспокоиться. У меня появились не то чтобы
доказательства, просто... В общем,  во  всем  виноват  мой  бывший  друг
Сережа. Не знаю уж, что там с ним случилось, но он прилетел в Москву для
того,  чтобы  отомстить  мне  за  измену.  Он,  скорее  всего,  один  из
руководителей той самой организации и бывший любовник Каюмовой. Это  все
было в тексте. В тексте "Гамлета". Помните в переводе Лозинского: "Принц
Гамлет - принц, он вне твоей звезды...
   Дальнейшие свои соображения и выводы  я  изложила  буквально  в  трех
словах с одной-единственной целью - чтобы она  поверила  и  успокоилась.
Потом аккуратно опустила трубку на рычаг.  И  отправилась  в  комнату  -
плакать дальше.
   А что делать? Только плакать и оставалось. Это в дурацких триллерах и
"ужастиках" можно прокричать в лицо зомбированному или сошедшему  с  ума
другу:
   "Джон (Пит, Фрэнк), вспомни гамбургер с кетчупом (макарену на  пляже,
аптекаря в голубых  трусах)!"  И  тот  незамедлительно  вспомнит  нужный
случай из детства (прикол  из  юности,  незабываемый  миг  романтической
любви),  и  страшная  его  рожа  тут  же  просветлеет,  глаза  сделаются
осмысленными,  а  из  горла  вырвется  угрожающий  рык:  "Кто  это  меня
заколдовал? Кто хотел заставить меня обидеть моего лучшего друга?! А вот
я сейчас вас всех!"
   Н-да...  Хорошо,  конечно,  быть  героиней  триллера  со   счастливым
финалом, но что делать в моей ситуации,  я  представляла  очень  смутно.
Пойти в милицию с томиком Шекспира  и  со  всеми  своими  соображениями?
Может быть...  Если,  конечно,  Сережа  позволит  мне  дойти,  а  оттуда
соответственно  меня  не  пошлют  по  весьма  далекому,  но  зато  очень
конкретному адресу. А вдруг не пошлют? Вдруг поверят?
   Тогда Пашкова арестуют. И что будет  дальше?  Тюрьма?  Расстрел?  Или
какой-нибудь там институт судебной медицины и психиатрии?
   - Не-ет! - снова тихо застонала я  и  заметалась  по  комнате,  зябко
обхватив руками плечи.
   А не попробовать ли поговорить с ним самой? Выслушает  -  хорошо,  не
дослушает - пусть так: двум смертям не бывать, а одной, как говорится...
Зато никого не предам, не посажу, не возьму  грех  на  душу!  И  тут  же
противненький внутренний голос пакостно зазудел:  "Отчего  же?  Как  раз
возьмешь! Вспомни, о  чем  вы  не  так  давно  разговаривали  с  Ольгой?
Спектакль еще не закончен., и впереди намечаются  четыре  очаровательных
трупика: Гертруда, Лаэрт, Клавдий  и  сам  Гамлет  -  строго  в  порядке
очередности! Твоя смерть не остановит действия, она  просто  станет  еще
одним звеном в развитии сюжета. И все остальные  погибнут  исключительно
потому, что  ты  ничего  не  сделала  -  потому  что  ты  просто  и  без
сопротивления умерла!"
   Я прошла на кухню, включила  чайник,  нацедила  с  полчашки  заварки,
бухнула  три  ложки  сахару  (чтобы  лучше  думалось!),  но  не   смогла
протолкнуть в горло ни капли - только зря перевела продукты. Попробовала
закурить - поперхнулась дымом и с  досадой  швырнула  сигарету  прямо  в
открытую  форточку.  В  голове  бродили  безрадостные  мысли,  вялые   и
заторможенные, как смертники на последней прогулке.
   Гертруда" Лаэрт,  Клавдий...Что  взбредет  в  голову  Пашкову?  Какой
неожиданный фортель выкинут его воспаленные мозги? Кто станет Лаэртом? А
кто Клавдием? По идее, роль Клавдия должна быть  уготована  "люберецкому
бандюгану". Но ведь его не существует в  природе!  А  Лаэрт?  Кто  такой
Лаэрт? Конечно сын Полония и брат Офелии, но еще  к  тому  же  и  первый
человек, открыто выступивший против Гамлета!
   Не значит ли это, что любой, у кого я попрошу помощи и защиты в  этой
ситуации, автоматически окажется в числе приговоренных?
   И главное, чем  завершится  трагедия?  Неужели,  точно  по  Шекспиру,
гибелью самого Гамлета?!
   Как никогда, я понимала сейчас несчастную королеву Гертруду, которая,
наблюдая  за  безумием  сына,  разрывалась  между  любовью  к   нему   и
элементарным здравым смыслом.
   Тем временем окончательно стемнело. Окна  в  доме  напротив  погасли.
Через стену перестало  слышаться  бормотание  телевизора,  а  малолетняя
соседка сверху наконец-то  прекратила  терзать  фортепиано.  В  квартире
повисла звенящая и тревожная тишина.
   Какое-то время, еще  не  осознавая  этого,  я  продолжала  ходить  по
комнате, бесцельно брала в руки какие-то предметы  и  книги,  машинально
смахивала ладонью пыль. Потом подошла к тахте, сдернула покрывало, чтобы
расправить постель (сон организму все равно требовался), и  тут  поняла:
что-то не так. Даже не поняла.
   Почувствовала! Резко обернулась  -  за  спиной  никто  не  стоял.  На
цыпочках прокралась сначала на кухню, потом в прихожую л  ванную,  везде
оставляя за собой свет. В квартире,  кроме  меня,  никого  не  было.  Но
холодные, с отслоившимися обоями  стены  словно  прислушивались  к  моим
шагам, решая, что со мной делать: раздавить прямо сейчас или же оставить
на потом?
   - Это все ерунда! - проговорила я вслух тихим и срывающимся  голосом.
- Это больные нервы! Это бессонница... Я сама  себе  больше  придумываю,
сейчас все пройдет!
   И тут же услышала тихий, едва различимый стук в дверь. Словно кошачья
лапка, заледеневшая ветка или  слабая  ручка  очень  маленького  ребенка
мерно постукивала по косяку. Но самое  странное,  мне  казалось,  что  я
различаю какой-то до боли знакомый и пугающий ритм. Три длинных стука...
несколько  коротких...  два  длинных...  опять  целая  россыпь  мелких,.
вкрадчивых ударов.
   - Кто там? - крикнула я отчаянно и хрипло,  чувствуя,  как  кровь  со
страшной силой начинает пульсировать во всем теле. - Кто там? Отвечайте!
Или я сейчас милицию вызову!
   Стук прекратился так же внезапно, как  и  начался.  И  снова  повисла
тишина - ни шороха, ни скрипа подошв, ни торопливых шагов по лестнице  -
ничего вообще!
   Пауза длилась минуту или две. А  потом  откуда-то  из  кухни  донесся
слабый свист. Так обычно посвистывает чайник, когда  начинает  закипать.
Но чайник, абсолютно точно, стоял на подоконнике, водопроводный кран был
закрыт, газ выключен. А может быть, все-таки нет?
   С вытаращенными от страха глазами я метнулась из прихожей, кинулась к
плите, стала принюхиваться, как собака, пытающаяся взять след. И тут  же
услышала свист прямо за своей спиной. Но  позади  была  только  стена  с
затянутым паутиной вентиляционным отверстием! Капля йота,  крупная,  как
крокодилья слеза, стекла между моими лопатками,  в  животе  сразу  стало
как-то холодно и пусто. Мне вдруг показалось,  что  длинная  серая  тень
возникла,  выросла  из  пустоты  и  перечеркнула  мою  собственную  тень
крест-накрест. На этот раз  я  обернулась  уже  с  жалобным,  бессильным
стоном и стопроцентной готовностью умереть. Но за спиной снова никого не
было. Только стена в нелепом старомодном кафеле  и  маленькое  отверстие
под  самым  потолком.  Свист  слышался  оттуда.  Совершенно  определенно
оттуда!  И  в  отличие  от  предыдущего  звука,  он  не  прекращался,  а
постепенно усиливался.
   Не знаю, у кого какие ассоциации с тихими стуками и свистами ночью  в
пустой квартире, но у меня - самые прямолинейные и  банальные  ("первого
уровня", как  любил  говорить  Пашков):  Шерлок  Холмс,  доктор  Ватсон,
"Пестрая лента", болотная гадюка, ползущая по  стене.  А  змей  я  боюсь
просто панически - до дрожи и  судорог!  Из  кухни  меня  словно  ветром
сдуло, дверью я хлопнула так, что  чуть  не  размозжила  себе  палец,  а
просвет  между  дверью  и  полом   в   какие-нибудь   несколько   секунд
законопатила старой и объемистой кофтой крупной вязки.
   Теперь у змеи  (если  она,  конечно,  существовала)  не  было  шансов
выползти в  коридор,  но  от  этого  почему-то  не  стало  легче.  Свист
заглушался странным шорохом, невнятным шуршанием. Я не могла видеть, что
происходит в кухне, и от этого только яснее  представляла  себе  длинное
скользкое  тело,  просачивающееся  в  вентиляционную  решетку,   плоскую
чешуйчатую головку с маленькими глазками, ворох газет за  холодильником,
в который эта тварь непременно зароется.
   Мои мрачные фантазии вдруг обрели совершенно конкретный смысл. Змея!
   Конечно же змея! Тот же яд, только не в бокале,  а,  так  сказать,  в
естественном "флаконе". "Не пей  вина,  Гертруда!"  -  "Не  трожь  змею,
Гертруда!" С той только разницей, что от вина  можно  отказаться,  а  от
змеи не убежишь и не спрячешься.
   Нырнет в какую-нибудь трубу и выползет уже в ванной  или  в  комнате.
Прошуршит по смятой простыне, блестящей  лентой  мелькнет  в  воздухе  и
вонзит свои острые, ядовитые зубы в голую ногу или руку!
   Из квартиры надо было уходить, причем  уходить  немедленно.  Некстати
тоскливо вспомнился без единой  лампочки  темный  подъезд,  и  пустынная
остановка маршруток рядом с жутковатой площадкой  для  выгула  собак.  И
все-таки другого выхода я не видела, поэтому поспешно влезла в  джемпер,
застегнула джинсы, метнулась в прихожую и...
   Стук повторился снова. Тихий, монотонный, жуткий. Только на этот  раз
к нему прибавился еще и голос. Безжизненный, блеклый человеческий голос,
просящий:
   - Впусти меня. Открой мне. Впусти меня. Открой мне...
   И все! Больше  ни  одного  осмысленного  слова.  Голос  был  каким-то
странным: он с равной вероятностью мог принадлежать как мужчине,  так  и
женщине. Я слышала, как кто-то невидимый легонько гладит по двери с  той
стороны, словно надеется, что она отворится сама собой.
   - Кто вы? - в ужасе выдохнула я,  попятившись  и  замерев  где-то  на
полпути между страшной кухней и  выходом  из  квартиры.  -  Кто  вы?  Не
молчите!
   - Открой мне, - послушно попросил голос. - Впусти меня. Открой мне...
   В  мгновение  ока  мое  сердце,   трясущееся,   как   овечий   хвост,
переполнилось глубокой  и  трепетной  любовью  к  милиции.  Наверное,  в
Люберцах  был  какой-то  свой,  особенный  милицейский  номер,  но   мне
оставалось уповать только на 02. Я  рванула  на  себя  трубку,  чуть  не
своротив телефонный аппарат, прижала ее к уху и с ужасом услышала, как в
мозг вместо гудков вливается глухая и беспросветная  тишина.  Телефон  в
моей квартире не работал!
   Минуты через две ко мне вернулась  способность  соображать.  К  этому
времени свист на кухне почему-то прекратился, как, впрочем, и  шепот  на
лестничной площадке. Боясь хоть на секунду оторвать взгляд  от  зловещей
двери, я начала медленно пятиться назад, в  комнату.  Единственным  моим
спасением оставался балкон. В крайнем случае можно. было выскочить  туда
и что есть мочи заорать: "Спасите!  Убивают!"  Наверняка  кто-нибудь  да
услышит, кто-нибудь да придет на помощь.
   Уродливый китайский будильник, сделанный в виде  развеселого  домика,
показывал час ночи. До  шести  утра  -  времени,  когда  по  всему  дому
задребезжат такие вот уродцы и самые "ранние пташки" начнут выползать на
работу, еще целая жизнь!  Жизнь?  Или  последние  ее  жалкие  мгновения,
пронизанные липким, потливым страхом?  Где-то  рядом,  среди  вещей  или
старых газет, извивается гибким  телом  змея,  под  дверью  едва  слышно
дышит. затаившийся человек... Голос? Похож ли был  его  голос  на  голос
Пашкова? Мог ли мой Сережа измениться настолько, чтобы заговорить  таким
странным, сиплым шепотом?
   Снова тихий-тихий стук в дверь. Как будто кто-то  даже  не  стучит  -
скребется. Одним длинным и жестким ногтем: скр-р-р, скр-р-р, скр-р-р...
   - Впусти меня. Открой мне. Впусти меня. Открой мне...
   Неужели этого никто не слышит?  Не  может  быть.  Где  вы,  соседи?..
Страшный царапающий звук просто раздирает барабанные перепонки.
   - Скр-р-р, скр-р-р, скр-р-р... Открой мне. Впусти меня...
   Люстра под потолком начинает мигать, как от перепадов напряжения.  Но
какие к чертовой матери могут быть  перепады  напряжения  среди  ночи  в
Люберцах?..
   И снова зажглось это окно в  доме  напротив.  Два  окна,  словно  два
горящих глаза... Мамочки!!!
   А тут еще, как назло, ужасно захотелось в туалет. Но для  этого  надо
пройти совсем близко от  кошмарной  двери,  за  которой  стоит  человек,
явившийся меня убить...
   И змея... Где змея?.. Была ли, вообще, змея?  В  принципе,  для  того
чтобы извести человека ядом, вовсе не обязательно запускать  в  квартиру
ползучего гада. Вспомнить хотя бы "светлой" памяти бабушку  -  Екатерину
Медичи с ее отравленными книгами, перчатками и полным  набором  ядовитой
косметики! Вот уж была мастерица!  Пашкову  до  нее,  наверное,  далеко.
Хотя... Что я, собственно, знаю о Пашкове? Что я  о  нем  всегда  знала,
кроме того, что он сам позволял о  себе  узнать?  Эта  его  аккуратность
вплоть до педантичности (никогда ни фотографии, ни записные  книжки,  ни
даже наброски статей не валялись на видном месте!), его  дипломатичность
и сдержанность  в  оценках,  его  способность  ориентироваться  в  любой
ситуации почти мгновенно (буквально со скоростью разжимающейся  стальной
пружины!).
   Снова что-то тихо и уныло засвистело. На этот раз  за  окном.  Ступая
тихо-тихо, как индеец, крадущийся в стан врага, я  подошла  к  балконной
двери.
   Осторожно отодвинула портьеру, скомкала  жесткий,  холодный  тюль.  И
увидела то, что, в общем, и ожидала увидеть - темные замерзшие деревья с
резкими  прочерками  ветвей,  несколько  спящих  автомобилей,  почему-то
похожих на мертвых доисторических черепах, и одинокую фигуру  в  длинном
сером плаще, сто