да  жалко  таких,   как   вы,   вынужденных
зарабатывать столь унизительным способом... Берите, не стесняйтесь!"
   Охрана откровенно гогочет. Моя знакомая изящным движением  поправляет
прическу и, повернувшись к особняку, приветливо машет рукой.  На  пороге
стоит ее супруг - красивый, сильный, мужественный. Пашков по сравнению с
ним - Микки Маус на фоне Роберта де Ниро...
   В общем, что-то примерно в этом духе я  представляла  себе  и  в  тот
день, когда отправилась на Люберецкий  рынок  за  водкой.  Мне  хотелось
напиться, чокаясь с  зеркалом,  порыдать  над  фотографией  драгоценного
Сереженьки и обессиленно уснуть прямо в одежде и несмытой  косметике.  В
желудке было тяжело от прискучившей вермишели, на сердце -  от  сознания
того, что все мечты о мести - лишь мечты.  Продирающиеся  мимо  тетки  с
авоськами норовили проехаться по моему светлому  плащику  окровавленными
бедрами индейки и кусками говяжьей печени. И вдруг я увидела  тот  самый
лозунг! Рядом на прилавке стояли  "домики"  для  тараканов,  напичканные
рыжими трупиками, аэрозольные баллоны, даже в закрытом  виде  источающие
отвратительный запах. А я смотрела только на неровные буквы,  выведенные
синим фломастером: "Мы поможем отравить тех, кто мешает вам жить!"
   Какая-то женщина в цветастом вязаном кардигане остановилась у лотка и
принялась по очереди  рассматривать  все  коробочки  со  средствами  для
смертоубийства братьев наших меньших. Продавщица мгновенно  очнулась  от
полудремы:
   - Вам от чего надо? От тараканов? От мышей? От комаров?
   - Комары - не самое страшное. Да и к августу они уже все  повымерзли.
- Женщина взяла в руки флакон с "Импрессией" и  принялась,  сощурившись,
выискивать что-то на этикетке. - От людей вреда больше.
   - Да уж! -  со  скорбным  пониманием  закивала  продавщица,  подперев
подбородок  рукой.  -  От  мужиков   в   особенности...   Кстати,   есть
антиалкогольный  чай  "Петрович".  Не  хотите?  Говорят,  очень   хорошо
помогает...
   Согласилась ли дама в кардигане приобрести чудо-чай "Петрович", я уже
не слышала. Сердце мое бешено колотилось, как перед  первым  выходом  на
сцену. Ну конечно же! "Мы поможем отравить тех, кто  вам  мешает  жить!"
"Мы поможем отравить жизнь!" Должна быть специальная  служба!  Ситуации,
подобные той, что рисовало  мое  озлобленное,  воспаленное  воображение,
очень даже просто можно моделировать! А сколько таких же несчастных баб,
как я, маются оттого, что за них попросту некому отомстить?! Не  нашлось
пока  Робин  Гуда  в  юбке,  а  ведь  идея,  что  называется,  лежит  на
поверхности!
   Дальше - больше! В моих мозгах закопошился червячок корыстолюбия.
   Сволочи мужики пакостят всем - и бедным, и  богатым,  подумала  я.  А
богатые леди наверняка готовы хорошо заплатить, лишь бы за  их  унижение
отомстили. Кому же взяться за это дело, как не профессиональной актрисе,
четыре года усиленно изучавшей систему Станиславского?!
   Минут пять я торчала возле прилавка, по-идиотски открыв рот и выпучив
глаза. Между мной и соседним  рядом  лотков  протискивались  старушки  с
помидорами, мамы с колясками, грузчики с  коробками.  А  я  все  стояла,
толкаемая и пинаемая всеми подряд, как памятник самой себе, поставленный
в неудачном месте. В моей голове роились цифры и  портреты  президентов,
нарисованные на бумажках приятного зеленоватого оттенка. Даже  по  самым
скромным прикидкам будущий ежемесячный доход должен был превысить  оклад
артистки театра-студии раз в десять!
   Очнулась я, когда молдаванка из  соседнего  ряда,  торгующая  детской
обувью и ползунками, угрожающе вопросила:
   - Красавица, ты  так  и  собираешься  весь  день  своим  задом  товар
загораживать? Двигай, двигай!
   И я "подвигала", тихо радуясь своей потрясающей идее  и  неожиданному
комплименту: чтобы загораживать товар, простите, задом, нужно было иметь
ноги длиной, как минимум, метр двадцать.
   Водку я в  тот  день  так  и  не  купила.  Зато  приобрела  в  киоске
"Союзпечать" рекламную газетку "Из рук в руки". Дома  развернула  ее  на
странице "Требуются" и с горькой усмешкой просмотрела  список  вакансий.
Из женских  специальностей  требовались  нянечки,  буфетчицы,  повара  и
продавцы на лоток. А я умудрилась  придумать  для  себя  работу!  Причем
работу творческую, не оскорбляющую приземленностью  диплом  театрального
училища.
   Прежде  чем  вырезать  заветный  купон,  я  достала  из  ящика  стола
фотографию Пашкова, вздохнула, всхлипнула, подперла щеку рукой  и  вслух
сказала:
   - Ну и ладно! Не всем же играть Джульетт? Кому-то  надо  быть  "бичом
Божьим". Пусть я буду бич! И пусть мужики славного города Москвы умоются
горькими  слезами.  Так  им  и  надо!..  А  все,  между  прочим,  Сергей
Геннадьевич, из-за вас! Представляю, с каким удовольствием  мои  будущие
жертвы, когда-нибудь начистят вам рожу!

***

   Пашков смотрел с фотографии чуть насмешливо и спокойно. Видимо,  пока
не боялся.
   Я сладко шмыгнула носом и размашисто написала: "Только для женщин!
   Легко, изящно и с юмором проучу вашего обидчика. Цены разумные".
   Как ни странно, мое объявление напечатали  в  следующем  же  выпуске,
правда,  в  одном  столбце  со   страстными   призывами   "потомственных
ясновидящих". Я приготовилась долго и терпеливо ждать. Но первый  звонок
раздался тем же вечером. Молодая, судя  по  голосу,  женщина  плакала  и
уверяла, что, кроме меня, ей помочь никто не сможет. Я выдержала  паузу,
пытаясь  справиться  с  волнением,  и   неожиданно   писклявым   голосом
предложила подъехать ко мне "для обсуждения ситуации".
   Уборок такой интенсивности  на  моей  памяти  было  всего  две:  одна
накануне  приезда  бабушки,  маминой  свекрови,  а  вторая  -  в  сказке
"Федорино горе". В результате пыли в  моей  квартире  осталось  немногим
больше, чем в операционной, стекла допотопного, огромного, как  бегемот,
буфета засверкали богемским хрусталем. Я даже  зачем-то  вымыла  вантус,
мирно стоящий под раковиной, словно моя гостья  собиралась  проводить  в
квартире сантехнические работы или по крайней мере проверку необходимого
оборудования.
   На столе в комнате ее ждали конфеты, печенье и фрукты, приготовленные
для обстоятельной, неспешной беседы, а она зарыдала чуть ли не с  порога
после моего единственного психоаналитического вопроса:
   - Итак, он вас обидел?
   Я  подумала-подумала  и  тоже  жалобно   заскулила   из-за   нервного
перенапряжения и еще из-за того, что понимала: она, как и я, плачет  над
своей поруганной любовью.
   Клиентка  на  секунду  перестала  плакать  и  взглянула  на  меня   с
нескрываемым удивлением.
   - Не обращайте внимания, пожалуйста, - хлюпая, попросила  я.  -  Ради
Бога, продолжайте!
   И она продолжила, выйдя на новый виток заунывного воя.
   Поплакав минут десять, мы  почти  синхронно  успокоились,  улыбнулись
друг другу смущенно и виновато и даже обнялись. В тот момент  я  уже  не
сомневалась, что помогу Наташе (так звали мою клиентку), чего бы это  ни
стоило. Помогу даже  бесплатно,  морально  растопчу  и  умою  грязью  ее
обидчика. Но надо было как-то перейти к конкретному плану.
   - Итак, - я опять начала с этого слова, потому что ничего  другого  в
голову не приходило, - мне бы желательно  посмотреть  фотографию  вашего
обидчика и вникнуть в ситуацию. Сколько ему лет, какие у него  привычки,
видитесь ли вы с ним до сих пор...
   - О Господи! - Она всплеснула руками. - Конечно вижусь. Сами  знаете,
в наше трудное время такими вариантами не разбрасываются...
   "Милая  Наташенька!  -  захотела  сказать  я,  переполняемая  светлым
чувством женской солидарности. -  С  "вариантами"  действительно  бывает
сложно. Но надо же иметь гордость! Лучше быть одной, чем  встречаться  с
тем, кто тебя унижает. Вот я,  например..."  Впрочем,  дальше  уже  было
неинтересно.
   - Его имя и возраст?
   - Анатолий Петрович.  Лет,  наверное,  пятьдесят.  Или,  может,  чуть
больше...
   "Уже интереснее! Возраста она его не знает, называет старого хрыча по
имени-отчеству!"
   - Простите за нескромность, но это необходимо. Вы как-то зависимы  от
него? Морально? Материально?
   - Ну естественно! - вздохнула девушка. - Что я, за "спасибо" все  это
терплю?.. Да, в общем, почти  за  "спасибо".  Каждый  раз  из-за  вшивых
пятисот долларов...
   "Содержанка! Проститутка! Падшая женщина!" -  мысленно  возопила  моя
хорошая половина. "Пятьсот долларов за раз?! Ничего себе расценочки!..
   Гонорар-то с нее можно запросить приличный", - зашевелилась  половина
меркантильная.
   После того как  Наташа  чистосердечно  поведала,  что  встречается  с
Анатолием Петровичем  каждый  день,  темная  часть  моей  души  живенько
произвела  нехитрые  математические  расчеты  и  выдала  "среднемесячный
оклад" пятнадцать тысяч  долларов!  Под  ложечкой  у  меня  засосало,  в
дешевом лифчике как-то сразу стало физически неудобно.
   - Итак, - с постоянством дрессированного попугая повторила я,  -  что
мы имеем? Мы имеем немолодого любовника, снабжающего  вас  деньгами,  но
унижающего как женщину...
   И тут глаза Наташи полезли на лоб.
   - Какого любовника?! - Она испуганно захлопала ресницами с  остатками
туши. - Он просто мой начальник. Разве я вам по телефону  не  сказала?..
Не непосредственный, конечно. Надо мной только главный бухгалтер. А тот,
о ком я говорю, заведует отделом маркетинга. Поэтому-то и обидно! Ну кто
его, паразита, скажите, просит лезть? Так  ведь  каждый  день  на  вахте
стоит и ждет, когда я появлюсь, а потом на планерке:  "Колотилина  опять
опоздала! Колотилина долго спит! Колотилина не отрабатывает свой оклад в
пятьсот  долларов!"  Как  маленькую   девочку,   перед   всем   отделом!
Представляете?
   Я, конечно, представляла, но что на это сказать,  понятия  не  имела.
Надо же было вляпаться так по-идиотски! Я-то, наивная,  думала,  что  ко
мне косяками потянутся брошенные жены и любовницы, и совсем упустила  из
виду простую истину; обидеть женщину может каждый - даже слесарь из РЭУ,
злокозненно обещающий, что воды не будет до воскресенья, как раз  в  тот
день, когда она собралась постирать. В общем, пришлось бормотать  что-то
про обилие более срочных заказов, неимоверную загруженность  и  неумение
работать с контингентом старше сорока пяти.
   Следующей пришла дама бальзаковского  возраста.  Критически  оглядела
меня с ног до головы и огорошила вопросом:
   - Сколько у вас было мужчин? Я должна знать,  что  покупаю!  Невинная
девочка, имевшая двух-трех любовников, для такого дела не подойдет!
   Потом стильная брюнетка в модных брючках и сюртучке просила  покарать
сослуживца, намеренно не желающего обращать на нее внимания.
   - Понимаете! - истерически повизгивала она. -  Понимаете,  он  делает
это нарочно, чтобы я  выглядела  низкопробной  шлюхой!  Зову  его  пойти
пообедать вместе, а он отвечает: "Извини, Том, я  на  диете!"  Предлагаю
туфли, которые будто бы купила для мужа... На самом-то деле не для мужа,
конечно, - специально для него. Отличные туфли, между прочим...  Короче,
я говорю: "Возьми, мол, Андрей, примерь. Моему большие. Сорок  четвертый
размер". А он, гаденыш: "Не стоило беспокоиться. У меня сорок  пятый,  к
сожалению!" Во-первых, у него сорок  четвертый,  я  это  точно  знаю.  А
во-вторых, даже если и сорок пятый? Что, так сложно горячей воды в туфли
налить и походить по  квартире?  Не  то  что  на  размер  -  на  полтора
растянуть можно!
   Нанесла мне визит даже та самая молдаванка с Люберецкого  рынка  и  с
полчаса убеждала меня "наказать на деньги" ее работодателя...
   В общем, я коллекционировала цензурные  обзывательства  -  "паразит",
"гаденыш", "подсвинок", "кобеляриус" - и,  как  бюрократ  в  сказке  про
Чебурашку,  сортировала  "дела"  на  две  большие  кучки:  "отказать"  и
"покарать".
   Карала я не особенно часто  и  подолгу  думала,  прежде  чем  принять
решение  и  стать  "бичом  Божьим".  Но  уж  если  становилась...   Была
пара-тройка дел, где я сработала прямо-таки ювелирно.

***

   Он был президентом крупного концерна. А его жена - печальной женщиной
лет сорока, с тихим, глухим голосом. Стройная, одетая  как  с  картинки,
она казалась воплощением благородного горя.
   - Мой муж разлюбил меня. Он  мне  изменяет,  -  просто  сказала  она,
осторожно усаживаясь на стул в моей убогой гостиной.
   На  фоне  облезлых  зеленых  обоев  ее  глаза  светились  просто-таки
изумрудным светом. И кожа у нее была еще очень даже ничего, и  волосы...
Впрочем, меня нисколько не удивило то, что она сообщила дальше:
   - Когда-то была любовь, потом все испарилось... Вы, конечно,  молодая
девушка, но представляете, как это бывает, верно? Любовь ушла,  но  ведь
уважение могло бы и остаться, согласитесь?
   Дама смотрела на меня так пристально, словно это мне взбрело в голову
лишить ее законного уважения. Я неловко заерзала на своей табуретке:
   - Д-да... Я думаю, да... То есть, конечно, могло...
   - Вот видите! А мой муж так не считает... Молодые  девушки,  эти  его
подружки... Я бы терпела! Я бы покорно и стойко все терпела, если бы это
не делалось у меня на глазах. Он нисколько меня не стесняется,  приводит
своих... - Она замялась и закусила губу. - Своих... знакомых чуть ли  не
в наш дом и нашу постель! Он оскорбляет  меня  в  присутствии  друзей  и
коллег. И это тогда... тогда, когда я жду нашего первого ребенка!
   Я, мягко говоря, опешила. Дама меньше всего походила на будущую маму,
ожидающую первенца. Однако именно этот факт заставил меня проникнуться к
ней настоящим сочувствием. До этого я просто слушала с  вежливым  видом,
мысленно прикидывая, сколько времени займет работа и какой гонорар можно
запросить,  не  нарушая   границ   среднестатистической   наглости.   Но
ребенок...
   - Поздравляю вас! - не к месту сорвалось у меня с языка.
   Она печально улыбнулась.
   - Вы хотели бы какого-нибудь конкретного наказания для вашего мужа?
   Может быть, у вас есть приблизительный план?
   - Ах нет. - Дама покачала головой. - Я даже не  уверена  в  том,  что
поступаю правильно, рассказывая все это вам. Просто, понимаете, никак не
могу забыть последний случай... У моего супруга, знаете  ли,  через  три
дня день рождения, и на прошлой неделе я зашла  к  нему  в  офис,  чтобы
обсудить предстоящий банкет. В его кабинете был вице-президент, директор
нашей турфирмы, еще люди.
   Кажется,  секретарь  в  приемной...  Будь  это   какое-то   служебное
совещание,  я  конечно  же  себе  не  позволила  бы,   но   они   просто
разговаривали, смеялись... А впрочем, даже если бы  это  было  заседание
государственной важности?! Разве позволительно реагировать вот  так?!  Я
обняла его за плечи, пылинку, кажется, с  рукава  смахнула  и  спросила:
"Олег, уместно сейчас будет поговорить по поводу  банкета?"  А  он...  -
Клиентка прикрыла лицо дрожащей ладонью и прерывисто всхлипнула. - А  он
спокойно и четко так сказал:
   "Дорогая, ты ведешь себя как невоспитанная свинья. Выйди из  кабинета
и закрой за собой дверь. Видеть твою  потасканную  физиономию  на  своем
празднике я не испытываю ни  малейшего  желания..."  Конечно,  я  сейчас
выгляжу не лучшим образом...
   Праведный  гнев  клокотал  внутри  меня,  как  борщ  в  эмалированной
кастрюле.
   Почему-то вспоминалась та злосчастная овсяная  печенюшка,  которую  я
тискала тогда в холодеющей ладони. Мерцающая  оправа  пашковских  очков.
Его страдальчески  наморщенный  лоб.  "Я  не  хотел,  чтобы  между  нами
оставалась хоть капля недосказанности... Я  не  испытываю  ни  малейшего
желания..." Почему же у вас, дорогие вы  наши,  все  желание  и  хотение
обычно исчерпывается стандартным набором тупых фраз:  "Хочу  супа.  Хочу
спать. Хочу тебя"? Причем "тебя" хочу только до  определенного  момента,
пока на  горизонте  не  появится  другая,  более  сексуальная,  молодая,
красивая...
   - Он так и  сказал:  "Как  свинья"?  -  Мои  глаза  сузились,  как  у
татарского воина. - В таком случае у меня есть один план.  Возможно,  он
излишне жестокий.
   Если не нравится - вы сразу скажите... В любом случае план еще  очень
сырой, над ним надо много думать...
   - Говорите! - Моя клиентка подобралась, словно пантера перед прыжком.
   Потом   она   долго   и   легко   смеялась,   слегка   сжимая   виски
аристократическими  длинными  пальцами.  Спокойно  отсчитывала   зеленые
бумажки - мой аванс,  -  уточняла  детали.  А  я  впервые  с  особенным,
азартным рвением думала не о том, как потрачу заработанные денежки, а  о
том, как воплощу свой коварный план в жизнь...
   Утром следующего дня я тщательно  умылась,  протерла  лицо  лосьоном,
смазала питательным кремом и в раздумье уселась перед стареньким трюмо.
   Вообще-то к  урокам  грима  в  театральном  училище  я  относилась  с
похвальным прилежанием, поэтому мучилась сейчас не  от  неумения  что-то
изобразить на своей девственно чистой  физиономии,  а  от  необходимости
выбирать.
   Итак, Олег Иванович Бородин, сорок восемь лет. Внушительная лысина  и
авторитетный животик. Любитель классической музыки, русской  живописи  и
породистых лошадей. Несмотря на любовь к кобылкам, вряд ли ему  нравятся
длиннолицые, кривоногие тетки с  шумно  раздувающимися  ноздрями.  Да  и
дешевые шлюшки - тоже вряд ли. Скорее всего, он уже  подустал  от  тощих
девочек-моделечек и находит их слишком банальными для своего изысканного
вкуса. Что тогда?
   Тургеневские девушки? Да! Но при этом утонченные не настолько,  чтобы
их нельзя было затащить в постель!
   Я принялась за дело. Слегка припудрила лицо, положила на  скулы  и  у
висков немного персиковых  румян.  Тоненькой  серой  кисточкой  подводки
удлинила глаза, расчесала брови. С тенями я упражнялась, наверное, целый
час. Еще столько же времени-с пятью тюбиками светлой губной  помады.  То
нижняя   губа    выходила    слишком    капризной,    то    верхняя    -
глуповато-вздернутой. Если бы я красилась перед обычным выходом из дому,
то давно бы уже наплевала на все эти нюансы. Но  сейчас  ошибиться  было
никак нельзя.
   В одиннадцать часов утра, трепеща от  сознания  собственной  неземной
красоты  и  бережно  подбирая  полы  светлого  итальянского   плаща,   я
взгромоздилась в маршрутку. А в  двенадцать  уже  стояла  перед  главным
офисом компании "Мега-Росс".
   Но видимо, с легкой наивностью на лице все-таки  переборщила,  потому
что охранник принял ее за откровенную дремучесть.
   - Эй, Маруся,  -  он  даже  заулыбался,  отчего  щеки  его  сделались
складчатыми, как у бульдога, - чего встала? Заблудилась,  что  ли?  Тебе
куда надо? В метро?
   - К Олегу Ивановичу, - отозвалась я скромно, но церемонно.
   - А он назначал?
   - Нет. Но думаю, он меня примет.
   Охранник недоуменно выпятил нижнюю губу, однако по  сотовому  все  же
позвонил. Не отнимая трубки от уха, попросил назвать себя и цель визита.
   - Вологдина Алена, - прощебетала я, втайне надеясь, что мой псевдоним
вызовет  в  искусстволюбивой   душе   Олега   Ивановича   ассоциации   с
Васнецовской  "Аленушкой",  и  ужасно  досадуя   на   то,   что   нельзя
представиться  совершенно  конкретной  "Царевной-лебедью",  например.  -
Киноконцерн "Луч надежды". Хотела бы побеседовать о возможном совместном
проекте.
   Меня, к моему великому  удивлению,  пропустили,  но  проводили  не  к
Бородину, а к одному из его многочисленных заместителей.
   - Н-ну... - затянул заместитель, - понимаете ли, девушка, к нам очень
многие обращаются за спонсорской помощью, очень многие  просят,  а  всем
помочь мы, естественно, не в силах. К тому же российское кино -  это  не
та отрасль, в которую выгодно вкладывать деньги. На данном этапе  мы  не
можем позволить себе...
   - Мне к Олегу Ивановичу, - с нудностью имбецила повторила  я.  -  Это
очень выгодный проект, и вы лично  будете  иметь  большие  неприятности,
если не сообщите обо мне господину Бородину.
   Он почему-то сдался. То ли моя чрезвычайная  наглость  подействовала,
то ли женские ча