ало у него в спальне во всю дверь.  Слухами
земля полнится! Ты же сама сколько лет  в  театре  проработала,  неужели
тебе такие вещи объяснять надо?
   Я пристыженно улыбнулась. Однако ощущение тревоги не  исчезло  вовсе,
оно лишь слегка поблекло.
   Тем временем мы обогнули двухэтажный мебельный магазин и свернули  во
двор.
   - Все, приехали! - сообщила Наталья, припарковываясь возле бордюра. -
Выносить будем.
   К счастью, абсолютно все окна  в  доме  были  темными.  Жильцы  мирно
спали.
   Мы выволокли тюк на асфальт, осторожно закрыли  дверцы  "москвичонка"
и, сгибаясь  под  тяжестью  Вадима  Петровича,  потащились  к  подъезду.
Естественно, дом оказался пятиэтажным и не обремененным удобствами  типа
лифта. Конечно же на лестничных  клетках  не  было  света.  Единственным
плюсом можно было считать то, что дверь в квартиру открылась сразу - без
тщетных дерганий за ручку и ударов бедром.
   И снова в прихожей меня охватило  странное  и  знакомое  уже  чувство
неясной тревоги, причин которой я решительно  не  понимала.  В  квартире
было темно и тихо.
   На тумбочке под  зеркалом  лежала  свернутая  в  трубочку  газета.  И
зеркало, и хрустальные  капельки  нелепого  бра  поблескивали  тускло  и
холодно.
   - Куда теперь? - спросила я у Натальи, озирающейся по сторонам.
   - Не знаю. В ванную, наверное, - отозвалась она, пожав плечами. -  На
диван или на ковер - опасно. Начнут следы крови сличать на обивке да  на
одежде, сообразят, что не того... Нет, в ванную надежнее!
   Познания Каюмовой в области криминалистики впечатляли. Пришлось снова
покорно вздохнуть и взяться за ботинки с толстой рифленой подошвой...
   Ванная  в  квартире  Бирюкова  была  типичной  ванной  вольнолюбивого
холостяка. Круглое, без затей зеркало. На пластмассовой полочке  -  крем
для бритья, стаканчик с зубной щеткой и флакон шампуня.  На  змеевике  -
сохнущие плавки и две пары черных носков. Под раковиной  -  точно  такие
же, только грязные, носки свалены внушительной кучей.
   - Тапочки принеси! - скомандовала Наталья, присев на  корточки  перед
Вадимом Петровичем, все еще замотанным в плед. - Что он у нас в ванной в
ботинках-то делать будет?.. В прихожей посмотри или в спальне...
   Конечно, шастать по  квартире  покойного  Бирюкова  мне  не  особенно
хотелось. Но еще меньше  я  жаждала  разматывать  остывшее  тело  с  уже
подсохшим кровавым пятном на груди. Поэтому послушно вышла из  ванной  и
побрела в прихожую.
   Линолеум в коридоре был совсем холодным - откуда-то сквозило. Видимо,
в одной из комнат Вадим Петрович позабыл перед уходом закрыть  форточку.
Но меня и без того пробирала противная дрожь. Так глупо вляпаться  могла
только кромешная, безнадежная идиотка. А все из-за чего?! Точнее,  из-за
кого? Из-за того же драгоценного Пашкова! Все  несчастья  в  моей  жизни
случаются исключительно по его милости. Кто бы мне сказал еще год назад,
что  скоро  я  буду  пугливой  тенью  пробираться  по  квартире  свежего
покойника, стремясь найти и натянуть на его  мертвые,  костенеющие  ноги
домашние тапочки!
   Дурацкие  висюльки  на  бра  по-прежнему  тускло.  мерцали.  Хотелось
звездануть по ним со всей силы и расплакаться от страха и усталости.  Но
вместо этого, я встала на четвереньки,  пошарила  рукой  под  тумбочкой,
надеясь сразу обнаружить что-нибудь приемлемое из обуви.  Наткнулась  на
тюбик губной помады, досадливо чертыхнулась, открыла  тумбочку.  Тапочки
действительно стояли здесь - милые,  уютные,  с  розовыми  плейбоевскими
зайчиками на черном вельвете. И у меня вдруг противно защипало  в  носу.
Кошмарного, хвастливого и похотливого  Вадима  Петровича  все-таки  было
жалко...
   Когда я вернулась в ванную, он, уже распеленатый и разутый, лежал  на
полу лицом к стене. Каюмова курила, сидя на  краю  ванны.  Взглянула  на
тапочки, одобрительно кивнула и снова, зажав сигарету во рту, опустилась
на корточки.
   Двумя пальцами поправила загнувшийся  край  носка,  надела  тапку  на
левую ногу.
   - Ты знаешь, - я  отвела  взгляд  от  мертвого  тела  и  принялась  с
повышенным интересом изучать носки  на  змеевике,  -  мне  кажется,  мою
голову посетила интересная мысль. Что, если в этот раз вместо соседей  я
сообщу в театре о том, что Бирюков "на похоронах"?  Ну,  приду  утром  к
началу репетиции и скажу: так, мол, и так, мы вчера вечером  поговорили,
Вадим Петрович решил ввести меня во второй состав,  а  потом  я  поехала
домой и он попросил передать, что завтра уезжает  на  похороны...  Сразу
двух зайцев убиваем: и о запое в театре узнают, и я как будто ни сном ни
духом - никакого греха за собой не чувствую, ни от кого не  скрываюсь...
Нормально ведь, да?
   - Хреново! - Каюмова резко выпрямилась и стряхнула  со  своих  острых
коленей сигаретный пепел. - Бесполезно все. Ничего  у  нас  с  тобой  не
получится, и времени у тебя ни черта нет. Так что можешь вешаться!
   - Почему?
   - Потому. Потому что мы "Гамлета" сейчас репетируем. А через три  дня
к нам по этому поводу целая делегация  от  Комитета  культуры  приходит.
Вместе с телевидением. Снимать будут, до чего  наш  замечательный  Вадим
Петрович доэкспериментировался в  своей  "творческой  лаборатории".  Так
что, если режиссера не окажется на месте, его и с "похорон",  и  с  луны
выдернут. А не найдя ни там, ни там, уж  точно  позвонят  в  ментовку...
Вот, блин, невезуха! Раз в жизни он кому-то понадобился, и сразу в такой
неподходящий момент.
   - И что же теперь делать? - растерянно спросила я. Времени на  поиски
Ольги оставалось в этом случае действительно катастрофически мало,  хотя
идейка, как ее искать, у меня уже была...
   - А я знаю? - Каюмова снова вытащила из кармана своей обвислой  кофты
пачку "Честерфилда". - Почему, вообще, я должна все знать за тебя? Ты же
у нас умная, крутая, мужиков вокруг пальца обводишь на "раз-два"! Ты  же
приехала Москву покорять! Вот и придумай что-нибудь, пошевели мозгами!..
Из-за тебя я еще со своей машиной вляпалась - черт дернул Помогать...
   И тут обида, внезапная и острая, как зубная боль,  пронзила  меня  от
затылка до самых пяток. Я не понимала толком, на кого злюсь: на  Наталью
ли, которая сначала сама предложила помочь, а потом заныла,  на  Пашкова
ли, из-за которого  все  и  случилось,  а  вероятно,  и  на  саму  себя,
растерянную и перепуганную, как глупая курица? Зато мне было  совершенно
ясно, что дальше так продолжаться не может. И не может  дальше  какая-то
"хворая  лабораторная  мышь"  тыкать  меня  носом  в   мою   собственную
беспомощность.
   - Все! Не плачь! - Мои губы сами собой сложились в кривую усмешку.  -
Выкрутимся. А с "Гамлетом" поступим  так...  Я  скажу,  что  заканчивала
режиссерские курсы и Вадим Петрович на время своего отсутствия  попросил
меня провести несколько рабочих репетиций.
   На  каюмовском  лице  прорисовались  одновременно   и   одобрение   и
удивление.
   -  А  хорошо,  кстати!  -  Она  покачала  головой.   -   Очень   даже
недурственно!..
   Вот видишь! Соображаешь же, когда хочешь!..
   Несчастного мертвого Вадима Петровича, заботливо обутого  в  тапки  с
зайцами, мы оставили в ванной. На лестничную площадку вышли на  цыпочках
и на первый этаж спустились, стараясь даже не дышать. А  уже  на  улице,
глядя на небо, слегка розовеющее на востоке, я задумчиво проговорила:
   - Вот так. Был человек - и нет человека. Хороший он там или плохой  -
все равно жалко...
   - А мне не жалко! - Наталья стянула со своих светлых волос резинку  и
тряхнула головой. - Вот кем хочешь меня считай, но  не  жалко!..  Помню,
когда мы два года назад "Валюшу" вампиловскую ставили,  я  ему  сказала:
"Дайте мне, Вадим Петрович, Валюшу попробовать! Ну, чувствую я ее, и как
играть - знаю!" А он мне знаешь что ответил?  "С  твоей,  -  говорит,  -
фактурой  только  пожилых  новогодних  зайчиков  изображать.  Или   шлюх
дистрофичных. А это - Валюша! Это - свет и чистота!" Аладенская  наша  у
него "свет и чистоту" играла!
   Не будучи знакомой с Аладенской, всю ироничность  последней  фразы  я
оценить не могла. Но догадывалась,  что  Аладенская,  вероятно,  местное
знамя сексуальной революции.
   -  Вот  так...  -  Каюмова  коротко  вздохнула   и,   сев   за   руль
"москвичонка", распахнула дверцу со стороны пассажирского сиденья.  -  И
даже чтобы кафель в ванной был ему пухом -  не  пожелаю.  Женщины  таких
вещей не прощают...
   Пластмассовый зеленый будильник в виде домика с трубой заверещал, как
обычно, громко и гнусно.  Я  с  трудом  разлепила  глаза,  взглянула  на
циферблат и с тоской поняла, что в китайском часовом механизме ничего не
нарушилось: действительно уже восемь утра, два часа, отведенные на  сон,
благополучно истекли, и мне пора собираться  в  театр.  С  тихим  стоном
встала, включила телевизор и первым делом услышала,  что  на  сегодня  в
небесной канцелярии намечены грандиозные магнитные бури. Меня уже  ничто
не могло ни удивить, ни огорчить. Я  твердо  знала:  все  в  моей  жизни
теперь пойдет наперекосяк. Поэтому безропотно приняла тот  факт,  что  в
кране нет воды,  вместо  кофе  выпила  стакан  подкисшего  молока,  лицо
протерла "Огуречным" лосьоном и, благоухающая, как  огородная  грядка  в
летний полдень, вышла на автобусную остановку.
   Надо заметить, что недосыпание  катастрофически  сказывается  как  на
моих умственных способностях, так и на характере. Я вполне могу три  дня
не есть, наверное, сутки - не пить и сколь угодно долго  не  курить,  но
вот не спать - не могу! От недосыпания я делаюсь угрюмой, точно  горилла
в клетке, ворчливой, как старая бабка, могу ни с того ни с сего заорать,
заплакать и даже начать ругаться  бранными  словами.  Это  от  одного-то
недосыпания!
   А сегодня ко всем "прелестям жизни" добавились еще и  воспоминания  о
том, как вчера я грузила и обувала в тапочки покойника с ножом в  груди.
Перед  моим  мысленным  взором  одновременно  и  по  очереди  проплывали
бутафорская  березка,  сведенные  посмертной  судорогой  пальцы  и   эти
дурацкие плейбоевские зайцы  с  двусмысленными  ухмылочками  на  мордах.
Кроме того, ощущение, будто я пропустила, не обратила внимание на  нечто
очень важное, так и не проходило. Меня тошнило, морозило и клонило в сон
одновременно.  Ежась  и  мелко  дрожа  в  своей  фиолетовой  куртке   из
микрофибры, я  стояла  на  остановке  и  выискивала  на  горизонте  либо
автобус, либо родную автолайновскую маршрутку.
   В конце концов маршрутка таки подъехала. Я  влезла  в  нее  вместе  с
длинным и здоровым парнем, устроилась у окна и решила подремать.  Но  не
тут-то было!
   Перед Кольцевой мы попали в  кошмарную  пробку,  водитель,  обреченно
махнув рукой, заглушил двигатель, а женщины на  заднем  сиденье  тут  же
громко  и  темпераментно  принялись  обсуждать  вопрос  несвоевременного
ремонта дорог в Московской области.
   С дорог плавно перешли на цены и отопление, потом на воду -  холодную
и горячую.
   Точнее, на ее отсутствие. Сначала я просто слушала и тоскливо думала:
"Мне бы ваши проблемы!" Потом начала тревожиться. А когда баскетбольного
вида парень сообщил мне, что уже двадцать минут  десятого,  то  и  вовсе
впала в тихую панику.
   Не хватало только опоздать к началу репетиции!
   Впрочем,  от  меня  уже  ничего  не  зависело.  Маршрутка  вслед   за
грузовиком по-черепашьи  тронулась  с  места  через  восемь  минут.  Еще
полчаса спустя, я угорелой  кошкой  выскочила  из  метро  и  ринулась  в
направлении  театра.  И  вот   наконец,   стараясь   не   наступить   на
развязавшийся шнурок, спокойно и с достоинством вошла в полутемный зал с
зачехленными креслами.
   Нельзя сказать, чтобы моему  появлению  особенно  обрадовались.  Одна
только  Каюмова  облегченно  вздохнула  и  сделала  мне  знак   глазами.
Остальные посмотрели скорее недоуменно. В первом ряду и  на  стульях,  в
беспорядке расставленных  по  сцене,  сидели,  кроме  Натальи,  еще  две
женщины и восемь мужчин.
   - Девушка, если вы  вновь  "побеседовать"  с  Вадимом  Петровичем,  -
скучно и явно на публику молвила шатенка в алом свитере-"лапше" и черных
лосинах, - то его, к сожалению, нет. А если бы и был....
   - Дело в том, что я здесь именно по  поручению  Вадима  Петровича,  -
важно изрекла я, стараясь не обращать внимания на тот факт, что  шатенка
сидит как раз на том месте, где  несколько  часов  назад  лежал  мертвый
Бирюков. - Мы с ним вчера побеседовали, он объяснил мне  свою  концепцию
"Гамлета" и... В общем, у меня уже имелся  некоторый  режиссерский  опыт
и...
   - Так что же  "и"?  -  с  улыбкой  поинтересовался  плешивый  молодой
человек с легкой степенью косоглазия. Я не поняла, куда он смотрит -  на
меня или на дверь, из которой  вчера  рвалась  Наталья.  Испугалась,  не
намекает ли он, часом, на что-то, растерялась и в ужасе закусила  нижнюю
губу. К счастью, Каюмова, заметив признаки паники на моем лице,  тут  же
спрыгнула в зал.
   - Да, девушка,  -  проговорила  она,  проходя  мимо  меня  и  как  бы
включаясь в общую игру, а  на  самом  деле  пребольно  тыча  меня  своим
костлявым кулаком в бок, - что-то вы очень туманно выражаетесь..
   - В общем, Вадим Петрович попросил меня  провести  с  вами  несколько
рабочих репетиций! - выдала я.
   -  Вас?..  Несколько?..  Несколько  -  это  сколько?  -  одновременно
послышалось со всех сторон.
   - Я буду репетировать с вами  столько,  сколько  будет  отсутствовать
Вадим Петрович.
   - То есть вечно! - гнусным загробным голосом  прошептала  Наталья  за
моей спиной.
   - А где, собственно, Вадим Петрович?  -  поинтересовался  импозантный
брюнет лет пятидесяти, в модной молодежной толстовке.
   - Он на похоронах.
   Только теперь до меня дошел весь мрачный подтекст фразы. Естественно,
Каюмова и тут не смогла смолчать, ехидным шепотом переиначив  знаменитую
цитату из "Гамлета" про Полония и червячий ужин:
   - Не там, где он хоронит, а где его хоронят.
   На меня повеяло ледяным кладбищенским холодом, зато народ  облегченно
и как-то понимающе вздохнул.
   - Ну, значит, репетиции три-четыре! - подвела итог шатенка в  красном
свитере. - Тогда давайте работать!..
   И  мы  стали  работать.  Я,  решив   не   пользоваться   псевдонимом,
представилась Мартыновой Евгенией Игоревной. Шатенка оказалась той самой
распутной  Аладенской.  Плешивого   молодого   человека   звали   Костей
Черепановым, а импозантного брюнета -  Ярославом.  Народ  с  характерной
театральной ленцой,  но  дисциплинированно  расставил  стулья  в  нужном
порядке, вытащил на сцену длинный стол и зачем-то  бутафорскую  дверь  с
огромным черным засовом.
   Все уселись за стол. Ярослав, занимающий место  "во  главе",  дежурно
обнял Аладенскую. Косоглазый Костя  Черепанов  сиротливо  притулился  на
углу, как девица, не планирующая в ближайшие семь лет выходить замуж.
   Мои ладони  второй  раз  в  жизни  вспотели  от  волнения,  а  пальцы
судорожно затеребили текст.
   - С чего начинать, Евгения Игоревна? - прокричала со  сцены  Каюмова,
подпирающая дверь. - С того, на чем Вадим Петрович закончил?
   -  Да-да,  конечно,  -  суетливо  согласилась  я.  И  тут  же  Костя,
уставившись на Аладенскую, истошно завопил:
   Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу Того,  что  кажется.  Ни  плащ  мой
темный, Ни эти мрачные одежды, мать...
   За воротник своих "одежд" он подергал с какой-то уркаганской яростью.
   Излишне говорить, что и "мать" прозвучало отнюдь не как  обращение  к
почтенной матушке.

   ...Ни бурный стон стесненного дыханья,
   И все обличья, виды, знаки скорби...

   При этом Черепанов  интенсивно  строил  рожи,  вероятно,  намереваясь
затмить Джима Керри.

   ...Не выразят меня: в них только то,
   Что кажется и может быть игрою.
   То, что во мне, правдивей, чем игра...

   Тут Костя многозначительно оттопырил  полу  пиджака,  и  даже  я,  не
искушенная в детективах и экшнах, поняла, что он  как  бы  демонстрирует
спрятанный под мышкой пистолет.
   ...А это все наряд и мишура!
   - Вы играете Гамлета? - с тихим ужасом вопросила я, стараясь  поймать
направление его взгляда.
   - Только во втором  составе,  -  скромно  потупив  косенькие  глазки,
ответил Костя. - Вообще-то основной Гамлет - сам Вадим Петрович.
   Мне тут же стало ясно,  что  Черепанов  -  не  худший  вариант,  и  я
благосклонно кивнула, разрешая продолжить репетицию.
   Скоро выяснилось, что самое интересное - еще впереди.  Король-Ярослав
на секунду оттолкнул Гертруду-Аладенскую, лениво махнул рукой двум дюжим
мальчикам, которые тут же обыскали и разоружили Гамлета, и только  потом
ехидно заметил:
   Как трогательно и  похвально,  Гамлет,  Что  скорбный  долг  отцу  вы
воздаете...
   Затем как бы налил себе водки и лихо хряпнул,  после  чего  выпили  и
остальные. Гертруда, ведущая себя как девушка по вызову  при  исполнении
служебных  обязанностей,  не  переставала  наглаживать  его  коленку   и
нацеловывать  ушко.  "Пахан"  вещал,  все  остальные  внимали.  Один  из
пирующих, похоже, чистил воображаемый автомат.
   Бандитские мотивы, обнаруженные Бирюковым в  шекспировской  трагедии,
мягко говоря, потрясали. И я с тихой профессиональной завистью думала  о
том, что моя  осовремененная  "Царевна-лягушка",  рассказанная  когда-то
Бородину, это просто тьфу по сравнению с сим масштабным полотном.
   Король тем  временем  закончил  и  ткнул  локтем  слишком  увлекшуюся
Гертруду, которая немедленно спохватилась:
   Пусть мать тебя не тщетно просит, Гамлет, Останься здесь, не  езди  в
Виттенберг!
   Обезоруженный Черепанов, естественно, согласился не  уезжать.  И  тут
Каюмова отлепилась  от  двери  и  гаденькой  походочкой  прошлась  вдоль
пирующих, собирая со стола гипотетические бутылки.
   - А вы кто?! - изумилась я.
   - Мальчик-пэтэушник, шестерка! - ответила она.
   - А почему так странно ходите?
   - Я "голубой" мальчик, - с достоинством объяснила Наталья  и  развела
руками, как бы показывая мне: "Вот видишь, каким  Бирюков  был  идиотом?
Видишь, в каких ролях он меня видел?  А  ты  еще  хочешь,  чтобы  я  его
жалела!"
   Все это было, конечно, весело. Но меня почему-то  очень  радовал  тот
факт, что даже за десять репетиций мы не дойдем до кладбищенской сцены с
черепом Йорика. С другой стороны, было  даже  жутко  представить,  каким
образом посланные королем Корнелий и Вольтимант  станут  разбираться  со
старым  Норвежцем.  В  лучшем  случае  забьют  стрелку,  а  в  худшем...
Вероятно, классические раскаленные утюги, поставленные на  голый  живот,
покажутся просто детскими шалостями!
   К концу репетиции на меня почему-то навалилась такая  же  неимоверная
усталость, как после занятий фехтованием. Народ же  был  бодр  и  весел.
Спрыгнув со сцены, Каюмова, теперь уже абсолютно  легально,  подошла  ко
мне и села в соседнее кресло:
   - Трудно с нами, Евгения Игоревна?
   - Да уж, - злобно процедила я, все еще не в силах простить ей шуточек
про похороны и вечные репетиции, - особенно с  вами.  Вы  совершенно  не
правильно представляете себе "голубых". Вам бы надо с кем-нибудь из  них
пообщаться.
   - Ах, что вы! - отмахнулась она. - У меня в  последнее  время  и  так
совсем не элитное окружение. Вот вчера  вечером  познакомилась  с  одной
женщиной - мало того, что на свиноферме  работает  и  трупы  норовит  по
канализации рассовать, так еще и брюзга! Бывает же такое?
   Пришлось согласиться, что бывает.
   - А куда вы сейчас?
   - Сейчас в кафе. - Я зябко поежилась. - Хочется выпить горячего  кофе
и съесть пару бутербродов. Есть тут неподалеку одно  заведение.  "Лилия"
называется.
   Наталья понимающе кивнула и, покосившись на  проходящего  мимо  Костю
Черепанова, едва слышно прошептала:
   - Ни пуха ни пера!..
   Я шла в то самое кафе, где мы с заказчицей  Ольгой  обсуждали  детали
предстоящей карательной операции.  Я  прекрасно  помнила,  как  выглядел
обслуживавший нас в тот день бармен. И еще я помнила слова,  которые  он
произнес, принимая от Ольги деньги:
   - Вам ко