вероятнее всего, грязных денег.  Тогда,  по
крайней мере,  прорисовывалась  хоть  какая-то  логика!  Что  же  делать
теперь, я просто не представляла. Зато одно знала почти наверняка:  если
мы не ошиблись  и  перед  нами  действительно  разыгрывается  чудовищная
версия "Гамлета", то это надо снимать как  смертельную  шараду,  которую
необходимо  разгадать.  Убийца,  оставляющий  за  собой  кровавый  след,
убивает не просто так - он играет с нами, предлагая  решить  задачку  со
многими неизвестными...
   Мне пришло в голову сказать об этом Ольге сразу после  того,  как  мы
вышли из каюмовского подъезда. Однако та отреагировала очень странно.
   - Вы так запросто делаете выводы, Женя? -  Взгляд  ее  был  туманным,
глаза - пустыми, на губах играла горькая усмешка. - Только это  ведь  не
триллер с одобренным и утвержденным сценарием! Вам не кажется,  что  это
вообще выше нашего понимания? "Есть многое на  свете,  друг  Горацио..."
Помните?
   - Но вы же сами сегодня смеялись надо  мной,  когда  я  заговорила  о
колдовстве?!
   - Колдовство тут абсолютно ни при чем.
   - А что вы тогда имеете в виду?
   - Ничего. - Она снова опустила голову. - Ничего, Женя, ничего... Если
бы я могла до конца понять. Если бы я смогла вовремя понять...
   На этом наш странный разговор закончился.  Ольга  вдруг  подбежала  к
проезжей части, остановила синий "форд" и поспешно забралась  на  заднее
сиденье.
   Я успела только слабо вякнуть: "Вы куда?" - как автомобиль уже  снова
сорвался с места. В  последний  раз  перед  моими  глазами  мелькнул  ее
профиль, прядь черных волос, прилипшая к уголку рта, и Ольга исчезла.  Я
же осталась наедине со своими сомнениями и тяжкими мыслями.
   К счастью, в Люберцах в этот день не случилось ни  очередной  аварии,
ни внепланового ремонта труб, поэтому  горячая  вода  в  кране  была;  Я
залезла в ванную и часа два  отмокала,  смывая  с  себя  воспоминания  о
неудачном  поджоге,  явлении  Человека  в  .сером  и  ужасных,  минутах,
проведенных в отделении милиции.
   На мне, естественно, было красное бикини,  чтобы  в  случае  чего  не
выскакивать из ванной голой. Рядом с  мочалкой  и  лавандовым  туалетным
мылом лежал нож для разделывания рыбы.
   Ах, как отчаянно не хотелось верить в то, что все это  происходит  на
самом  деле,  в  то,  что  не  почудилась   странная   нить,   связавшая
средневековую трагедию  с  моей  нынешней,  вполне  реальной  жизнью!  В
принципе и у смерти Вадима Петровича, и у гибели Лехи со Славиком  могло
быть  другое,  вполне  земное  объяснение.   Вот   только   Наташа!   Ее
подозрительная кончина не  укладывалась  ни  в  какие  рамки.  Холодная,
покрытая ледяной шугой Москва-река, тонкая сорочка, венок  на  голове...
Кажется, что конкретнее могло бы указывать на  Офелию?  Как  там  сказал
следователь,  приходивший  к  соседкам?  Возможно,  она  сделала  это  в
состоянии невменяемости?! Но Наташка  не  была  ненормальной.  Абсолютно
точно - не была. Более того! Людей,  способных  в  критической  ситуации
размышлять настолько здраво и логично, я не так часто встречала  за  все
двадцать восемь лет своей жизни!
   Тут же как-то пакостно и горько вспомнилось Ольгино недавнее: "Она не
только контролировала каждый ваш шаг, но и навязывала  вам  определенные
поступки". Может быть, и навязывала, но  теперь  ее  уже  нет!  И  такой
смерти я не пожелала бы даже злейшему врагу.
   И все-таки кем же была Наталья? Невинной жертвой - безумной  Офелией,
не  сделавшей  никому  ничего  плохого,   или   все-таки   хладнокровной
соучастницей жестокого, но вполне земного убийства? Случайно ли  картина
ее смерти оказалась такой же, как у шекспировской героини, или следовало
все-таки взяться за разгадывание шарады, предложенной убийцей?
   Мне вдруг вспомнились  резкие  и  беспричинные  перепады  Наташкиного
настроения, нежная привязанность к  водочке  и  способность  истерически
веселиться тогда, когда, по идее, следовало бы  плакать.  "Каждый  актер
должен быть немножечко сумасшедшим". На моей памяти это выражение  никем
и никогда не воспринималось буквально. Да, все говорили об эмоциональной
пластичности, возбудимости и неустойчивости психики, но никто и  никогда
не признавался: "Я - профессионал и у меня на  хорошем  профессиональном
уровне едет крыша..." Так все-таки "да" или "нет"? Была или не была  моя
Наташка  шизофреником,  параноиком  или   просто   особой   со   слабой,
надломленной психикой? Если "нет", то это не проясняло абсолютно ничего.
Зато если "да"... Категорическое "да" могло означать только  одно:  надо
напрягать мозги и пытаться понять, что же хотел сказать убийца...
   Вот примерно в таких растрепанных чувствах и мыслях я  и  отправилась
назавтра поутру в психиатрический диспансер,  обслуживающий  микрорайон,
где жила Наташка. Грим на этот раз не понадобился, поэтому  выглядела  я
по-походному бодро - черные джинсы,  ботиночки,  куртка  с  капюшоном  и
волосы, собранные сзади большой коричневой заколкой.  А  вот  настроение
было, мягко говоря, так себе...
   Надо  сказать,  что   психиатрические   диспансеры,   равно   как   и
кожно-венерологические, всю жизнь внушали мне брезгливость, смешанную  с
суеверным ужасом. И не потому, что в моей жизни были неприятные моменты,
выработавшие особое к ним отношение. Как говорится, Бог миловал!  Просто
мне почему-то всегда  казалось,  что,  открыв  дверь  с  соответствующей
табличкой, я немедленно погружусь в океан либо заразы,  либо  безумия  и
никогда уже до конца не отмоюсь...
   Но, как ни странно, изнутри психиатрический диспансер выглядел  почти
как обычная поликлиника. Регистратура со множеством карточек,  медсестра
в белом халате и крахмальном колпаке. Напротив  входа  -  вполне  мирные
плакаты, объясняющие, в каком кабинете можно получить печать на справку,
а где пройти медкомиссию для водителей автотранспорта.
   Немного помявшись у порога, я все-таки подошла к девушке за стойкой и
деликатно прокашлялась.
   - Вы что-то хотели? - спросила она, взглянув на  меня  без  малейшего
интереса.
   - Да... Вы знаете... В общем, мне нужно узнать об  одном  человеке  -
возможно, вашем пациенте...
   - Вы родственница? - спросила медсестра в лоб.
   - Да! - соврала я не моргнув глазом.
   - Почему же тогда "возможно"? Либо это наш  пациент,  либо  нет...  А
что, кстати, у вас за вопрос? И документы ваши, если можно...
   Она была хорошенькой, в меру нагленькой и в меру языкатенькой. Из тех
медсестер, которые своей  въедливостью  обычно  сильно  облегчают  жизнь
врачам, но изрядно портят пациентам.
   - Документов у меня с собой нет. - Голос мой понемногу начал обретать
нормальную твердость. - А если бы даже и были, вам бы я  их  предъявлять
не стала.. Мне необходимо побеседовать с доктором!
   - Ваши документы, удостоверяющие: родство с  пациентом,  -  повторила
она флегматично и демонстративно раскрыла какой-то яркий журнал. Немного
помолчала, делая вид, что читает, потом удивленно приподняла  голову.  -
Вы не слышали разве? Если  вам  нужна  какая-то  информация  о  больном,
предъявите документы.
   Существует такое понятие - врачебная  тайна,  и  ее  кому  попало  не
разглашают...
   Или, может быть, вы из органов?
   Только за вчерашний и сегодняшний день  меня  уже  успели  назвать  и
киллером, и милиционером - причем оба раза  с  одинаковой  издевкой.  Но
никто из этих остряков-самоучек даже и  не  догадывался,  как  близко  и
часто в последнее время я встречаюсь со смертью. Никто не  знал,  что  я
научилась  безошибочно  чувствовать   ее   смрадное   дыхание   даже   в
прозрачно-чистом осеннем воздухе...
   - Еще вопросы есть? - насмешливо спросила медсестра. И это  уже  явно
было лишним.
   - А ну-ка, немедленно проводите меня к врачу! - взревела я с яростью,
сделавшей бы честь самому авторитетному предводителю буйных психов. -  Я
тут  все  у  вас  разнесу  к  чертовой  матери!  Сидят,  понимаете   ли,
журнальчики листают!
   Физиономия  моя  ужасающе  перекосилась,  глаза  выпучились,   нижняя
челюсть затряслась  так  явно,  словно  вот-вот  собиралась  отвалиться.
Звенящее эхо отразилось от выкрашенных голубой масляной краской стен.
   К  чести  девочки-медсестрички  надо  заметить,  что  она  почти   не
испугалась - видимо, сказалась  профессиональная  выдержка.  Всего  лишь
вздрогнула, нервно  повела  узкими  плечиками  и  все  так  же  спокойно
спросила:
   - А чего вы волнуетесь, собственно? Если вам так нужно,  беседуйте  с
доктором. Но я заранее предупреждаю: просто так информацию о больных вам
не даст даже сам главврач.
   Ненормальный блеск в моих глазах усилился,  и  она  почла  за  лучшее
переменить тему:
   - Адрес у вашего больного какой?
   Назвав номер Натальиного дома, взамен я  получила  номер  кабинета  и
отправилась по коридору направо, сильно опасаясь, что в конце пути  меня
будут поджидать санитары со смирительной рубашкой.
   Однако ничего похожего не случилось. На мой деликатный стук  приятный
женский голос ответил:
   - Да-да, входите, пожалуйста!
   Я толкнула дверь и оказалась  в  самом  обычном  кабинете  с  ширмой,
медицинским шкафчиком и письменным столом. За столом сидела  совсем  еще
молодая женщина, примерно моя  ровесница.  В  отличие  от  медсестры  из
регистратуры, она не была хорошенькой. Слишком полные щечки делали  овал
лица кругом. Светлые "поросячьи" реснички  опушали  глаза,  смаргивающие
часто  и  почти  виновато.  Но,  как  ни  странно,   общее   впечатление
создавалось достаточно приятное.
   - Присаживайтесь! - приветливо предложила докторша.
   Я опустилась на стул с мягкой кожаной спинкой.
   - Ну, так что у вас случилось?
   Я молчала, как двоечник у доски, понятия не имея, что же сказать.
   Она  немного  поиграла  фиолетовым  фломастером,  легко  вздохнула  и
коснулась моей кисти своими теплыми, мягкими пальчиками:
   - Рассказывайте, не нужно ничего бояться и стесняться!
   И мне вдруг стало совершенно ясно: расскажи я ей сейчас обо всем, что
на самом деле у меня случилось, - и в следующий раз мы будем  беседовать
в палате с обитыми поролоном стенами, не  спроси  то,  ради  чего  сюда,
собственно, и пришла, - результат будет  тот  же  самый.  Если  меня  не
убьют, я просто сойду от всего этого с ума!  Смирительная  рубашка,  как
вид повседневной одежды, прельщала меня очень мало, поэтому я  собралась
с духом и просто сказала:
   - Я - корреспондент журнала "Женское здоровье" и хотела  бы  взять  у
вас небольшое интервью.
   Она тут же зарделась как маков цвет и даже  не  подумала  спросить  у
меня удостоверение. Я же опасливо покосилась на дверь:  в  любой  момент
могла войти гадкая медсестра из регистратуры и разоблачить меня, к моему
великому стыду и позору.
   - Так что вас интересует? - уже совсем любезно спросила  докторша,  и
мне на секунду сделалось невыносимо стыдно; Наверняка у нее первый раз в
жизни брали интервью.
   - Ваши трудовые будни.  Интересные  моменты  в  работе.  Трудности  и
радости - абсолютно все!
   - Ну, радостей, в общем, не особенно много. Рутинной, скучной  работы
гораздо больше...
   - Но ведь вам наверняка приходится беседовать с интересными людьми?
   Фраза  применительно  к  профессии  психиатра  прозвучала   несколько
странновато, что немедленно отразил изумленный взгляд моей  собеседницы.
Однако ей удалось-таки переварить формулировку и деликатно ответить:
   - Да, конечно. Разные пациенты встречаются, как, впрочем, и у  любого
врача...
   В коридоре послышались чьи-то быстрые и деловитые шаги.  Я  сочла  за
лучшее поторопиться:
   - А женщины? Женщин-пациенток много?
   - И женщин хватает.
   - Скажите, а это миф или реальность,  что  у  женщин  более  хрупкая,
неустойчивая психика?
   - Ну ка-ак вам сказать? - затянула докторша, видимо собираясь  выдать
длинное научное объяснение.
   Я же заерзала на стуле, как на горячей сковородке.  Очень  реально  и
красочно представлялось, как в  кабинет  заходит  медсестра,  недоуменно
округляет глаза и говорит: "Вот эта, что ли, журналистка?! Ну, тогда я -
прима-балерина   Большого   театра!"   И   начинаются   их    жутковатые
профессиональные разговорчики  о  прима-балеринах,  наполеонах  и  микки
маусах, отправленных в данный момент на излечение.
   К  счастью,  собеседница  решила  не   загружать   меня   специальной
терминологией и медицинскими понятиями.
   - Да, наверное, все-таки не миф, - выдала она с улыбкой.
   И я тут же накинулась на нее со следующим вопросом:
   - А творческие  личности  среди  ваших  пациенток  встречаются?  Ведь
говорят, что у представителей богемы регулярно бывают  нервные  срывы  и
кризисы?.. Вам приходилось, например, лечить актрис?
   - Ой нет! -  Докторша  почти  весело  отмахнулась.  -  Если  вам  для
женского журнала надо, то напишите, что больше различными расстройствами
страдают бабушки-пенсионерки. У молодых  женщин  после  родов  случается
послеродовая депрессия. Кстати, ей подвержен  довольно  большой  процент
рожениц. Но не нужно волноваться:  к  счастью,  она  достаточно  успешно
поддается лечению... Ну и неврозы сейчас, конечно...
   - И все-таки давайте вернемся  к  творческой  интеллигенции.  -  Я  с
ослиным упрямством продолжала гнуть свою линию. -  Неужели-таки  за  всю
профессиональную деятельность вам ни разу не приходилось сталкиваться ни
с актрисами, ни с художницами, ни с поэтессами?
   - Да я работаю-то  всего  ничего!  -  всплеснула  руками  круглолицая
докторица. - Вот Антонина Сергеевна, по-моему, артистку одну  из  нашего
района лечила,  когда  я  у  нее  на  практике  сидела.  С  ней  бы  вам
поговорить!
   - А это можно устроить? - Ослицыно упрямство  в  моем  голосе  плавно
заменилось лисьей вкрадчивостью.
   - Сейчас нет, к сожалению. Она еще из декретного  отпуска  не  вышла.
Вот пришли бы вы месяца через два!..  Где-то  в  январе  она,  по-моему,
должна появиться.
   - А что за артистка? Вы не помните?
   - Фамилию я вам, конечно, не скажу! Во-первых,  права  не  имею...  А
во-вторых, честно говоря,  и  не  помню...  Может,  она,  кстати,  и  не
артистка была - просто почему-то так в голове  отложилось?  Нет,  похожа
все-таки на артистку, и роман у  нее  неудачный  был  с  режиссером.  Из
какого-то театра-студии, что ли?..

***

   Ото: Это уже было что-то!.. Я напряглась, как рысь перед прыжком.
   Артистка!  Театр-студия!  Неудачный  роман  с  режиссером!   Наталья,
правда, всячески подчеркивала, что никаких отношений у нее  с  Бирюковым
не было и в принципе быть  не  могло.  Но  не  слишком  ли  активно,  не
чересчур ли настойчиво она это утверждала? И потом эта ее давешняя обида
и жестокое: "А мне  не  жаль,  что  он  умер!  Женщины  таких  вещей  не
прощают!" Кто знает, о чем она говорила тогда?
   О том, что на сцене Вадим Петрович предлагал ей играть  исключительно
престарелых шлюх, или о том, что он отнесся к ней как к шлюхе в  обычной
жизни?
   - А поподробнее можно, что там была за история?
   - Уж и не  помню  толком.  -  Докторша  пожала  плечами  и  задумчиво
оттопырила нижнюю губу. -Вроде бы она забеременела от него, он  заставил
ее сделать аборт.
   У нее на этой почве случился сильнейший .криз. В общем-то  здесь  она
наблюдалась уже после того, как отлежала "острый" период  в  стационаре,
на Матросской...
   По-моему, у нее  после  аборта  начались  серьезные  гинекологические
осложнения, чуть ли не до бесплодия...  Нет,  зря  говорить  не  буду  -
только и вас, и себя запутаю!
   Она  снова  приветливо  улыбнулась,  как  бы  поощряя  меня  к  новым
расспросам.
   Я же на некоторое время погрузилась в тревожное раздумье.
   - Скажите, а такие нервные расстройства, как у той актрисы, они могут
впоследствии привести к суициду?
   - На самоубийство иногда решаются  и  абсолютно  психически  здоровые
люди.
   - Докторша побарабанила пальцами по краю стола. -  Но,  вообще,  если
прецедент уже был...
   - А она что, пыталась покончить с собой?
   - Не помню. Правда не помню... Что-нибудь еще вас интересует?
   Меня интересовало  только  одно:  наблюдалась  ли  Наташа  Каюмова  у
психиатра? И ответ на этот вопрос я получила.  Причем  без  предъявления
документов о родстве и удостоверения работника милиции.  Однако  уходить
вот  так,  сразу,  было  неудобно.  Для  вида  я  еще   поинтересовалась
последствиями  послеродовой  депрессии  и  ее   профилактикой,   острыми
неврозами у  детей  и  целесообразностью  аутотренинга  с  точки  зрения
современной медицины.
   Когда  "список  вопросов"  благополучно  исчерпался  и  пришло  время
попрощаться, докторша неожиданно спросила:
   - Простите, вы приходили только за тем, чтобы взять  интервью?..  Мне
почему-то показалось, что у вас самой какие-то серьезные проблемы.
   Я взглянула в ее светлые глаза с часто  смаргивающими,  "поросячьими"
ресницами, помотала головой и торопливо вышла из кабинета.
   Никто на свете не мог мне помочь. Ни эта молодая врачиха с ее  самыми
лучшими и искренними намерениями, ни внезапно сбежавшая Ольга, ни  мама,
ни  папа,  ни  предатель  Пашков.  Спасение  утопающих  на  самом   деле
становилось делом рук самих утопающих. Если я успею,  если  пойму,  если
разгадаю... Впрочем, как раз во времени меня, похоже, не ограничивали. Я
была не жертвенным ягненком, не актером и не статистом! Я была зрителем,
для которого разыгрывается весь этот чудовищный спектакль,  а  зрителей,
слава Богу, не принято было казнить по ходу представления...
   Дома я первым делом  залезла  в  текст  пьесы,  который  мне  любезно
презентовали на репетиции в театре, и с суеверным ужасом убедилась:  да,
все логично! Все до безобразия логично!
   Первым гибнет Полоний - вельможа, спрятавшийся  за  ковром  в  покоях
королевы.
   "Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! - говорит о нем  Гамлет  и  позже
добавляет:
   - Да, вельможа этот теперь спокоен, важен, молчалив, а был  болтливый
шут, пока был жив..." Слишком много знавший и  слишком  много  болтавший
Бирюков!
   Спивающийся клоун, за бутылку текилы изображавший  на  потеху  пьяной
публики хоть Хазанова, хоть Жириновского, хоть черта лысого!
   Гамлет уносит  труп  Полония  из  покоев  королевы,  и  его  долго  и
безуспешно ищет король со своими слугами.  Труп  Вадима  Петровича  тоже
бесследно пропадает!
   Следующими умирают Розенкранц с Гильденстерном...
   ...Их гибель Их собственным вторженьем рождена.
   Ничтожному опасно попадаться Меж выпадов и пламенных клинков  Могучих
недругов...
   Бедный, бедный мой Леха! Бедный глупый Славик! Они всего лишь  хотели
легко и быстро срубить большие деньги.  Влезли  туда,  куда  ни  в  коем
случае не должны были лезть. Может быть, чуть  промедлили,  решая,  кому
выгоднее продать информацию? Совсем чуть-чуть, но этого оказалось  более
чем достаточно...
   Офелия! Безумная Офелия... Несчастная, одинокая Каюмова, по  сути  не
сделавшая никому ничего плохого.
   Она старалась по ветвям развесить Свои венки: коварный сук  сломался,
И травы, и она сама упали В рыдающий поток...
   Радужные круги расплывались у меня перед  глазами,  когда  я  закрыла
текст пьесы. Сердце гулко и больно колотилось, желудок отчаянно ныл. Все
складывалось! Все чудовищным образом складывалось! Полония убили клинком
- и Вадима Петровича  закололи!  Розенкранцу  и  Гильденстерну  отрубили
головы - то же самое случилось с Лехой и Славиком. Об Офелии и  говорить
нечего! Если бы не хрестоматийный пример ее гибели, я бы,  возможно,  до
сих пор не догадалась о том, что, собственно, происходит...
   За окном шел снег и тонкими горностаевыми шкурками ложился  на  ветви
деревьев и карнизы окон. А где-то совсем рядом бродил  призрак  в  сером
плаще, с забинтованным лицом. За ним тянулся жуткий кровавый след. Кровь
на снегу...
   Красное на белом...
   Но вот  что  странно:  мне  почему-то  все  меньше  верилось  в  хоть
сколько-нибудь нечеловеческую сущность  призрака-убийцы!  Это  наверняка
человек.
   Нормальный,