ственной растерянности, занервничала.
   - Женька, да что случилось-то? уже более  осмысленно  поинтересовался
Леха. Еще раз потянулся, хрустнув суставами, опустил ноги на пол.
   И тогда я решительно  мотнула  головой,  сдерживая  дрожь  в  голосе,
проговорила:
   - Мне во всем надо разобраться самой. Без тебя! - схватила  куртку  и
выскочила из комнаты.
   Теперь я была умная. Я тоже была хитрая и умная и не знала, наверное,
только одного: кому можно верить на этом свете? Актеров просто хороших и
хороших во всех отношениях в последнее  время  развелось  ну  прямо  как
тараканов - хоть дустом трави! Но если обычно говорят, что артист -  это
послушная глина в руках режиссера, то в данном случае  на  ум  почему-то
приходило только развеселое название  "Сам  себе  режиссер".  Надо  было
обладать поистине снайперским хладнокровием, чтобы терпеливо,  не  делая
лишних   телодвижений,   дождаться-таки   своего    единственного,    но
бесподобного шанса и мгновенно построить гениальную комбинацию!  Бедный,
глупый Бородин! Вот у него шансов как раз не было.  Как,  впрочем,  и  у
Вадима Петровича Бирюкова, который тоже искренне верил в то, что это  он
создает новый "спектакль", полный  юмора  и  оригинальных  ходов.  Вадим
Петрович не знал, что роет себе могилу...
   Наташка! Веселая пьянчужка Наташка, прошедшая в начале  этой  истории
скорее в качестве комического персонажа.  Этакая  опереточная  субретка:
"Символ тухлости и порочности Датской империи".
   Белобрысая, неопределенного возраста девица со светлыми  ресницами  и
взглядом нахальной лабораторной  мыши...  Наверняка  она  участвовала  в
разработке сценария до  самого  конца  и,  значит,  намеренно  куражась,
балансировала на краю пропасти, когда  придумывала  Ольгин  текст:  "Это
Каюмова. Ваша Каюмова убила моего любимого мужчину!  Ваша  замечательная
Наташа Каюмова - убийца! Женщины  таких  вещей  не  прощают..."  Значит,
обида была слишком болезненной и слишком сильной, если она  не  простила
господина  Бирюкова  и  не  смогла  ничего  забыть.  Но  какая  все-таки
потрясающая актерская школа и какое хладнокровие!
   "Ну, не такие уж и великолепные у нас с Вадимом Петровичем отношения!
   (угодливый смех: хи-хи-хи!) Все-таки режиссер и актриса...  Сложности
всегда есть!" И в этот момент она наверняка  помнила  о  трупе,  тихо  и
страшно разлагающемся в доме на Устиньевской. Не знала только о  чьей-то
попытке спасти умирающего, о салфетке, закрывающей кровоточащую  рану...
Впрочем, кто был этот неизвестный, еще только предстояло выяснить.  Пока
же я не могла до конца поверить в то, что  это  все-таки  произошло:  по
нелепой случайности, из-за нелогичности и непредсказуемости  собственных
поступков я получила ту информацию, которую  не  должна  была  получить!
Никто не мог предположить, что я потащусь  в  психиатрический  диспансер
проверять, была ли на самом деле "Офелия" безумной? Никто, в том числе и
сама Наталья, не мог предвидеть, что я все-таки узнаю то, о  чем  пришла
узнать...
   Но теперь я была умная. Я  тоже  была  хитрая  и  умная.  Поэтому  не
собиралась  больше  подкатываться   к   честной   круглолицей   врачихе,
озабоченной проблемой послеродовых депрессий и атакуемой автолюбителями,
квартиропродавцами и прочими гражданами, желающими  получить  справку  о
своей вменяемости. Я планировала заехать на оптовый рынок, а оттуда  уже
в психиатрическую больницу, где  Наталья  должна  была  отлежать  острый
период. Я ехала на Матросскую Тишину...
   Конфеты мне попались  нормальные,  свежие,  с  относительно  недавней
датой выпуска на нижней стороне коробки, икра самая обычная - красная  в
зеленой жестяной баночке и черная в традиционной стеклянной  бадейке,  а
вот коньяк, похоже, на самом деле очень даже неплохой. Пожилой  кавказец
в  турецком  джемпере,  комплектовавший   мой   продуктовый   набор,   с
многозначительной улыбкой заметил:
   - Хатэл бы я быть тэм мужчыной,  к  каторому  такая  дэвушка  едэт  с
такими подарками!
   "Ага!  Как  раз  к  "мужчыне"!  -  подумала  я,  укладывая  все   это
великолепие в пакет. - Вай, дарагой,  я  бы  и  сама  все  это  съела  с
превеликим удовольствием, если бы не предстояло подманивать на  коньячок
кого-нибудь из младшего или среднего медперсонала психушки".
   План дальнейших действий представлялся мне очень и  очень  смутно,  и
поэтому я приятно удивилась, когда охранник на проходной психиатрической
больницы номер 3 благосклонно принял первую бутылку коньяку и пообещал:
   - Отчего же не помочь? Раз надо помочь - постараемся. Есть тут у меня
один человечек, который может узнать то, что вам нужно. Только человечка
тоже, само собой, отблагодарить придется...
   Я радостно закивала в  знак  готовности  раздавать  дорогущий  коньяк
налево и направо и села ждать на лавочку возле урны. Минут через сорок -
не раньше, появился "человечек" - толстая, угрюмого  вида;  санитарка  в
черной фуфайке, накинутой поверх халата.
   - Ну? - спросила она, вместо приветствия. - И чего тебе надо?
   - Про пациентку одну узнать. - Язык мой отчего-то начал  прилипать  к
небу. - Она тут  у  вас  лечилась,  это  точно.  Потом  выписалась  "под
наблюдение" в психоневрологический диспансер. В  общем,  мне  нужно  или
покопаться в истории болезни, или поговорить с кем-нибудь из тех, кто ее
помнит.
   Санитарка мелко заухала, изображая внезапное  веселье,  и  насмешливо
покачала головой:
   - Ну ты даешь!.. "Кто ее помнит"! Да если всех  психов  помнить,  сам
психом станешь. Представляешь, сколько у нас тут народу лечится?
   - Да. Но я знаю имя, и фамилию, и примерную причину, по  которой  она
сюда попала...
   - Ладно уж. Говори!
   Я назвала Наташкину фамилию, выслушала претензии по поводу того,  что
мне не известно ни отчество, ни дата, когда пациентка попала в больницу,
и снова приготовилась ждать.
   На этот раз санитарка явилась только через час - я уже успела изрядно
подзамерзнуть. Угрюмо плюхнулась на лавочку, придержав  расходящийся  на
коленях халат, почему-то злобно зыркнула в сторону пакета с коньяком.
   - Не было у нас никогда никакой Каюмовой, - сообщила она с непонятной
агрессией. - Ни Натальи, ни Василисы... Но  если  ты  думаешь,  что  мне
делать больше нечего, как только для тебя по всей  больнице  бегать,  то
сильно ошибаешься!
   - Понимаю-понимаю! - Я торопливо заулыбалась и  полезла  в  пакет  за
бутылкой. - Спасибо вам, конечно, огромное, но... Вы понимаете, не может
быть,  чтобы  ее  истории  болезни  не  было!  Мне  участковый  врач  из
диспансера сказала, что она здесь лежала в острый период. Вы все  хорошо
узнали?
   Санитарка взяла бутылку, обернула ее в газету и опустила в карман:
   - Как могла, так и узнала! Не бойся - не чаи распивала, пока  ты  тут
на лавке куковала. Если б хоть время  знать,  когда  эта  Наталья  здесь
лечилась...
   - Не знаю, к сожалению... Но она - актриса, и у нее была  трагическая
любовь с театральным режиссером! А потом что-то  у  них  произошло,  она
вроде бы делала аборт и на этой почве...
   - Да на этой почве знаешь сколько здесь женщин лежит?! Кто  не  из-за
водки, те все из-за мужиков.
   - Это все понятно... Но актрис-то, наверное, среди них не так  много?
Она такая невысокая, худая, волосы прямые, белесые. Ресницы тоже светлые
и брови. В общем, не очень приметная...
   - Хе-хе-хе! - снова засотрясалась всем своим плотным телом санитарка.
- Ох уж и актриса! Просто Любовь Орлова! И ты хочешь,  чтобы  ее,  такую
"красивую", кто-нибудь запомнил? Вот Алиса Фрейндлих - это,  я  понимаю,
актриса! Или Алферова. Или Фатеева Наталья, или...
   Она еще продолжала перечислять, а  я  уже  тихо  впадала  в  странный
транс.
   Из закоулков моей памяти,  ехидно  усмехаясь,  выползала  яркая,  как
елочная игрушка, картинка: круглолицая молодая врачиха в белом  колпаке,
светлый кабинет психдиспансера...
   "А  может,  она  и  не  артистка?  Просто  почему-то  в  памяти   так
отложилось? - говорила докторша. - Нет, похожа  все-таки  на  артистку!"
Никто и никогда не сказал бы, что тощая и бледная  как  поганка  Каюмова
похожа на артистку! На уборщицу, на чертежницу, на почтальоншу - на кого
угодно, но только не на артистку! Спроси сейчас эту санитарку, кто я  по
профессии, и она тоже начнет  предлагать  варианты:  учительница,  швея,
инженерша...  Как  должна  выглядеть  артистка  согласно   традиционным,
банальным представлениям? Огромные глаза, яркие губы, легкая надменность
во взгляде и стильная оригинальность в одежде!
   Сильный, поставленный голос, красивые жесты...
   - Извините, пожалуйста... - пролепетала я, поднимаясь со скамейки,  -
мне сейчас надо кое-что обдумать. Спокойно  обдумать.  Одной.  А  потом,
возможно, мне придется обратиться к вам еще раз. Извините!
   Санитарка проводила меня недоуменным взглядом,  возможно  заподозрив,
что я - тоже из бывших пациентов.  Охранник,  разжившийся  за  мой  счет
коньячком, улыбнулся на прощанье и едва ли не отдал честь. А я  вышла  с
территории больницы  и  снова  рухнула  на  первую  попавшуюся  лавочку.
Бестолковые, суматошные мысли крутились в моей голове, как  разноцветные
стеклышки в калейдоскопе.
   Ее истории болезни нет. Ее и не могло быть. На что я купилась? Только
на то, что у некой женщины был роман с театральным режиссером!  Да  чуть
ли не  каждая  уважающая  (или,  наоборот,  неуважающая?)  себя  актриса
переживает в своей жизни подобный роман! Или не актриса? "Может быть, не
актриса... Нет, все-таки похожа на актрису..." Отчего же так тревожно на
душе? Почему мне почти страшно?
   Мимо протопал неуклюжий малыш в толстом комбинезоне и с пластмассовым
паровозиком на веревочке,  следом  прошла  мама  -  совсем  еще  молодая
девушка в коричневом свингере с капюшоном и высоких шнурованных сапогах.
На повороте малыш споткнулся и встал на все  четыре  конечности,  кверху
круглой смешной попкой. Мать тихо засмеялась и  подняла  его,  подхватив
под мышки...
   Поговорить бы не с этой вчерашней студенткой из психдиспансера,  а  с
той докторшей, которая лечила актрису. Хотя зачем? Зачем? Мне  почему-то
казалось, что я знаю зачем... Но докторша,  по  словам  практикантки,  в
декретном отпуске и  выйдет  только  в  январе.  Может  быть,  набраться
наглости, узнать адрес и напроситься к ней домой? В принципе ребенок уже
большой. Раз декретный заканчивается, значит, ему  почти  три  годика  -
наверняка сможет она уделить мне хотя бы полчаса. Три года... Интересно,
смогу ли я высидеть дома три года, когда у меня родится малыш? И родится
ли он у меня когда-нибудь? Пашков... Я предала Пашкова, я изменила ему с
Лехой. Какими глазами смотрел на меня Леха, когда  я  удирала  утром  из
коттеджа Москвина! А вот если просидеть  безвылазно  три  года  в  одной
квартире с Митрошкиным, то, наверное, запросто можно сойти с ума.
   Каким  он  все-таки  иногда  бывает  ужасным.  Три  года...  Докторша
просидела с ребенком три года.  Значит,  эту  актрису  она  должна  была
лечить, как минимум, три года назад...
   Мамаша в коричневом свингере прошествовала обратно  вместе  со  своим
неуклюжим малышом, я же ахнула  так  громко  и  неожиданно,  что  бедный
карапуз даже вздрогнул и выпустил из рук веревочку от паровозика.
   Три года! Актриса! Актриса! Три года! Теперь я понимала, какая  мысль
тревожно и мучительно ворочалась в моем подсознании, не позволяя  забыть
про докторшу из психоневрологического  диспансера.  Ну  конечно  же  три
года! Когда мы с Пашковым приехали на эту чертову базу  отдыха,  на  это
чертово соленое озеро и заселились в этот кошмарный корпус люкс, нас  же
предупреждали:  "Возможны  кое-какие  сбои   в   системе   коммуникаций,
неполадки  с  лифтами,  небольшие  сквознячки  из  окон   (ничего   себе
небольшие!).  Корпус  новый,  строили  ударными  темпами,  сдали  совсем
недавно, так что - извиняйте!" Значит, три года назад этого белокрылого,
летящего красавца корпуса с огромными, поистине южными окнами еще просто
не было в природе!  Зато  было  все  остальное:  волейбольная  площадка,
старые одноэтажные домики, теряющиеся в тени деревьев, теннисный корт  и
столовая.  Столовая,   построенная   каким-то   безумным   архитектором,
"антифасадом" к административному корпусу и летней эстраде!
   Фотография! Случайная фотография в альбоме Ольги! И  угол  той  самой
столовой! Слишком смело было бы  предположить,  что  халтурщик-строитель
гастролировал по всей стране и на всех базах отдыха  устраивал  подобное
безобразие. Зато очень легко представлялся новенький белый корпус  люкс,
как  бы  наслаивающийся  на  картинку  с  той  фотографии  из  Ольгиного
альбома...    Эта    была    та     самая     "уникально-лечебная"     и
"великолепно-природная" база отдыха, на которой мы отдыхали с  Пашковым!
Та самая база отдыха, но, как минимум, три года назад!  Три  года  назад
Ольга была знакома с  Бирюковым  и  даже  отдыхала  с  ним  в  алтайском
пансионате!  Ольга  -   красивая,   яркая,   умная,   говорящая   низким
поставленным голосом. "Вот таким женщинам место на сцене!" - подумала я,
когда впервые ее увидела. "Я хотела бы быть актрисой! - говорила она.  -
Я понимала бы его, как никто другой, и делала на сцене именно то, что он
требует". Конечно, она могла оказаться на той базе всего лишь в качестве
приятельницы подружки Бирюкова, могла сфотографироваться  с  ним  просто
так. И все мои логические  умозаключения  вылились  бы  в  результате  в
простую систему совпадений. Но Ольга тоже жила в центре,  всего  в  двух
кварталах от Наташки Каюмовой, следовательно, теоретически относилась  к
тому же самому психоневрологическому диспансеру. Так что  следовало  все
проверить...
   Третью, последнюю, бутылку коньяку доставать из пакета не пришлось.
   Охранник во второй раз вызвал знакомую санитарку без взятки - видимо,
надеялся, что теперь я  стану  посещать  сие  заведение  регулярно.  Она
"приплыла" злая, как золотая  рыбка  в  финале  сказки,  и  недружелюбно
осведомилась:
   - Чего еще надо?
   Я поспешно протянула ей пакет с икрой и конфетами,  подтверждая  свою
платежеспособность:
   - Не могли бы вы узнать насчет Терентьевой  Ольги?  Она  должна  была
лечиться здесь три года назад или чуть раньше.
   Санитарка взъярилась:
   - Это надо же, сколько у тебя психов знакомых! Может, ты сразу список
составишь, а то чего мне туда-сюда, как дуре, бегать?
   Однако все-таки встала, уперев  руки  в  могучие  колени,  ничуть  не
стесняясь, одернула смятый халат пониже спины и неспешно  поковыляла  по
пустынной  аллее,  унося  с   собой   пакет   с   продуктовым   набором,
предназначенным специально для приятного времяпрепровождения.
   Отсутствовала она довольно долго, а возвратилась уже без  пакета,  но
зато с сухонькой старушонкой, зябко прячущей руки в карманах и по-птичьи
поводящей худой, дряблой шеей. На голове у  бабуси  тоже  была  повязана
белая медицинская косынка с черным, расплывчатым штампиком на уголке.
   - Вот! - Санитарка скосила на  старушонку  выпуклые  карие  глаза.  -
Свидетеля тебе привела. Допрашивай!
   - Спрашивайте, спрашивайте! - Бабуся доброжелательно осклабилась.
   - Да я, собственно, хотела узнать по поводу Терентьевой Ольги...
   Лечилась у вас такая?
   - А как же не лечилась? Я очень  хорошо  Олюшку  помню:  дай  Бог  ей
никогда к нам больше не попадать.
   Сердце мое заколотилось с сумасшедшей,  пугающей  скоростью.  Желудок
снова сжало таким резким спазмом, что глаза чуть не выскочили из орбит.
   - Помните?! А что-нибудь рассказать о ней можете?
   - Могу. Отчего же не могу?  Лечилась  она  здесь,  по-моему,  полтора
месяца.
   После аборта. Неудачно ей все сделали, чуть ли не все женские  органы
покромсали... Ну так шутка ли - почти четыре месяца!
   - А почему она вдруг решила делать аборт, вы не знаете? -  Голос  мой
задрожал и сделался хриплым, как у больной, ослабевшей вороны.
   - Так кобель этот ее и заставил!  От  энтого  у  нее  с  головой  все
несчастье и произошло... Она-то хотела ребеночка оставить, поэтому и  не
говорила ему ничего долго, чтоб уж поздно было. А этот гад чего-то ей  в
еду подмешал. Или просто соврал, что  подмешал?  Не  помню...  В  общем,
сказал: "Иди делай аборт, иначе урода родишь". А что ей оставалось?  Она
пошла и сделала...
   Бабушка закончила, чинно сложила руки на коленях и сглотнула,  отчего
шея ее сморщилась, как у старой ящерки. Она явно ждала. А у меня уже  не
было ничего: ни коньяку, ни икры, ни даже конфет.  Пришлось,  сгорая  от
стыда, залезть в карман и вытащить оттуда свернутую вчетверо пятидесятку
- последний мой сколько-нибудь значительный капитал  -  практически  НЗ.
Однако старушонка приняла деньги с печальным достоинством. Взяла  купюру
дрожащими пальцами, бережно расправила и опустила в карман. А прежде чем
подняться с лавочки, проговорила:
   - Вы Олюшке-то привет от Марии Николавны передайте. Она вспомнит...
   Пусть не болеет, здоровья ей...
   На том и попрощались... Я перешла через дорогу,  купила  в  ближайшем
киоске пачку "Честерфилда" и, наплевав на дико ноющий желудок,  выкурила
целых три сигареты - одну за другой.
   Вот теперь все действительно складывалось. Складывалось в жуткую,  но
вполне реалистичную картину. У нее был более чем  веский  мотив.  У  нее
была возможность это сделать. Все  указывало  на  то,  что  это  сделала
именно она, но у меня не было никаких доказательств...
   К театру я подъехала приблизительно в половине двенадцатого. Утренняя
субботняя репетиция должна была быть в разгаре. Из-за  прикрытых  дверей
зала доносились звуки музыки, в  щель  жутко  тянуло  пылью  и  табаком.
Завидев меня в проходе между креслами, Костик Черепанов ринулся со сцены
со скоростью небольшой  морской  торпеды.  Я  даже  испугалась,  что  он
сломает себе ноги или шею, а то еще,  чего  доброго,  стукнется  головой
так, что глаза сбегутся к носу окончательно и бесповоротно.
   - Евгения Игоревна! Евгения Игоревна! - завопил он, радостно  потирая
ладони. - Вот вы и появились!.. "Гамлета" будем доделывать? Нет?
   - Нет, Костя. Вы уж извините  меня,  пожалуйста,  но  стажировка  моя
закончилась, так что.., - Да ну ее - стажировку!  Вы  еще  просто  наших
новостей не знаете!  Вадим  Петрович  телеграмму  из  Улан-Удэ  прислал:
просит уволить его по собственному желанию и  выслать  документы.  Новый
режиссер пока только  сказочку  детскую  доделывает.  Вы  представляете,
какой это для вас шанс?! Режиссеру мы быстро рот заткнем, скажем, что вы
"Гамлета" с нами уже целый  месяц  работали.  Евгения  Игоревна,  а?  Ну
давайте попробуем! Задумка-то какая хорошая была!
   Я еще раз извинилась и отстранила его рукой. В первом  ряду,  опустив
голову и  с  преувеличенным  вниманием  изучая  маникюр  на  собственных
ногтях, сидела Каюмова. Она просто не могла не заметить моего прихода.
   - Привет. - Я прошла по проходу  и  села  рядом,  но  не  в  соседнее
кресло, а через одно.
   - Привет. - Наталья по-прежнему избегала смотреть мне в глаза.
   - У меня к тебе один вопрос: в тот день именно ты настояла,  чтобы  с
Бирюковым поговорили незамедлительно. Почему ты это сделала? Какая  тебе
была разница: сегодня, завтра? Ты не боялась Бородина разозлить и вообще
безо всякого финансирования остаться?
   - Не знаю. Сделала и сделала! Просто сделала, и все. А-а, нет! Ольга,
бухгалтерша бородинская, сказала, что с него с  живого  слезать  нельзя:
надо требовать, чтобы все, что пообещал, подписал и приказом  оформил  в
тот же день, - иначе забудет, начнет откладывать. Да и на прием  к  нему
просто так не запишешься. В общем, все - пиши пропало!
   - Ясно. - Я кивнула и поднялась.
   - И все? Ты за этим, что ли, приходила?
   - А зачем еще? - Мне по-прежнему было неприятно и больно  смотреть  в
ее серые, опушенные белесыми ресницами глаза.
   - Женя, ну ты пойми: мы люди подневольные, лично  я  к  тебе  никакой
антипатии не питала. Ты мне даже нравилась. Водку ты пьешь классно!
   - За