объект" действительно на протяжении всей игры давал мне подсказки...
   - Н-да... С версией про вашего приятеля вы, конечно, выкинули  номер!
- заметил Бородин, когда Ольга положила трубку. - Но это  уже  тема  для
отдельного разговора, скорее на  морально-этические  темы.  Может  быть,
побеседуем наедине?
   Разговор наедине? Я заметно насторожилась.  Он,  конечно,  корчил  из
себя интеллектуала, но вполне мог задумать  банальный  и  пошлый  финал.
Однако, как ни странно, напряглась и Каюмова. -  Олег  Иванович,  -  она
даже встала, как школьница перед учителем, - а как насчет нашего с  вами
разговора? Ну  о  финансировании  постановки  чеховского  цикла.  Вы  же
обещали?
   - Ах да! - Он кивнул. - Я обо всем помню, но  сегодня  нет  Бирюкова,
так что разговаривать бессмысленно. Давайте вы с ним вместе  подъезжайте
ко мне как-нибудь на неделе, и мы обо всем побеседуем. Договорились?
   - А не лучше ли сегодня?
   - Но ведь Вадим Петрович ваш не явился?
   - Может быть, тогда съездить за ним? -  Каюмова  даже  позеленела  от
осознания собственной наглости. - Дело в том, что я ему звонила: телефон
все время занят. Он, наверное, просто забыл...
   - Или просто запил!  -  Бородин  с  легкой  досадой  сорвал  с  ручки
колпачок, но телефон к себе все-таки подтянул и нажал кнопку  внутренней
связи. - Максим, - проговорил он в  трубку,  -  отправь  кого-нибудь  из
ребят на Устиньевскую, адрес у секретаря возьмешь. Пусть привезут одного
чудика... Да, Бирюков Вадим Петрович... Все, давайте в темпе.
   Наталья  опустилась  обратно  в  кресло,  перепуганная,   как   мышь,
спросонья рыкнувшая на кота. А Олег Иванович отложил ручку в  сторону  и
взглянул на меня почти ласково:
   - Раз так складываются обстоятельства, побеседуем прилюдно,  если  вы
не против, конечно.
   Знал бы он только, насколько я не против! Пусть .говорит  что  хочет,
пусть иронизирует сколько ему угодно, лишь бы не  оставаться  наедине  с
этой тушей, облаченной в дорогой костюм  и  пылающей  жаждой  изысканной
мести!
   Впрочем, возможно, я была к нему несправедлива.. Далее Олег  Иванович
повел себя вполне по-светски: связался с секретаршей, попросил для  всех
кофе, позволил желающим закурить. Его  любезным  предложением,  понятно,
никто не воспользовался. Тогда он сам достал  из  пачки  сигарету  и  со
вкусом задымил, стряхивая пепел короткими, сильными щелчками.
   Уже первая его фраза стала многообещающей.
   - А побеседовать с вами, Евгения Игоревна,  я  хотел  вот  о  чем.  -
Бородин прищурил левый глаз, как охотник, готовящийся  выстрелить.  -  В
каком случае человек имеет право брать на себя функции  Бога  и  решать,
кого карать, а кого миловать? И какими качествами он  для  этого  должен
обладать?
   Видимо, подразумевалось, что он, Олег Петрович Бородин, как раз всеми
нужными свойствами обладает и может хоть сейчас записываться  в  штатные
карающие ангелы. И все это, естественно, в отличие от меня!
   Я угадала.
   - Вот взять хотя бы вас! Оставим даже то, что вы излишне самонадеянны
и не очень сообразительны. В самом деле  оставим!..  Но  есть  некоторые
морально-нравственные  аспекты,  которые  обойти   нельзя...   Кому   вы
пакостили?
   Людям, абсолютно  незнакомым  и  не  сделавшим  вам  ничего  плохого!
Выслушивали только одну сторону  и  резво  бросались  зарабатывать  свои
денежки! И не надо  мне  рассказывать,  что  вы  искренне  верили  вашим
заказчицам! Ради Бога, не надо!.. Вы никому не верите, кроме самой себя.
Не знаю, какие уж у вас были отношения с господином Пашковым, но вот так
запросто  начать  подозревать  близкого  человека  черт-те  в  чем?!  На
основании каких-то там жалких цитаток! Я думаю, ему крупно повезло,  что
он с вами расстался. Душевно рад за этого молодого человека!
   А ведь он был прав! До обидного прав. Слишком  быстро  и  без  особых
мучений я смирилась с мыслью о том, что Сергей -  убийца.  Конечно,  все
складывалось очень логично. Конечно, я была напугана. Да и обида за  это
"звездное" приключение все еще  ныла  в  моем  сердце.  Но  ведь  я  его
когда-то любила! Или мне казалось, что любила? И как я после всего этого
смогу  посмотреть  ему  в  глаза?  Если,  конечно,  такой   случай   еще
представится.
   Бородин же продолжал рассуждать:
   - Скажете, что я поступил точно так же, как вы?  Нет!  Я  всего  лишь
отомстил! Причем сделал это красиво. Гораздо красивее, чем вы!  Шекспир,
знаете ли. Никакой пошлости, никакой вульгарности. Вы понимаете,  о  чем
я?
   Если бы я не чувствовала его обидной правоты,. если  бы  до  сих  пор
была уверена в том, что занималась безукоризненным с нравственной  точки
зрения бизнесом, то непременно отозвалась бы с готовностью и громко, как
на пионерской линейке: "Конечно понимаю! О хрюшке Даше,  с  которой  вас
застали в спальне, и о том, как вытянулись  при  этом  физиономии  ваших
коллег".
   Но Олег Иванович знал, что возразить мне нечего, поэтому  держался  с
великолепным спокойствием  и  уверенностью.  Каким  бы  он  ни  выглядел
противным, гадким, дешевым и кичащимся собственной  оригинальностью,  но
отчасти он был прав!
   - Я бы мог запросто размазать вас по стенке, не особенно  утруждаясь!
Вы бы приползли ко мне на коленях уже на следующий день,  но...  Немного
мудрости и терпения - и вы сделали это сами, добровольно! Вас не то  что
не пришлось тащить за шкирку - я сильно опасался, как бы вы  не  рванули
ко мне на поклон впереди присланного за вами джипа!
   И  снова  он  был  прав.  Но,  Господи,  как  не  хотелось   в   этом
признаваться!
   - А если бы я не позвонила? Перебудила бы соседей, попросила  вызвать
милицию, повесилась бы, в конце концов, от страха?
   - Ну, вызвали бы вы милицию и что бы сказали? Кто-то стучится  у  вас
под дверью и свистит на кухне? Кстати, это  была  простейшая  пищалка  с
часовым механизмом! Ольга подложила ее в вентиляцию, пока вы носились по
Москве,  Да  на  вас  бы  посмотрели   как   на   чокнутую!   А   насчет
повеситься...Такие, как вы, не  вешаются.  Поверьте,  вы  бы  позвонили,
Женя! Не утром, так днем. Не днем, так вечером. Я сделал бы  так,  чтобы
вы позвонили...
   И словно иллюстрацией к его словам раздался резкий телефонный звонок.
   Бородин снял трубку, пару раз коротко бросил  "да",  потом  лицо  его
побагровело, а маленькие глазки заблестели нехорошим огнем.  Выматерился
он глухо, но вполне конкретно, трубку  на  рычаги  швырнул  так,  что  я
всерьез испугалась за целостность роскошного аппарата.  Каюмова,  видимо
уже пожалевшая о том, что так не  вовремя  заикнулась  о  финансировании
какого-то  там  проекта,  вся  подобралась,  приготовившись  по  команде
"брысь!" сорваться с места. Леха только стрельнул в мою сторону круглыми
глазами.
   Ольга взглянула на Олега Ивановича заботливо и встревоженно.
   -  Та-ак...  -  врастяжку  проговорил  он  и  опустил  на  стол  свой
внушительный кулак. Не ударил - просто опустил, но этого было более  чем
достаточно. - Та-ак... Сидеть всем на местах...
   Немного подумал, снова переключился на внутреннюю  связь  и  приказал
невидимому собеседнику:
   - Макс, езжай сам  на  Устинье  векую,  проследи,  чтобы  все  убрали
аккуратно. Ну и разберешься - в общем, сам знаешь...  Дальше,  организуй
заверенную телеграмму откуда-нибудь с Урала или  из  Сибири  с  просьбой
уволить по собственному желанию. Да! Естественно, от его  имени,  не  от
моего же! С милицией к хренам собачьим засветились и с  уродом  этим  из
морга... Все, давай!
   Потом медленно обвел взглядом кабинет, остановившись на  каждом  лице
по очереди. Не знаю, кому как, а мне стало  жутковато.  Теперь  это  был
нормальный  Олег  Иванович  Бородин,  "условно-досрочно   освободившийся
пахан", без признаков излишней интеллигентности или хотя бы вальяжности.
   - Так, суки, -  сказал  он  в  точном  соответствии  со  своим  новым
образом, - там в незапертой квартире валяется мертвый  Бирюков.  Кстати,
зарезанный ножом. И подох он не час и не два назад.  Причем  кто-то  его
ударил, а кто-то еще пытался остановить кровь. Сейчас вы  мне  живенько,
во всех подробностях расскажете, кто из вас его видел последним и о  чем
он в этот последний раз говорил. А потом быстренько расползетесь отсюда,
и не дай Бог кому-нибудь из вас хоть вслух, хоть про себя  вспомнить  об
этой истории! Все меня поняли? Вот так-то!

Часть третья

"УБИЙСТВО ГОНЗАГО"

   Я ненавидела театр. Ненавидела Шекспира. Ненавидела кошмарных клоунов
в витрине "Макдоналдса" и всех  без  разбору  клоунов,  кривляющихся  на
сцене.
   Ненавидела свой  собственный  диплом.  Себя  в  качестве  бесплатного
приложения к этому диплому. Естественно, Пашкова -  за  то,  что  теперь
действительно была перед ним виновата. И Леру Игонину - за то,  что  она
такая умная и к ней  за  интервью  ломятся  журналисты  со  всех  концов
страны.
   Но больше всего сейчас я  ненавидела  звук  Лехиных  шагов  -  этакое
торопливое полуподпрыгивание-полушарканье  и  его  гайморитное  сопение.
Неужели нельзя хотя бы достать платок и хорошенько высморкать нос?!
   У перекрестка мое терпение лопнуло.  Я  остановилась  и  стремительно
обернулась. Леха тут же отскочил  в  сторону,  как  бобик,  преследующий
авоську с колбасой и пойманный с поличным. Круглые глаза  его  забегали,
на физиономии проступило какое-то испуганно-пакостливое выражение.
   - Чего тебе надо? - осведомилась я недружелюбно, но,  самое  главное,
уже не в первый раз. - Скажи мне, ради Бога, чего тебе  надо?!  А  то  у
меня  создается   ощущение,   что   в   вашей   хваленой   Москве   одна
асфальтированная улица на весь город и тебе просто некуда свернуть!
   - Не, ну при чем тут Москва-то? -  пробубнил  он,  раздираемый  двумя
противоречивыми желаниями: заступиться за честь родного города и хотя бы
в чем-то согласиться со мной, чтобы иметь возможность и дальше  тащиться
следом, доводя меня своим присутствием до белого каления.
   - Москва ни при чем, да? Есть еще, слава Богу, улицы? Ну тогда  давай
определимся: тебе после перекрестка куда?
   - А тебе?
   Вид у Лехи при этом был совершенно невинный, взгляд  наивный,  как  у
годовалого малыша. И если бы у  него  имелся  хвост,  он  бы,  наверное,
немедленно  завилял  им,  демонстрируя  крайнюю  (клиническую)   степень
искреннего расположения.
   - Слушай, ты! - Я уже  начала  злиться  всерьез.  -  Ты  свою  работу
выполнил, я курс воспитательной психотерапии приняла.  Все  было  просто
блестяще, роскошно и неподражаемо! Ты - великий актер, я - самонадеянная
идиотка... Что еще?
   - Ну почему сразу "идиотка"?
   - Нет, не сразу! Вы совместными  усилиями  сделали  из  меня  идиотку
постепенно,   чтобы   я   острее   почувствовала   глубину   собственной
дегенерации. Все, почувствовала. Спасибо  вам  большое.  А  теперь  вали
отсюда!
   Лexa снова переступил с ноги  на  ногу  и  неловко  повел  шеей,  как
средней худобы цирковой медведь. Молодая женщина  с  коляской  аккуратно
обогнула его справа и  взглянула  на  нас  обоих  с  мудрой,  понимающей
улыбкой: дескать, бранитесь, милые,  бранитесь,  вот  пойдут  пеленки  и
ползунки - не до того будет!
   Я подождала, пока она прокатится  мимо,  и  повернулась,  чтобы  идти
дальше.
   Но тут, как назло, на светофоре зажегся красный свет.
   - Жень, - Леха снова шумно шмыгнул носом, - но я-то никого из тебя не
делал! Я же не  знал,  что  ты  -  это  ты!  Просто  согласился  сделать
нормальную работу за нормальные деньги...
   - Ах, "я не знал, что ты - это ты"! Прямо как в  "Служебном  романе":
"Но я же не знал, что полюблю вас!"
   - Нет, я же не в этом смысле. - Он немедленно еще больше  смутился  и
общим тоном физиономии стал сильно напоминать светящуюся в данный момент
стекляшку. - Не в смысле, что полюблю... Просто неудобно как-то...
   - Неудобно штаны через голову надевать! -  совершенно  в  духе  Олега
Ивановича Бородина парировала я. - И спать на потолке, потому что одеяло
сваливается. А тут чего неудобного?  Все  совершенно  нормально:  работа
есть работа. Сделал, и вали!
   - Ну, Жень, ты меня тоже пойми... Сначала,  когда  просто  обсуждали,
все казалось нормально, потом тебя увидел и мне как-то не по себе стало.
Смотрю: нормальная  девчонка,  перепуганная  вся  -  жалко.  Я  хотел...
Честно, хотел из игры выйти, но было уже  поздно.  Слово  нарушать  ведь
тоже как-то не хорошо... Да и потом, обещали же, что с тобой  ничего  не
случится: разве что перетрусишь немножко, как будто "жутик" посмотришь.
   -  "Жутик"?!  -  Перед  моими  глазами,  как  в   убыстренном   кино,
промелькнуло все, чего я насмотрелась за  эти  дни.  Последним  возникло
лицо Вадима Петровича - теперь уже на самом деле мертвого. -  Чтоб  тебе
такими "жутиками" бесплатно до конца своих дней наслаждаться!
   - Ладно, пусть! - обреченно кивнул Леха.  -  Пусть  мне  их  даже  за
столом во время еды показывают. Только давай поговорим, а?
   На светофоре снова загорелся зеленый. Я молча рванула  через  дорогу,
мой навязчивый кавалер - следом, забегая то справа, то слева, как кошка,
конвоирующая хозяина до миски.
   - Ну послушай меня, а?
   - Я сегодня, только и делаю, что кого-нибудь  слушаю!  Сначала  Олега
Ивановича вашего любимого, теперь тебя... Словесное недержание у  вас  у
всех, что ли? Или это такая новая китайская пытка - заговорить  человека
до смерти?
   - Женя. - Леха неожиданно взял меня за  плечи,  развернул  к  себе  и
сделался совсем серьезным. - Я ничего от тебя не хочу, кроме одного:  не
держи на меня зла! Я ведь тогда после кафе... Ну, помнишь, когда ты  мне
вдруг сказала, что Бирюкова убили, хотя и рисковала сильно: вдруг бы я в
милицию пошел? В общем,  я  ужасно  хотел  тебе  тогда  все  рассказать.
Намекнуть хотя бы.
   Цитату, что ли, ту же повторить про игру?..  И  сказал  бы,  если  бы
Наталья не вылезла. Она как почувствовала что-то, кинулась нас в стороны
растаскивать!
   Да, действительно, был этот его странный взгляд и перекатывающиеся на
щеках желваки. Мне  еще  тогда  показалось,  что  он  хочет  мне  что-то
сообщить!
   Однако теперь это уже не меняло дела.  Хотел  предупредить  -  но  не
предупредил!
   "Почти" не считается. Я  не  хотела  его  видеть,  я  просто  мечтала
остаться  одна  и  вдоволь,  в  этом  самом  одиночестве  нареветься.  А
заплакать было от чего: от стыда, от  обиды,  от  унижения  -  от  всего
сразу!
   Видимо, взгляд мой сказал красноречивее всяких слов. Леха  оставил  в
покое мои плечи, сделал шаг в сторону и угрюмо поинтересовался:
   - А делать-то что теперь собираешься?
   - Вешаться! - пообещала я уверенно. - Чего я  в  последнее  время  не
видела?  Только  повешенных,  наверное.  Утопленники   были,   казненные
посредством отрубания голов были, зарезанные были...
   - И есть, -  довольно  мрачно  подхватил  мой  спутник,  но  тут  же,
неожиданно повеселев, добавил:
   - Вот влип Олег Иванович, да? - Видимо,  новый  поворот  в  разговоре
показался  ему  перспективным.   Ну   как   же:   унизить   Бородина   и
гуманистически намекнуть, что не одна я оказалась в  дураках.  -  Кто-то
здорово ему подсиропил.  Знал  бы  он,  что  придется  за  кем-то  трупы
убирать, десять раз бы подумал, прежде чем всю эту игру затевать!
   Я промолчала и ускорила шаг.  До  метро  оставалось  совсем  немного,
потом до "Кузьминок" каких-то три-четыре станции. В душе моей  теплилась
надежда, что в Люберцы Леха все-таки не потащится.
   На него, к моему великому ужасу, напало красноречие.
   - Нет, влип совершенно конкретно! И ментам,  которые  вас  на  дороге
караулили, он Бирюкова  показал  еще  живого:  дескать,  вот,  завтра  в
"трупном" виде поедет. И кольцо точно такое в морг  передали,  чтобы  на
бомжовскую руку надеть... В общем, кранты!  Нет,  его  ребята,  конечно,
уберут так, что следов не останется. И телеграмму  отправят,  как  будто
режиссер уже слинял, а потом заочно попросил его с  работы  уволить.  Но
все равно... Знаешь, получается, будто Бирюков за тебя отомстил, С  него
все началось, на нем все и закончилось...
   - Вот только не надо символов и параллелей! - страстно взмолилась  я,
наметив впереди магазин женского белья и уповая на  то,  что  Леха  туда
зайти постесняется. - Я устала от заумных загадок и просто хочу спать!
   - А мороженое хочешь?
   Вопрос, честно говоря, поставил меня в тупик. И даже не сам вопрос, а
вся глубина его чистосердечной, искренней наглости!.
   - Ты что, издеваешься?
   - Нет. - Леха мотнул круглой головой. - Просто киоск  вон  по  правой
стороне, ну я и подумал: вдруг будешь мороженое?
   Он, наверное, мог  бы  стать  мне  неплохим  товарищем,  если  бы  не
участвовал во всей этой гнусной воспитательной операции. Впрочем,  какое
я имела право называть идею Бородина гнусной? Она, конечно, была  ничуть
не лучше "карательных акций" из моего репертуара, но  и  не  подлее.  От
сознания собственной порочности и низости  мне  стало  совсем  плохо.  А
когда я  задумалась  о  том,  что  представляют  собой  эти  качества  в
сочетании с патологической тупостью, и вовсе захотелось  исполнить  свое
обещание и повеситься!
   - Значит, отменяется мороженое,  -  констатировал  за  меня  Леха  и,
развивая гастрономическую тему, продолжил:
   - Представляю, как Бирюков выглядел, если говорят, что он там уже дня
три пролежал! Как только соседи запах не учуяли?
   Вот ведь не повезло мужику. Сейчас концов, конечно, уже не найдешь...
   - Ну почему же? Если ваш глубокоуважаемый Олег Иванович такой  умный?
Да еще и ребятки столь резвые в его распоряжении?  Пусть  проявит  ум  и
сообразительность, которые у меня так катастрофически отсутствуют!
   Проанализирует, отгадает, где и на что ему намекал убийца...
   - Без толку, по-моему.  Из  наших,  получается,  вы  его  с  Наташкой
последние видели, когда в ванной укладывали...
   - Я - не из ваших!
   - Ладно, пусть не из наших... Больше никто с ним не созванивался и не
встречался. Единственный шанс, наверное, найти  того  человека,  который
салфеткой этой кровь ему остановить пытался. Он, ясно дело, в  штаны  со
страху наложил и удрал, когда понял, что Бирюков все  равно  помрет,  но
ведь...
   - Да что "но ведь"! - Я остановилась перед самой  дверью  магазина  и
гневно сдула с носа упавшую прядь.  -  Все  своего  Бородина  цитируешь?
Нашел тоже мозговой центр нации! Надо же, вывод он  сделал,  что  первую
помощь оказывали! И вы все, как попугаи, заповторяли!  А  в  голову  вам
такой простой вариант не приходил, что Вадим Петрович умер  не  сразу  и
мог сам подойти к шкафу, выдвинуть ящик с этими чертовыми  салфетками  и
попытаться остановить кровь? Никак не возможно такое предположить, да?
   Я ощутила себя если и не победителем, то по крайней мере диверсантом,
учинившим под занавес гнусную и  обидную  выходку.  Леха  же  неожиданно
смутился и даже погрустнел.
   - Жень, - проговорил он, когда в голове моей уже звучал торжественный
туш, - наверное, это все-таки будет не правильно... Бородин ведь сказал,
что лежал Вадим Петрович возле музыкального центра. Логичнее было бы при
твоем раскладе, если бы он упал прямо возле шкафа или по пути к телефону
или дивану.
   Чего ему возле центра делать-то?
   "Музычку похоронную слушать!"  -  ехидно  проверещал  мой  внутренний
голос.
   Леха  же  иронию,  как  способ  общения  со  мной,  отринул  давно  и
решительно и теперь пытался подобрать мягкие и утешительные слова:
   - Нет, на самом деле, я тоже сначала, как  и  ты,  подумал,  а  потом
проанализировал... Да и Бородин наверняка не сам догадался.  Это  ребята
его из службы охраны пробежались там, все проверили и  ему  уже  готовую
версию доложили...
   - Перестань меня утешать! - истерично взвизгнула я. - Что ты со  мной
разговариваешь, как доктор с психом? Да, я  в  очередной  раз  выставила
себя идиоткой! И не надо делать вид, будто ты так не считаешь... Только,
если хочешь знать, женщине вовсе не обязательно быть Шерлоком Холмсом!