лго
возиться? Он же открывается элементарно за две секунды! - Это ключом  за
две секунды, а подручными инструментами...
   - Чего-чего?! - Крайняя степень изумления  заставила  меня  судорожно
схватиться  за  перила,  чтобы  не  упасть.  -  Какими  еще  "подручными
инструментами"?
   Ты же сказал, что ключи нашел?
   - Я сказал "более или менее"... В том смысле, что  это  -  не  совсем
ключи, но дверь ими открыть можно. - С этими  словами  Леха  вытащил  из
кармана связку каких-то тускло поблескивающих палочек с  закорючками  на
концах. - Да ты не волнуйся, все нормально!
   Я не волновалась, а пыталась стойко перенести  известие  о  том,  что
судьба послала мне в  напарники  квартирного  взломщика  с  дипломом  об
актерском образовании. Вообще относительно меня рок постоянно оказывался
не просто злым, а суперзлым. Сначала Пашков с "авантюрно-мошенническими"
мозгами, теперь  вот  Леха  с  банальными  отмычками  в  кармане  вполне
приличного драпового пальто.
   Налицо,  как  говорится,  не  только  система,  но  и  моя  очевидная
деградация...
   Впрочем, для философских  размышлений  о  прискорбной  судьбе  вполне
можно было выбрать другое время и место. Поэтому я  только  вздохнула  и
обреченно проговорила:
   - Жди пока на площадке внизу. Я  пошла  стучаться  в  дверь  с  самым
большим и подозрительным глазком...
   Дверь  с  самым  большим  глазком  открыла   молодая   женщина   вида
чрезвычайно перепуганного и заполошного. Халатик на ее груди намокал  от
прибывающего молока, где-то в комнате жалобно мяукал  младенец.  На  мои
предельно  кратко  и  четко  сформулированные  вопросы,   она   отвечала
растерянно:
   - А?.. Что?.. Какой Вадим Петрович?
   Когда же я спросила, часто ли в шестьдесят седьмую  квартиру  заходят
посторонние, и она, прежде чем ответить, украдкой глянула на номер своей
двери, мне стало абсолютно ясно, что ловить тут нечего.
   В шестьдесят восьмой никого не оказалось дома.
   Зато в шестьдесят шестой дверь открыла милая толстенькая  старушка  в
вязаной кофте и домашних тапочках. Еще прежде, чем оценить  всю  степень
опасности, я успела ляпнуть традиционное:
   - Здравствуйте, я из бухгалтерии РЭУ, - и только потом осеклась.
   Старушка выглядела просто очаровательно. Ее прямые  седенькие  волосы
были  собраны  на  затылке  в  аккуратный  "кукиш",   розовое   лицо   с
носиком-картошкой и круглыми  старческими  щечками  излучало  радушие  и
доброту. В руках она держала вязанье - то ли носок, то ли рукавичку -  и
беспрестанно шевелила блестящими спицами. Просто не бабушка - а  ожившая
иллюстрация к какой-нибудь  "Репке"  или  "Курочке  Рябе"!  Однако  опыт
показывал, что именно такие чудо-бабушки чаще всего бывают  зловредными,
как старина Мюллер из "Семнадцати мгновений весны", и ошибок  точно  так
же не прощают.
   - Я из бухгалтерии РЭУ, - слабым  голосом  повторила  я,  лихорадочно
соображая, как буду выкручиваться, если меня расконтрят. Однако  бабушка
для начала  проявила  миролюбие:  не  стала  требовать  ни  паспорт,  ни
удостоверение, а только радостно закивала:
   - Проходите, проходите!
   Прихожая  изрядно   напоминала   павильон   для   съемок   фильма   о
народно-декоративном творчестве: какие-то  плетеные  коврики,  кашпо  из
лозы,  расписные  досочки  на  стенах.  На  спинке  старенького  кресла,
стоящего рядом с телефоном, был  накинут  гигантский  розовый  палантин,
связанный крючком.
   - Меня зовут Елизавета Павловна, - представилась старушка. - А вас?
   - Вологдина Алена Ивановна - предусмотрительно и почти  автоматически
соврала я. - У меня к вам, Елизавета Павловна, один вопрос. Дело в  том,
что от вашего соседа из  шестьдесят  седьмой  квартиры  давным-давно  не
поступает проплата за жилплощадь. На телефонные звонки он  не  отвечает,
дома его застать невозможно. Не подскажете: может, он куда уехал?  Давно
вы его в последний раз видели?
   Старушка наморщила круглый розовый  лобик  и,  закатила  под  потолок
светлые глазки:
   - Давно?.. Да нет,  пожалуй,  недавно!  Недели  две  назад  или  чуть
меньше?..
   А что, много он задолжал?
   - Достаточно. Но дело даже не в этом...
   - А  вы  знаете,  -  Елизавета  Павловна  заговорщически  сощурилась,
отложила вязанье и неожиданно звонко щелкнула себя по горлу,  -  с  этим
делом-то ведь у него проблемы... Может,  горячка  белая  началась  и  он
просто забыл, что за квартиру платить надо?
   - Вот как?.. Неприятно, конечно... А вы не  знаете,  заходил  к  нему
кто-нибудь в последнее время? Ну, скажем, кто-то долго стучался, а Вадим
Петрович не открывал? Или наоборот - сразу открыл  и  снова  в  квартире
спрятался?
   - Даже не подскажу. - Бабушка снова взялась за вязанье и, высунув  от
усердия язык, подцепила тугую петлю. - Лично я никого не  видела.  Есть,
конечно,  женщины,  которые  целыми  днями  просиживают  возле   дверных
глазков, но я не из таких...
   Последнюю фразу она произнесла как-то слишком спокойно и даже ехидно.
   Похоже, Елизавета Павловна все-таки была Мюллером и,  возможно,  даже
понимала, что ни из какого я не из РЭУ. Однако это уже ничего не меняло.
Вежливо распрощавшись с  хозяйкой  и  чуть  не  запутавшись  в  дурацком
лоскутном коврике у порога, я вышла на  лестничную  клетку  и,  соблюдая
конспирацию, засеменила вниз по ступенькам. Хотя бабуся и уверяла, будто
глазком практически не пользуется, как-то слабо верилось, что она сейчас
не прильнула к двери  и  не  отслеживает  тщательно  и  пристрастно  мой
маршрут.
   Единственным радостным моментом за все утро оказалось  лишь  то,  что
"взломщик" Леха уже справился с замком. На площадке его, к  счастью,  не
было, и мне не  пришлось  фальшиво  удивляться,  якобы  узрев  знакомого
слесаря, явившегося чинить  трубы,  а  заодно  и  вскрывать  замки.  Для
верности я постояла на первом этаже минут пять или шесть и только  потом
поднялась обратно.  Дверь  в  квартиру  Бирюкова  открылась  от  легкого
нажатия ладони. Открылась бесшумно и как-то зловеще. На минуту мне стало
жутко. Вдруг явственно представился  труп,  лежавший  здесь  еще  вчера.
Заскорузлая от крови рубаха, тяжелый, сладковатый запах,  тянущийся  над
полом, распахнутые мертвые глаза. И еще эта салфетка.
   Окровавленная, скомканная салфетка возле страшной раны...
   Однако панически-упадническое настроение мгновенно  разрушил  деловой
Леха, зарисовавшийся в прихожей уже через  секунду  после  того,  как  я
переступила порог квартиры.
   - Заходи! - запросто пригласил он, как будто находился у себя дома. -
Я тут в комнате в компьютере копаюсь. - Ну и как? Накопал что-нибудь?
   - Полезного - ничего, а интересное вроде есть. Хочешь посмотреть?
   Я кивнула и вслед за ним прошла в  комнату,  отделенную  от  коридора
двустворчатыми сосновыми дверьми. Именно  здесь  прожил  свои  последние
мгновения  Вадим  Петрович  Бирюков  -  возможно,  талантливый,  но   не
состоявшийся режиссер и не особенно счастливый в личной  жизни  человек.
Музыкальный центр с двумя новенькими  колонками  стоял  у  самого  окна,
плюшевый диван - у противоположной стены, компьютер - в  углу,  рядом  с
тумбой для видеокассет.
   Естественно, не было и намека на то, что вчера здесь  лежало  мертвое
тело. Чистейший ковер с пушистым, нежным ворсом,  журнальный  столик  с.
небрежно, но не лихорадочно набросанными газетами. Ни  пятен  крови,  ни
неприятного запаха!
   Как будто поработала целая бригада победителей  конкурса  "Лучший  по
профессии" среди горничных.
   - Вот, смотри! - Леха  плюхнулся  на  вертящийся  стул  и  пробежался
пальцами по клавишам.  На  экран  монитора  выползли  строки,  набранные
крупным, жирным шрифтом. -  Вадим  Петрович  основательно  к  нашей,  то
есть... ну, в общем, к этой операции готовился!
   Я, прищурившись,  оперлась  локтями  о  спинку  стула  и  внимательно
всмотрелась в текст. Щека моя при этом нечаянно коснулась мочки Лехиного
уха.
   Он замер, как кот, которому чешут загривок. Пришлось  отстраниться  и
разглядывать строчки уже издалека.
   "Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! - высвечивалось на экране.  -  Но
важнее: "Ну что же, Гамлет,  где  Полоний?  За  ужином"...  -  и  дальше
ремаркой синего цвета: "На похоронах... Ха-ха-ха!"
   Похоже, Вадим Петрович мрачно иронизировал сам над собой и  над  тем,
как будет расценено его "исчезновение" в театре.
   Снова правки синим курсивом. Несколько цитат "под  вопросом".  В  том
числе  про  "блаженного  духа  или  окаянного  демона",  про  актеров  -
"столичных трагиков" и  многозначительное  шекспировско-пастернаковское:
"Таким образом, моя догадка предупредит вашу болтливость..."
   - Видишь, ты была права, когда лезла в разные переводы и погрязала  в
текстах!  -  Леха  довольно  потер  ладонью  кончик  носа.   -   Бирюков
представлял себе этот спектакль более тщательно срежиссированным и более
изящным. Бородин, он кто такой? У него же вся месть - в туалет  запереть
и милицию вызвать! Один бы он в жизни до такого не  додумался.  Так  что
можешь  вообще  забыть  обо  всем,  что  он  тебе  наговорил.  Ты  бы  и
разобралась, и догадалась - просто времени не хватило!
   Интенсивная психотерапия,  призванная  убедить  меня  в  том,  что  я
все-таки не окончательный дебил, похоже, продолжалась.
   - А я и не думал даже, что Бирюков так тщательно над этим работал.
   Вообще, он не очень серьезным мужиком казался... "Трупом" -  то  хоть
был убедительным?
   - Перестань, - попросила я, покосившись  на  участок  ковра  рядом  с
музыкальным центром,  щедро  залитый  сейчас  не  кровью,  а  солнечными
лучами. - Перестань, не надо...
   Вообще, в свете последних событий усиленная работа  Вадима  Петровича
над  текстом  "Гамлета"  представлялась  чем-то  мистическим  и  странно
пророческим.
   Особенно это: "На похоронах... Ха-ха-ха!" и жутковатый  вопрос:  "Где
Полоний?"
   Леха  мое  настроение  уловил  мгновенно,  кивнул  с  энтузиазмом   и
пообещал:
   - Ладно, больше не буду!
   - Еще что-нибудь интересное в компьютере есть? - уже  почти  спокойно
спросила я, подходя к мебельной стенке и выдвигая один из ящиков.
   - Да нет... В папке "rabota". только наш "Гамлет", в  "arhiv"  -  еще
три пьесы Москвина. Наверное, ставить  собирался...  В  папке  "poes"  -
стихи - откровенно дерьмовенькие. В "slov" - всякая  "солянка  сборная":
текст выступления какого-то, еще стихи,  наброски  пьесы,  целая  пьеса,
судя по дате, две недели назад законченная... В общем, я бы  не  сказал,
что он активно  пользовался  компьютером.  Даже  "игрушки"  и  те  стоят
стандартные, да и дискет что-то не видно.
   - Но есть еще в чем полазить?
   - Есть... - Он не очень уверенно, но все же кивнул. - "Slov" я не  до
конца просмотрел.  Может,  там  что-нибудь  занятненькое  обнаружится...
Хотя, честно говоря, Жень, мне  слабо  верится,  что  перед  смертью  он
любезно занес в какой-нибудь файл фамилию, имя и отчество убийцы...
   - Не остри! - угрюмо попросила я и приступила к обследованию ящика.
   В ближайшие же десять минут мне пришлось с грустью убедиться  в  том,
что если записную книжку со специально выделенными адресами и телефонами
тебе не подсовывают нарочно, то найти ее чрезвычайно трудно.  Попадалось
что  угодно:  какие-то  старые  рецепты  и  скомканные  носовые  платки,
сломанные зажигалки и аудиокассеты.  Зловещая  пачка  бумажных  салфеток
лежала с самого краю. Но вид теперь она  имела  самый  что  ни  на  есть
обыкновенный. Еще в двух ящиках обнаружились старые грамоты  и  дипломы,
холостяцкий набор ниток-иголок и нераспакованный блок "Кэмела".  Джинсы,
рубашки и джемперы - в отделении для одежды.
   Семейство  пиджаков  было   представлено   единственным   темно-серым
уродцем.
   Похоже,  Вадим  Петрович  не   питал   болезненного   пристрастия   к
классическому  мужскому  костюму.  Дохлой  змейкой  на   дне   шифоньера
свернулся синий шарф.
   Преодолевая неловкость, я осмотрела карманы, но ничего  существенного
не обнаружила. Не порадовала ничем интересным и книжная полка.  Зато  на
антресолях, под серой норковой ушанкой  обнаружился  довольно  увесистый
фотоальбом.
   Леха приветствовал мою перспективную находку торжествующим "Bay!",  я
же смахнула с обложки едва заметный налет пыли  и  опустилась  вместе  с
трофеем на ковер.
   Чего здесь только не было: и  совсем  старые,  детские  фотографии  с
корявыми подписями "2 года 5 месяцев", "3 года 2 месяца", "5  лет,  день
рождения", и школьные  нечеткие  снимки  с  деревьями,  сливающимися  на
заднем  плане  в  сплошную,  пронизанную  солнцем  дымку.  И  фотографии
студенческих  лет,  и  очаровательные  женские  портретики   с   милыми,
скромными и, наоборот, призывными улыбками на накрашенных устах...
   Наконец галерея побед Вадима  Петровича  закончилась,  уступив  место
фотографиям  с  какого-то  спектакля,  за  ними  последовали  снимки   с
великолепного  банкета:  Бирюков  во  главе   стола,   щедро   улыбаясь,
провозглашает тост, Бирюков по-гусарски  пьет  из  округлой,  сверкающей
стопки. Снова спектакль - похоже, "Чайка". Вручение какой-то грамоты.  А
вот на следующем листе фотографий не было. Точнее, место для них имелось
- стандартная картонная страница с удобными  уголками,  причем  один  из
уголков надорван, а под другим даже застрял обрывок снимка. Дальше снова
фотографии, а здесь - пустота!
   И очень  похоже  было  на  то,  что  карточки  вытаскивали  второпях,
лихорадочно.
   Я постучала ногой по ножке Лехиного стула и молча  протянула  альбом.
Он только тихо присвистнул и подцепил надорванный уголок пальцами.
   - Думаешь, тот, кто убил Бирюкова, ликвидировал напоминание о себе?
   - Может быть... Или на этих снимках было что-то такое...
   На сердце стало тревожно и нехорошо. Снимки...  Фотографии...  Что-то
такое, на что я не обратила внимания.  Эти  постановочные  фотографии  в
Ольгином альбоме... Бирюков в вестибюле кафе на фоне мозаичного панно...
Бирюков в  полосатой  тенниске  на  базе  отдыха...  Бирюков,  вольготно
раскинувшийся на лавочке в вечернем  парке...  Что  же  меня  тогда  так
встревожило? Что или, может быть, кто?
   Нет,  теперь  уже  не  вспомнить!   Тем   более,   что   лиц,   фоном
промелькнувших на  тех  фотографиях,  было  достаточно  много:  какие-то
улыбающиеся мужчины,  женщины  в  легких  платьях,  юнцы  в  затемненных
очках...
   - А что, если тот, кто выдрал отсюда карточки, не хотел, чтобы всплыл
сам факт их с Вадимом Петровичем знакомства? - Леха наклонился вперед  и
подпер рукой подбородок. - Это все,  конечно,  очень  странно,  но  пока
ничего нам не дает...
   И в этот момент в дверь постучали. Сначала тихо и едва слышно.  Потом
настойчивее и под конец, когда Леха уже выглянул из комнаты  в  коридор,
так, будто в квартире находился  глухой,  реагирующий  исключительно  на
сотрясение мебели.
   - Леша, кто это? - трусливо прошептала я. - Что нам теперь делать?
   Прятаться?
   - Н-ну...  -  раздумчиво  протянул  он.  -  Я  думаю,  нужно  сначала
посмотреть в глазок, а потом уже  действовать  по  обстоятельствам.  Как
индеец, красться умеешь?
   Я не умела, о чем  и  оповестила  энергичным  мотанием  головы.  Леха
вздохнул, видимо сетуя на мою бесполезность, и на цыпочках, прижимаясь к
стене, медленно пошел к двери. И тут через замочную  скважину  в  гулкое
пространство коридора вполз громкий змеиный шепот:
   - Алена Ивановна, это я! Откройте, пожалуйста!  Я  же  знаю,  что  вы
здесь!
   Голос, вне всякого  сомнения,  принадлежал  милой  бабушке  Елизавете
Павловне.
   "Проклятый Мюллер!" - подумала я, обгоняя Леху и приникая к  дверному
глазку. И чуть не рухнула в обморок.  На  лестничной  площадке  рядом  с
мерзкой  старушенцией  стояли  еще  две  бабуси,   такие   же   приторно
положительные и наверняка столь же зловредные!  Одна  из  них  выглядела
скорее этакой пожилой дамой: светлая помада на губах, подведенные брови,
редеющие пряди покрашены в русый цвет и  заботливо  уложены.  Вторая,  с
пластмассовой гребенкой в седых волосах и во фланелевом халате в крупный
горох, почему-то наводила на мысли о Каюмовой на пенсии.
   - Алена Ивановна! - снова зашипела Мюллерйха, приникнув  к  двери.  -
Откройте! Я знаю, кто вы. Мы пришли, чтобы вам помочь!
   Леха недоуменно повел светлыми, кустистыми бровями. Я в ответ  только
пожала плечами. Настойчивые бабуси, похоже, не собирались уходить.
   - Может, откроем? - одними губами произнес он. - В принципе мы ничего
не теряем. В крайнем случае, больше никогда здесь не появимся.
   Возразить я просто не успела. Видимо,  Леха  придерживался  принципа,
что согласия женщины нужно спрашивать из чистой  формальности.  В  замке
повернулся ключ, щелкнул шпингалет. И все  три  бабушки  немым  кошмаром
возникли на пороге.
   Впрочем, Елизавета  Павловна  тут  же  нарушила  наметившуюся  паузу,
доверительно сообщив:
   - Алена Ивановна, не бойтесь! Мы никому ничего не скажем...  Взрослые
ведь люди - понимаем!
   - Да, Алена Ивановна, - оптимистично подхватил мой напарник-взломщик,
- не бойтесь. Они взрослые люди,  и  все  понимают.  Сейчас  вот  только
объяснят, что именно.
   Впятером мы прошли в комнату, бабушки чинно, как  курицы  на  насест,
уселись на диван, и Елизавета Павловна продолжила начатую речь:
   - Алена Ивановна, я не какая-нибудь  Дунька  с  Коптевского  рынка  и
сразу поняла, что вы - оттуда! - При этом она многозначительно  закатила
глаза под потолок, так что спектр толкований слова  "оттуда"  расширился
от Лубянки до небесной канцелярии. - И я не удивлена, что там... - снова
взгляд на люстру, - заинтересовались нашим соседом. Ничего объяснять  не
надо, мы все понимаем: интересы безопасности, тайна следствия...
   Леха, стоящий у окна со скрещенными  на  груди  руками,  выразительно
оттопырил нижнюю губу и пару раз моргнул веселыми круглыми глазками.
   - Сама я не могла сообщить вам  ничего  полезного.  Но  потом,  после
вашего ухода, подумала, позвонила приятельницам и вот...
   При словах "и вот" приятельницы  синхронно  кивнули,  видимо  выражая
полную готовность помочь следствию.
   - Анна Львовна, - еще  один  кивок  дамы  в  помаде  и  искусственных
кудрях, - и Татьяна Дмитриевна, - доброжелательная улыбка  той,  что  во
фланелевом халате, - кое-что вспомнили!
   На этом "увертюра"  закончилась.  Пора  было  как-то  реагировать.  Я
попыталась изобразить мужественного и проницательного "слугу закона". На
помощь снова пришел Леха:
   - Большое спасибо!
   Он отлепился от подоконника,  поправил  штору  и  прошелся  туда-сюда
перед старушками, как бы о чем-то напряженно размышляя.
   - Но вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, насколько это секретная и
не подлежащая разглашению акция?
   У меня в голове завертелось, что разглашению не подлежат  обычно  все
же сведения, но, естественно, вслух я ничего не сказала.
   - Ситуация  с  Вадимом  Петровичем  Бирюковым  очень  сложная.  Любая
информация сейчас может оказаться важной и полезной. Но больше всего нас
интересует, приходил ли  кто-нибудь  в  шестьдесят  седьмую  квартиру  в
последние дни, и если приходил - то кто и когда?
   Татьяна Дмитриевна нервно заерзала на диванчике - видимо, ей было что
сказать. Мюллериха, выполняющая функции  координатора,  прикрыла  глаза,
давая добро.
   - Да, приходил! - Голос у Татьяны  Дмитриевны  оказался  на  редкость
писклявым и противным. - Точно приходил! Я еще сразу подумала, что  дело
нечисто... Ну, нормальный человек с такими якшаться не  станет!  Бывает,
конечно, горе: вот у одной  моей  знакомой  сына  недавно  на  семь  лет
посадили, но вообще-то...
   - Стоп-стоп-стоп! - Я наконец тоже включилась в разговор и  поднялась
с компьютерного стула, расправив полы пальто.  -  Оставим  пока  сыновей
знакомых.
   Кто приходил? Что за человек? Почему нормальные люди не  стали  бы  с
ним якшаться?
   - Так бандит же! Пальто длинное, черное, шарф белый и телефон...  как
его?.. сотовый. В общем, натуральный ба