по-иному,
непрестанно изобретая, маневрируя, запутывая след, чтобы сбить с толку
контрразведку  противника,  тоже  весьма  сведущую  в   этом   сложном
искусстве.
     Все это,  разумеется,  прекрасно знал генерал Лыков. Но даже ему,
человеку опытному и искушенному во всех тонкостях своего ремесла, план
Аскера показался слишком рискованным и смелым.
     Аскер сказал:
     - Мне долго казалось,  что фашизм принят германским народом, стал
его идеологией.  Казалось,  это весьма прочно, его не вытравить из душ
немцев.  Но,  пожив  среди  них,  я  понял,  что  ошибался.  Здоровые,
жизнедеятельные  силы  народа  мощнее,  гораздо мощнее,  чем надеялись
фашисты.  Это довольно определенно ощущалось  еще  тогда,  год  назад.
Теперь же,  к середине сорок четвертого года,  режим Гитлера ослаб еще
больше.
     - За  это  нам  надо  благодарить  в первую очередь свою партию и
народ, свою армию!
     - Понимаю,  товарищ генерал,  все понимаю. Но сейчас я не касаюсь
причин, я беру следствия.
     Лыков заглянул в принесенные Аскером бумаги.
     - Значит, Ланге?
     - Да,  товарищ генерал.  Именно он,  а не Хоманн, хотя, вероятно,
подошел бы и тот.  Но Георг Хоманн - перебежчик.  Он и  перебежчик,  и
коммунист, и сам вызвался...
     Лыков понимающе кивнул.
     - А  Ланге  чист,  -  продолжал  Аскер.  - Как стеклышко чист.  Я
проверял его еще  более  тщательно.  Все  использовал,  все  привел  в
действие.  И  Хоманн,  и полтора десятка других немцев,  что служили в
третьем батальоне,  единодушны в его характеристике.  Вот показания. -
Он пододвинул генералу толстую папку.  - А ведь они и не подозревают о
том,  что Ланге у нас.  Более того, пущен слух, будто Ланге погиб. Так
что о нем говорят совершенно откровенно,  не стесняясь...  И еще. Это,
пожалуй, главное. Герберт Ланге обращается к вам с заявлением, товарищ
генерал. Он просит использовать его на любой работе, в любых условиях,
лишь бы  это  хоть  в  какой-нибудь  степени  способствовало  разгрому
гитлеровского режима в Германии. Да вот это заявление.
     Несколько минут генерал  читал  документ,  затем  отложил,  вынул
платок, протер стекла очков.
     - Сильно написано, - негромко сказал он.
     - Сильно,  - кивнул Аскер. - И заметьте: ни слова о том, чтобы "с
оружием в руках" или что-либо в этом роде.  Нет - тыл, работа, тяжелая
работа  в  любых условиях.  - Аскер улыбнулся,  взял заявление,  нашел
нужное место. - "Если советские власти сочтут необходимым послать меня
в страшную Сибирь,  где царит мрак и ледяная стужа,  то и туда поеду с
радостью. Куда угодно, только бы не сидеть сложа руки".
     - Мрак и ледяная стужа, - повторил Лыков, невольно улыбнувшись. -
Вот ведь как они о Сибири...
     Аскер продолжал:
     - Вчера у полковника Чистова я знакомился с наметками по заброске
меня в Остбург. Он ничем не мог порадовать.
     - Я знаю.
     - Предложил два варианта. В первом случае заброска производится в
район  Гамбурга,   а   уже   оттуда,   спустя   некоторое   время,   я
самостоятельно...
     - Это исключено.
     - И  второй  вариант  -  ждать.  Ждать,  пока  не  будут  созданы
необходимые условия для заброски непосредственно в Остбург.  А  это  -
несколько месяцев. Долго.
     - Долго,  - кивнул Лыков. - Столько ждать не можем. - Он помолчал
и  пояснил:  -  Наши  опасения  подтверждаются.  Есть  данные,  что  к
различным  архивам  фашистов  все  больший  интерес   проявляет   одна
иностранная  разведка.  Та  самая,  о  которой  я  вам как-то говорил.
Короче,  может случиться,  что у нас появится соперник.  Причем весьма
активный и напористый. Вы понимаете?
     - Да.
     Помолчали.
     - Товарищ генерал, - осторожно сказал Аскер, - мне ничем не может
помочь группа, действующая в Карлслусте?
     Лыков резко качнул головой.
     - Ни  в  коем  случае.  О них забудьте.  - Он поправился:  - Пока
забудьте. Не исключено, что придется действовать вместе. Но это после,
не сейчас. Они в таком положении... Словом, появление нового человека,
малейшая неточность - и провал неизбежен. Погубим и вас и их.
     - Тогда,  - Аскер помедлил, пододвинул к себе папку с материалами
допросов,  решительно поднял голову,  - тогда остается одно -  принять
мой план.
     - Я тоже склонен так думать,  -  проговорил  Лыков.  -  В  пользу
вашего  плана  говорит  то обстоятельство,  что в этом районе Германии
имеется  сильное  антифашистское  подполье...  Но   я   еще   подумаю,
посоветуюсь. Разговор продолжим... Вызову вас. А утром пришлите ко мне
Ланге.

     Разрешение на участие Герберта Ланге  в  операции  было  дано.  И
тогда  Аскер  впервые  поговорил  с немцем откровенно обо всем.  Ланге
разволновался.
     - Это правда,  вы верите мне?  - сказал он срывающимся голосом. -
Отвечайте, господ...
     - Вы можете говорить мне "товарищ".
     - Мы предали огню тысячи советских городов  и  сел,  кровь  ваших
людей льется рекой, а вы со мной... так!
     - От немецкой бомбы погибла моя сестра.  У генерала, с которым вы
беседовали, убит на войне единственный сын.
     - Можете мною целиком  располагать,  -  горячо  сказал  Ланге.  -
Только  скажите,  ради всего святого:  полностью ли мне доверяете или,
как бы это выразиться...  я буду только  лишь  орудием?  Нет,  нет,  я
согласен  на  любую  роль!  Это  в конечном счете не так важно.  Важен
результат:  я окажусь полезен  и  хоть  чем-нибудь  помогу  похоронить
нацизм!
     Аскер сказал:
     - Я свою жизнь доверяю вам, товарищ Герберт.
     - Спасибо.  - Ланге порывисто встал.  - Спасибо,  мой друг.  - Он
поморщился,  коснулся пальцами лба.  - Если б вы знали, что сейчас тут
творится. Боюсь, не выдержит череп!..

2

     И вот Аскер снова в кабинете генерала  Лыкова.  За  окном  влажно
поблескивают кровли домов,  матово отсвечивает мокрый асфальт площади.
Серо и небо и земля.  Холодно,  тоскливо.  Или, быть может, это только
кажется так Аскеру?  Ведь сегодня он последний день в Москве, на своей
земле. Ночью - вылет. Туда, за линию фронта, в далекий Остбург.
     Закончена большая    подготовительная    работа.    Трудно   даже
перечислить все то,  что входило в нее. Тут и прыжки Аскера и Ланге на
парашюте с самолета;  улица за улицей, квартал за кварталом тщательное
изучение Остбурга - по карте,  по различным материалам,  по  подробным
рассказам  Герберта;  "вживание  в образ" новых людей,  какими Аскер и
Герберт будут там,  за линией фронта,  и многое,  многое  другое...  А
работа с приемопередающей радиоаппаратурой,  тренировка в радиообмене,
в настройке и ремонте станции,  в мгновенной смене частот и диапазонов
передач,  чтобы  до предела затруднить перехват сообщений и пеленгацию
передатчика контрразведкой противника! А груда фашистской литературы -
газет,  журналов, бюллетеней, сводок, которые пришлось проштудировать,
чтобы быть в курсе того, что сейчас происходит там, на западе, где еще
хозяйничают гитлеровцы!..
     Да, теперь все это позади - огромный,  тяжелый труд, колоссальное
напряжение  воли  и  мускулов,  работа  по восемнадцати часов в сутки,
когда валишься с ног от утомления,  но не можешь сомкнуть глаз, как бы
ни велика была потребность в сне.
     Все это позади.  И все это  -  ничто  по  сравнению  с  тем,  что
предстоит испытать...
     Аскер поднимает  голову,  глядит  на  генерала.  Тот  беседует  с
Рыбиным и Чистовым - людьми, которые руководили подготовкой Керимова и
Ланге и теперь докладывают о результатах.  Но Аскер  почти  ничего  не
слышит.  Это  не  потому,  что  чекисты  беседуют негромко.  Просто он
слишком сосредоточен,  полностью ушел в себя, снова и снова перебирает
в  сознании  все  то,  что  для  него и Герберта начнется уже нынешней
ночью...
     Все согласовано,   предусмотрено,   решено   -   все,  что  можно
предусмотреть при подобных обстоятельствах.  А  можно  так  немного!..
Аскер и Ланге имеют в Остбурге два убежища. Там они первое время будут
чувствовать себя сравнительно безопасно.  Одно - домик  кладбищенского
сторожа,  старого друга семьи Герберта,  Лотара Фиша,  другое - жилище
давнишнего дружка Ланге,  механика завода "Ганс Бемер" Отто Шталекера.
И  тот  и другой - люди надежные,  живут в Остбурге уже много лет,  от
обоих Герберт месяца полтора-два назад получил письма.  Следовательно,
они и сейчас там.
     Разведчики полностью экипированы,  снабжены всем  необходимым;  у
них несколько комплектов хороших документов.  Это подлинные бумаги. Об
их  прежних  владельцах  все,  известно.  Таким  образом,   можно   не
беспокоиться и за специальную проверку,  если она будет произведена по
месту жительства тех, на кого документы выписывались.
     Это все.  Остальное зависит от Аскера. Его задача - закрепиться в
городе,  выждать   некоторое   время,   затем   нащупать   остбургское
антифашистское  подполье.  В  этом должен помочь Отто Шталекер.  Ланге
свяжет Аскера с ним,  потом исчезнет.  Ему нельзя оставаться в городе.
Правда, Ланге изменит внешность, у него будут другие документы, но все
же опасно;  вдруг произойдет случайная встреча с людьми,  которые  его
хорошо  знают!..  Предусмотрено,  что,  выполнив свою миссию,  Ланге с
документами возвращающегося из отпуска солдата выедет  на  Восток.  На
территории Польши,  в одном из местечек по пути следования,  его будут
ждать, проведут к партизанам, а те переправят через линию фронта.
     Итак, Аскер   будет   действовать   один.   На   случай   особых,
чрезвычайных  обстоятельств,  в  которых  он  мог  бы  оказаться,  ему
сообщена  еще  одна  явка  -  адрес того самого разведчика,  о котором
упоминал полковник Чистов. Но это - на самый крайний случай.
     Остбург!.. Аскер  откидывается в кресле,  прикрывает веки.  Перед
глазами встает главная магистраль города,  сплошь застроенная тяжелыми
серо-дымчатыми зданиями с крутыми островерхими кровлями,  пересекающие
ее улочки,  которые ведут на рабочие окраины,  к  заводам...  Особенно
отчетливо  видит  Аскер  кладбище  - оно на пригорке,  окаймлено двумя
рядами тополей;  слева,  если  идти  от  города,  небольшое  строение:
красные  стены,  два  окна,  крыша  из  волнистого железа.  Это и есть
сторожка Лотара Фиша...  И еще - узкое высокое здание со  стрельчатыми
окнами,  с башенками по углам кровли и четырьмя шпилями - бывший музей
палеонтологии, а ныне гестапо Остбурга...
     Разговор закончен.  Лыков  встает.  Быстро  подымается  с  кресла
Аскер.
     - Кажется, все. - Генерал протягивает ему руку. - Возвращайтесь!
     "Возвращайтесь" - так Лыков говорит всегда,  провожая кого-нибудь
из своих в дальний и опасный поиск.
     - Спасибо, Сергей Сергеевич!
     Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.
     - Береги себя,  - чуть слышно  шепчет  генерал.  -  Лучше  гляди,
сынок.
     Аскер вновь  благодарит  Лыкова,  спешит  скорее  попрощаться   с
Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.
     - Позовите Герберта Ланге, - говорит генерал.
     Ланге входит в кабинет.  О,  сейчас у него другая походка, совсем
другие глаза!
     С ним прощаются так же тепло.
     - Возвращайтесь,  - говорит и ему генерал Лыков.  И прибавляет: -
Мы ждем вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!
     - Вернусь,  обязательно  вернусь.  -  Ланге   широко   улыбается,
большими  ладонями  бережно берет руку советского генерала,  осторожно
пожимает. - Еще раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!


Глава девятая

1

     Налет советских  бомбардировщиков  на  расположенные  по окраинам
Остбурга военные заводы начался поздно ночью.  Вскоре в районе заводов
заревом было освещено полнеба,  оттуда доносился грохот рвущихся бомб,
залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулеметов.
     После окончания налета шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц
Больм покинул  убежище,  отдал  необходимые  распоряжения  и  вернулся
домой. Он тотчас же лег, надеясь провести в постели хоть остаток ночи.
Надо было отдохнуть - утром предстояло множество дел.
     Отдохнуть, однако,  не пришлось.  Резкий телефонный звонок поднял
Больма с постели.  Говорил дежурный.  Голос его  звучал  взволнованно.
Дежурный  доложил:  ограблено  железнодорожное  отделение  рейхсбанка.
Вскрыты три самых крупных сейфа,  в которых  было  около  полумиллиона
марок.  Кража совершена во время бомбежки, когда сторожа больше думали
о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.
     - Понятно,  - сказал Больм. - Все понятно, кроме одного: за каким
дьяволом вы звоните мне?  Или нет уже на свете уголовной полиции с  ее
филерами?
     Дежурный замялся:
     - Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих...
     - Дайте трубку господину Грубиху.
     - Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!..
     Шеф гестапо отодвинул от уха трубку - так  громко  звучал  в  ней
взволнованный голос финансового советника.
     - Ну-ну,  - сказал Больм,  - говорите потише,  я,  слава богу, не
глухой.
     Торопясь и  нервничая,  Грубих   рассказал   о   краже.   Тяжелые
последствия  ждут  банк,  если  деньги  не  будут  найдены.  Дело  так
серьезно,  что  он,  Грубих,   был   вынужден   позвонить   в   Берлин
рейхсминистру Шахту, и тот возмущен царящими в Остбурге порядками.
     Внезапно разговор был  прерван.  Штандартенфюрера  Больма  вызвал
Берлин.  Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции
в расследовании происшествия в банке.
     Больм положил  трубку,  затем  соединился  с  дежурным и приказал
прислать автомобиль.
     - Слушаюсь, - ответил дежурный.
     - Вызовите и направьте в банк оперативную группу.
     - Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.
     - Хорошо. Где штурмфюрер1 Адольф Торп?
     1 Штурмфюрер- чин в СС, соответствует лейтенанту.
     - Полагаю, дома.
     - Поднять   немедленно.   И   -   собак.  Собак  с  проводниками.
Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.
     - Ясно, господин штандартенфюрер.
     - Моя машина?
     - Уже выслана.
     Закончив разговор,  Больм начал  поспешно  одеваться.  Вскоре  за
окном заурчал мотор "мерседеса".

     Помещение банка,   в   котором  находились  главные  сейфы,  было
расположено  под  землей.  И  сейчас  большой  бетонированный  подвал,
залитый ярким светом электрических ламп,  с раскрытыми настежь дверями
трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище...
     Войдя в    хранилище,   штандартенфюрер   Больм   проследовал   к
работникам,  возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый
молодой  человек  в отлично сшитом костюме.  Это был штурмфюрер Адольф
Торп.
     Он подвел начальника к стене, указал на пролом.
     - Конец подкопа,  - сказал  Торп.  -  Начали  метрах  в  двадцати
отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю
ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила ее.
     У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками.
Впереди шел солдат  с  черной  овчаркой.  Это  был  лучший  вожатый  с
Цезарем.
     - Можно начинать? - спросил Торп.
     Больм кивнул.
     Цезарь взял след,  зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули
и другие ищейки.

     Истекло почти  два часа с начала погони.  Преследователи миновали
несколько улиц,  оставили позади  вокзал  с  паутиной  железнодорожных
путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник,
за ними,  немного отстав,  еще двое солдат с собаками. В лесу движение
замедлилось.  Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились
из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
     Больм и Торп оставили автомобиль,  который подвез их к опушке,  и
тоже вошли в лес.  Вскоре они нагнали проводников с ищейками.  Вожатый
Цезаря обернулся.
     - След все свежее,  - прохрипел он,  с трудом переводя дыхание. -
Мы настигаем их...
     Он не  договорил,  споткнулся  и  грохнулся  на  землю,  выпустив
поводок.
     Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
     - Глядите,  - кричал он,  указывая на землю,  - глядите, за что я
зацепился!
     Контрразведчики подбежали.  Солдат  показал  им высовывавшуюся из
земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял ее, осторожно потянул.
     Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.

2

     Бомбоубежище было   заполнено  до  отказа.  Воздушная  тревога  в
глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
     В помещении  стоял  негромкий  говор.  При каждом разрыве,  когда
стены  и  сводчатый  потолок  убежища  начинали  гудеть,  а  крохотная
угольная лампочка металась на длинном шнуре,  говор ненадолго смолкал.
И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребенок.
     Ребенка, пятилетнюю   девочку,   держала   на   руках  женщина  с
печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
     - Спи,  Рози,  спи,  - говорила она,  укачивая дочь.  - Скоро все
кончится, и мы пойдем домой.
     Сидевшая неподалеку старуха в больших роговых очках пододвинулась
ближе,  поправила на девочке плед,  порылась  в  ридикюле  и,  вытащив
дешевую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
     - Возьми,  - сказала старуха и наставительно  прибавила:  -  Если
взрослые дают, маленькие должны брать.
     - Возьми, Рози, - прошептала мать.
     Девочка конфету взяла, но есть не стала.
     Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу.  Бедные  люди.
Такая  была  чудесная семья!  Но вот хозяина взяли на войну,  и теперь
пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
     Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.
     - Вот так-то лучше, - пробормотала она, когда женщина привалилась
к ее широкому теплому боку. - Попробуйте вздремнуть, милочка.
     - Хорошо, фрау Штрейбер.
     - Бедняжечка вы моя, - прошептала старуха. - Спите, спите...
     На рассвете фрау Штрейбер,  Рози и ее мать покинули убежище. Жили
они  неподалеку,  на восточной окраине Остбурга.  Вдова Штрейбер имела
маленький домик,  оставшийся после мужа,  -  на  его  покупку  супруги
Штрейбер  копили  деньги  почти  два десятка лет.  Такой же домик,  но
несколько дальше, был у соседки.
     Старуха проводила  соседку  с девочкой до калитки и ушла.  Вскоре
маленькая Рози была раздета и уложена в постель.
     Прилегла и  Лизель.  Но  сон  не  приходил.  Слишком  велика была
усталость,  слишком возбуждены нервы.  Женщина лежала на спине, плотно
смежив  глаза,  часто  и  глубоко  дыша.  Вот  дыхание  ее участилось,
сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.
     Лизель долго   плакала,   прижимая  к  губам  подушку,  чтобы  не
потревожить дочь. Затем стихла, задремала.
     Ее разбудил шорох в коридоре.  Она открыла глаза, села в кровати.
Шорох повторился - на этот раз громче.  Теперь было ясно  слышно,  как
скрипнула  рама  того  самого окна,  что находилось в конце коридора и
глядело в садик. Она затаила дыхание и отчетливо различила шаги.
     Не помня  себя от ужаса,  Лизель соскочила с кровати,  кинулась к
двери,  чтобы запереть ее. Но не успела. С той стороны нажали на дверь
секундой раньше.  Лизель оцепенела.  Глаза ее были широко открыты,  из
прокушенной губы сочилась кровь.
     - Лизель, - негромко сказали за дверью. - Лизхен!..
     Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.
     - Герберт, - прошептала она, теряя сознание.
     Герберт Ланге торопливо шагнул через  порог,  подхватив  на  руки
жену.

3

     Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Еще
в Москве было решено:  в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже
могла  получить извещение о гибели Герберта.  Правда,  в своей супруге
Герберт был уверен,  она умела держать язык за зубами.  Но,  даже если
согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для
них ловушкой:  там имелась еще и пятилетняя  Рози.  Одно  неосторожное
слово ребенка - на улице,  в магазине,  соседям,  - и разведчики будут
схвачены