дел плоды силы и  власти,  но
никогда не понимал, какая ответственность  лежит  на  плечах  сильного.  Ему
неведомо чувство сострадания". В Адриане заговорил юрист.
   - Что мы будем делать с ларцом? Теперь, когда мы его  нашли,  что  с  ним
делать?
   -  Используем  его!  -  прохрипел  майор,  бросив  камень  в  могилу.   -
Используем, используем! Все исправим! Мы им скажем, что иначе все уничтожим!
   - А если нет? А если до этого ларца никому нет дела? А если в нем  и  нет
ничего?
   - А мы скажем, что есть! Ты не знаешь,  как  это  сделать!  Мы  же  можем
сказать, что нам взбредет в голову! Да ведь они будут ползать у нас в ногах,
умолять...
   - Ты хочешь именно этого? Чтобы они ползали и умоляли?
   - Конечно! Они же слабаки!
   - А ты - нет?
   - Нет. И я  это  доказал.  Я  не  раз  доказал.  -  Майор  поперхнулся  и
мучительно  сглотнул.  -  Ты  думаешь,  что  видишь  то,  чего  не  вижу  я!
Ошибаешься! Я все прекрасно вижу, да только мне на  это  наплевать,  это  не
имеет значения. То, что тебе представляется таким  уж  невероятно  важным...
просто не имеет никакого значения! - Эндрю выкрикнул последние слова,  будто
раскапризничавшийся ребенок.
   - О чем ты, Энди? Что, по-твоему, я считаю таким невероятно важным?
   - Людей! То, что они думают! Это не важно!  Это  не  имеет  ни  малейшего
значения! Отец знает это.
   - Ты ошибаешься, ты так ошибаешься, - тихо прервал его Адриан. - Он умер,
Энди. Он умер на днях.
   Взгляд майора стал чуть более осмысленным. В нем была радость.
   - Ну, значит, теперь все мое! Все мое! - Он снова закашлялся, глаза опять
стали блуждать. - Они должны понять. Они все просто пустое место!
   - А ты - нет?
   - Да! И не сомневаюсь в этом. А ты  сомневаешься.  Все  никак  не  можешь
решиться!
   - Ты решительный, Энди!
   - Да, очень решительный. Это самое главное.
   - А люди - просто пустое место. И значит, им нельзя доверять.
   - Что ты мне пытаешься  доказать?  -  Майор  шумно  вдохнул,  его  голова
откинулась назад, потом упала на грудь, и на губах показалась кровь.
   - Да то, что ты трус! - заорал Адриан. - Ты всегда жил  в  страхе!  И  до
смерти боялся, как бы кто-нибудь этого не  понял!  В  твоих  доспехах  зияет
гигантская трещина... урод!
   Из груди майора вырвался жуткий  вопль  -  нечто  среднее  между  гневным
восклицанием и беспомощным всхлипыванием:
   - Это ложь! Ты чертов краснобай...
   И вдруг он осекся. Под слепящим альпийским солнцем произошло невероятное.
И Адриан понял, что если останется стоять, то погибнет. Майор выдернул  руку
из могилы, сжимая в кулаке веревку, затем, поднявшись, стал  ею  размахивать
над головой. К другому  ее  концу  был  привязан  гигантский  крюк  с  тремя
зубцами.
   Адриан отскочил влево и выстрелил из тяжелого  пистолета  в  обезумевшего
убийцу из "Корпуса наблюдения".
   Грудь майора разорвало. Стиснутая стальной  хваткой  веревка  по  инерции
сделала еще несколько витков в воздухе: трезубый крюк вращался  над  головой
точно сорвавшийся с оси гироскоп.  Майор  перевалился  через  край  скалы  и
рухнул вниз, его вопль  повторило  эхо,  наполнив  воздух  звучавшим  в  нем
ужасом.
   Внезапно веревка  задрожала,  натянувшись,  забилась  на  тонком  настиле
потревоженного снега.
   Из могилы донесся металлический  лязг.  Адриан  обернулся.  Веревка  была
привязана к стальному обручу, обнимающему ларец. Обруч лопнул. Теперь  ларец
можно открыть.
   Но Адриан не стал этого делать. Он подскочил к краю плато  и  заглянул  в
пропасть.
   Под ним висело тело майора. Трезубый крюк вонзился ему в шею. Один зубец,
проткнув горло, торчал изо рта.
   Адриан вытащил из ларца три запаянных металлических контейнера  и  уложил
их в рюкзак Эндрю. Он все равно не смог бы прочитать  древние  рукописи.  Да
ему и не надо было этого делать: он знал, что лежало  в  каждом  контейнере.
Все три были невелики по размеру. Один был плоский, толще прочих,  -  в  нем
хранились рукописи,  собранные  полторы  тысячи  лет  назад  константинскими
учеными,  исследовавшими,  как  они  считали,  поразительный   теологический
алогизм - признание святого  человека  единосущим  с  Создателем.  Над  этой
проблемой придется поломать голову новым поколениям ученых. Второй контейнер
представлял собой короткий цилиндр. В нем лежал арамейский свиток,  тридцать
лет  назад  настолько  перепугавший  влиятельных  политиков  Европы,  что  в
сравнении с этим документом  померкли  даже  стратегические  планы  операций
Второй мировой войны... Но был еще и третий контейнер  -  тоже  плоский,  не
более восьми дюймов толщиной и около десяти  длиной,  в  котором  содержался
самый  удивительный  документ  из  всех  -  исповедь  на  куске  пергамента,
вынесенная из римской  тюрьмы  около  двух  тысяч  лет  назад.  Именно  этот
резервуар - черный, изъеденный ржавчиной посланец древности -  и  был  самым
ценным сокровищем константинского ларца.
   Все три рукописи являются в той или иной  мере  опровержениями.  Но  лишь
из-за  исповеди,  начертанной  на  римском  пергаменте,  могла   разразиться
катастрофа, какую не в силах вообразить человек. Но это уж  не  ему  решать.
Или ему?
   Адриан рассовал пластиковые бутылочки с лекарствами по карманам,  сбросил
рюкзак вниз на тропу, перелез через край плато, осторожно прошел по  уступам
и спрыгнул на камни рядом с бездыханным телом майора. Закинул тяжелый рюкзак
за спину и стал спускаться по тропе.
   Юноша умер. Девочка была жива. Вдвоем  они  уж  как-нибудь  выберутся  из
альпийских лабиринтов - Адриан в этом не сомневался.
   Шли они медленно. Их путь лежал к Церматтской ветке.  Адриан  придерживал
девочку, чтобы как можно меньше нагрузки приходилось на раненые ноги.
   Он оглянулся на горную тропу. Вдалеке на фоне  белой  скалы  висело  тело
майора. Его уже почти невозможно стало различить - только если  знать,  куда
смотреть, - но оно было там.
   Будет ли Эндрю  последней  жертвой,  востребованной  ларцом  из  Салоник?
Неужели спрятанные в нем документы стоят стольких  смертей?  Такой  кровавой
борьбы, тянувшейся столько лет? У него не было ответов.
   Он   знал   лишь,   что   человеческое   безумие   неподобающим   образом
превозносилось во имя тайны. Священные войны ведутся испокон веков. И всегда
будут вестись. Но он только что убил брата - вот какова цена  за  участие  в
этих не праведных войнах.
   Он ощущал тяжкое бремя того, что нес за спиной.  Он  испытывал  искушение
вытащить металлические контейнеры и швырнуть их  в  бездонную  глотку  Альп.
Пусть истлевают под дождями и снегами. Пусть альпийские ветры  унесут  их  в
небытие.
   Но он не сделает этого. Слишком велика была цена.
   - Идем, идем, - подбодрил он девочку и обвил ее левую руку  вокруг  своей
шеи. Он улыбнулся, глядя в испуганное личико ребенка. - Мы выйдем  отсюда  -
обязательно!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 34

   Адриан  стоял  у  окна,  выходящего  на   темный   массив   нью-йоркского
Центрального парка, в небольшом служебном кабинете музея "Метрополитен".  Он
разговаривал  по  телефону  с  полковником  Таркингтоном.  За  столом  сидел
священник из Нью-йоркского архиепископства монсеньор Лэнд. Время  было  чуть
за полночь. Но армейскому офицеру, который звонил  из  Вашингтона  в  музей,
сказали, что мистер Фонтин будет ждать его звонка в любое время.
   Полковник сообщил Адриану, что все документы, связанные  с  деятельностью
"Корпуса наблюдения", будут оглашены Пентагоном в  свое  время.  Руководство
министерства хочет избежать публичного  скандала,  который  неминуем,  когда
станет известно о коррупции и заговоре в вооруженных  силах.  Особенно  если
окажутся  вовлечены  высокопоставленные  чины.  Это  противоречит  интересам
национальной безопасности.
   - Фаза первая, - сказал Адриан. - Укрывательство.
   - Возможно.
   - Вы этим займетесь? - тихо спросил Фонтин.
   - Тут замешана ваша семья, - ответил полковник. - Ваш брат.
   - И ваш. Я-то смогу это пережить. А вы? А Вашингтон?
   На другом конце провода воцарилось молчание. Наконец полковник сказал:
   - Я получил все, что хотел. А Вашингтон вряд ли сможет. Теперь, во всяком
случае.
   - Никогда не знаешь, что такое "теперь".
   -   Не   учите   меня.   Никто   не   сможет   вам   запретить   провести
пресс-конференцию. Теперь помолчал Адриан.
   - Если я решусь на это, могу я рассчитывать на официальные документы? Или
вдруг откуда ни возьмись появится особое досье, описывающее...
   - Со многими подробностями, - перебил его полковник, - поведение молодого
человека с неустойчивой психикой, который колесил  по  всей  стране,  жил  в
коммунах   хиппи,   укрывал   трех   позднее   осужденных    дезертиров    в
Сан-Франциско... Не стройте иллюзий, Фонтин. Это досье сейчас  лежит  передо
мной.
   - Я так и предполагал. Я учусь. А вы  дотошный.  Который  же  из  братьев
чокнутый?
   - Тут сказано даже больше. О том,  как  отец  использовал  свое  влияние,
чтобы сын смог избежать призыва в армию.  К  тому  же  ранее  он  состоял  в
радикальных молодежных организациях - сегодня эти ребята используют  динамит
в людных местах. Ваше весьма странное  поведение  в  Вашингтоне  и  странные
отношения с негром-адвокатом,  погибшим  при  невыясненных  обстоятельствах.
Упомянутый адвокат подозревался в совершении преступных деяний. И так далее,
и тому подобное. И это только о вас.
   - Что?
   - Наружу всплывает  правда,  задокументированная  правда.  Отец,  который
сколотил себе состояние, консультируя  правительства,  стран,  которые,  как
ныне считается,  проводят  враждебный  нам  курс.  Человек,  имевший  тесные
контакты  с  коммунистами,  чья  первая  жена  много  лет  назад  погибла  в
Монте-Карло  при  очень   странных   обстоятельствах.   Некая   малоприятная
закономерность. Возникает множество вопросов. Как вы думаете, Фонтины смогут
пережить это?
   - Меня от вас тошнит.
   - Меня тоже.
   - Тогда в чем дело?
   - А в том, что решение должно приниматься не нами, и это решение касается
не только нас с вами и нашей тошноты. - Полковник в гневе повысил голос,  но
быстро взял себя в руки. - Мне самому очень не  нравятся  эти  мерзкие  игры
наших генералов. Я. только знаю - или думаю, что знаю, - что, возможно,  еще
не пришло время публично обсуждать "Корпус наблюдения".
   - В таком случае все это будет продолжаться и дальше. Сейчас вы  говорите
иначе, чем тогда в моем гостиничном номере.
   - Может быть. Я только надеюсь, ценя ваше праведное негодование,  что  вы
никогда не окажетесь в подобном положении.
   Адриан  взглянул  на  сидящего  за  столом  священника.  Лэнд   задумчиво
разглядывал пустую стену. И все  же  он  смог  прочитать  у  него  в  глазах
охватившее его  отчаяние.  Монсеньор  был  сильный  человек,  но  теперь  он
испугался.
   - Надеюсь, что не окажусь, - ответил Адриан полковнику.
   - Слушайте, Фонтин!
   - Что?
   - Давайте как-нибудь опрокинем стаканчик.
   - Конечно. Обязательно. - Адриан положил трубку.
   Неужели теперь все зависит от него? Все? Приходит ли  когда-нибудь  время
рассказать правду?
   Скоро он получит один ответ. С помощью полковника Таркингтона он вывез из
Италии хранившиеся в ларце рукописи;  полковник  не  задавал  вопросов.  Это
одолжение было оплачено жизнью человека, распростертого под скалистой кручей
высоко в Альпах близ городка под названием Шамполюк. Брат за брата. Квиты.
   Барбара Пирсон знала, что делать с этими документами.  Она  обратилась  к
приятелю, который работал куратором отдела  древних  рукописей  и  искусства
Древнего  мира  в  музее  "Метрополитен".  Ученый,  посвятивший  свою  жизнь
изучению прошлого. Он повидал довольно древностей, чтобы вынести заключение.
   Барбара прилетела в Нью-Йорк из  Бостона.  Сейчас  она  вместе  со  своим
приятелем в лаборатории. Они сидят  там  с  половины  шестого.  Семь  часов.
Изучают константинские рукописи.
   Но теперь лишь один документ имеет  значение.  Пергамент,  вынесенный  из
римской тюрьмы две тысячи лет назад. Все сводилось к нему. Все.
   Адриан отошел от окна и  вернулся  к  священнику.  Две  недели  назад  на
смертном одре Виктор  Фонтин  составил  список  людей,  которых  можно  было
ознакомить с содержимым ларца. В списке  фигурировало  и  имя  Лэнда.  Когда
Адриан связался с ним, монсеньор поведал ему то, о чем  никогда  не  говорил
Виктору.
   - Расскажите мне про Аннаксаса, - попросил Адриан, садясь напротив.
   Лэнд вздрогнул и отвел взгляд от стены. Вздрогнул не потому, что  услышал
имя,  подумал  Адриан,  а  потому,  что  я  прервал  его  раздумья.  Большие
проницательные  серые  глаза  под  густыми  темными  бровями  еще  несколько
мгновений смотрели отсутствующим взглядом.  Лэнд  заморгал,  словно  пытаясь
осознать, где находится.
   - О Теодоре Дакакосе? А что я могу вам  рассказать?  Мы  познакомились  в
Стамбуле.  Я  пытался  найти  источник  ложных  сведений  о  так  называемом
уничтожении рукописей, опровергающих филиокве. Он узнал, что я в Стамбуле, и
вылетел туда из Афин, чтобы перехватить беспокойного работника  ватиканского
архива. Мы разговорились. И кажется, оба заинтересовались друг другом.  Я  -
тем,  почему  столь  видный  коммерсант  вдруг  занялся  поисками  старинных
богословских документов. А он - тем, почему католический ученый  пытается  -
или даже имеет задание - разузнать о судьбе  рукописей,  само  существование
которых  вряд  ли  отвечает   интересам   Ватикана.   Он   оказался   весьма
эрудированным. Мы чуть ли не всю ночь пытались перехитрить друг друга,  пока
наконец  не  утомились.  Думаю,  все  произошло  именно   оттого,   что   мы
переутомились. И оттого, что хорошо узнали  друг  друга  и,  вероятно,  друг
другу понравились.
   - Что произошло?
   - То, что кто-то из нас упомянул наконец о поезде из  Салоник,  но  я  не
помню, кто все-таки упомянул о нем первый.
   - Он знал про этот поезд?
   - Не меньше, а может быть, и больше, чем я. Машинистом  того  поезда  был
его отец. Единственным пассажиром - ксенопский священник, брат машиниста. Ни
тот, ни другой не вернулись. В своих поисках он нащупал разгадку этой тайны.
В архиве миланской полиции сохранились протоколы, относящиеся к декабрю 1939
года. В одном из  них  сообщалось  о  двух  трупах,  найденных  в  греческом
товарном составе на сортировочной станции. Убийство  и  самоубийство.  Трупы
так и не были опознаны. И Аннаксас решил выяснить, что случилось.
   - Что привело его в Милан?
   - Двадцатилетние поиски. У него были  на  то  основания.  На  его  глазах
лишилась рассудка мать. Она сошла с ума, потому что  церковь  ей  ничего  не
объяснила.
   - Ее церковь?
   - Ксенопский монашеский орден.
   - Значит, ей было известно про этот поезд?
   - Она не должна была знать. И  считалось,  что  она  не  знает.  Но  ведь
мужчины доверяют своим женам тайны, о которых никому больше не рассказывают.
Перед тем как уйти из дома тем  ранним  утром  в  декабре  тысяча  девятьсот
тридцать девятого года, Аннаксас-старший  признался  жене,  что  едет  не  в
Коринф, как все считают. Он сказал ей, что Бог оказал милость их семье,  ибо
он собирается сопровождать своего младшего брата Петрида. Они отправлялись в
далекое путешествие вдвоем. Выполняя волю Господа.
   Священник сжал в ладони висящий на груди золотой крест.  В  прикосновении
не было нежности, только гнев.
   - Он не вернулся домой, - тихо произнес Адриан. - И  брата-монаха  ей  не
удалось отыскать, потому что он тоже был м„ртв.
   - Да. Полагаю, мы оба можем  вообразить,  как  такая  женщина  -  добрая,
простая, любящая, оставшаяся с шестерыми детьми на руках - должна  была  все
это пережить.
   - Она должна была сойти с  ума!  Лэнд  выпустил  из  рук  крест  и  снова
устремил взгляд на стену.
   - Из милосердия ксенопские  священники  допустили  в  свое  братство  эту
женщину. И приняли еще одно решение. Она умерла в обители месяц спустя.
   Адриан подался вперед.
   - Ее убили!
   Лэнд взглянул на него. Теперь его глаза смотрели почти умоляюще.
   - Они приняли во внимание все возможные  последствия.  Их  беспокоили  не
опровергающие филиокве рукописи, а тот пергамент, о  существовании  которого
никто из нас в Ватикане даже  не  подозревал.  Я  сам  узнал  о  нем  только
сегодня. Теперь многое становится ясно.
   Адриан вскочил и в волнении подошел к окну.  Он  не  будет  обсуждать  со
священником  этот  пергамент.  Отныне  священнослужители  не   имеют   права
претендовать на него! Юрист в нем осуждал  церковников.  Законы  писаны  для
всех.
   Внизу на тропинке Центрального  парка  человек  выгуливал  двух  огромных
лабрадоров. Собаки натянули поводки. Адриан и сам словно натянул поводок, но
Лэнд не должен догадаться об этом. Он отвернулся от окна.
   - И Дакакос связал воедино все эти разрозненные факты?
   - Да, - ответил Лэнд, смиряясь с тем, что Адриан взял инициативу  в  свои
руки.  -  Это  был  его  долг.  Он  поклялся  все  узнать.  Мы  договорились
обмениваться информацией, но я оказался откровеннее его.  Я  сообщил  ему  о
существовании Фонтини-Кристи, а он не упомянул о пергаменте. Остальное,  как
я предполагаю, вам известно.
   Адриана удивили последние слова.
   - Не стоит строить предположений. Расскажите уж все до конца.
   Лэнд вздрогнул. Он не ожидал упрека.
   - Извините. Мне показалось, вы все и так знаете.  Дакакос  стал  хозяином
Кампо-ди-Фьори. На протяжении многих лет он исправно платил налоги - замечу,
весьма солидные  суммы,  -  отваживал  от  имения  настырных  покупателей  и
строительные фирмы, обеспечивал там надежную охрану и...
   - А что Ксенопский орден?
   -  Ксенопского  ордена  более  не  существует.  Остался  лишь   крошечный
монастырь севернее Салоник. Несколько стариков священников на клочке  земли.
Без денег. Дакакоса с ними связывало только одно  -  умирающий  священник  в
Кампо-ди-Фьори. Он не мог его бросить  на  произвол  судьбы.  Он  выведал  у
старика все, что тому было известно. В  конце  концов,  оказалось,  что  его
расчеты  оправдались.  Гаэтамо  выпустили  из  тюрьмы,  ссыльный   священник
Альдобрини вернулся из Африки смертельно больным. И наконец, ваш  отец  тоже
возвратился в Кампо-ди-Фьори - на  место  казни  своего  отца  и  родных.  И
ужасные поиски возобновились.
   Адриан задумался.
   - Дакакос встал на пути моего брата. Он предпринял  титанические  усилия,
чтобы загнать того в ловушку. Он даже разоблачил "Корпус наблюдения"!
   - Чтобы любой ценой не допустить его к ларцу. Старый монах, должно  быть,
рассказал Дакакосу, что Виктор Фонтин знал о  существовании  пергамента.  Он
понял,  что  ваш  отец  постарается  действовать  в  обход   государственных
инстанций, что он направит на поиски своих сыновей. Он должен был  поступить
именно так. Учитывая все  обстоятельства,  другого  пути  у  него  не  было.
Дакакос стал изучать вас обоих. Если хотите знать, он  наблюдал  за  вами  в
течение многих лет. Но то, что открылось ему в одном из близнецов,  потрясло
его до глубины души. Вашего брата необходимо было остановить. Его необходимо
было уничтожить. Вы же, напротив, показались ему человеком, с которым он мог
бы объединить усилия. - Священник замолчал. Он глубоко вздохнул, ладонь  его
снова накрыла золотой крест на груди. К нему вернулись воспоминания,  и  они
были мучительны. Адриан мог его понять: то же самое он испытал в горах  близ
Шамполюка.
   - А что бы сделал  Дакакос,  найдя  ларец?  Проницательный  взгляд  Лэнда
обратился на Адриана.
   -  Не  знаю.  Ему  было  ведомо  сострадание.  Он  знал,  каково   искать
мучительные ответы на мучительные вопросы. Возможно,  его  конечное  решение
было бы продиктовано сочувствием. И, однако, он стремился к истине. Я думаю,
он бы хорошо подумал о последствиях. Большего я вам не могу сказать.
   - Вы очень часто употребляете эти слова: "подумать о последствиях".
   - Прошу простить меня, если они вас обижают.
   - Обижают.
   - Тогда еще раз прошу про