ованный с фронтисписа семейной Торы.
   На рисунке все казалось просто, но лежащая перед ним  дорога  простой  не
была. Он видел свою далекую цель - третье плато на  северо-востоке,  одиноко
возвышающееся посреди моря альпийских лесов. Но горный хребет, на котором он
находится сейчас, полого спускается к востоку, подступая  к  подножию  новой
горной гряды и уводя его значительно в сторону  от  плато.  Он  пошел  вдоль
темнеющей стены леса, который только что преодолел,  и  приблизился  к  краю
глубокого ущелья, скалистое дно  которого  походило  на  окаменевший  бурный
поток. Обозначенная на плане тропа шла от одной лесной опушки к  другой.  Но
никакой скалистой гряды на плане не было.
   За долгие годы,  протекшие  с  тех  пор,  как  кто-то  из  Ляйнкраусов  в
последний раз посещал высокогорную могилу,  произошли  многие  геологические
изменения. Одного внезапного сдвига почвы - землетрясения, горного обвала  -
было достаточно, чтобы тропа стала недоступной.
   И все же он отчетливо видел плато. Путь к нему преграждали, казалось  бы,
труднопроходимые горные кручи, но, преодолев их,  он  мог  оказаться  совсем
близко к цели - на тропе, которая приведет прямо к тому плато.  Вряд  ли  за
эти десятилетия на той стороне что-то изменилось. Он осторожно спустился  по
уступам к каменной реке и кое-как, стараясь не поскользнуться и не свалиться
в одну из бесчисленных расщелин, полез вверх к дальнему лесу.
   Третья вырубка оказалась тем, что  он  искал!  "Ошибка  охотников".  Ныне
заброшенная, но когда-то - идеальное место для  выгрузки  ларца  из  поезда.
Дорога от горного массива к Церматтской ветке казалась вполне  проходимой  и
для машины, и для  повозки,  а  местность  вокруг  была  достаточно  ровная.
Сначала Эндрю засомневался:  уж  слишком  коротка  бывшая  вырубка,  хотя  с
удобным подъездом по обе стороны полотна. Сразу за  вырубкой  рельсы  делали
резкий поворот к горным грядам. Но потом он вспомнил: отец  говорил,  что  и
состав из Салоник был очень коротким - четыре товарных вагона и паровозик.
   Такой поезд вполне мог уместиться на прямом участке рельсов. И в каком бы
из четырех вагонов ларец ни находился, его без труда можно было  вытащить  и
погрузить на поставленную рядом с железнодорожным полотном платформу.
   Но в том, что он близок к  цели,  его  окончательно  убедило  неожиданное
открытие. К западу от  колеи  явно  некогда  существовала  дорога.  Деревья,
выросшие на ее месте, были куда ниже и моложе, чем высящиеся вокруг толстые,
кряжистые стволы. Этой дорогой давно не пользовались, но то,  что  это  была
именно лесная дорога, не подлежало сомнению.
   - Лефрак! - крикнул Эндрю восемнадцатилетнему  юноше.  -  Что  там?  -  И
указал на северо-запад, туда, куда уходила просека.
   - Деревня. В пяти-шести милях отсюда.
   - Она стоит у железной дороги?
   - Нет, синьор. На пашне, у подножия гор.
   - Есть туда какая-нибудь дорога?
   - Цюрихское шоссе и...
   - Ладно! - Эндрю не дослушал по двум причинам. Во-первых, он уже  услышал
то, что хотел услышать. А во-вторых, заметил, что девчонка побежала к лесу с
восточной стороны от колеи.
   Эндрю вытащил пистолет и дважды выстрелил. Выстрелы эхом  прокатились  по
лесу, пули взбили фонтанчиками землю справа и слева от бегущей девочки.  Она
вскрикнула, насмерть перепуганная. Ее брат, захлебнувшись слезами,  бросился
на него. Майор увернулся и ударил паренька рукояткой пистолета по виску.
   Сын Лефрака рухнул на землю, рыдая от бессильной ярости. Его всхлипывания
наполнили безмолвие заброшенной вырубки.
   - А ты лучше, чем я о тебе думал, - холодно сказал майор  и  обернулся  к
девочке. - Помоги ему подняться. Он не ранен. Мы идем обратно.
   Надо дать пленникам слабую надежду, размышлял майор.  Чем  они  моложе  и
неопытнее, тем больше надежды надо им  подарить.  Надежда  побеждает  страх,
пагубный для быстрого передвижения. Страх - это тоже способ достижения цели.
Как и смерть. И им следует уметь пользоваться.
   Эндрю мысленно проделал путь по только что обнаруженной им тропе.  Теперь
он не сомневался. Здесь можно было проехать и на машине, и на повозке. Почва
твердая, помех никаких. И, что самое  важное,  дорога  поднимается  прямо  к
восточным склонам и соединяется с горными тропами,  отмеченными  в  журнале.
Падал легкий снежок, морозец сковывал землю. С каждым  ярдом  солдат  в  его
душе подавал сигнал, что он приближается к неприятельским позициям. Так  оно
и было.
   Они дошли до первой тропы, которую ранним утром 14 июля 1920 года  описал
в журнале проводник Гольдони. Тропа убегала вправо и терялась в гуще леса  -
плотной зеленой стены, за которой вздымались белые скалы. Скорее всего,  там
непроходимые места. Это уже похоже на место для тайника. Случайно забредшему
сюда скалолазу-любителю этот горный лес покажется неодолимым, а для опытного
альпиниста он не представляет интереса. С другой стороны, это настоящий  лес
- деревья и земля, не  скалы.  И  поэтому  он  отверг  этот  маршрут.  Ларец
наверняка укрывают камни.
   Левее тропа бежала вверх по склону, сворачивая к небольшой горе над ними.
Сама тропа была довольно широкая, окаймленная кустарником. Справа  от  тропы
высились гигантские валуны и образовывали неприступную скалистую гряду.  Тем
не менее тут свободно могла бы проехать повозка  или  небольшой  автомобиль.
Тропа, ведущая от Церматтской ветки, не прерывается.
   -  Идем  туда!  -  крикнул  он,  указывая   налево.   Маленькие   Лефраки
переглянулись. Путь домой, в Шамполюк, лежал вправо. Девочка схватила  брата
за руку. Фонтин шагнул вперед, разорвал их сцепленные руки и толкнул девочку
вперед.
   - Синьор! - закричал паренек и встал между ними, подняв руки с раскрытыми
ладонями перед собой - очень уязвимое  прикрытие.  -  Не  делайте  этого!  -
произнес он глухим дрожащим голосом, надтреснутым от страха, гнев  заставлял
его превозмогать себя.
   - Идем! - приказал майор. Он не мог тратить время  на  препирательства  с
детьми.
   - Вы слышали меня, синьор!
   - Слышал, слышал! Пошли!
   У западного подножия небольшой горы тропа неожиданно сузилась. И  нырнула
под естественную арку в скале, выйдя к голому уступу, на котором не росло ни
травинки. Этот естественный проход в скалах был  явным  продолжением  горной
тропы, а возвышающаяся за аркой  скала  должна  была  казаться  неприступной
новичкам-туристам. Конечно,  преодолеть  ее  можно  без  особого  труда,  но
внушительный  вид  этой  величественной  громады  говорил,  что  здесь-то  и
начинается настоящее восхождение в горы. Идеально для восторженного юнца под
бдительным оком проводника и отца.
   Но сам проход среди валунов был  слишком  узким,  а  каменистая  почва  в
проходе - слишком гладкой, особенно зимой, при выпавшем  снеге.  Животное  -
мул или лошадь - могло бы здесь пройти, но существовала опасность,  что  оно
поскользнется.
   И разумеется, никакая машина здесь не проедет.
   Эндрю обернулся и оглядел дорогу,  по  которой  они  только  что  прошли.
Никаких других троп он не нашел, но зато заметил, что тридцатью ярдами ниже,
чуть левее, грунт плоский и земля покрыта невысоким кустарником. Он  тянулся
до каменной стены, за которой начиналась горная  гряда.  Эта  стена,  точнее
небольшой утес, была не более двадцати футов в высоту и почти  не  видна  за
кустами и небольшими кривоствольными деревцами, растущими прямо из скалы. Но
у подножия утеса грунт был ровняй. Естественные преграды были повсюду, кроме
этого участка.
   - Идите вон туда! - приказал он юным Лефракам. Там они останутся  в  поле
зрения, и, глядя на них, он прикинет на  глаз  расстояние.  -  Идите  на  ту
ровную полянку между скалами. Раздвиньте кусты и идите прямо туда.  Глубоко,
насколько сможете!
   Эндрю сошел с тропы и стал рассматривать утес за  поляной.  Он  тоже  был
плоский,  во  всяком  случае,  казался  плоским.  И  была  в  нем  еще  одна
странность, которую можно было заметить лишь с того  места,  где  он  сейчас
стоял.  Его  словно  нарочно  очертили.  Край  утеса,  хотя  и  зазубренный,
образовывал почти правильный полукруг. Если  этот  полукруг  превращается  в
круг, то представляет собой небольшую и очень удобную  площадку  на  вершине
неприметной альпийской горы, которая тем  не  менее  возвышается  над  более
низкими вершинами.
   Он прикинул на глаз рост Лефрака:  пять  футов  и  десять  -  одиннадцать
дюймов.
   - Эй, подними руки! - крикнул он  юноше.  Кончики  пальцев  поднятых  рук
доходили примерно до середины небольшого утеса.
   Предположим, что груз перевозили не на повозке, а на машине. На плуге или
колесном тракторе. Что же, все сходится. На всем протяжении  лесной  дороги,
начинающейся от Церматтской ветки, и здесь, на горной  тропе,  отмеченной  в
журнале Гольдони, не было участка, непроходимого для подобной техники.  А  у
плуга и трактора есть подъемный механизм.
   - Синьор! Синьор! - закричала  девочка;  она  была  странно  взволнована:
что-то между надеждой и отчаянием. - Если  это  то  самое,  что  вы  искали,
отпустите нас!
   Эндрю выскочил на тропу и побежал к Лефракам. Он продрался сквозь колючие
кусты к подножию утеса.
   - Вот там! - крикнула девочка.
   В траве, чуть припорошенной  снежком,  виднелась  лестница.  Дерево  полу
сгнило, разбухшие перекладины выскочили из пазов. Но других  повреждений  не
было. Теперь ею нельзя было  пользоваться,  но  вряд  ли  кто-то  сломал  ее
нарочно.  Она  пролежала  тут  многие   годы,   может   быть,   десятилетия,
подверженная лишь естественному тлению.
   Фонтин встал на колени, тронул сгнившее  дерево,  поднял  лестницу  -  та
рассыпалась у него в руках. Он обнаружил орудие человека там, где его  никак
не должно было быть. И понял,  что  в  каких-то  пятнадцати  футах  над  его
головой...
   Над головой! Он задрал голову вверх и  увидел  неясный  предмет,  летящий
прямо в него. Удар был сильный. Голову пронзила острая  боль,  затем  он  на
мгновение перестал ощущать что-либо, кроме сотни молотков,  что  стучали  по
черепу. Он упал вперед и затряс головой, пытаясь  прогнать  боль  и  обрести
зрение.
   Он услышал крики откуда-то сверху.
   - Fuggi! Presto! In  la  rraccia!    -
мальчишка.
   - Non senza voi! Tu fuggi anche!  - девчонка. Сын Лефрака нашел на земле  крупный  камень.  И  в  своей
ненависти утратил страх: он обратил свое примитивное оружие против майора.
   Зрение начинало возвращаться. Фонтин стал медленно подниматься с земли  и
вдруг словно сквозь дымку увидел замахнувшуюся руку и летящий камень.
   - Ах ты, маленький негодяй! Ах ты, сукин сын! Юный Лефрак запустил в него
камнем - наудачу, куда попадет, - и, нанеся этот  последний  удар,  выскочил
из-за припорошенных снежком кустов и  помчался  вслед  за  своей  сестрой  к
горной тропе.
   Эндрю был вне себя от ярости. Он испытывал нечто подобное раз  десять  за
свой жизнь, и всякий раз это бывало в бою, когда враг получал  преимущество,
а он ничего не мог поделать...
   Он выполз из кустов к краю тропы  и  взглянул  вниз.  На  вьющейся  между
скалами тропе он увидел брата и сестру, которые, скользя по камням,  спешили
прочь.
   Он полез за пазуху и нащупал пристегнутую к портупее кобуру. В кармане  у
него лежит "беретта". Но "беретта" в данном  случае  не  годится:  на  таком
расстоянии точного выстрела не получится. Он вытащил  здоровенный  "магнум",
который приобрел в магазине Ляйнкрауса в Шамполюке. Его заложники убежали от
него ярдов на сорок. Парень держал девчонку за руку. Они представляли  собой
хорошую мишень.
   Эндрю нажал на спусковой крючок восемь раз подряд. Оба  тела,  извиваясь,
упали на камни. Он услышал их крики. Через несколько секунд крики перешли  в
слабые стоны. Тела бессильно подергивались. Они сдохнут, но не сразу. Теперь
они не сдвинутся с места.
   Майор пополз обратно через кусты и, добравшись до ровной  поляны  посреди
скал, осторожно сбросил рюкзак, стараясь поменьше двигать  раненой  головой.
Он раскрыл рюкзак и вытащил пакет первой помощи. Надо наложить  пластырь  на
рассеченную голову и остановить кровотечение, а потом лезть вперед. Господи,
надо идти!
   Теперь у него нет заложников. Он убеждал себя, что без  них  даже  лучше,
хотя понимал, что это совсем не так. Заложники  обеспечивали  ему  спасение.
Если он спустится с гор один - те сразу это увидят. Господи! Увидят, и все -
он погиб. Они его пристрелят и заберут ларец.
   Но есть другая дорога. Так сказал маленький Лефрак! Дорога  к  западу  от
заброшенной вырубки "Ошибка охотников".  Мимо  железнодорожного  полотна,  к
деревне близ цюрихского шоссе.
   Но он отправится в ту деревню и выйдет на цюрихское шоссе не раньше,  чем
заполучит содержимое ларца. И чутье подсказывало ему, что ларец рядом.
   Пятнадцатью футами выше.
   Эндрю размотал веревку, которая лежала у него в  рюкзаке,  и  укрепил  на
одном конце стальной крюк с несколькими зубьями. Встал.
   В висках стучала кровь, раны болели. Кожу пощипывало от  антисептика,  но
кровотечение прекратилось. Он снова ясно видел.
   Эндрю отступил на шаг от утеса и забросил крюк за выступ. Крюк за  что-то
зацепился. Он полез по веревке вверх.
   Край утеса отслоился, и куски породы  полетели  вниз,  увлекая  за  собой
увесистые глыбы. Он отскочил в сторону. Сорвавшийся крюк упал рядом  с  ним,
погрузившись в тонкий слой снега.
   Он выругался и снова запустил крюк вверх, перекинув  его  подальше  через
выступающий край ут„са. Несколько раз резко  дернул.  Теперь  крюк  держался
прочно. Потянул сильнее. Держит!
   Итак, все было готово.  Можно  влезать.  Эндрю  поднял  с  земли  рюкзак,
накинул лямки на плечи и не стал завязывать передние постромки. В  последний
раз проверил веревку. Все в порядке. Посильнее оттолкнувшись  от  земли,  он
подпрыгнул, ухватился за веревку и, сильно  отталкиваясь  ногами  от  утеса,
быстро-быстро полез вверх. Перебросил  левую  ногу  через  иззубренный  край
утеса и, упершись правой рукой в камень, перекинул тело на плоскую площадку.
Начал было подниматься на ноги, ища глазами  то  место,  в  которое  впились
зубья его крюка. Но так и застыл, пораженный тем, что увидел. В десяти шагах
от него, в центре небольшого круглого плато, на камне была укреплена  ржавая
металлическая звезда. Звезда Давида.
   Крюк зацепился за нее, зубья впились в металл.
   Перед ним была могила.

***

   Адриан услышал эхо, прокатившееся по горам, точно резкие  удары  грома  -
один за другим. Словно молния расколола крышу леса,  расщепив  стволы  сотен
деревьев вокруг. Но это был не гром и не молния. Это были выстрелы.
   Несмотря на холод, по лицу Адриана катился  пот,  и,  хотя  в  лесу  было
темно, перед глазами вставали страшные  картины.  Его  брат  вновь  совершил
убийство. Майор из "Корпуса наблюдения" умело  делает  свое  кровавое  дело.
Вслед за выстрелами послышались слабые крики, заглушенные  стеной  леса.  Но
это точно были крики людей.
   Но зачем? Боже, зачем? Нельзя думать. Нельзя думать о таких вещах. Потом.
Сейчас надо думать только об одном - как преодолеть природные  преграды.  Он
уже  предпринял  пять  или  шесть  попыток  выбраться  из  мрачного  лесного
лабиринта, каждый раз давая себе десять  минут  на-то,  чтобы  увидеть,  как
забрезжит свет на опушке. Дважды он отдыхал дольше, потому что в глазах  уже
начало рябить, и он ничего не видел впереди, кроме непроницаемой мглы.
   Ему казалось, что он сходит с ума. Он  загнал  себя  в  ловушку.  Толстая
кора, бесчисленные колкие ветки и сломанные сучья царапали ему лицо и  ноги.
Сколько он кружил по одному и тому же месту? Он сбился со счета. Одно  стало
похоже на другое. Ну, конечно, он уже видел это дерево. И  это...  А  в  это
сплетение веток уперся пять минут  назад.  Фонарик  был  слабым  подспорьем.
Места, которые его луч выхватывал из тьмы, повторяли друг друга, он  не  мог
найти отличий. Он заблудился в непроходимой чаще альпийского  леса.  Природа
неузнаваемо изменила тропу, по которой десятилетия  назад  безутешная  семья
Ляйнкраус совершила свой печальный поход. Из года в год весенние талые воды,
бегущие с гор, разливались по редколесью и, утучнив почву, обеспечили буйный
рост дикой растительности.
   Этот вывод был столь же бесполезным, сколь бесполезен был  в  этом  мраке
фонарик. Выстрелы раздались  на  той  стороне.  Оттуда.  Теперь  ему  нечего
терять, разве что остатки здравомыслия. И он побежал туда, в ту  сторону.  В
ушах у него все еще отдавалось эхо выстрелов, прозвучавших несколько  секунд
назад.
   Чем быстрее он бежал, тем больше выравнивался его  курс.  Он  прокладывал
себе тропу в  девственном  лесу,  раздвигая  ветки,  пригибая  их  к  земле,
приминая все, что попадалось на пути.
   И он увидел просвет. Выбившись из сил, Адриан упал на колени  в  каких-то
тридцати футах от опушки. Серые камни, припорошенные снегом, завиднелись  за
поредевшим строем деревьев. Скалы уходили резко вверх,  выше  самых  высоких
деревьев. Он был у подножия третьего плато.
   Как и его брат. Убийце из "Корпуса наблюдения" удалось сделать  то,  что,
по мнению Гольдони, он был  сделать  не  в  состоянии:  он  применил  записи
полувековой давности к теперешним условиям.  Было  время,  когда  один  брат
гордился другим братом,  эти  времена  миновали.  Сейчас  существовала  лишь
необходимость остановить его.
   Адриан попытался больше не думать об этом, задаваясь лишь одним вопросом:
сможет ли он поставить последнюю точку, когда для этого наступит  подходящий
момент. Момент мучительного решения, который сравнить ни с  чем  невозможно.
Сейчас ему казалось, что сможет. Он думал об этом спокойно, отрешенно,  хотя
и  с  холодной  печалью.  Ибо  это  был  единственный,  пусть  страшный,  но
неоспоримый ответ хаосу и кошмару.
   Он убьет брата. Или брат убьет его.
   Он встал на ноги, медленно вышел из леса и сразу нашел каменистую  тропу,
отмеченную на карте Ляйнкрауса.  Тропа  опоясывала  склон  горы  несколькими
извивами,  которые  уменьшали  угол  восхождения,  закручиваясь  по  часовой
стрелке к вершине. Ибо, чтобы подняться на  плато,  по  воспоминаниям  Пауля
Ляйнкрауса, нужно было преодолеть довольно высокий утес. Он  ходил  по  этой
тропе только два раза в жизни - в первый и второй годы войны, когда был  еще
совсем мал. Возможно, утес окажется  и  не  таким  высоким,  каким  когда-то
показался мальчишке. Но Пауль точно помнил,  что  они  тогда  взбирались  по
деревянной лестнице.
   Печальный ритуал поминовения мертвого и детское упоение  радостью  жизни,
сказал ему Пауль Ляйнкраус, плохо соответствуют  друг  другу.  Подняться  на
плато  можно  и  другим  путем,  недоступным  для  стариков.  Но  мальчишка,
скучавший на поминальной службе, тщательно обследовал этот  второй  маршрут.
Он начинался  у  края  почти  стертой  с  лица  земли  дороги  на  приличном
расстоянии  от  образовавшегося  естественным  путем  узкого  прохода  среди
валунов.
   Этот путь представлял собой нагромождение острых скал, по  которым  можно
было добраться до площадки наверху. И чтобы преодолеть эти скалы, надо  было
обладать ловкостью, бесстрашием и недюжинной выдержкой:  один  неверный  шаг
мог оказаться роковым. Отец и старшие братья отругали  его  за  то,  что  он
ходил туда. Сорвавшись с утеса, он  мог  если  не  погибнуть,  то  уж  точно
сломать ногу или руку.
   Адриан подумал, что если он сломает ногу или руку, то погибнет наверняка.
Неподвижный человек - легкая мишень.
   Он двинулся по  извилистой  тропе,  скрываясь  за  бесчисленными  острыми
выступами и пригибаясь как можно ниже к земле. Плато располагалось на высоте
трех-четырех сотен футов  над  ним  -  ему  предстояло  покрыть  расстояние,
соизмеримое с длиной футбольного поля. Начал падать легкий снег,  ложась  на
тонкий белый наст. Адриан то  и  дело  поскальзывался,  с  трудом  удерживал
равновесие, хватаясь за ветки кустов и камни.
   Он уже преодолел половину пути и  прижался  к  утесу  перевести  дыхание.
Высоко