вшись  на  стуле,  -  фигурировало  название  птицы.  А  какие  птицы
изображены на той картине?
   - Не помню. Освещение было тусклое, я думал о своем.  И  не  вгляделся  в
картину.
   - Картина принадлежала твоему отцу? - спросил Адриан.
   - Не уверен.
   - А ты можешь туда позвонить?  -  спросил  майор:  его  вопрос  прозвучал
скорее как приказ.
   - Нет. Кампо-ди-Фьори - склеп, отрезанный от внешнего мира.  Единственная
линия связи с поместьем - это абонентский ящик в Милане,  зарегистрированный
на. фирму "Барикур, отец и сын".
   - Мать сказала, что там живет старик священник. Как же он там существует?
- Майор был недоволен.
   - Я у него не спрашивал, - ответил Виктор. - Был там еще  один  -  шофер,
который привез меня из Милана. Думаю, это курьер того монаха. Мы со стариком
проговорили почти всю ночь, но он сам меня мало заботил. Я  все  еще  считал
его своим недругом. И он это понял.
   Эндрю взглянул на брата.
   -  Остановимся  на  Кампо-ди-Фьори,  -  подытожил  он.  Адриан  кивнул  и
обратился к Виктору:
   -  Может  быть,  стоит  возложить  эти  поиски  на  кого-то  другого?  На
специалистов?
   - Нет, - решительно ответил Виктор. - Их черед еще наступит.  Но  пока  -
нет. Не забывайте, с чем вы имеете дело. Содержимое этого ларца представляет
смертельную   опасность   для   всего   цивилизованного   мира.    Исповедь,
запечатленная на старинном пергаменте, - смертоносное оружие, пусть у вас не
останется никаких заблуждений. Сейчас  эти  документы  ни  под  каким  видом
нельзя доверять общественности,  никаким  "инициативным  комитетам"  и  тому
подобное. Слишком велика опасность.
   - Я понял, -  сказал  Адриан  и  взглянул  на  страницы.  -  Ты  вот  тут
упоминаешь некоего Аннаксаса, но не уточняешь. Ты  пишешь:  "Отец  Аннаксаса
был машинистом поезда, которого убил ксенопский священник". Так?  Кто  такой
этот Аннаксас?
   - Я специально так написал, на тот случай, если эти бумаги вдруг  попадут
в чужие руки. Речь идет о Теодоре Дакакосе.
   Раздался хруст.  Майор  держал  в  руке  карандаш.  Карандаш  переломился
пополам в его пальцах. Отец и брат удивленно взглянули на него.
   - Извините, - только и сказал Эндрю.
   - Я уже слышал это имя, - сказал Адриан. - Вот только не помню,  когда  и
где.
   - Это грек. Преуспевающий судовладелец. Священник, ехавший на том поезде,
был братом его  отца  -  его  дядей.  Брат  убил  брата.  Таков  был  приказ
ксенопских старцев - чтобы тайна захоронения ларца умерла вместе с ними.
   - Дакакосу это известно? - спросил тихо майор.
   - Да. Что ему еще известно, я не знаю. Знаю только, что он занят поисками
ответов на многие вопросы. И поисками ларца.
   - Ему можно доверять? - спросил адвокат.
   - Нет. В том, что касается поезда из Салоник,  я  не  доверяю  никому.  -
Виктор порывисто вздохнул. Ему стало трудно  говорить:  дыхание  участилось,
силы покидали его.
   - Как ты себя чувствуешь? - Джейн встала между Адрианом и постелью  мужа,
склонилась к нему и положила ладонь на его щеку.
   - Нормально, - ответил он, улыбнувшись. И посмотрел на  Эндрю,  потом  на
Адриана. - Мне непросто просить вас об этом. У каждого из  вас  своя  жизнь,
свои интересы. У вас есть деньги. - Виктор поспешно  поднял  руку.  -  Спешу
заметить, что вы имеете на это право. Я обладал правом не меньшим, на то  же
должны рассчитывать и вы. В этом отношении мы  привилегированная  семья.  Но
эта привилегия  возлагает  на  нас  и  огромную  ответственность.  Неизбежно
наступают  времена,  когда  приходится  отложить  все  личные   дела   из-за
неожиданно возникшей необходимости. Теперь  такая  необходимость  появилась.
Ваши жизненные пути разошлись. Я знаю. Вы ныне оппоненты, как я понимаю, и в
мировоззренческих и в политических вопросах. В этом нет ничего страшного, но
эти ваши расхождения несущественны  по  сравнению  с  тем,  что  вам  теперь
предстоит сделать. Вы братья, внуки Савароне  Фонтини-Кристи,  и  вы  должны
сделать  то,  чего  не  смог  сделать  его  сын.  Привилегия   не   подлежит
обжалованию. Не пытайтесь уклониться.
   Он замолчал. Больше сказать было нечего.  Каждое  слово  давалось  ему  с
трудом.
   - Ты никогда нам ничего не говорил... -  В  глазах  Адриана  снова  стоял
вопрос, а вместе с тем благоговение и печаль. -  Боже,  какая  же  это  была
тяжкая для тебя ноша!
   - У меня был выбор, - ответил Виктор  едва  слышно.  -  Либо  предпринять
поиски, либо самоустраниться. Это был несложный выбор.
   - Тебе бы следовало убрать всех соперников, - спокойно сказал майор.
   Они стояли на подъездной аллее к родительскому дому. Эндрю, скрестив руки
на груди, привалился к  капоту  взятого  напрокат  "линкольна-континенталя".
Солнце весело поблескивало на медных пуговицах и значках его кителя.
   - Он умирает, - проговорил Эндрю.
   - Знаю, - ответил Адриан. - И он это тоже знает.
   - А мы опять вместе.
   - Опять, - согласился юрист.
   - Мне легче выполнить  его  просьбу,  чем  тебе.  -  Эндрю  посмотрел  на
зашторенные окна спальни на втором этаже.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Я практик. Ты нет. Лучше нам действовать вместе чем по отдельности.
   - Удивительно, ты признаешь, что от меня может быть прок. Это не ущемляет
твоего самолюбия?
   - В полевых условиях личных отношений  не  существует.  В  данном  случае
главное - цель операции,  -  будничным  тоном  сказал  Эндрю.  -  Мы  сможем
действовать быстрее, если разделим задачи. Его воспоминания неточны, он  все
время сбивается с мысли. Он плохо помнит те места. А у меня  есть  некоторый
опыт  в  ориентировании  на  местности.  -  Эндрю  выпрямился  и  отошел  от
автомобиля.  -  Думаю,  нам  надо  вернуться  назад.   На   семь   лет.   До
Сан-Франциско. Ты способен на это?
   Адриан посмотрел на брата:
   - На этот вопрос можешь ответить только ты. И  прошу  тебя,  не  лги,  ты
никогда не умел врать. Мне, во всяком случае.
   - А ты - мне.
   Они взглянули друг другу в глаза. Ни один не отвел взгляда.
   - Вечером в среду был убит человек, - сказал Адриан. - В Вашингтоне.
   - Я же был в Сайгоне. Ты знаешь. Кто этот человек?
   - Чернокожий юрист из министерства юстиции. Его фамилия...
   - Невинс, - закончил Эндрю, прервав брата.
   - Боже мой! Ты знал!
   - О нем - да. О том, что он убит, - нет. Почему я должен об этом знать?
   - "Корпус наблюдения"! У него  же  был  рапорт  на  "Корпус  наблюдения"!
Рапорт находился в его атташе-кейсе. Кейс выкрали из машины.
   - Ты что, совсем спятил? - Майор говорил спокойно. -  Ты  можешь  нас  не
любить. Ты можешь думать о нас все что угодно, но мы  же  не  дураки!  Убить
человека, имеющего к нам хотя бы отдаленное отношение, - значит  навлечь  на
себя сотни ищеек из Генеральной инспекции! Есть варианты и получше. Убийство
- это, конечно, хороший способ. Но зачем же использовать его во вред себе?
   Адриан все еще смотрел на брата, ища его взгляд. Наконец он  заговорил  -
тихо, почти шепотом:
   - Более отвратительного заявления мне еще не приходилось слышать!
   - Что именно?
   - Что убийство - это хороший способ. Ты ведь так выразился?
   - Конечно. Это же правда. Я ответил на твой вопрос?
   -  Да,  -  тихо  проговорил  Адриан.  -  Мы  вернемся...  к  временам  до
Сан-Франциско. Но очень ненадолго. Запомни. Пока все это не закончится.
   - Отлично... Тебе надо привести  в  порядок  свои  дела,  прежде  чем  мы
отправимся в путь. И мне тоже. Скажем, недели тебе хватит?
   - Да. Неделя, считая с завтрашнего дня.
   - Я собираюсь лететь шестичасовым рейсом в Вашингтон. Отправимся вместе?
   - Нет. У меня встреча в городе. Я возьму какую-нибудь машину здесь.
   - Знаешь, это даже смешно, - сказал Эндрю, качая головой, словно то,  что
он собирался сказать, было совсем не смешно. - Я ведь даже  не  знаю  твоего
телефона. И адреса твоей гостиницы.
   - "Дистрикт-Тауэрс". На Небраска-авеню.
   -  Так,  "Дистрикт-Тауэрс".  Хорошо.  Значит,  через  неделю,  начиная  с
завтрашнего дня. Я закажу нам билеты. Прямой рейс до Милана. У тебя  паспорт
не просрочен?
   - Думаю, нет. Он в гостинице. Я проверю.
   - Хорошо. Я позвоню. Встретимся через неделю. - Эндрю потянулся к дверце.
- Кстати, а что с повесткой?
   - Ты же знаешь. Она не выписана. Майор усмехнулся и сел в машину.  -  Все
равно ничего бы не вышло.

***

   Они  сидели   за   столиком   уличного   кафе   "Сент-Мориц"   на   Южной
Сентрал-парк-стрит. Они  обожали  людные  места.  У  них  была  такая  игра:
выбирать пешеходов в толпе и придумывать им биографии.
   Сейчас они были заняты другим. Адриан  решил,  что  просьба  отца  никому
ничего не рассказывать о поезде из Салоник не касается Барбары. Его  решение
основывалось на убеждении, что, окажись Барбара на его месте, она бы ему все
рассказала. Не мог же он уехать из страны на месяц или  два,  ничего  ей  не
объяснив? Она заслуживает лучшего отношения.
   - Вот и все, что мы  имеем.  Религиозные  документы  полуторатысячелетйей
давности, арамейский свиток, из-за которого британское правительство едва не
потеряло голову в самый разгар европейской войны, и исповедь, написанная  на
пергаменте два  тысячелетия  назад,  причем  одному  Богу  ведомо,  что  там
изложено. Из-за этого ларца пролилось столько крови, что и подумать страшно.
Если отец говорит правду, то и эти документы, и этот свиток, и в особенности
эта исповедь на пергаменте способны изменить всю историю человечества!
   Барбара откинулась на спинку стула, ее карие  глаза  были  устремлены  на
него. Помолчав, она сказала:
   - Все это  кажется  маловероятным.  Ежедневно  находятся  новые  и  новые
документы. Но история не меняется.
   - Ты когда-нибудь слышала 6 догмате филиокве?
   - Конечно! Его добавили в никейский "Символ веры". Это послужило  поводом
раскола церкви на западную и восточную. Споры продолжались сотни  лет,  пока
не привели к схизме Фотия в... девятом веке. Так, кажется. Затем  последовал
раскол 1054 года. На сей раз предметом споров стала непогрешимость папы...
   - Да откуда ты все знаешь? Барбара засмеялась:
   - Это же моя область. Ты забыл? Во всяком случае, поведенческие аспекты.
   - Но ты же сказала: девятый век. А мой  отец  говорил,  пятнадцать  веков
назад...
   - Раннехристианская история очень запутана.  С  первого  по  седьмой  век
состоялось так много вселенских соборов, так много решений  то  принималось,
то отменялось, столько было споров относительно того или иного догмата,  что
теперь почти невозможно разложить все это по полочкам.  Эти  рукописи  имеют
отношение к филиокве? В них что, содержится опровержение догмата?
   Адриан замер со стаканом в руке.
   - Да. Так сказал отец. Он  использовал  именно  эти  слова.  Опровержение
филиокве.
   - Их не существует.
   - Что?
   - Они были уничтожены - торжественно преданы огню, по-моему, a Стамбуле в
мечети Святой Софии в самом начале Второй  мировой  войны.  Есть  документы,
есть, если не ошибаюсь, очевидцы.  Даже  обуглившиеся  останки,  подлинность
которых подтверждена спектрохимическим анализом.
   Адриан смотрел на нее. Это какая-то чудовищная  ошибка.  Слишком  просто!
Подозрительно просто.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Откуда? Ты хочешь знать, где именно я все это прочитала?
   - Да.
   Барбара склонилась к нему, задумчиво вертя бокал и хмурясь.
   - Это не совсем по  моему  профилю,  но  я,  конечно,  найду.  Дело  было
несколько лет назад. Я очень  хорошо  помню,  что  это  заявление  произвело
сенсацию.
   - Сделай мне  одолжение,  -  сказал  он  торопливо.  -  Когда  вернешься,
постарайся найти все, что можно. Это же просто ерунда какая-то! Мой отец  бы
знал.
   - Почему? Это сугубо научная проблема.
   - Все равно это какая-то ерунда...
   - Кстати, вернемся в  Бостон,  -  перебила  она  его.  -  Моя  секретарша
сообщила, что мне дважды звонил какой-то человек. Он разыскивает тебя. Некто
Дакакос.
   - Дакакос?
   - Да. Теодор Дакакос. Он сказал, что дело неотложное.
   - . И что ты сказала секретарше?
   - Что передам тебе. Я  записала  его  номер.  Но  мне  не  хотелось  тебе
говорить. Зачем тебе эти истерические звонки из Вашингтона.  У  тебя  и  так
голова забита другими делами.
   - Он не из Вашингтона.
   - Но звонил именно оттуда.
   Адриан взглянул  на  ящики  с  миниатюрными  кустарниками,  огораживающие
уличное кафе. Он увидел то, что искал: телефонную будку.
   - Я сейчас.
   Он вошел в будку и позвонил в отель "Дистрикт-Тауэрс" в Вашингтоне.
   - Пожалуйста, портье.
   - Да, мистер Фонтин. Вам неоднократно звонил мистер Дакакос. В  вестибюле
вас сейчас дожидается помощник мистера Дакакоса.
   Адриан стал соображать. Ему на память пришли слова отца. Он спросил отца,
можно ли доверять Дакакосу. "В том, что касается поезда из Салоник, я никому
не доверяю".
   - Послушайте! Скажите этому человеку, что я только что вам звонил. И  что
меня не будет в Вашингтоне несколько дней. Я не хочу видеть этого Дакакоса.
   - Разумеется, мистер Фонтин.
   Адриан повесил трубку. Его паспорт в Вашингтоне. Он войдет  через  гараж.
Но не сегодня. Слишком рано. Он подождет до завтра. А сегодня  переночует  в
Нью-Йорке...  Отец.  Надо  сообщить  отцу  об  этом  Дакакосе.  Он  позвонил
родителям в Норт-Шор.
   У Джейн дрожал голос.
   - У него сейчас врач. Слава Богу, он  согласился  принять  болеутоляющее.
Долго он не протянет. У него такие спазмы...
   - Я позвоню вечером.
   Адриан вышел из телефонной будки и вернулся к столику.
   - Что-нибудь случилось? - встревоженно спросила Барбара.
   - Свяжись со  своей  секретаршей  в  Бостоне.  Пусть  они  сами  позвонят
Дакакосу и скажут, что мы с тобой разминулись. Что я улетел, ну,  скажем,  в
Чикаго. По делам. И оставил тебе в отеле записку.
   - Ты и в самом деле не хочешь с ним встречаться?
   - Мне надо его избегать. Его надо убрать с дороги. Он, наверное, пытается
связаться и с братом.

***

   Тропинка в Рок-Крик-парке. Место назначил Мартин  Грин.  По  телефону  он
говорил странно, как-то вызывающе. Словно ему уже на все было наплевать.
   Но что бы там ни терзало Грина, все пройдет, как только  Эндрю  расскажет
ему о том, что  произошло.  Боже,  еще  как  пройдет!  В  один  миг  "Корпус
наблюдения" сделал гигантский шаг вперед! О таком они и  мечтать  не  могли.
Если все,  что  рассказал  отец  об  этом  ларце  -  о  тех  усилиях,  какие
предпринимались могущественными людьми и правительствами всего  мира,  чтобы
завладеть им, - если в этом была хотя бы доля истины, то "Корпус наблюдения"
проскочил в дамки! Теперь они неуязвимы.
   Отец сказал, что подготовит список. Ха, отцу  не  стоит  утруждать  себя:
список уже готов. Семерка из "Корпуса наблюдения" получит  доступ  к  ларцу,
получит власть над ларцом. А он, Эндрю Фонтин, получит власть над  "Корпусом
наблюдения"!
   Черт побери, от этого с ума можно сойти! Но факты не лгут, отец не  лжет.
Тот, в чьи руки попадут эти документы, этот пергамент, написанный в  римской
тюрьме, получит возможность предъявить  миру  немыслимые  требования.  Белое
пятно в историй, фрагмент, утаенный от человечества из  неодолимого  страха.
Эти откровения окажутся невыносимыми для людей.  Что  же,  страх  -  великая
сила. Как и смерть. Даже больше.
   "Запомните: содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для
всего цивилизованного мира..."
   Шаги, предпринятые влиятельными людьми - в мирное и в  военное  время,  -
лишь подтверждают предположение отца. И вот теперь другие  влиятельные  люди
под водительством одного весьма отважного человека  найдут  ларец  и  смогут
определить судьбу человечества  последней  четверти  двадцатого  века.  Надо
теперь думать такими  категориями,  большими  историческими  периодами  -  в
масштабах, недоступных разумению простых смертных. Его талант, его опыт, его
подготовка. Все теперь имеет  значение.  Все  неразрывно  взаимосвязано.  Он
готов взвалить на себя неподъемное  бремя  ответственности.  Он  избран  для
этого, и ему предстоит это доказать, когда  он  обнаружит  ларец  в  глубине
итальянских Альп.
   А Адриана необходимо нейтрализовать. Это  просто:  его  брат  слабак,  он
нерешителен, он ему не соперник.
   Надо просто ему помешать. Он проникнет к нему в  гостиничный  номер  -  и
все.
   Эндрю двинулся по  тропинке  Рок-Крик-парка.  Вдали  виднелось  несколько
пешеходов. Этот парк в вечернее время не место для прогулок.  Где  же  Грин?
Его квартира ближе к парку, чем аэропорт. А Грин попросил его поторопиться.
   Эндрю взял левее и вышел на лужайку. Закурил. Не следует стоять  в  свете
фонаря. Он увидит Грина на тропинке.
   - Фонтин!
   Майор, вздрогнув, обернулся. В двадцати ярдах от него  за  деревом  стоял
Мартин Грин. В штатском. В левой руке он держал атташе-кейс.
   - Мартин? Какого черта...
   - Иди сюда, - приказал капитан сурово. Эндрю поспешно подошел к дереву.
   - Что такое?
   - Все пропало, Фонтин. Все  полетело  к  черту.  Я  тебе  обзвонился.  Со
вчерашнего утра!
   - Я был в Нью-Йорке. Что случилось?
   - Пятеро наших офицеров сидят в карцере в Сайгоне. Догадайся - кто?
   - Что? Но ведь повестка не выписана!
   - Никому эта повестка и не понадобилась. Генеральная инспекция  нагрянула
как снег на голову. Они обложили нас со  всех  сторон.  По  моим  подсчетам,
через двенадцать часов они, меня вычислят. А ты уже под колпаком.
   - Погоди! Постой! Но это же черт знает что! Они же пока не предъявили нам
обвинения!
   - И я единственный, кому это на руку. Ты же не упоминал моего имени  там,
в Сайгоне?
   - Конечно нет. Я лишь сказал, что у нас есть свой человек.
   - А им больше ничего и не надо. Они меня вычислят!
   - Но как?
   - Масса способов. Возьмут регистрационные журналы и сверят отметки о моих
приходах-уходах с твоими отметками - это первое, что приходит на ум.  Что-то
там произошло. Кто-то нас провалил. - Взгляд Грина блуждал.
   Эндрю дышал ровно, спокойно глядя на капитана.
   - Нет, не там, - сказал он мягко. - Здесь. Вечером в среду.
   Грин вскинул голову.
   - А что вечером в среду?
   - Этот черномазый адвокат Невинс. Ты,  идиот  несчастный,  подстроил  его
убийство. Мой брат обвинил меня! Обвинил нас! Он поверил мне, потому  что  я
сам так думал. Это было слишком глупо! -  Майор  говорил  яростным  шепотом.
Только так он удержался, чтобы не наброситься на собеседника.
   Грин ответил тихо и надменно:
   - Вывод правильный, но исходные посылки неверны. Что я  подстроил  -  да,
так я заполучил чемоданчик этого  гада,  где  лежала  "телега"  на  нас.  Но
цепочка была столь длинной, что исполнители даже и  не  подозревают  о  моем
существовании. И чтобы тебе уж все  было  известно,  сегодня  их  поймали  в
Западной  Вирджинии.  Они  просто  отмывали  деньги,   принадлежащие   некой
компании, которая давно уже в розыске, - их ищут за мошенничество. Мы тут ни
при чем... Нет, Фонтин, дело не во мне. Что бы там ни было, мы  погорели  во
Вьетнаме. И, я полагаю, провалил все ты.
   Эндрю замотал головой:
   - Это невозможно. Я все сделал...
   - Перестань. Не будем терять время. Мне это уже безразлично, потому что я
выхожу из игры. В камере хранения аэропорта Даллеса стоит мой чемодан,  а  в
кармане у меня билет до Тель-Авива - в один конец. Но я окажу тебе последнюю
услугу. Когда все провалилось, я позвонил приятелям в Генеральную  инспекцию
- они мне кое-чем обязаны. Так вот, этот рапорт Барстоу, из-за которого мы в
штаны наложили, не самое главное.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Помнишь запрос о тебе из  конгресса?  Грек,  о  котором  ты  слыхом  не
слыхивал...
   - Дакакос?
   - Верно. Теодор Дакакос. В Генинспекции это называется "проба  Дакакоса".
Это он. Никто не знает, каким образом,  но  именно  этот  грек  получал  все
данные о деятельности "Корпуса наблюдения". И он переправлял каждую  бумажку
в Генинспекцию.
   Теодор Дакакос,  подумал  Эндрю.  Теодор  Дакакос,  сын  грека-машиниста,
убитого тридцать лет  назад  на  ми