е  время,  его  магазины
открыты в Люцерне и Н„шателе.
   Эндрю вылез из "лендровера",  подошел  к  забору  и  стал  махать  рукой,
привлекая внимание пахаря. Это был низкорослый итало-швейцарец,  здоровяк  с
взъерошенными каштановыми волосами над темными бровями,  с  грубыми  чертами
лица типичного обитателя Северного Средиземноморья.  Лет  на  десять  старше
Фонтина. На лице у него было опасливое выражение, точно он не  привык  и  не
любил встречать незнакомцев.
   - Вы говорите по-английски? - спросил Эндрю.
   - Сносно, синьор, - ответил тот.
   - Я ищу Альфредо Гольдони. Мне сказали, чтобы я ехал по этой дороге.
   - Вам правильно указали, - ответил итало-швейцарец на более  чем  сносном
английском. - Гольдони мой дядя. Я для  него  пашу.  Сам  он  уже  не  может
обрабатывать землю. - Пахарь замолчал, ничего больше не объясняя.
   - Где я могу найти его?
   - Там, где обычно. В дальней спальне дома. Тетя проведет вас к  нему.  Он
любит гостей.
   - Спасибо. - Эндрю зашагал к "лендроверу".
   - Вы американец? - спросил пахарь.
   - Нет, канадец, - ответил Эндрю, решив на всякий случай  обеспечить  себе
"крышу". Он  забрался  на  сиденье  и  взглянул  на  пахаря.  -  Мы  говорим
одинаково.
   - И  выглядите  одинаково,  и  одеваетесь  одинаково,  -  ответил  фермер
спокойно, рассматривая его отороченную мехом альпийскую куртку. -  Одежда-то
новая, - добавил он.
   - Зато ваш английский нет, - усмехнулся Фонтин и повернул ключ зажигания.
   Жена Гольдони оказалась тощей, аскетичного вида женщиной. Ее прямые седые
волосы были туго затянуты и уложены вокруг головы венцом самоотречения.  Она
провела незнакомца через две или три опрятные, скудно обставленные  комнатки
к двери в спальню. Собственно,  это  был  просто  дверной  проем.  Там,  где
некогда был порожек, доски выкорчевали и заложили ямку  дощечкой  вровень  с
полом. Фонтин вошел в спальню. Альфредо Гольдони сидел в инвалидной  коляске
у окна, выходящего на поля у подножия горы.
   У него не было ног. На обрубки его некогда сильных  бедер  были  натянуты
штаны, а штанины приколоты английскими булавками к поясу. Тело и лицо у него
были большие и неловкие. Возраст и увечье сделали их никчемными.
   Старик Гольдони приветствовал  незнакомца  с  деланным  радушием.  Жалкий
калека, благодарный за каждый визит, боялся отпугнуть нового гостя.
   Представившись и коротко рассказав, как он его нашел, Фонтин сел напротив
инвалидного кресла. Угрюмая жена Гольдони принесла вина. Культяпки безногого
старика были совсем рядом. У Эндрю на языке вертелось словечко "уродец".  Он
терпеть не мог человеческого уродства и не трудился эту неприязнь скрывать.
   - Имя Фонтин вам что-нибудь говорит?
   - Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец?
   - А фамилия Фонтини-Кристи вам знакома? Взгляд Гольдони изменился. В  нем
вспыхнула давно позабытая тревога.
   - Да, конечно, я знаю эту фамилию, - ответил  безногий.  Его  голос  тоже
изменился. - Фонтин - Фонтини-Кристи. Значит, итальянец  стал  французом,  а
носит эту фамилию американец. Вы - Фонтини-Кристи?
   - Да. Савароне мой дед.
   - Богатый  синьор  из  северных  провинций.  Помню,  помню.  Уже  смутно,
конечно. В конце двадцатых он останавливался у нас по пути в Шамполюк.
   - Гольдони были его проводниками в горах. Он приезжал с сыновьями.
   - Мы были проводниками у всех путешественников.
   - А вы когда-нибудь были в проводниках у моего деда?
   - Возможно. Я, знаете, с ранней юности работал в горах.
   - Вы можете припомнить поточнее?
   - Знаете, в свое время я проводил по Альпам тысячи людей.
   - Но вы только что сказали, что помните его.
   - Не очень хорошо. И скорее имя, чем его самого. А что вас интересует?
   -  Информация.  О  путешествии  в  горы,  которое  пятьдесят  лет   назад
предпринял мой дед со своим старшим сыном.
   - Вы шутите!
   - Нет, отчего же. Мой отец Виктор... Витторио Фонтини-Кристи послал  меня
из Америки за этой информацией. Мне это совсем некстати. У меня  очень  мало
времени, поэтому мне нужна ваша помощь.
   - Я бы рад вам помочь, да не знаю чем. Путешествие в горы  пятьдесят  лет
назад! Разве такое можно упомнить?
   - Меня интересует человек, который их вел.  Проводник.  Отец  утверждает,
что это был  сын  Гольдони.  Дата  -  четырнадцатое  июля  тысяча  девятьсот
двадцатого года.
   Фонтин не мог сказать с полной уверенностью - возможно, этот инвалид-урод
просто превозмог приступ боли или пошевелился в раздумье, - но он отозвался!
На дату. Он вспомнил дату. И тут  же,  пытаясь  скрыть  волнение,  торопливо
заговорил:
   - Июль двадцатого... Два поколения назад.  Нет,  невозможно.  У  вас  нет
ничего - как это по-английски? - более определенного,  что  бы  помогло  мне
вспомнить?
   - Проводник. Гольдони.
   - Это не я. Мне тогда было чуть больше пятнадцати. Я, конечно,  уходил  в
горы в довольно юном возрасте, но не в пятнадцать лет.  И  не  как  основной
проводник.
   Эндрю внимательно посмотрел инвалиду в глаза. Гольдони нервничал: ему  не
понравился взгляд гостя, и он отвел глаза. Фонтин подался вперед.
   - Но ведь что-то вы помните? - спросил он спокойно,  не  в  силах  скрыть
холод в голосе.
   - Нет, синьор Фонтини-Кристи. Ничего.
   - Но несколько секунд назад я назвал вам дату - четырнадцатое июля тысяча
девятьсот двадцатого года. Вы вспомнили эту дату!
   - Я только подумал, что это было слишком давно, чтобы я мог вспомнить.
   - Должен вам заметить, я военный. Солдат. Я допрашивал сотни людей. Очень
немногим удавалось меня одурачить.
   - У меня и в мыслях этого нет, синьор. Зачем? Я же хочу вам помочь.
   Эндрю не спускал с него глаз.
   - Много лет назад вдоль железнодорожного полотна к югу от  Церматта  были
вырубки.
   - Некоторые и до сих пор целы, - закивал Гольдони. - Их  осталось  совсем
немного. Они ведь теперь никому не нужны.
   - Скажите мне вот что. В названии каждой фигурировало имя птицы...
   - Только в названиях некоторых, - прервал его альпиец. - Не у всех.
   - Не было ли там "ястреба"? "Ястребиное..." что-то?
   - Ястреб? Почему ястреб? - Теперь безногий смотрел  на  гостя  прямо,  не
мигая.
   - Ну так отвечайте: была ли  когда-нибудь  вырубка,  в  названии  которой
упоминалось слово "ястреб"? Гольдони некоторое время молчал.
   - Нет, - сказал он наконец. Эндрю откинулся на спинку стула.
   - Вы были самым старшим сыном в семье Гольдони?
   - Нет. Скорее всего, пятьдесят лет назад они наняли проводником  в  горах
одного из моих старших братьев.
   Фонтин начал понимать. Альфредо Гольдони получил в наследство дом, потому
что лишился обеих ног.
   - А где ваши братья? Мне надо поговорить с ними.
   - И вновь я вынужден спросить, синьор, не шутите ли вы? Они давно умерли,
все это знают. Мои братья, дядя, два двоюродных брата. Все умерли. Больше  в
Шамполюке не осталось проводников Гольдони.
   У Эндрю перехватило дыхание. Он осмыслил услышанное и  глубоко  вздохнул.
Надежды на короткий путь были развеяны одной фразой.
   - В это трудно поверить, - сказал он холодно. - Все они  мертвы?  Что  же
было тому причиной?
   - Лавина, синьор. В шестьдесят восьмом одну  деревню  накрыло  лавиной  с
гор. Близ Вальтурнанша. Спасательные группы были посланы из  Церматта  и  из
Шамполюка. Спасателей вели Гольдони. Три государства  удостоили  нас  высших
наград. Только мертвым эти награды ни к чему. А мне дали небольшую пенсию. Я
ведь тогда ноги потерял. - И он постучал по культяпкам.
   - И вам ничего не известно о том путешествии в горы  четырнадцатого  июля
двадцатого года?
   - Откуда же? Тем более что у вас нет никаких конкретных деталей.
   - У меня есть описание, составленное моим  отцом.  -  Фонтин  вытащил  из
кармана ксерокопию.
   - Отлично! Что же вы раньше не сказали? Прочитайте.
   Эндрю прочел. Описания были  бессвязными,  детали,  о  которых  вспоминал
умирающий, противоречивыми. Рассказчик путался во времени,  и  ориентиры  на
местности, казалось, тоже смешались в его памяти.
   Гольдони внимательно слушал. Он то  и  дело  смыкал  морщинистые  веки  и
поворачивал голову,  словно  пытаясь  восстановить  перед  мысленным  взором
далекие картины. Когда Фонтин закончил, он отрицательно, помотал головой:
   - Извините,  синьор.  То,  что  здесь  описывается,  можно  встретить  на
десятках самых разных троп. А многое даже и не встречается в  наших  местах.
Простите, но мне кажется, что ваш отец перепутал наши горы с  теми,  что  на
западе, ближе к Вале. Их легко спутать.
   - И вам ничего не показалось знакомым?
   - Напротив. Все! И  ничего.  Описание  годится  для  территории  в  сотни
квадратных миль. Увы. Тут ничего не разберешь.
   Эндрю был озадачен. Хотя он по-прежнему  нутром  чувствовал,  что  старый
альпиец лжет. Оставался еще один  ход,  прежде  чем  он  приступит  к  более
жестокому допросу. Если и это не сработает,  он  вернется  и  применит  иную
тактику.
   "Если окажется, что Альфредо не самый  старший  ребенок  в  семье,  ищите
сестру..."
   - Вы самый старый член семьи из ныне живущих?
   - Нет. У меня две старшие сестры. Одна еще жива.
   - Где она живет?
   - В Шамполюке. На виа Сестина. Ее сын - фермер.
   - Как ее фамилия? По мужу?
   - Капомонти.
   - Капомонти? Но ведь это люди, которые владеют пансионатом!
   - Да, синьор, она вышла замуж за одного из них. Фонтин  встал  и  положил
листки ксерокопии в карман. Дойдя до двери, он обернулся:
   - Возможно, я еще вернусь!
   - Буду рад вас увидеть снова!
   Фонтин сел в "лендровер" и запустил мотор. Далеко в поле племянник-фермер
неподвижно сидел в кабине трактора и смотрел на гостя. Трактор тихо урчал. И
снова дало себя знать внутреннее  чутье;  на  лице  у  фермера  словно  было
написано: "Давай-давай уезжай, мне надо побежать к хозяину и выяснить, о чем
вы там с ним говорили".
   Эндрю нажал на газ. Он выехал на шоссе, развернулся и помчался обратно  в
городок.
   И вдруг он заметил самый обычный  в  мире  вид.  Он  выругался.  Вид  был
настолько привычный, что не бросался в глаза.
   Вдоль дороги высились столбы телефонной связи. Бесполезно искать  старуху
на виа Сестина - ее там не окажется.  Майор  придумал  новый  стратегический
план. Похоже, на этот раз ему повезет.
   - Жена! - закричал Гольдони. - Быстро! Помоги мне! Телефон!
   Жена  Гольдони  поспешно  вошла  в  спальню  и   схватилась   за   спинку
кресла-коляски.
   - Может быть, я позвоню? - спросила она, подкатывая его к аппарату.
   - Нет, я сам. - Он набрал номер. - Лефрак? Ты меня слышишь?  Он  приехал.
Столько лет прошло! Фонтини-Кристи. Но  он  не  сказал  тех  слов.  Он  ищет
вырубку, в названии которой упоминается "ястреб". Больше он  мне  ничего  не
сказал, а это просто чушь. Я ему не верю. Мне  надо  поговорить  с  сестрой.
Собери остальных. Встретимся через час... Не здесь! В пансионате!
   Эндрю лежал плашмя в поле напротив  дома.  Он  переводил  бинокль  то  на
дверь, то на окна. Солнце на западе опускалось за Альпы. Скоро  стемнеет.  В
доме зажгли свет. За окнами маячили тени. Там царило оживление.
   С задворков выехала машина и остановилась справа от дома.  Из  нее  вылез
племянник-фермер и побежал к двери. Дверь открылась.
   На пороге показался  Гольдони  в  кресле-коляске.  Кресло  толкала  жена.
Племянник сменил ее и  покатил  безногого  через  лужайку  к  тихо  урчащему
автомобилю.
   Гольдони что-то сжимал в руках. Эндрю навел фокус.
   Это была большая книга. И даже не книга, а  толстенный  тяжелый  фолиант.
Регистрационный журнал!
   Жена раскрыла дверцу автомобиля и держала ее, пока  племянник,  подхватив
безногого под мышки, втаскивал его внутрь. Гольдони  заерзал  и  задвигался;
жена перекинула ему через грудь ремень безопасности и пристегнула к сиденью.
   Эндрю отчетливо видел профиль бывшего альпийского  проводника.  Он  снова
навел бинокль на регистрационный журнал. Гольдони сжимал его в руках,  точно
J сокровище, с которым не мог расстаться ни на секунду. Потом  Эндрю  понял,
что в руках у Гольдони есть что-то еще - очень знакомое  и  привычное  глазу
военного. Между переплетом книги и грудью альпийца поблескивал металлический
предмет. Это  был  ствол  небольшого,  но  мощного  обреза  -  таким  обычно
пользуются враждующие итальянские  кланы  на  юге  страны.  В  Сицилии.  Его
называют "lupo" - "волк".
   С расстояния больше двадцати ярдов он бил не очень точно, но  с  близкого
расстояния мог уложить человека наповал, да  еще  отбросить  тело  футов  на
десять.
   Гольдони оберегал свои фолиант с помощью оружия куда более  эффективного,
чем спрятанный в рюкзаке Эндрю "магнум". Эндрю перевел бинокль на племянника
Гольдони. У того в одежде появилась новая деталь: пояс с пристегнутой к нему
кобурой, из которой торчала рукоятка пистолета. Судя  по  рукоятке  пистолет
был крупного калибра.
   Так вот  как  оба  альпийца  охраняют  свой  журнал!  Никто  бы  не  смог
приблизиться к нему. Что же это значит?
   Господи! Фонтин вдруг все  понял.  Записи!  Записи  путешествий  в  горы.
Ничего другого и быть не может. Ему никогда в голову не приходило -  и  отцу
тоже! - спросить, велись ли подобные записи. Особенно  после  стольких  лет.
Боже, ведь полвека миновало!
   Но отец - и его отец - говорил, что Гольдони были лучшими проводниками  в
Альпах. Профессионалы с такой репутацией, конечно, должны были вести записи!
Это самое естественное дело. Записи всех совершенных ими походов в  горы  за
многие десятилетия.
   Итак, Гольдони солгал. Сведения, необходимые Фонтину,  были  у  него.  Но
Гольдони не сообщил их своему гостю.
   Эндрю продолжал наблюдение. Племянник  сложил  кресло,  открыл  багажник,
бросил туда кресло и побежал к левой передней дверце. Он сел за руль, а жена
Гольдони захлопнула правую переднюю дверцу.
   Машина выехала на шоссе и помчалась в Шамполюк. Жена Гольдони вернулась в
дом.
   Майор продолжал лежать в траве. Обдумывая, что делать дальше, он медленно
положил бинокль в футляр и застегнул кнопки. Можно броситься  к  спрятанному
"лендроверу" и поспешить вдогонку за Гольдони, но  зачем?  К  тому  же  риск
очень велик. Альпиец, конечно, калека, но  "lupo"  в  его  старческих  руках
может  с  лихвой  компенсировать  увечность.  Да  и  мрачный  племянник   не
задумываясь пустит в ход свой пистолет.
   Если этот регистрационный журнал  и  есть  тот  самый  ключ  к  разгадке,
который ищет Эндрю, то они его увозят, чтобы спрятать. Но  не  уничтожить  -
никто не станет уничтожать столь ценные записи.
   Надо убедиться. И только тогда действовать.
   Забавно. Эндрю не предполагал, что Гольдони самолично пустится в путь,  -
он думал, что приедут к нему. То, что Гольдони сорвался с  места,  означает,
что началась паника. Безногий старик, который целыми днями  сидит  дома,  не
стал бы вдруг, с риском для себя, вылезать из своей берлоги, не имея  на  то
достаточно серьезного повода.
   И  майор  решился.  Обстоятельства  благоприятствовали  -  жена  Гольдони
осталась в доме одна. Прежде всего, он выяснит, является  ли  этот  гроссбух
именно тем, что он ищет, а потом узнает, куда отправился Гольдони.
   Тогда и решит: преследовать их или оставаться здесь и ждать.
   Эндрю поднялся. Нет смысла терять время. Он направился к дому.
   - Здесь никого нет, синьор, -  сказала  старуха,  испуганно  и  изумленно
глядя на него. - Мой муж уехал с племянником. Они поехали играть в  карты  в
городок.
   Эндрю молча оттолкнул старуху. Он прошел прямо в  спальню  Гольдони.  Там
ничего не было, кроме  журналов  и  старых  итальянских  газет.  Он  обыскал
стенной шкаф, нелепый и трогательный. Штаны с приколотыми к поясу штанинами.
Ни книг, ни регистрационных журналов, похожих  на  тот,  что  увез  с  собой
старый альпийский проводник.
   Он  вернулся  в  гостиную.  Перепуганная  старуха  стояла  у  телефона  и
трясущимися пальцами коротко постукивала по рычагу.
   - Провод перерезан, - подойдя к ней, спокойно сказал он.
   - Нет, - прошептала старуха. - Чего вы хотите? У меня ничего нет.  У  нас
ничего нет!
   - Думаю, что есть! - ответил Фонтин, оттолкнув ее к стене и  приблизив  к
ней перекошенное от злости лицо. - Твой муж мне наврал. Он сказал,  что  ему
нечего мне сообщить, а сам уехал и увез какую-то очень  большую  книгу.  Это
журнал записей, верно?  Старый  регистрационный  журнал,  в  котором  описан
подъем в горы пятьдесят лет назад. Журналы! Покажи мне журналы!
   - Я не понимаю, о чем вы говорите, синьор! У нас ничего нет. Мы живем  на
пенсию!
   - Заткнись! Покажи мне журналы!
   - Прошу вас!
   - Старая сволочь! - Фонтин схватил старуху за  седые  волосы,  дернул  ее
вперед, а потом вдруг с силой  ударил  затылком  по  стене.  -  У  меня  нет
времени. Твой муж мне наврал. Покажи мне журналы! Живо! - Он  снова  схватил
ее за волосы и еще раз ударил головой о стену. На морщинистой шее показалась
струйка крови, глаза наполнились слезами.
   Майор понял, что перегнул палку. Он принял оперативное решение.  Ему  это
было не впервой: в Наме ему встречалось немало  несговорчивых  крестьян.  Он
оторвал женщину от стены.
   - Ты меня понимаешь? - заговорил он ровным голосом. - Я  зажгу  спичку  у
тебя перед глазами. Ты знаешь, что потом произойдет? Я спрашиваю в последний
раз. Где журналы?
   Жена Гольдони, рыдая, повалилась на пол. Фонтин удержал  ее,  схватив  за
платье. Она указала дрожащей рукой с трясущимися пальцами на дверь справа.
   Эндрю поволок ее по полу. Ударом  ноги  он  распахнул  запертую  дверь  и
вытащил свою "беретту". В комнатке никого не было.
   - Выключатель! Где?
   Старуха подняла голову, рот у нее был открыт,  дыхание  прерывистое.  Она
скосила глаза налево.
   - Lampada, lampada , - прошептала она.
   Он втолкнул ее в комнатку, потом нашел лампу. Женщина, дрожа,  скорчилась
на полу.  Свет  от  лампы  отразился  в  застекленных  книжных  стеллажах  у
противоположной стены. Пять полок, сплошь уставленные книгами. Он  попытался
сдвинуть стекло на средней  полке.  Стекло  не  поддавалось.  Он  попробовал
остальные. Все заперто.
   Рукояткой "беретты" он разбил  стекла  двух  полок.  Свет  от  лампы  был
слабым, но достаточным. На корешках отчетливо виднелись выцветшие рукописные
буквы и цифры.
   Каждый год был поделен на полугодия. Тема  различались  по  толщине.  Все
книги были самодельными. Он взглянул на верхнюю полку. Там стекло уцелело, и
отраженный свет мешал разобрать надписи на корешках. Он разбил и это  стекло
и несколькими взмахами ствола счистил осколки.
   Первый том был помечен 1907  годом.  Месяц  не  был  проставлен,  видимо,
стройная хронологическая система записей появилась позже.
   Он провел стволом "беретты" по корешкам, пока не дошел до 1920 года.
   Том "январь - июнь" стоял на месте.
   "Июль  -  декабрь"  отсутствовал.   На   его   место,   заполняя   пустое
пространство, поспешно всунули том, датированный 1967 годом.
   Альфредо Гольдони, безногий инвалид, опередил его.  Он  вытащил  ключ  из
замка двери, за которой хранилась тайна  совершенного  пятьдесят  лет  назад
путешествия в горы, и сбежал. Фонтин повернулся к жене Гольдони. Она  стояла
на коленях, тощими руками поддерживая свое тощее трясущееся тело.
   Будет нетрудно сделать то, что он должен сделать, узнать то,  что  должен
узнать.
   - Вставай! - приказал он.
   Он унес безжизненное тело через поле в лес.  Луны  все  еще  не  было,  в
воздухе пахло дождем, небо  заволокли  тучи,  звезд  не  было  видно.  Лучик
фонарика скакал по земле в такт его шагам.
   Время. Теперь главное - время. И шок. Ему необходимо вызвать у  них  шок.
Перед смертью старуха сказала, что Гольдони поехал в пансионат. Она сказала,
что они все там. Доверенные лица  Фонтини-Кристи  собрались  вместе.  К  ним
пришел незнакомец и не произнес нужных слов.

Глава 31

   Адриан приехал обратно в Милан, но в  отель  не  вернулся,  а  направился
прямиком в аэропорт. Он  пока  еще  не  представлял  себе,