так что благодарить меня не за что.
   - А жаль, право, что нельзя принять  тебя  на  службу!  -  воскликнул
фельдмаршал. - Мне бы хотя бы парочку таких офицеров в штаб, я  бы  горя
не ведал! А то, поверишь ли, побывает этакий воин в трех верстах от поля
брани и уж ждет, когда ему чин дадут да  крест  на  грудь  привесят!  За
этими расписными петухами настоящих героев, бывает, и  не  разглядишь...
Что же до твоего дела, дочка, то скажу тебе, не лукавя: бог тебя за него
вознаградит, а от людей награды не жди. Дело сие столь деликатное, что о
нем, ежели поразмыслить, и упоминать вряд ли стоит. Государю  я  о  тебе
доложу всенепременно, но думается мне, что доклад мой будет оставлен без
внимания. Политика, душа моя, дело  тонкое  и  не  всегда,  как  бы  это
сказать... достойное, что ли. Посему тот  факт,  что  чудотворная  икона
Георгия Победоносца  была  отбита  у  военного  конвоя  кучкой  каких-то
проходимцев, как  мне  кажется,  постараются  скрыть.  А  коли  не  было
похищения, так каким же образом икону можно было возвратить?!  Понимаешь
ли, о чем я тебе толкую?
   - Понимаю, ваше сиятельство, - ответила княжна.  -  Право,  не  стоит
более об этом говорить. Награждение мне ни к чему: состояние мое  и  без
того велико, а орденов дамам не дают. Хороша бы я была на балу с крестом
на  платье!  Да  и  можно  ли  говорить   о   наградах,   когда   тысячи
соотечественников умирают на поле брани  не  ради  орденов  и  славы,  а
потому лишь, что так велит им долг перед отечеством!
   - Славный ответ, - с грустью сказал Кутузов. - Однако прости, княжна.
Беседовать с тобой - одно удовольствие, да дела не  терпят.  Скажи,  чем
тебе помочь?
   Мария Андреевна поведала главнокомандующему о  своих  затруднениях  -
неохотно, но ясно понимая, что выручить  ее  может  только  он.  Кутузов
подозвал адъютанта - не графа  Стеблова,  а  другого,  помоложе  и,  как
показалось княжне, несколько попроще в манерах и обращении,  -  и  велел
распорядиться насчет лошадей и экипажа.
   - Конвоя не даю, - сказал он княжне. - Вернее  всего,  матушка,  тебе
будет поехать вместе  с  иконой,  для  сопровождения  коей  уже  выделен
полуэскадрон кирасир. С таким конвоем тебе сам черт не страшен, да и мне
так будет спокойнее. Хочешь, верь, хочешь, не верь, а на тебя, княжна, я
полагаюсь более, чем на  вооруженный  эскорт.  Кирасиры  сию  икону  уже
однажды берегли, да не уберегли, а  над  тобой,  мнится  мне,  простерта
длань господня. Бог с тобой, дочка, ступай. Да помни, что я  сказал:  на
меня во всем рассчитывай!
   Путь  до  Москвы  был  недолгим.  Подле  городской   заставы   княжна
простилась с начальником конвоя и, проводив взглядом закрытый экипаж,  в
котором везли икону, велела кучеру трогать.
   Большой московский  дом  Вязмитиновых  располагался  на  Ордынке.  По
дороге туда княжна была поражена царившим на улицах Москвы  запустением:
казалось, что добрая половина населения покинула город.  Как  выяснилось
впоследствии, так оно и было; теперь же, проезжая  по  пустынным  улицам
между пустыми, с закрытыми ставнями, домами и магазинами, княжна впервые
всерьез задумалась о том, что Москва может быть отдана неприятелю. Ветер
гонял по булыжным мостовым мелкий мусор и клочья бумаги,  в  подворотнях
кучками маячили какие-то дурно одетые люди. Кое-где во дворах  виднелись
подводы, на которые спешно грузили домашний скарб. Разглядывая все  это,
Мария Андреевна боролась с весьма странным ощущением: ей  казалось,  что
она отгорожена от внешнего мира толстым прозрачным стеклом. Все, что она
видела вокруг, было как будто ненастоящим и не имело никакого  отношения
к ее жизни. Хлопоты людей,  тщившихся  как  можно  аккуратнее  упаковать
ковры, фарфор и фамильное серебро, казались ей пустыми и надуманными,  а
их  бледные  или,  напротив,  раскрасневшиеся  лица  выглядели  небрежно
намалеванными картонными масками.
   Каменный дом на Ордынке тоже выглядел  покинутым.  Никто  не  выбежал
навстречу экипажу княжны из распахнутых настежь ворот, никто не поспешил
взять под уздцы лошадь и отвести  ее  в  конюшню.  Трехэтажное  строение
оказалось пустым.  Прислуга,  остававшаяся  в  городе  и  имевшая  своей
обязанностью содержать дом в порядке, бежала, не преминув  прихватить  с
собой  кое-что  из  хозяйского  добра.  Тем  не  менее,  княжне  удалось
переодеться в чистое дорожное платье  и  даже  собрать  кое-какие  вещи,
чтобы взять их с собой в дорогу. После  этого  она  сразу  почувствовала
себя увереннее, хотя ни денег, ни еды у нее по-прежнему не было, если не
считать небольшого погребца, данного ей перед отъездом в Москву денщиком
фельдмаршала.
   Кучер, легко контуженный в руку пожилой солдат, очевидно тяготившийся
порученным ему пустяковым, по его мнению,  делом,  распрягал  утомленных
лошадей. В конюшне,  как  ни  странно,  осталось  довольно  овса,  чтобы
накормить животных и даже взять с собой в  дорогу,  так  что  о  лошадях
можно было не беспокоиться. Наказав кучеру, как управится, располагаться
по своему усмотрению  и  отдыхать  до  завтра,  княжна  пошла  бесцельно
бродить по комнатам.
   В прихожей на столике валялся  забытый  листок  с  каким-то  печатным
текстом. Это  оказалось  одно  из  воззваний  губернатора  Москвы  графа
Растопчина, написанное в неуместном шутовском  тоне  и  таким  скверным,
исковерканным, неумело подделывающимся под простонародный языком, каким,
по наблюдениям княжны, не говорили даже пьяные извозчики  на  ступеньках
грязных  кабаков.  Воззвание  выглядело  неуместной  шуткой,   и   Мария
Андреевна, наспех пробежав его глазами, уронила листок на пол.
   Дом показался ей  гораздо  больше,  чем  был  на  самом  деле,  из-за
царившей внутри пустоты. Присев в одно из кресел, она задумалась о  том,
как ей  жить  дальше.  Она  была  слишком  молода,  чтобы  необходимость
распоряжаться огромным состоянием могла ее обрадовать,  и  слишком  рано
поняла, что такое одиночество. Ей  было  грустно  при  мысли,  что  этот
огромный дом более никогда не услышит ворчливых монологов старого князя,
любившего вечерами у камина порассуждать о политике и истории,  огромный
кусок которой прошел перед его глазами и был отчасти сотворен им  самим.
"Что же дальше? - думала княжна. - Куда теперь  -  замуж?  Какое  право,
глупое слово - замуж... До замужества ли сейчас? И за кого мне  идти?  А
главное, зачем? "
   За окном по каменным торцам мостовой вдруг загромыхали обитые железом
колеса, залязгали, высекая искры из гранита, лошадиные  подковы.  Княжна
подошла к окну и, отодвинув  штору,  посмотрела  на  улицу.  По  Ордынке
тянулся длинный, не менее чем из двадцати битком набитых  подвод,  обоз.
Аккуратно накрытый  рогожей  и  перевязанный  веревками  домашний  скарб
какого-то  дворянского  семейства  громоздился  на  подводах   огромными
горбами. Рядом с подводами шагали дворовые, держа лошадей  под  уздцы  и
угрюмо глядя себе под ноги. За подводами следовала запряженная четверкой
сытых  вороных  лошадей  тяжелая  карета,  а  за  каретой   -   открытая
прогулочная коляска, в  которой,  кое-как  втиснувшись  между  узлами  и
коробками, восседал, выставив вперед  туго  обтянутый  жилетом  животик,
князь Аполлон Игнатьевич  Зеленской.  Мария  Андреевна  была  знакома  с
князем, тот даже бывал с визитом в Вязмитинове, полагая дружбу со старым
князем в высшей степени полезной для себя и- трех своих  дочерей,  самой
младшей из которых было семнадцать, а самой старшей - двадцать пять лет.
Князь  Александр  Николаевич  Вязмитинов,  дед  Марии   Андреевны,   при
упоминании имени Аполлона  Игнатьевича  имел  обыкновение  едва  заметно
морщиться,  а  дочерей  его  за  глаза  громогласно  именовал  дурами  -
разумеется, лишь тогда, когда поблизости не было посторонних ушей.
   Княжне Марии семейство Зеленских до сегодняшнего дня было  совершенно
безразлично - ни вражды, ни дружбы  она  к  этим  людям  не  испытывала.
Состояние князя  Зеленского  было  невелико,  он  постоянно  мотался  по
городу, занимая и перезанимая деньги,  которых  ему  вечно  не  хватало.
Несколько раз он брал деньги и у Вязмитиновых,  что  заставляло  молодую
княжну поневоле смотреть на него как бы сверху вниз - не потому что  она
была чересчур горда или высокомерна, но потому  что  Аполлон  Игнатьевич
сам поставил себя в незавидное положение вечного попрошайки  и  пролазы.
Теперь, однако, при  виде  его  красного,  в  растрепанных  бакенбардах,
носатого лица под  сбитым  набекрень  белым  шелковым  цилиндром  княжна
испытала нечто вроде радости: Аполлон Игнатьевич был  частичкой  прошлой
счастливой жизни, и видеть его ничуть не изменившимся и даже одетым в те
же самые цилиндр и визитку было неожиданно приятно.
   Проезжая мимо дома  Вязмитиновых,  князь  Аполлон  Игнатьевич  поднял
голову  и  окинул  прощальным  взглядом  фасад.   Глаза   его   случайно
встретились с глазами стоявшей у окна княжны.  Мария  Андреевна  поняла,
что замечена, и приветственно помахала Аполлону Игнатьевичу рукой. Князь
Зеленской переменился в лице, поспешно отвесил  неловкий  полупоклон  и,
привстав на заваленном пожитками сиденье, ткнул  кучера  в  спину  своей
тростью с золотым набалдашником.
   Коляска  остановилась.  Аполлон  Игнатьевич  неловко   выпрыгнул   на
мостовую  и  закричал  что-то  кучеру  ехавшей  впереди  кареты.   Кучер
оглянулся и  натянул  поводья,  останавливая  лошадей.  Из  окна  кареты
показалось сердитое толстое лицо княгини Аграфены Антоновны и  с  весьма
недовольным выражением  поворотилось  в  сторону  Аполлона  Игнатьевича.
Князь что-то горячо заговорил,  подпрыгивая  на  месте,  как  чудовищных
размеров воробей, и  указывая  тростью  на  дом.  Аграфена  Антоновна  с
прежней неторопливостью перевела  взгляд  на  окна,  извлекла  откуда-то
лорнет  (княжна  вспомнила  ходившие  одно  время  и  казавшиеся  весьма
близкими  к  действительности  упорные  слухи,  что  в  лорнет   княгини
Зеленской вставлены простые  оконные  стекла),  отрепетированным  жестом
поднесла его к глазам и направила на княжну.
   Соскочивший с запяток лакей уже открывал дверцу кареты  и  возился  с
заедающей подножкой. Княжна опустила занавеску, поправила перед зеркалом
волосы и отправилась вниз встречать гостей,  поскольку  было  совершенно
очевидно, что Зеленские вознамерились нанести ей визит.
   Семейство Зеленских явилось в полном составе: князь,  княгиня  и  три
княжны - Елизавета, Людмила и Ольга. За то время, что Мария Андреевна не
виделась с ними, эти девицы ничуть не похорошели, не говоря уже  о  том,
чтобы поумнеть.  Полупустая  гостиная  с  накрытой  полотняными  чехлами
мебелью  мигом  наполнилась  гомоном  и  движением,  и  Мария  Андреевна
невольно припомнила, как ее дед  в  минуты  раздражения  говаривал,  что
Зеленские, когда собираются  всем  семейством,  способны  даже  похороны
превратить в птичий базар. Вежливо улыбаясь, княжна слушала  рассказы  о
том, каким бедствиям и лишениям военного времени подверглись  ее  гости,
сдержанно выражала им свое сочувствие и все никак не решалась  спросить,
в чем же, собственно, заключались эти беды и  лишения.  Вскоре,  однако,
она получила на сей счет самые подробные разъяснения, и  нужда  задавать
вопросы отпала сама собою. Оказалось,  что  в  последнее  время  жить  в
Москве  сделалось   решительно   невозможно.   Во   исполнение   решения
дворянского собрания князь был вынужден выставить в ополчение две  сотни
мужиков, оторвав их от полевых работ и, что было еще хуже, вооружив их и
обмундировав за свой собственный счет. Далее,  из  Москвы  выслали  всех
французов,  вплоть  до  парикмахеров  и  модисток,  а  лицо  дворянского
сословия, неосторожно заговорив на улице по-французски,  рисковало  быть
побитым камнями и палками под тем смехотворным  предлогом,  что  это  не
патриотично. По Москве ходили страшные слухи, и  наиболее  благоразумные
из дворян, к коим князь Зеленской, натурально, относил и  себя,  спешили
покинуть обреченный город.
   - Да, - сказала княжна, дослушав до конца, - я вам очень  сочувствую.
Все это действительно ужасно.
   - Кошмарно! - горячо воскликнул князь, а княгиня  Аграфена  Антоновна
лишь горестно вздохнула и закатила глаза, показывая, как тяжелы выпавшие
на ее долю испытания.
   -  А  вы,  как  вы,  дорогая  Мари?  -  наперебой  зачирикали  княжны
Елизавета, Людмила и Ольга. - Вас не было в Москве; где же вы были?
   - Действительно, - спохватился князь, -  в  самом  деле,  откуда  вы,
княжна? Какими судьбами? И где князь Александр Николаевич?
   Одиночество и усталость сыграли с княжной Марией злую шутку. Сама  не
отдавая себе в том отчета, она нуждалась в простом человеческом участии.
Вопрос князя Зеленского прозвучал  так  искренне  -  князь,  хотя  и  не
отличался большим умом и так-том, слыл,  в  общем-то,  добряком,  -  что
Мария Андреевна невольно поддалась искушению  и  в  самых  общих  чертах
поведала гостям о своих  приключениях,  опустив,  разумеется,  все,  что
касалось иконы.
   Рассказ ее  произвел  странный,  совершенно  неожиданный  для  княжны
эффект. По мере того как она говорила, лицо княгини  Аграфены  Антоновны
все  более  вытягивалось,  а  губы,  напротив,  поджимались,   пока   не
превратились в тоненькую ниточку. Князь Аполлон Игнатьевич отводил глаза
и смущенно покряхтывал, всем своим видом выражая крайнюю сконфуженность.
Зато все три княжны слушали Марию Андреевну, затаив дыхание, их  пышные,
похожие  на  непропеченное  тесто   щеки   зарумянились   от   какого-то
непонятного  волнения,  а  глаза   возбужденно   сверкали,   словно   им
рассказывали крайне пикантную историю.
   Когда Мария Андреевна закончила рассказ, наступила  неловкая  тишина.
Княжна смутилась, не понимая, в чем дело. Вид  у  Зеленских  был  такой,
словно она позволила себе в их присутствии какую-то непристойность  или,
по меньшей мере, крайнюю бестактность. Княжны о чем-то шептались,  время
от времени поблескивая глазами в ее сторону и сдавленно  хихикая,  князь
оглядывал пустые углы комнаты с таким  видом,  словно  там  было  что-то
интересное, а Аграфена Антоновна  с  крайне  неодобрительным  выражением
лица вертела в руках лорнет.
   - Признайтесь, душа моя, -  первым  нарушил  молчание  князь,  -  что
история сия звучит весьма  не  правдоподобно...  Я  от  души  сочувствую
вашему горю, однако то, что вы нам здесь поведали... это... гм...
   - Отчего же, - растерялась княжна. - Это чистая правда, поверьте!
   Князь огорченно крякнул  и  окончательно  уставился  в  дальний  угол
гостиной. Княжна Елизавета Аполлоновна - самая старшая и  некрасивая  из
трех - вдруг непроизвольно хихикнула  и  тут  же  потупилась,  до  самых
бровей прикрывшись веером.
   - Молчи, дура, - неожиданным басом сказала ей Аграфена  Антоновна.  -
Однако, милочка, - обратилась она к Марии  Андреевне,  -  коли  это  все
правда, так тем хуже для вас. Гордиться тут,  право,  нечем,  и  мне  не
совсем   понятно,   зачем   вы   нам   рассказываете   такие...    такие
непристойности! Остаться одной среди неприятельских солдат,  участвовать
в каких-то авантюрах, путешествовать с уланским полком, скакать  верхом,
по-мужски, бродить, как нищенка, пешком... Полагаю, ваш покойный дед  не
одобрил бы вашего поведения. Впрочем, яблочко от яблоньки... Вот до чего
доводит современное воспитание! Поверьте, душенька  Мария  Андреевна,  у
меня и в мыслях не  было  вас  обидеть,  однако  на  вашем  месте  я  бы
постеснялась  столь  красочно  и  подробно   описывать   свои...   гм...
похождения. В вашем положении... В самом деле, война  -  это  ужасно.  Я
сразу заметила, что вы изменились.
   - Аграфена Антоновна, - робко вмешался князь, - душа моя, может быть,
не стоит?..
   - Но позволь, князь, как же это - не стоит?! - воскликнула княгиня. -
Ведь княжне шестнадцать лет от  роду,  она  сирота,  так  неужто  же  я,
старинная подруга  семьи,  должна  позволить  ей  и  далее  губить  себя
подобным образом? Приобрести  дурную  репутацию  легко,  -  назидательно
проговорила она, снова поворачиваясь к княжне Марии, - избавиться же  от
нее невозможно!
   Княжна, которая поначалу слушала эту резкую отповедь с удивлением,  а
затем и со смущением, вдруг  почувствовала,  что  с  нее  довольно.  Она
ощущала, что лицо ее медленно каменеет, а глаза  суживаются  в  недобрые
щелочки. Резкие, хлесткие, как удары бича, слова, непрошенными явившиеся
неизвестно откуда, вертелись на кончике ее языка,  вызывая  нечто  вроде
непереносимого зуда. Мария Андреевна  удивилась:  раньше  она  за  собой
такого не замечала. Правда, раньше ей никто не говорил ничего подобного,
но княжна была уверена, что, услышь она такие слова хотя бы месяц назад,
дело  ограничилось  бы  горькими  рыданиями  в  подушку.  Теперь  же  ей
мучительно хотелось стереть с лиц своих гостей это тупое  добродетельное
выражение, делавшее их физиономии неотличимо похожими на овечьи морды.
   Ей вдруг подумалось, что даже такой пожилой  и  мудрый  человек,  как
Кутузов, не смог бы предугадать подобного поворота событий. Он говорил о
том, что ей не следует ждать награды за свой поступок, но ни  словом  не
обмолвился  о  том,  что  вместо  награды  ее  может  ожидать  ханжеское
осуждение! Впрочем, подумала она, Михаила Илларионович мог  умолчать  об
этом просто потому, что не хотел расстраивать ее прежде времени...
   - Я просто не могу оставить вас  на  произвол  судьбы,  дитя  мое,  -
продолжала между тем свой монолог княгиня Зеленская. - Решено вы едете с
нами. Велите подать нам чаю и  собрать  ваши  вещи.  Да  пусть  прислуга
поторопится, мы и так непозволительно задержались.
   - У меня нет прислуги, - спокойным и  ровным  голосом,  удивившим  ее
самое, ответила княжна. - И  чая  тоже  нет.  К  сожалению,  в  доме  не
осталось ничего съестного. Надеюсь  поэтому,  что  вы  предусмотрительно
захватили с собой все необходимое, чтобы не страдать в дороге от голода.
На вашу долю и без того выпало так много лишений - не удержалась она  от
шпильки, которой, впрочем, никто не  заметил.  -  Именно  поэтому  я  не
рискну  обременять  вас  своим  обществом.   Вы   действительно   должны
торопиться. Что же касается меня, то я приехала всего  полчаса  назад  и
нуждаюсь в отдыхе. Не тревожьтесь обо мне, княгиня. В моем  распоряжении
находится экипаж с кучером и лошадьми, так что я вполне смогу  добраться
до подмосковной сама.
   На лице княгини  Аграфены  Антоновны  при  этих  словах  изобразилась
странная  смесь  чувств:  казалось,  что   она   испытывает   сильнейшее
раздражение пополам со столь же сильным облегчением.
   - Но позвольте, дитя мое, - осторожно сказала она, -  как  же  можно!
Ежели вас как-то обидели мои слова, так ведь я же не со  зла,  а  просто
потому, что судьба ваша мне не безразлична! В такое время, одна во  всем
доме, и даже без прислуги... Это просто неслыханно! Вы  должны  ехать  с
нами!
   - Простите, княгиня, - все тем же ровным и спокойным тоном  возразила
княжна. - Мне не хотелось бы огорчать вас, я очень ценю  вашу  заботу  и
внимание, проявляемые к тому же в столь трудный час, но я  действительно
очень устала и не могу сейчас ехать с вами.  Я  поеду  завтра  и,  может
быть, догоню вас по дороге, поскольку буду путешествовать  налегке,  без
обоза.
   - Но  прислуга...  -  снова  начала  княгиня,  однако  князь  Аполлон
Игнатьевич не дал ей договорить:
   - Пустое,  душа  моя,  -  поспешно  вмешался  он,  очевидно  тяготясь
создавшейся в гостиной напряженной атмосферой. - Княжна  утомилась,  это
же так понятно! С нами едет более  чем  достаточно  дворни.  Всего-то  и
нужно, что оставить с Марией Андреевной пару  человек,  и  все  будет  в
совершеннейшем  порядке!  Жаль  только,  что  обстановка  останется  без
присмотра; ну, да с этим, видно, ничего уж не поделаешь.
   - Это очень мило с вашей стороны, - быстро  сказала  княжна,  которой
уже не терпелось поскорее выставить Зеленских. Поведение княгини было ей
не вполне п