сколько раз вы приказывали мне  и моим
бравым  ребятам задержать названного Иисуса. Но известно  ли  вам, почему до
сих пор мы не могли выполнить ваш приказ?
     -  Разумеется,  известно.  Вы  отправлялись  за ним  с  самыми  лучшими
намерениями, но каждый раз приходили в тот момент, когда он  произносил свои
речи,  и  вас  очаровывала  его  болтовня  -  впрочем,  как  и  многих  моих
непросвещенных соотечественников, -  так что вы просто  забывали  пред®явить
ему ордер на арест. Но стоит ли вспоминать  прошлое? Вы ведь уже обещали при
первой же возможности действовать быстро и решительно...
     - При первой-то при первой, господин председатель. Да только  разрешите
мне  малость об®ясниться. Дело не  только  в том,  что  нас околдовывали его
речи, как вы говорите...
     - Очаровывали.
     - Простите, не понял...
     - Я сказал "очаровывали".
     -  Очаровывали  или  околдовывали -  мне  все  едино.  Так  что,  прошу
прощения, дело не в этом,  а  в том,  что каждый  раз,  отдавая  приказы, вы
настоятельно  требовали  избегать скандала,  а  поскольку  лицо,  подлежащее
задержанию,   каждый  раз  оказывалось  окруженным  довольно  многочисленной
толпой,  следовало опасаться,  что каким-нибудь непредвиденным  способом оно
сумеет ускользнуть, а потому...
     - Ближе к делу!
     -  Вот  я  как раз и говорю, прошу  прощения,  господин  председатель и
высокое собрание, я  и говорю: а потому сейчас  момент самый что  ни на есть
подходящий, то есть благоприятный...
     - Вы что, собираетесь арестовать Иисуса в разгар пасхальных празднеств?
     - Так точно, господин председатель, то есть нет... Тут, видите ли, есть
одна тонкость...
     - Об®яснитесь, да покороче!
     - Так точно, господин председатель... Так вот, один из этой шайки...
     - Какой шайки?
     - Шайки названного Иисуса, черт возьми!
     - Ну так что?
     -  Вот  я и говорю, есть  тут один  такой, как бы вам  сказать... ну, в
общем он предлагает выдать преступное  лицо завтра или  послезавтра, как вам
будет  угодно,  и  в таком  месте,  где  не  будет толпы, то  есть по  месту
жительства упомянутого лица...  то есть не  по  месту жительства, потому что
оное такового не имеет; я хотел сказать: вдали от всяких скандальных сборищ,
на холме, где оное  проживает... то  есть  не проживает, конечно, а... ну, в
общем, ясно...
     - Мы тоже поняли, что вы хотели сказать, капитан.
     - Благодарю, господин председатель. Каиафа обратился к собранию.
     - Что вы об этом думаете? - спросил он.
     - Если есть возможность арестовать Иисуса сейчас же и без особого шума,
надо  это  сделать,  -  отозвался один  из первосвященников.  -  Но  сначала
следовало  бы  выслушать этого члена  шайки,  который согласен выдать своего
вожака правосудию.
     - Я держусь того же мнения, - сказал Каиафа.
     - Он уже здесь, - заметил капитан стражи.
     - Введите его! Человек вошел.
     - Как тебя зовут?
     - Иуда, ваша милость.
     - Ты член общества этого Иисуса?
     - Я один из двенадцати, кого он называет апостолами.
     - Что тебя заставило покинуть своего главаря?
     - Видите ли... я завербовался в  его компанию, потому что всегда жаждал
быть свободным, ни от кого не, зависеть. Его речи мне понравились, он обещал
нам беззаботную и счастливую жизнь... Позднее я заметил, что этот  говорун -
обыкновенный обманщик. Потом вот уже несколько раз он предлагал нам отведать
его  плоти  и  крови, а я человек брезгливый... Я давно  уже понял, что этот
парень замышляет! Он  хочет, чтобы его  провозгласили  царем  Израиля вместо
нашего уважаемого монарха его величества Ирода... А я не желаю вмешиваться в
политику. Подумать только: восстание! Нужно  быть  слепым и глухим, чтобы не
понимать,  чем все это кончится... Кроме того, он заставляет нас воровать...
Вот  совсем  недавно,  в  прошлое воскресенье,  мы  из-за него  впутались  в
настоящее жульничество...
     - Жульничество?
     - Ну  да,  он  заставил  нас  украсть  осла, чтобы  в®ехать  на  нем  в
Иерусалим.
     - Значит, это был краденый осел?
     -  А разве  у него есть хоть  что-нибудь свое?  Осла  мы увели из одной
деревни...  Так  что,  вы понимаете, с меня довольно всех этих фокусов, и  я
считаю своим долгом оказать услугу властям. Я могу указать вам место, где он
прячется, и даже могу  провести туда  взвод храмовой  стражи, когда стемнеет
или с утра пораньше, пока не рассвело. С этим делом нечего тянуть!
     - Иуда, мы выносим тебе благодарность и принимаем твое предложение.
     - Можете не сомневаться. Только желание исправить содеянную мной ошибку
и помочь правосудию...
     - Ясно, ясно! Сколько ты хочешь за беспокойство?
     - О господа, как вы могли подумать?..
     - Любая услуга заслуживает вознаграждения. Во сколько ты ценишь свою?
     - Я полагал, что сорок шекелей...
     - Стоп, не увлекайся! Средний раб стоит сейчас восемьдесят шекелей. Мне
кажется,  что  такому  преступнику,  как  Иисус,  красная  цена  -  четверть
стоимости раба. Скажем:
     двадцать шекелей.
     - Я не люблю торговаться, господа. Сойдемся на середине.
     - То бишь тридцать шекелей?
     - Вот именно.
     - Пусть будет так, по рукам!
     - Когда я смогу получить эту скромную сумму?
     - Ступай к кассиру,  он  тебе отсчитает  все  сполна. Спустя пять минут
Иуда  получил свои тридцать  шекелей,  или  сребреников.  Шекель, или сикль,
стоил  тогда один франк двадцать пять  сантимов, что примерно  соответствует
нынешним двадцати  пяти копейкам.  Следовательно, господа бога нашего Иисуса
современники оценили  в  семь с  полтиной  (смотри у Матфея, глава. 26,  ст.
1--5. 14-16; Марка, глава. 14, ст. 1-2, 10-11; Луки, глава. 22, ст. 1-6).

     Глава 56.
        СЕМЕЙНЫЕ РАДОСТИ С МЫТЬЕМ НОГ.
     Иисус, зная, что отец все отдал в руки его,  и что он от бога исшел и к
богу отходит, встал с вечерни, снял с себя верхнюю одежду и, взяв полотенце,
препоясался.  Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги  ученикам и
отирать полотенцем, которым был препоясан.
     Иоанн, глава. 13, ст. 3-5.
     В четверг утром к Иисусу обратились Петр и Иоанн.
     -  Послушай-ка,  хозяин,  -  сказали  они,  -  пора  бы  позаботиться о
пасхальном обеде. Где мы устроим нашу Валтасарову пирушку?
     - Проклятье, я и сам еще не знаю! Дайте поразмыслить...
     - О Иерусалиме нечего и  думать. Там нас  встретят дрекольем,  а тебе в
городе вообще появляться опасно.
     - Пустяки! - заявил Иисус, у которого  был свой план. - Слушайте, что я
вам  скажу.   Извольте  спуститься  в  город.  Когда  придете  в  Иерусалим,
внимательно наблюдайте  за прохожими,  пока  не  увидите  человека, несущего
сосуд с водой. Ступайте за этим человеком...
     - А дальше?
     - Вы войдете вслед за ним в дом...
     - Понятно, а дальше?
     -  Вы спросите,  кто хозяин дома,  и скажите  ему  следующее:  "Сударь,
пробил час нашего  великого равви,  нашего учителя. Будьте добры указать нам
помещение, где мы могли бы расположиться". Тогда он покажет вам зал, высокий
и обширный, украшенный коврами и заранее прибранный. Там вы приготовите все,
что нужно для пиршества.
     Иоанн и Петр повиновались. По дороге в Иерусалим они восхваляли Христа:
     - Что ни говори, а второго такого, как наш шеф, не найти на всем свете!
     -  Что верно, то  верно,  он  всегда что-нибудь  придумает. У городских
ворот  они заметили  человека  с  кувшином  на плече: он  шел  от Силоамской
купели.
     - Вот тот, кто нам нужен! - решили апостолы.
     Все  произошло,  как  и  предсказал  Иисус.  Апостолы   этому  даже  не
удивились:  они  уже  начали  привыкать  ко всяким  чудесам, которые вначале
приводили их в такой восторг.
     Хозяин дома  признался Иоанну и Петру, что он сам ярый поклонник Иисуса
и что он будет весьма рад предоставить назаретянину свой высокий зал.
     До    сих   пор    мусульмане,   владеющие    Иерусалимом,   показывают
паломникам-христианам  какое-то  место,  где,  как  они|  утверждают,  стоял
некогда дом, в котором  Иисус  отобедал в последний раз. Паломники-христиане
довольны.
     Они смотрят на  это  место,  целуют землю  и  раздают  деньги  хитрецам
мусульманам.
     Хотя  сегодня там не  осталось ничего, кроме пустого  места,  к тому же
весьма  сомнительного,  где  якобы находился  знаменитый пиршественный  зал,
богословы дают  подробное  описание  этой  комнаты.  Это  был  якобы  зал со
сводчатым  потолком  и   белыми  стенами;  в  середине   стоял  низкий  ярко
расписанный стол,  окруженный с  трех сторон  довольно широкими  ложами  для
гостей;  с  четвертой  же,  свободной,  стороны подходили слуги с  блюдами и
напитками.  На этих трех ложах и расположился в  тот  вечер  Иисус с дюжиной
своих учеников.
     Богословы  в  равной  степени  осведомлены  относительно  того, в каком
порядке разместилась святая компания за столом.
     "Иисус, -  говорит аббат Фуар,  -  занял место посередине, Иоанн возлег
справа от него, и ему достаточно было откинуть голову, чтобы положить ее  на
грудь учителя.  Петр  находился рядом  с возлюбленным наставника,  а  Иуда -
возле Иисуса".
     Итак, миропомазанный оказался между Иудой и малюткой Иоанном.
     Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!
     На сей раз час действительно пробил. Иисус был в радостном расположении
духа. Он прекрасно  знал, что ему предстоит пройти  через целую серию весьма
неприятных испытаний, однако сейчас думал прежде всего о закусках.
     - Я  возжелал  великим желанием вкусить от пасхальной трапезы вместе  с
вами, - сказал он, - прежде чем пострадать
     за вас.
     Он весело поднял  чашу,  наполнил ее и, омочив, вином губы, пустил чашу
вкруговую.
     Слуги принесли большой таз с водой для омовений. Иисус поднялся.
     - Нет, - сказал он, - руки мыть не надо!
     -  Но  ведь  по  обычаю  все  должны омыть руки,  - возразил кто-то  из
апостолов.
     - Ну и  что  с  того?  Я  внесу в обычай  поправку.  С этими словами он
закатал рукава -  а  по  словам некоторых  богословов,  даже  снял  тунику и
обнажился до пояса,  -  взял полотенце и с тазом, полным воды, приблизился к
Петру.
     - Что такое? - удивился Петр, - Что тебе от меня нужно?
     - Молчи! Сейчас я тебе помою ноги.
     - Помоешь мне ноги?!
     - Да. Разувайся.
     Петр  снял   сандалии  и  выставил  свои  лапы,  черные,  как  траурное
извещение.
     - Да, таких грязных копыт  даже я не видел, -  признался  Иисус. -  Тут
придется поработать. Смущенный Петр поджал ноги.
     -  Нет, господи, - пробормотал он. - Я не допущу, чтобы ты  унизился до
того, чтобы сдирать с меня грязь... Нет, нет, никогда!
     - Ну  ладно, довольно капризничать! Ты  даже не  понимаешь,  что я хочу
сделать, поэтому прошу: не мешай мне!
     - Нет, нет и нет?
     Тогда, чтобы сломить сопротивление Петра-Камня, Иисус сказал:
     -  Не хочешь? Тем хуже для тебя. Но предупреждаю: если не позволишь мне
вымыть твои ноги, то после смерти ты не войдешь за мной в царство небесное.
     - Черт побери! - воскликнул старина Петр, - В таком случае я согласен.
     Можешь вымыть мне не только ноги, но и руки, и голову, и...
     Однако Иисус счел необходимым умерить чрезмерный пыл своего апостола.
     - Омытому нужно только смыть пыль с  ног, - заметил он, -  ибо он и так
весь чист.
     Этот эпизод мытья ног описан в евангелии со всеми подробностями.
     После того как сын голубя соскреб грязь с мозолей Петра, наступил черед
остальных  апостолов. Все  без  исключения  подверглись  этой  гигиенической
операции.
     Нам, грешным, смешно об  этом читать. У нас эта сценка с мытьем грязных
ног  вызывает лишь смех, а у более  брезгливых  - отвращение. Это,  конечно,
потому,  что  мы не верим в сына голубя. Зато Боссюэ,  у которого веры  хоть
отбавляй, приходит от этого  эпизода в экстаз: "Заметьте, - пишет он в своих
"Размышлениях  над евангелием", - заметьте,  что Иисус все делал сам! Он сам
снимает свои одежды, сам берет полотенце,  сам наливает воды в таз - все это
собственными  руками,  божественными   руками,  одного  возложения,   одного
прикосновения   которых   было  достаточно,  чтобы   исцелить  больного  или
воскресить мертвого!  И  вот этими  руками он наливает  воду в  таз, моет  и
вытирает ноги своих учеников".
     Ибо  это  массовое  мытье  ног  имеет,  оказывается,  особое  значение,
непостижимое  для  нас,  дерзких  скептиков,   детей  Сатаны.   Омывая  ноги
апостолам, Христос,  оказывается,  смывал одновременно  все  их грехи. Но  в
таком случае Христос смыл заодно и  великий грех предательства, совершенного
Иудой, - ведь он и ему сделал педикюр! Или к Искариоту это не относится?..
     Закончив омовение нижних конечностей своих апостолов Иисус снова возлег
на ложе.
     - Знаете ли вы, что я сейчас сделал? - обратился он к ученикам.
     - Конечно, черт побери! Ты вымыл нам ноги.
     -  Минуточку!   Дайте  договорить...  "Вы  называете  меня  учителем  и
господом, и  правильно  говорите,  ибо я  точно то. Итак,  если я, господь и
учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги  друг  другу. Ибо  я дал
вам пример, чтобы и вы  делали то же,  что я сделал  вам" (Иоанн, глава. 13,
ст. 13-15).  (Обо всем этом смотри у Матфея,  глава. 26,  ст.  17-20; Марка,
глава. 14, ст. 12-17; Луки, глава.  22, ст. 7-18,  и  того же Иоанна, глава.
13, ст. 1-20.)
     -  А теперь, -  закончил  Иисус, -  предадимся,  друзья  мои,  славному
занятию, ради которого собрались. И все дружно заработали челюстями.

     Глава 57.
        ХРИСТОВЫ ПЛОТЬ И КРОВЬ. ИЛИ НИ РЫБА НИ МЯСО.
     Один же из учеников его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса.
     Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит.
     Он, припав к груди Иисуса, сказал ему: господи! кто это?
     Иисус  отвечал: тот, кому  я, обмакнув кусок хлеба, подам. И,  обмакнув
кусок, подал Иуде Симонову Искариоту.
     Иоанн, глава. 13, ст. 23-26.
     Между двумя ломтями хлеба  мессир  Иисус задумался  о том, что  вот его
сосед  слева - Иуда явно собирается подставить  ему ножку. Сын голубя  решил
дать ему понять, что не так уж он глуп и что если он позволит себя зацапать,
то лишь по собственной доброй воле.
     Тем временем за столом шла беседа о погоде, то есть ни о чем.
     Иисус напомнил своим апостолам, что близятся великие события.
     - Мы здесь обедаем и ни о чем не заботимся, не правда ли? - сказал  он.
- Так вот, прежде чем  вы  узрите рассвет, а я - полдень,  совершится такое,
чего  никто еще  не  видел, вот  увидите! Среди  всей  этой  рухляди  старых
священных  книг есть  кое-какие  пророчества,  которые  должны  исполниться.
Говорю  вам: то, что должно совершиться, совершится  без проволочек. "Едящий
со мною хлеб поднимет на меня пяту свою". Говорю вам  об этом теперь, чтобы,
когда предсказанное сбудется, вы  говорили друг другу: "Смотри-ка! Наш Иисус
и впрямь не из тех, кто попадает пальцем в небо!"
     С этими словами он искоса посмотрел на Иуду, однако тот сделал вид, что
не понял намека.
     - Истинно, истинно говорю вам, - продолжал Иисус, - один из вас предаст
меня,  тот, кто сегодня вкушает со  мной. Апостолы  переглянулись в  немалом
изумлении.
     - Ты, должно быть,  смеешься, господи, - сказали  они,  -  никто из нас
тебя не предаст. Да ты просто шутишь!
     - Простите, но мне не до шуток, - возразил миропомазанный.
     - Так  кто же это? Уж  не  я  ли? Кто? - загомонили наперебой апостолы.
Иисус ответил:
     -  Это один из двенадцати.  Он опускает  руку  в блюдо  одновременно со
мной. Он и предаст меня врагам моим.
     Надо полагать, что  в этот момент не только один Иуда совал свой  кусок
хлеба в  подливу, ибо в таком случае все сразу догадались бы, что речь  идет
именно о нем, и ему наверняка пришлось бы в тот вечер туго.
     Между тем Иисус продолжал свои разоблачения.
     -  А  что  вы хотите?  -  говорил  он. - Это написано  на небесах. План
составлен заранее мною и моим богом-отцом. Я должен быть принесен в жертву и
при этом должен пасть жертвой предательства. Иного выхода нет. Но горе тому,
кто должен меня предать! Лучше бы тому человеку совсем не родиться!
     Иуда, как можно себе представить, чувствовал себя  не в своей  тарелке.
"Черт меня побери  со всеми  потрохами! - думал он. - Неужели  он что-нибудь
пронюхал?"
     Чтобы выяснить, как ему себя вести, он наклонился к Иисусу и шепнул ему
на ухо:
     - Скажи, господи, не я ли тебя предам? Иисус также шепотом ответил:
     - Ты сказал, Иуда, это ты.
     У предателя даже нос вытянулся.  Он уже  не  сомневался, что сейчас его
окончательно разоблачат и здорово попортят  ему кровь. Однако, видя, что сын
голубя хранит  молчание и явно не собирается  отдавать  его  на  растерзание
остальным членам шайки, Иуда приободрился. Про себя он наверняка подумал: "В
самом деле, если уж он решил сделать так, чтобы я его выдал храмовой страже,
значит,  у него были на то свои соображения, а посему мне стесняться нечего.
Кто знает, может быть,  в  глубине души он даже радуется такому исходу? Пути
господни неисповедимы. В данном  случае я не более чем орудие в руке божьей.
Так  что, пока не  свершился замысел, предначертанный свыше, и пока я еще не
сыграл свою роль, надо как следует выпить и закусить".
     И  с  этими мыслями  он  хватил  хороший глоток вина.  Впрочем, Иуда не
только пил, но и ел  за троих, ни о чем не  заботясь. Короче говоря, он один
из всех апостолов воздал пасхальному столу заслуженную честь.
     Когда пиршество подходило  к концу, Иисус дотянулся до одного  длинного
хлебца на столе и отщипнул от него кусочек.
     "Вот это  да!  - подумали апостолы. -  Неужели  он еще не наелся? Ну  и
аппетит!"
     Все таращили на миропомазанного глаза.
     Он же поднял отломанный кусочек хлеба и произнес:
     - Я  уже  давно говорил вам,  что  мою  кровь воистину можно  уподобить
питью, а плоть - мясу и что настанет день, когда  вы будете пить кровь мою и
вкушать от плоти моей. Так вот, сказываю вам, этот день пришел!
     - Господи, помилуй! - хором возопили  апостолы,  впрочем,  не  очень-то
веря в эти слова, потому что уже привыкли к шуткам своего руководителя.
     - Вот-вот, я вполне серьезно имею честь сообщить вам: этот день пришел.
     Апостолы были огорошены.
     - Не волнуйтесь, однако,  - продолжал  Христос. - Я  не буду заставлять
вас пить из моих вен и закусывать бифштексом из моих... гм-гм... Видите этот
кусочек хлеба?
     - Видим!
     - Так вот, этот хлеб - моя плоть. Конечно, с  виду он  непохож на мясо,
но  не следует доверяться  обманчивой  видимости. Этот кусок хлеба,  который
можно  принять за  обыкновенный  хлеб,  выпеченный  в  соседней булочной,  в
действительности моя плоть. С®ешьте его, и вы вкусите  от плоти моей.  И  не
делайте большие глаза - я говорю совершенно серьезно!
     Затем он повернулся к Иоанну и Петру:
     -  "Примите и ядите, ибо сие есть тело мое!" Жуйте и глотайте, да не по
крошке, а все до конца!
     И он заставил каждого с®есть по куску хлеба.
     Вот вам  еще одна  сцена,  в которой мы, грешные,  видим лишь  странное
извращение чувств и мысли.  Святоши же, напротив,  убеждены, что Иисус вовсе
не думал насмехаться над своими апостолами.
     Затем миропомазанный  взял  свою чашу и начал повторять  над  нею ту же
галиматью:
     - Пейте все, ибо  сия есть кровь моя, хотя вам кажется, будто это вино.
В действительности же это кровь моя, пролитая  за вас. А потому  не воротите
носы, и пейте,  пейте,  друзья,  мою  кровь -  она совсем неплоха  на  вкус!
Апостолы  поуспокоились. Такой  крови  они могли бы  выпить  не  один  литр.
Поэтому долго уговаривать никого не пришлось.
     Так было учреждено на века таинство святого причащения. Именно  на этот
отрывок из евангелия  ссылаются священники, чтобы иметь  повод  прихлебывать
каждое  утро в  ожидании завтрака белое винцо и  в то  же  время делать вид,
будто совершают некое