ея" подсказало правителю выход  из  положения:  он вовсе не
собирался брать на себя ответственность за это запутанное дело.
     -  Послушай-ка,  Иисус, -  обрадовано сказал  он, -  а  ты случайно  не
галилеянин?
     - Конечно, галилеянин!
     -  В   таком  случае,  господа,   -   проговорил  Пилат,   обращаясь  к
первосвященникам  и  народу, - это  дело не входит  в  мою компетенцию.  Оно
касается только Ирода. Так что берите вашего обвиняемого, и пусть его вешает
Ирод, если хочет. Я здесь ни при чем.
     И вот  Иисуса повели к тетрарху.  Ирод  уже был наслышан о Христе.  Как
сообщает евангелист Лука, "Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно
желал видеть его, потому что... надеялся увидеть от него какое-нибудь чудо".
К сожалению, в  тот  день  Иисус  был  не  в  ударе  и  решительно отказался
продемонстрировать даже самый пустяковый фокус. Тщетно упрашивал его
     Ирод:  бывший  плотник,  по одному слову которого якобы двигались горы,
ничего не сказал и ничего не совершил.
     Ирод, как и Пилат, подумал, что у обвиняемого просто не все дома и  что
вряд  ли  можно  возлагать  на  него  ответственность  за  подстрекательскую
болтовню. Он приказал облачить Иисуса в белые одежды - общепринятая в те дни
форма для сумасшедших и  слабоумных - и  в таком виде отослал его обратно  к
Пилату.
     Римский правитель был уже сыт этой историей по горло.
     - Вы приводили ко мне этого человека, - сказал он первосвященникам, - и
обвиняли его в том, будто он подбивает  народ на восстание. Я его допросил и
не  считаю опасным  преступником. Я отослал  его к Ироду,  но и  тот не счел
возможным предать его смерти. Чего же вы еще хотите?
     Жрецы храма, уже совершившие  утренние жертвоприношения и прибежавшие к
тому времени во дворец Пилата встретили  его слова  глухим ропотом. Им нужно
было отделаться от Назарянина любой ценой! Как  известно, священно служители
всех времен и народов отличались одинаковой жестокостью.
     Услышав ропот, Понтий Пилат решил их успокоить и предложил:
     - За  всякие мелкие  провинности Иисус  будет  наказан:  я  прикажу его
выпороть, но потом отпущу.
     -  Нет, нет!  - закричали иерусалимские попы. - Мы  со всем  не за этим
пришли! По нашим законам он должен умереть. Смерть ему.
     Тогда  правителю  пришла в голову мысль,  лишний раз свидетельствующая,
что  он  был  человеком  гуманным.  Понтий  Пилат  вспомнил  о  своем  праве
амнистировать  на пасху  одного  заключенного. Это делалось, чтобы народ  не
забывал о милосердии римлян.
     Он   приказал   своим   воинам  привести   из  тюрьмы  самого  мерзкого
преступника. Это был некий Варавва, совершивший на своем веку все мыслимые и
немыслимые злодеяния.
     Замысел Пилата был прост.
     "Я покажу  толпе Иисуса и Варавву, - думал он. - А потом  спрошу: "Кого
вы хотите, чтобы  я отпустил?" Священники злы на Иисуса, однако народ должен
больше страшиться Вараввы. Кроме того, сегодня здесь у дворца собрался почти
весь  Иерусалим. Если этот  Иисус действительно исцелил множество калек, как
уверяют  его  последователи,   все   эти  бывшие  хромые,   слепые,  кривые,
прокаженные и паралитики должны встать горой за своего врачевателя".
     Идея была, право же, неплоха!
     Но   -  увы,   увы  и  еще  раз  увы!  -  Пилат  не  учел  человеческой
неблагодарности. Он не подозревал, что  бывшие кривые, бывшие хромые, бывшие
безногие и тому подобные первыми потребуют смерти для своего исцелителя и уж
во всяком  случае  присоединятся к хору врагов Иисуса. Поэтому, когда  Пилат
представил народу Иисуса и Варавву, он услышал в ответ единодушный вопль:
     - Отпусти нам Варавву! Распни, распни Иисуса!
     Это  была  последняя  попытка. Напрасно супруга  Пилата,  мадам Клавдия
Прокула, которая принимала участие в судьбе сына голубя, послала своему мужу
записку, где  говорилось:  "Не вмешивайся  в  это дело. Ночью мне  приснился
из-за Иисуса  кошмарный сон,  это  плохая  примета". Пилат решил, что  перед
лицом столь единодушного и недвусмысленного  требования толпы отступать  уже
поздно.
     Он приказал освободить Варавву от  цепей, об®явил первосвященникам, что
те могут  делать  с  Иисусом  все,  что  им заблагорассудится, а чтобы яснее
показать, что он умывает руки,  велел принести  кувшин  и  таз, и подтвердил
свое заявление действием.
     Тем  временем  солдаты  уже  бичевали  Иисуса  к   вящему  удовольствию
собравшихся.
     Богословы христианской церкви, дабы разжалобить паству, рассказывают об
этом  бичевании всякие ужасы: с Иисуса якобы сорвали одежды, обнажили его до
пояса, привязали к столбу и  принялись хлестать веревками, розгами и бычьими
жилами.  На это можно  было бы им ответить, что  пытки  инквизиции были куда
страшнее бичевания Христа,  которому не выворачивали  ни  рук,  ни  ног,  не
дробили  в  тисках  костей,  не обливали кипящим  маслом  или  расплавленным
свинцом, не прижигали грудь горящей  смолой, не сдавливали череп специальным
обручем и не  вливали  ему в  открытый с помощью  особой распорки  рот целые
ведра воды, причем не  сразу,  а капля  за каплей на  засунутую между  зубов
губку или мягкую тряпку. К  этому можно прибавить, что  иудейские священники
не  отрубили Иисусу кисти рук, не размозжили ему ноги в  "испанском сапоге",
не  вырезали ремни  из  его спины,  не  посадили  его на  железный  кол,  не
вывихнули ему руки  из плеч и не подвесили его за ноги. Плотник из Назарета,
который  был  одновременно богом  и всегда имел в своем распоряжении  вторую
божественную  сущность, позволявшую ему вообще  ничего не чувствовать,  если
страдания превышали человеческие  возможности, не испытал, таким образом,  и
сотой доли  того, что  претерпели  мученики свободной  мысли  от милосердных
служителей божьих.
     Но  мы не станем  говорить  всего этого  нашим священникам.  Достаточно
будет взять в руки евангелие и сказать им, что все басни о бичевании Христа,
о  пролитой  крови и рассеченной коже - плод их воспаленного  воображения. В
Евангелии от Матфея (глава. 27, ст. 26) сказано: "Тогда отпустил им Варавву,
а Иисуса, бив, предал на распятие".
     Евангелие от Марка (глава. 15, ст.  15)  повторяет: "Тогда Пилат, желая
сделать  угодное  народу, отпустил  им  Варавву, а  Иисуса,  бив, предал  на
распятие". Лука  об этой  детали  вообще не упоминает.  Евангелие  от Иоанна
(глава.  19, ст. 1) гласит:  "Тогда Пилат  взял  Иисуса  и велел бить  его".
Следует заметить, что в переводе глагол "бить" не передает смысла подлинника
"хлестать",  связанного  с  понятием  розги.  По  сути дела  знаменитая мука
господня,  из-за  которой  чувствительные  святоши проливают столько слез на
страстной  неделе,  сводилась  к самой обыкновенной порке.  Кроме  того,  из
рассказов евангелистов явствует, что если первосвященники и народ Иерусалима
и   требовали  смерти  Иисуса,  то  воины  стражи   ограничивались   бранью,
затрещинами и главным образом грубыми шуточками, не имеющими ничего общего с
утонченным  садизмом. Пара подзатыльников,  полдюжины  пинков, презрительный
плевок - вот и все страсти пресловутого бичевания!
     Чтобы не отставать от развеселых иудеев, Пилат не только оставил Иисусу
белое одеяние  сумасшедшего, но еще прибавил от себя "багряницу"  -  плащ из
красной шерсти, - дал  ему в  правую руку трость и  повелел  надеть  ему  на
голову венок, сплетенный из молодого тростника с  парой веточек чертополоха.
Этот  знаменитый  "терновый  венец", по уверениям  архиепископа  парижского,
хранится у него в соборе Парижской богоматери. За  умеренную мзду  его можно
там  увидеть.  Я  сам  его  видел.  Это  обыкновенный  веночек  из  морского
тростника, на котором нет никаких колючек.
     В таком наряде Иисуса представили толпе, говоря:
     - Вот он, царь иудейский! Радуйтесь!
     Солдаты  для  вящего  веселья  затащили  бывшего  плотника  на  помост,
отобрали здесь у него трость и несколько раз стукнули этой же тростью.
     Пилат, как следует вымыв руки, в последний раз обратился к народу:
     -  Предупреждаю  вас  самым  серьезным  образом: раз  вы  осудили этого
человека и единодушно требуете его смерти, я не  стану  противиться,  однако
запомните: это  вы его осудили,  а не я. И если он невинен, пусть  его кровь
падет на вас.
     - Согласны! - завопила толпа. - Пусть падет! Не возражаем!
     При  этом Иисус, должно быть, подумал, что, к сожалению, его  кровь  не
может пасть ни на кого, ибо он для того  и явился, чтобы пролить ее на земле
во искупление прошлых, настоящих и будущих грехов  всего рода человеческого.
Происходило  это между половиной одиннадцатого  и  одиннадцатью часами утра.
Теперь уже ничто не препятствовало казни осужденного.
     (Смотри евангелия от Матфея, глава. 27, ст. 2-31; Марка, глава. 15, ст.
1-20; Луки,  глава. 23, ст. 1-25; Иоанна,  глава.  18, ст. 28-40; глава. 19,
ст. 1-16.)

     Глава 64.
        ЛОБНОЕ МЕСТО.
     И привели его на место Голгофу, что значит: "Лобное место".
     И давали ему пить вино со смирною; но он не принял.
     Марк, глава. 15, ст. 22-22.
     И  вот мы на пути к  месту казни. После дуем же с евангелием в руках за
существом с двумя  сущностями и посмотрим, сумеет ли оно умереть не дрогнув,
как  подобает герою.  Прежде всего,  куда  его повели  из  претории  Пилата?
Римские ликторы смешались с  солдатами храмовой  стражи, и  за ними повалила
вся толпа во главе с первосвященниками, книжниками и фарисеями.  Для  начала
весь кортеж двинулся к иерусалимской тюрьме. Там с Иисуса сняли красный плащ
и  наряд сумасшедшего и вернули ему его одежды. Там же к Иисусу присоединили
еще двух проходимцев, приговоренных, как и он, к высшей мере наказания.
     Дополненная таким образом процессия снова двинулась в путь, направляясь
к  холму  за  пределами  города,  где  обычно  совершались  казни. Этот холм
назывался  Голгофа, или Лобное место. Такое название он  получил из-за того,
что верхняя его часть представляла собой голую скалу, отдаленно напоминавшую
человеческий  череп.   Комментаторы  евангелия,  одержимые   зудом   повсюду
отыскивать  всевозможные чудеса, уверяют,  будто холмик,  на котором  Иисуса
подвесили к  кресту,  назывался черепом потому, что под этим холмом покоится
череп Адама. Следует сразу сказать: до сих пор там никто не  откопал ничего,
хотя бы отдаленно напоминающего вышеупомянутый предмет.
     Ниже я расскажу, как священники  об®ясняют эту  неувязку, продолжая тем
не  менее  утверждать,  будто знаменитый  череп  действительно  погребен под
Голгофой.
     Итак,  процессия  двинулась  по  улицам  города. На  каждом перекрестке
злосчастный  сын голубя подвергался  все новым насмешкам. На  каждом углу он
встречал какого-нибудь  бывшего  слепца, которому вернул зрение, или бывшего
паралитика,  которого  поставил  на ноги, и, наверное, рассчитывал,  что эти
люди, столь многим  ему  обязанные, бросятся на  солдат  и освободят  своего
благодетеля. За свою  жизнь  он  сотворил  столько чудес,  что  всех чудесно
исцеленных,  наблюдавших  страсти господни,  было  вполне  достаточно, чтобы
стереть его врагов в порошок.
     Но,  увы!  Бессердечные экс-калеки  только смеялись,  глядя  на  жалкую
фигуру  своего  исцелителя. Ни один  из них  даже не  подумал прийти ему  на
помощь! Грех надкушенного яблока искупался по всем правилам искусства.
     Первыми, кто сжалился над осужденным, были солдаты стражи.
     Главный   склад  крестов  для  распятия  находился  в  здании   тюрьмы.
Осужденный, согласно обычаю, должен был тащить на себе свой крест  до самого
места казни. Оба разбойника довольно легко несли свои кресты,  положив их на
плечо. Что же касается Иисуса, то ему в  довершение  всех несчастий достался
самый тяжелый, плохо оструганный крест,  от  которого у  него сразу заломило
спину.
     Мы  знаем,  что  бывший плотник разбирался  в плотничьем деле,  поэтому
сейчас он испытывал  двойные  мучения:  физические  - от тяжести  креста,  и
моральные - от того, как он сделан, ибо взглядом профессионала сразу увидел,
какая это топорная работа.
     Кроме того, не следует забывать, что уже в Гефсиманском саду, где ангел
заставил его проглотить чашу горечи, наш миропомазанный  был в самом тяжелом
состоянии. Так называемые святые книги утверждают, будто в Гефсиманском саду
началась  его  агония.  Поэтому  сейчас,  когда  его  человеческая  сущность
преобладала над божественной, он с трудом передвигал ноги и едва  не валился
под тяжестью креста. А за городскими воротами он вообще плюхнулся  на дорогу
и не смог больше встать.
     Тогда солдаты начали совещаться.
     -  Бедняга  совсем  выдохся, -  говорили  они.  - Заставлять его дальше
тащить на себе этот столб с перекладиной было бы просто жестоко.
     Они огляделись по сторонам.  В  толпе любопытных  выделялся здоровенный
детина.
     - Эй ты, как тебя зовут? - окликнул его один из солдат.
     - Симон.
     - А ну, Симон, берись-ка за крест: донесешь его до Голгофы!
     Симону - как выяснилось, он был киринеянином - это предложение пришлось
не по вкусу.
     - Несите эту виселицу сами! - заворчал он. - При чем здесь я?!
     Однако отвертеться ему не удалось.
     Ругаясь последними словами, Симон взвалил крест на плечо и понес его за
Иисусом.
     Кстати, я  давно  себя  спрашивал: почему это священники так восхваляют
Симона Киринеянина? Они представляют его преданным другом Христа и делают из
него чуть  ли  не  святого,  хотя в  евангелии  ясно  сказано,  что  солдаты
"заставили  его нести  крест". Именно так  говорит  евангелист  Матфей и все
остальные.
     Злосчастный  творец  неба  и земли  был  настолько измучен, что  страже
пришлось буквально тащить его до  Лобного места  (смотри у Марка, глава. 15,
ст. 22).
     По дороге им встретилась кучка женщин. Плачевный вид Иисуса  разжалобил
их, и они заплакали. Об этой подробности упоминает только святой Лука.
     Остальные  три  евангелиста,  напротив,  утверждают, что на  протяжении
всего крестного пути из толпы не раздалось ни одного возгласа соболезнования
Миропомазанному страдальцу. Итак,  если  верить святому Луке, несколько  дам
пролили  слезы.  Иисус тут же  обрел  дар  речи,  обратился  к ним и  сказал
дословно следующее:
     - Дщери иерусалимские! Не плачьте обо мне, но  плачьте о себе и о детях
ваших. Ибо скоро придут дни, в которые скажут:  блаженны неплодные, и утробы
неродившие,  и сосцы  не  питавшие.  Тогда начнут говорить горам: "Падите на
нас!" И холмам: "Покройте нас!" Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то
с сухим что будет?
     К этой басне евангелиста Луки церковь прибавила позднее другую легенду,
которой  нет  ни  в  одном   так  называемом  "священном"  тексте.  Впрочем,
подлинность  этих   текстов   и  без   того   уже   достаточно  сомнительна.
Священнослужители уверяют, будто далее последовала следующая сцена.
     Одна из рыдавших женщин,  которую звали Вероникой, заметила, что  Иисус
весь взмок. Видимо опасаясь, как бы он  не простудился,  она приблизилась  к
нему  и приложила к  его  лицу  свой  носовой  платок,  дабы утереть  пот  с
божественного чела.
     И вот  - новое чудо! Черты Иисуса  остались запечатленными  на  носовом
платке. Это  была своего рода моментальная и к  тому же цветная  фотография,
воспроизводившая во всех подробностях физиономию осужденного.
     Обратите  внимание,  сколь велика вина еврейского народа и солдат: даже
после этого  чуда они  не  догадались, что  их жертва  была  истинным  сыном
божьим!  Увы, ничто  не может просветить людей, заранее  предубежденных. Те,
кто  не  хочет  слышать,  хуже  всех глухих, и те, кто  не  хочет видеть, не
сравнятся даже со слепорожденными.
     Как  и  следовало ожидать, носовой платок Вероники  сохранился до наших
дней. Сотни  утирок и стирок не смогли стереть  с него черты Иисусова  лица.
Теперь   эта   драгоценная   реликвия   хранится  у  римских  священников  в
сокровищнице   собора  святого   Петра.   Желающие  могут  ее  там   узреть,
предварительно смазав как следует жирную лапу папского ризничьего.
     Сведущие  люди, изучавшие древние  языки, уверяют,  правда,  что доброй
женщины  по имени  Вероника, впоследствии причисленной за  свой  милосердный
жест  к  лику  святых,  в  действительности  никогда  не  существовало,  ибо
этимология  имени  Вероника восходит  к двум словам - "веракс иконика",  что
означает  "подлинное  изображение".  Разумеется, это  словосочетание  скорее
можно применить к носовому платку из собора святого Петра, нежели к существу
из крови и плоти. Но если "вероникой" был носовой платок, то что же остается
от  легенды  о милосердной  женщине?  Наконец, когда  пот  Иисуса  был утерт
носовым  платком  -  конечно,  если  верить  Луке  и  не   верить  остальным
евангелистам, - трое осужденных двинулись дальше и достигли вершины Голгофы.
     Христос  к тому времени  выбился  из последних сил.  Солдаты  поспешили
смешать вино со  смирною и предложили этот напиток  сыну голубя. Разумеется,
такое питье по вкусу не напоминало даже самого дешевого бургундского, однако
оно обладало  живительными свойствами, и солдаты действовали из самых лучших
побуждений.   Дело  в  том,  что  смирна   вызывает   сильное  искусственное
возбуждение, которое позволяло осужденному легче переносить боль.
     Но  Иисус не захотел отхлебнуть ни глотка. Тогда солдаты  заставили его
сесть на землю и приступили к последним приготовлениям к казни.
     Сначала  они  вырыли  ямы  для  крестов.   Затем  поставили   возле  ям
лестницы-стремянки. После этого осужденных положили каждого на свой  крест и
прибили им гвоздями руки и ноги.  Два проходимца-разбойника, остававшиеся  в
полном  сознании,  должно быть, мучились  при  этом несравненно больше,  чем
Иисус. Впрочем, разве это важно? Даже  если  допустить, что Христос время от
времени для передышки призывал себе на помощь  свою  божественную  сущность,
все равно распятие на кресте, по-моему, было чересчур жестоким наказанием за
одно с®еденное яблоко, тем более что с®ел-то его вовсе не Иисус!
     Итак,  злосчастный бог и два разбойника, его коллеги, подверглись  этой
неприятной операции. Римские  воины, выполняя  приказ Пилата, украсили крест
Иисуса  надписью,  прибитой  над  его  головой.  И тут  снова  наши  веселые
шутники-евангелисты начинают плести кто во что горазд.
     Матфей (глава.  27, ст.  37): "И  поставили  над  головою его  надпись,
означающую вину его: "Сей есть Иисус, Царь Иудейский"".
     Марк (глава.  15, ст. 26): "И была надпись вины его: "Царь Иудейский"".
Лука  (глава. 23,  ст.  38):  "И была над  ним  надпись, написанная  словами
греческими, римскими и еврейскими: "Сей есть Царь Иудейский"". Иоанн (глава.
19, ст.  19): "Пилат же написал и надпись,  и поставил  на  кресте. Написано
было: "Иисус Назорей, Царь Иудейский"".
     Людей,  уважающих  точность,  не могут не  смутить  эту весьма странные
разночтения у господ-евангелистов. Может быть, именно потому наши священники
не воспроизводят на распятиях ни  одной  из  этих надписей? Они предпочитают
ставить  латинские инициалы  - J.  N. ъ.  J.,  частенько вводящие в  соблазн
богомольных  старух, которые  воображают, будто  Христа  звали Инри, хотя  в
действительности  это  просто-напросто  сокращение от  Jesus  Nazarenus  ъex
Judaeorum - Иисус Назарей, Царь Иудейский.
     Если  верить  Иоанну,  Пилат сам сделал такую  надпись. Видимо, римский
правитель  обладал  какими-то  каллиграфическими   способностями   и,   надо
полагать, весьма ими гордился.
     По словам  того же  возлюбленного Иоанна, первосвященники  придрались к
содержанию надписи. Они пришли к Пилату и сказали ему:
     - На вашей надписи, сделанной для Иисуса, написано:
     "... Царь Иудейский". Если вам не трудно внести маленькое  исправление,
мы будем вам очень признательны. Напишите, пожалуйста: "Называвший себя
     Царем Иудейским".
     - О боже, что за формалисты! - воскликнул Пилат, возводя очи к