великое таинство, непостижимое для простых смертных.
     Затем Иисус прибавил:
     -  Когда меня уже не будет  среди вас  и  когда вы захотите вспомнить о
своем дорогом учителе, сделайте  так, как я вас научил,  то есть  выпейте  и
закусите, и это будет в память обо мне.
     Следует полагать, что  сын голубя не  удержался от еще одного намека на
предателя,  находившегося в  том же  зале,  ибо Петр захотел  выяснить  этот
вопрос до конца.  В ту минуту,  свидетельствует  евангелие,  Иоанн, которого
Иисус любил  больше всех, вытянулся на  своем ложе и положил голову на грудь
учителя.
     Петр подтолкнул Иоанна локтем и шепнул ему на ушко:
     - Раз уж ты ходишь в любимчиках, спроси его: кто же из нас предатель?
     Иоанн, прильнув к груди Иисуса, тихонько повторил вопрос.
     -  Меня предаст тот, кому я  передам кусок хлеба, обмокнутый в блюдо, -
ответил мессир Христос так, чтобы его мог слышать один Иоанн.
     Иуда не подозревал даже, что  на сей раз  учитель  столь недвусмысленно
выдаст  его одному из апостолов. Поэтому,  когда  Иисус  протянул  ему кусок
хлеба, он спокойно принял угощение.
     "Ах, каналья!" - должно быть, воскликнул в душе Иоанн.
     Однако любимый ученик предпочел сохранить  свое негодование про себя: в
евангелии  нигде  не  сказано,  чтобы  он   хотя  бы  попытался  разоблачить
лицемерного коллегу.
     Между тем  время  шло, ночная  тьма сгущалась, было  уже  поздно. Иисус
хотел покончить со всем этим поскорее.
     - Послушай-ка! - обратился он к Иуде. - Раз уж у тебя есть дело, нечего
тянуть. Ступай и делай!
     - О чем ты, о господи? И ты говоришь мне такое!..
     - Ладно, ступай, куда тебе надо, да поскорее!
     Ученики  услышали последние  слова  Иисуса, однако  подумали,  что  тот
поручил  Иуде  подкупить еще  чего-нибудь к  празднеству: ведь  именно  Иуда
распоряжался общей кассой всей компании.
     Один Иоанн мог  понять, что  происходит на  самом деле.  Он  видел, как
Иуда, приняв из рук Христа хлеб, сразу же поднялся и вышел. Теперь его ничто
не удерживало.  Отбросив  последние угрызения  совести, он побежал в сторону
храма.
     После его ухода беседа за столом возобновилась.
     Иисус обратился к апостолам с  последними наставлениями. Он называл  их
своими детьми и говорил о месте, куда  идет и  куда  никто не сможет  за ним
последовать.
     Петр,  не  пропустивший за  все  время  ни одного  тоста,  был уже, как
говорится, тепленький.
     - Что это за место, куда мы не сможем за  тобой последовать? - вскричал
он. -  Нет такого  места на земле!..  Вот я например, клянусь, что не покину
тебя ни за что! Куда ты пойдешь, туда пойду  и я... Где ты будешь, там будет
и Петр...
     С тобой на жизнь и  на смерть.  Тысяча чертей! Скажи  только слово, и я
умру за тебя!
     Сын голубя пожал плечами.
     - Помилуй бог, какой энтузиазм! - заметил он. - Хорошо, что  я все знаю
заранее...  Если  бы  я  рассчитывал только  на тебя, милейший, моим  врагам
нечего было бы делать. Но я надеюсь лишь на себя самого... Я должен принести
себя в жертву. И я к этому готов...
     - Провалиться мне на  месте! - продолжал  орать Петр. - Что это еще  за
жертва, которую нельзя отменить?! Клянусь, я пойду за тобой и в тюрьму, и на
смерть!
     - Довольно, Петр, хватит бахвалиться...
     - Господи, не говори так!..
     - Слушай лучше  меня! Прежде чем петух пропоет,  ты  уже сегодня трижды
отречешься от меня.
     - Вот еще, выдумал! Да я...
     - А я тебе говорю, Петр, что так оно и будет. Не зная, что еще сказать,
Петр  понурил голову. Но про себя  решил доказать учителю,  что тот  здорово
ошибается и явно его недооценивает.
     Иисус снова обратился к апостолам с вопросом:
     - Когда я послал вас в горы Галилейские без денег, без обуви и даже без
сумы, вам чего-нибудь не хватало, если не считать этих мелочей?
     - Нет, господи.
     -  Так  вот сейчас тот, кто  имеет суму или мешок, пусть возьмет его, а
тот, кто ничего  не  имеет, продаст все,  вплоть до одежды, дабы купить себе
меч, ибо скоро начнется такая свалка!.. И сбудется в тот день пророчество об
Израиле.
     - Какое пророчество?
     - А такое, что мессия будет поставлен в один ряд с разбойниками.
     - Не бойся! Мы тебя защитим! Видишь, у нас уже есть два меча!
     -  О, это  даже больше, чем нужно, -  промолвил Иисус и закончил: - Ну,
поговорили  и  хватит.  А  теперь пойдем  подышим  свежим воздухом.  (Смотри
евангелия от  Матфея, глава. 26, ст.  21-29; Марка, глава.  14, ст.  18- 25;
Луки, глава. 22, ст. 19-23; Иоанна, глава. 13, ст. 23-38.)

     Глава 58.
        ТО, ЧТО НАЛИТО, ДОЛЖНО БЫТЬ ВЫПИТО.
     И  сам отошел от них  на вержение камня, и, преклонив колени,  молился,
говоря: отче! о, если бы ты благоволил пронести чашу сию мимо меня!  впрочем
не моя воля, но твоя да будет.
     Явился же ему ангел с небес, и укреплял его.
     Лука, глава. 22, ст. 41-43
     - А теперь пойдем подышим свежим воздухом,  - сказал Иисус и направился
к двери.
     Ученики последовали за учителем. Ночь была великолепная. Миропомазанный
повел всю компанию по дороге, ведущей к горе Елеонской.
     На ходу  он продолжал беседовать  со своими  апостолами.  Он  так долго
рассказывал им  о своем  божественном папе,  который на небеси, что  Филипп,
любопытный, как монастырская послушница, не вытерпел и спросил:
     - А нельзя ли его увидеть, твоего батюшку, о коем ты столько говоришь?
     - Посмотри на меня, Филипп, - ответил Иисус.
     - Смотрю, господи. Ну и что?
     - Что ты видишь?
     - Как что? Тебя, конечно!
     - Отлично сказано, друг мой. Так вот, узнай: кто меня видит, тот...
     - Что "тот"?
     - Тот одновременно видит и моего отца.
     - Ну,  раз ты это  утверждаешь, я тебе верю. Затем Иисус,  составлявший
одно  целое  со своим богом-отцом, - который,  кстати, не был ему отцом, ибо
настоящим его  папой был голубь, -  так вот,  Иисус сравнил себя с  истинной
виноградной  лозой.  Евангелист Иоанн рассказывает  об  этой  речи,  ставшей
последним публичным выступлением ходячего Слова.
     - Я есть истинная виноградная лоза, - об®явил потомок бывшего плотника.
     После такого заявления можно подумать, будто остальные виноградные лозы
вовсе не истинные; видите ли, есть лозы настоящие, а есть поддельные! Иисус,
разумеется, причислил себя к категории неподдельных лоз.
     - А если  я  истинная виноградная лоза, - утверждал он,  - то отец  мой
виноградарь. Как истинная лоза, я, конечно,  имею ветви  и  отростки. Уж  не
отсюда ли пошло выражение "мои отпрыски"? Но не всякая ветвь приносит плоды.
Так вот, мой отец отсечет все ветви, на которых не будет винограда. Для того
чтобы быть ветвью плодоносящей, надо держаться поближе к лозе. Вы, друзья, -
мои ветви, так держитесь же близ моей лозы. А кто не будет этого делать ("не
пребудет во мне"),  тот  "извергнется вон и засохнет; такие ветви собирают и
бросают в огонь, и они сгорают", как старые  бесплодные лозы. Какая глубокая
мысль,  не правда  ли? Какие великолепные  слова  в  устах  бога!  Поистине,
религия  -  чудесная  вещь!  Если   кто-либо  из  моих  читателей  возжаждет
насладиться этим  образцом красноречия полностью,  то может  отыскать его  в
главах 12-16 Евангелия от Иоанна.
     Закончил Иисус так:
     - Еще  многое  имею сказать вам, да жаль времени мало  и  к  тому же вы
теперь не можете всего вместить.
     Соображение вполне здравое!
     В  этот момент  учитель с учениками дошли  до нижнего  моста через реку
Кедрон,  откуда начиналась дорога на Гефсиманию. Иисус обратился с еще одним
призывом к своему отцу, перешел мост и очутился у подножья холма. До сих пор
там существует жалкий садик с семью чахлыми оливами. Приезжающие в Иерусалим
паломники-христиане  убеждены, что эти семь деревьев сохранились со  времен,
когда  евангелисты  распяли  доброго  сына   божьего.  Именно  это  место  и
называется   Гефсиманским   садом   или   попросту   Гефсиманией,   что   на
древнееврейском  языке означает "давильня  для  олив". Иисус предложил своим
ученикам присесть и отдохнуть.
     -  Кресел я вам предложить не могу, - извинился он, - так что  посидите
на  земле и  поболтайте. А я пока  помолюсь, но для этого мне нужно остаться
одному. Через пару минут я буду к вашим услугам.
     Затем, подумав, добавил:
     - Впрочем, вот что: вас  здесь одиннадцать, на три четверти больше, чем
надо. Оставайтесь ввосьмером, а троих - Иоанна, Петра и Иакова -  я возьму с
собой за компанию.
     Упомянутые апостолы вышли из рядов и последовали за Иисусом.
     В это  мгновение  -  здесь все евангелисты,  как  ни странно, полностью
единодушны - ощутил Иисус скорбь, подобную предсмертным мукам.
     Он сказал, обращаясь к Иоанну, Петру и Иакову:
     - Не знаю, что со мной, но мне явно не по себе...
     - Может быть, ты с®ел лишнего? - предположил Петр.
     - Да нет же, я догадываюсь...
     - Так что же с тобой, господи?
     - А то, что на сей раз  мой час и в самом деле пробил... О дьявольщина!
Удовольствие ниже среднего...
     - Учитель, может быть, мы тебе подсобим?
     - Нет, друзья. Сказываю вам: отец мой пошлет  одного из своих ангелов и
тот поднесет мне чашу  с довольно-таки горьким питьем. Вы бы могли, конечно,
отхлебнуть  из этой чаши по  глотку,  но об  этом нечего и думать!  Сия чаша
скорбей предназначена мне одному...
     Произнося эти слова, он был грустен, как побитая дворняга.
     Евангелие  утверждает, что  ученики  никогда  еще не  видели  его таким
расстроенным: "...и начал ужасаться и тосковать" (Марк,  глава. 14, ст. 33).
Описание это можно было бы  заменить более лаконичным:  "У него тряслись все
поджилки".
     Иисус обратился к своим спутникам.
     - Побудьте здесь и бодрствуйте, и молитесь, - пробормотал он.
     Затем отошел от них на расстояние броска камня ("на вержение камня...",
Лука, глава. 22, ст. 41), преклонил колени, простерся ниц и молился.
     - Отче! Отче! - восклицал он, обращаясь к папаше Саваофу. - Боюсь, что,
согласившись на мучения  здесь,  на  земле, я переоценил свои силы. Я  хотел
было  претерпеть  все  муки,  даже  какие-нибудь пытки, приправленные  парой
тумаков,  но теперь, когда  я знаю,  что  меня  ждет, я  от  души жалею, что
покинул небеса, и вовсе не хочу воплощаться в моего коллегу - святого духа!
     Тут с небес слетел ангел с чашей, наполненной горечью. Иисус в отчаянии
испустил тяжкий вздох.
     - Послушай,  - сказал ему ангел, - ты же сам этого хотел. Никто тебя не
заставлял влезать в человечью шкуру, чтобы испытывать все те неприятности, с
которыми  ты  уже познакомился. А теперь все предстоящие тебе  страдания уже
записаны в книге судеб. Так что делать нечего.
     - Отче, отче мой, ну если  я был дураком,  так это все-таки не причина,
чтобы карать  меня без  всякой жалости!.. Отче,  отче  мой,  заклинаю  тебя,
избавь меня от моих обязательств!
     И  он решительно отстранил чашу, которую  протягивал ему  ангел. Однако
небесный посланец настаивал:
     - Относительно твоих страстей, то бишь страданий, ты подписал контракт.
Срок  исполнения договора  истек.  Свое слово надо держать, Иисус, - ведь ты
подписался под документом! Если ты не претерпишь всех обусловленных мучений,
контракт будет расторгнут и тебя об®явят банкротом.
     - Увы! - стонал богочеловек. - Тогда я буду опозорен... Лучше уж выпить
эту чашу, как бы она  ни была горька... О папа, папочка, да будет воля твоя,
а не моя!
     Ангел поднес ему чашу, и Христос отхлебнул глоток горечи.
     - Бр-р-р! Ну и гадость!
     И он вскочил на ноги, скорчив ужасную гримасу.
     "Иисус вернулся к ученикам своим, ища  в них  утешение  и облегчение от
страданий, но почувствовал себя еще более покинутым и  одиноким", - замечает
благочестивый комментатор.
     Петр, хвативший в ту ночь лишнего,  храпел, как взвод пруссаков. Иаков,
бахвалившийся своим мужеством, и любимый ученик Христа  Иоанн вторили ему не
менее звонким храпом  с посвистом  и  переливами. Слушать это  трио в другом
месте  и  в другое время было  бы даже приятно  и поучительно, однако  Иисус
обозлился.
     "Вот  свиньи!  - подумал  он. - Я их просил  не  оставлять меня одного,
молиться  со  мной  и  бодрствовать,  а они...  Только  что проявляли  такую
преданность, такое рвение, но стоило мне отвернуться, как сразу же захрапели
во  все завертки.  А  еще бахвалились  своей стойкостью и мужеством... Какая
самонадеянность!  Разве  же это люди? Паршивые сурки - вот кто  они  такие!"
Иисус принялся без церемоний расталкивать Петра.
     - Эй, Симон-Петр, ты спишь? Петр приподнялся, продирая глаза:
     - Что такое? Кто это? Что нужно?
     - Это я, твой учитель и бог... Я, Иисус!
     - Да, да, знаю... Что тебе надо? Чем могу служить?
     - Ничем. Я только  хотел убедиться,  не спишь ли  ты, бодрствуешь ли  и
молишься, как я тебя просил...
     - Конечно, господи... Я бодрствую... и молюсь. Я думаю о тебе.
     - Молчал бы  уж лучше! Ты так храпел, что заглушил бы и гром  небесный,
если бы сейчас началась гроза!
     - Честное слово, господи... Я только-только задремал.
     - Расскажи это кому-нибудь другому!
     - Клянусь тебе, учитель...
     - Не клянись: этим  ты  усугубляешь  свой грех. А  твои коллеги?.. Тоже
дрыхнут без просыпу! Хорошенькие у меня ученики!
     Иисус разбудил Иакова с Иоанном и устроил обоим головомойку:
     - Сказываю вам: бодрствуйте и молитесь! Я непременно должен  знать, что
вы со мной. Бодрствуйте, дабы не впасть в искушение.
     На это Петр  мог бы  ему возразить:  "Как раз во  сне  мы меньше  всего
рискуем искуситься!"
     Но он ничего не ответил.
     - Дух  силен, а плоть слаба, -  заключил  Иисус и вернулся  на  прежнее
место. Очевидно, он еще не до конца осушил пресловутую чашу горечи.
     Очутившись перед этой неаппетитной чашей, богочеловек снова принялся за
свои ужимки и причитания:
     - Господи,  боже  мой,  какая страшная канитель!..  0-ля-ля, если  бы я
знал, что меня ожидает, когда проникал  в непорочное лоно  своей девственной
мамы, я бы ни за  что  не совершил такой  глупости! А главное, я  уже сейчас
предвижу: люди и не подумают  поблагодарить меня за то, что я приношу себя в
жертву... Отче, отче мой, убери от меня это омерзительное питье!..
     Но ангел не уходил и продолжал протягивать ему роковую чашу.
     -  Пей, Иисус, пей! - уговаривал он миропомазанного. - То, что  налито,
должно быть выпито. Тебе все равно не отвертеться, так что лучше покончить с
этим поскорее. Ведь умирают всего один раз!
     -  Знаю,  слышал  я  эти  басни,  ангельский друг  мой, но расскажи  их
кому-нибудь  еще. Ты так  говоришь,  чтобы позолотить  мне пилюлю,  а сам не
веришь ни одному своему слову. И он задрожал всем телом. Однако вскоре Иисус
немного оправился и заголосил с новым рвением:
     - Отче мой, отче! Если  не может чаша сия миновать меня, чтобы  мне  не
пить ее, да будет воля твоя!
     Единым  духом опрокинул он злосчастный сосуд себе в глотку, так что  на
дне остался лишь горький осадок.
     Когда Иисус вернулся к своим ученикам, он нашел их опять спящими, как и
в  первый раз. Пришлось снова  их  расталкивать  и  стыдить  за  недостойное
поведение. "И они не  знали, что ему  отвечать", - замечает евангелист Марк.
Иисус удалился в третий раз. Ангел поджидал его, настаивая, чтобы сын голубя
вылизал даже  гущу, все  до последней капли. Право, это  было  уже  слишком!
Заодно ангел  рассказал  Иисусу, какие неприятности ожидают его  в ближайшем
будущем, и тот заявил, что вынести все эти страдания свыше его сил. Затем он
закатил форменную  истерику, точь-в-точь  как красотка  со  слишком  слабыми
нервами, и добрых  четверть часа колотился о землю, подпрыгивая,  словно лещ
на сковородке.
     -  Нет,  нет,  это  уже  слишком,  отче мой!  -  вопил он,  дергаясь  в
конвульсиях.
     "И  был  пот  его,  как  капли  крови,  падающие  на землю", -  уверяет
евангелист Лука (глава. 22, ст. 44).
     Однако ангел был неумолим.
     - Долизывай  все! -  заорал  он и заставил Иисуса  проглотить горчайший
осадок до последней капли.
     Только  тогда папаша  Саваоф сжалился наконец  над  своим, так сказать,
сыном. Когда чаша опустела, он ниспослал ангелу хорошую мысль.
     Иисус  в этот момент пребывал в  полнейшей прострации. Ангел наклонился
над ним и шепнул ему на ушко:
     - Не будь дурачком и не порти себе нервы  из-за какой-то дюжины оплеух!
Если бы ты был простым смертным, тогда, конечно, тебе пришлось бы  совсем не
сладко,  но  ведь  ты бог! Ты что, забыл об этом? Следовательно,  ты  будешь
страдать ровно столько, сколько сам пожелаешь. А если  тебя  это устраивает,
можешь вообще не страдать и только  делать вид, будто принимаешь муки за род
человеческий... Понял?
     Иисус тотчас воспрянул духом и вскочил на ноги. Он поблагодарил ангела,
вовремя напомнившего ему о  его всемогуществе,  и,  сделав  горделивый жест,
изрек;
     - Ныне я чувствую в себе силы перенести любые мучения!
     В третий раз вернулся  он  к  своим  ученикам, в  третий  раз  нашел их
храпящими пуще прежнего и в третий раз с трудом разбудил.
     -  Вы  неисправимы,  - заявил сын голубя.  - Вставайте,  чтоб вам  было
пусто! "Встаньте, пойдем: вот приблизился предающий меня".
     (Смотри об этом у  Матфея, глава.  26, ст. 36-46; Марка, глава. 14, ст.
32-42; Луки,  глава.  22, ст. 40-46; Иоанна, глава. 15, ст. 1-27; глава. 16,
ст. 1-33; глава. 17, ст. 1-26.).

     Глава 59.
        НЕПРЕДВИДЕННАЯ ДРАКА.
     И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо.
     Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись  уха его, исцелил
его.  Первосвященникам же и  начальникам  храма  и  старейшинам, собравшимся
против него,  сказал Иисус:  как будто на  разбойника вышли  вы с  мечами  и
кольями, чтобы взять меня.
     Лука, глава. 22, ст. 50-52.
     Вернемся, с вашего позволения, к неверному апостолу Иуде.
     Иисус, как известно, довольно определенно выразил свое согласие,  чтобы
Иуда передал его в  руки первосвященников. Поэтому Иуда отправился на поиски
храмовой стражи.
     Увидев запыхавшегося апостола, капитан священной милиции встрепенулся.
     - Уже? - спросил он. - Значит, берем его сегодня?
     - Нельзя терять  ни минуты!  - ответил  Иуда. - Сейчас Иисус только что
отужинал и направляется к горе Елеонской, она  же  Масличная: эта  маленькая
прогулка  необходима для  его пищеварения. Если вы соизволите последовать за
мной, мы его зацапаем без труда. Второй такой возможности не представится!
     -  Сейчас  подниму  взвод  по боевой  тревоге. Собрав  стражу,  капитан
скомандовал:
     -  Вз-во-о-од, правое плечо  впер-е-ед, шагом... арш! Вслед  за стражей
увязалось   несколько    ответственных    чиновников   синедриона   и   слуг
первосвященников. Так вся процессия добралась до  ограды Гефсиманского сада.
Тут капитан стражи забеспокоился:
     - Погоди-ка! А как мы узнаем мессира Иисуса в толпе прочих оборванцев?
     - Не извольте беспокоиться, - ответил Иуда. -  Это я беру на себя. Кого
я поцелую, тот и есть наш человек.
     - Понятно.
     Было  еще  темновато.  Солдаты  зажгли факелы  и  фонари.  Простодушные
апостолы, разбуженные этой иллюминацией, наивно удивлялись:
     -  Смотри!  Это  еще  что  за  факельное шествие?  Должно  быть, где-то
неподалеку свадьба и они хотят почествовать новобрачную!
     Они даже  не подозревали, что роль  новобрачной  в  ту  ночь предстояло
играть сыну голубя.
     Что  касается Иисуса, то он  не  строил никаких  иллюзий.  Он  знал.  И
спокойно ждал, чтобы стража вошла в сад.
     Иуда  тем   временем  решил  предупредить  солдат  стражи  относительно
сверх®естественных  способностей лица, подлежащего задержанию.  Как  это  ни
покажется  странным  моим  читателям,  но факт  остается  фактом.  Евангелие
утверждает, будто Иуда, обратившись к капитану стражи, сказал:
     -  Будьте осторожны! Он может с