атфей, глава 17, стихи 18-21
     Беседуя  таким образом, Иисус и  трое апостолов добрались  до городских
предместий. Здесь они  встретили  остальных  своих  компаньонов,  окруженных
большой толпой.
     В  отсутствие   Иисуса  его   ученики  вздумали  исцелить   глухонемого
эпилептика.
     Они поверили обещанию своего учителя, что тоже смогут творить чудеса, и
вот  попытались это  сделать,  но у них почему-то ничего не выходило.  Когда
отец глухонемого пришел к Андрею, тот ему сказал:
     - Твой сын  глухонемой и  к тому  же припадочный? Пустяки! Мы  обладаем
чудодейственной силой и вылечим ваше чадо в два счета...
     Глухонемой несколько раз вскрикнул  и скорчился. Его схватили покрепче,
и апостолы начали над ним колдовать, подражая словам и жестам Иисуса. Только
с той небольшой разницей, что это  не давало  никаких  результатов. Напрасно
каждый из  них по очереди плевал глухонемому в  рот, напрасно тыкали они ему
пальцами  в  уши,  напрасно  простирали над его головой руки  и  выкрикивали
всякую тарабарщину. Провал был полный.
     Книжники, давно  недолюбливавшие  апостолов,  смеялись над  их тщетными
потугами и торжествовали победу. Но, когда на сцене появился сын голубя, все
сразу переменилось.
     -  Ах, вот  и учитель! - воскликнул  Варфоломей,  с  которого пот катил
градом. - Вовремя же он подоспел!
     - О чем это вы тут спорите? - спросил миропомазанный.
     Из толпы вышел отец глухонемого.
     - Равви!  - сказал  он. - Я  привел к ним моего сына, который с детства
страдает непонятной болезнью. Мало того, что он глух и нем,  по временам его
еще корчит в  страшных судорогах, он катается по  земле,  скрежещет  зубами,
брызжет  слюной  и  сохнет  день   ото  дня.  Ты  сам  понимаешь,  все   это
неестественно;  должно  быть,  в  животе  у  него  сидит  дьявол, который  и
заставляет  его  выделывать  такие  акробатические  номера. Я  просил  твоих
учеников изгнать беса, но  у них ничего не вышло. Однако ты, господи,  ты не
такой, как все люди, и я верю, что ты без труда покончишь  с нечистым духом,
терзающим моего сына. Окажи  мне такую услугу, исцели его, умоляю тебя, ведь
это мое единственное дитя!
     С  этими словами он распростерся у  ног Иисуса.  Великий исцелитель был
польщен.
     - Подведи сюда твоего сына! - приказал он. Ребенка  подвели. Но едва он
увидел  Иисуса, как забился в  падучей и,  брызжа пеной,  начал  кататься по
земле.
     - И часто его так забирает? - осведомился миропомазанный.
     - Очень часто.  Он  так  измучился,  что однажды бросился в воду, чтобы
утопиться, а другой раз закатился в огонь... О господи, какое несчастье! Это
явно дьявол толкает его на такие отчаянные поступки... Равви, равви, сжалься
над ним, сжалься над нами!..
     - Если ты веришь в меня, твой сын избавится от нечистого духа.
     От  страха,   что   он  вдруг  окажется  недостаточно   верующим,  отец
глухонемого эпилептика даже расплакался.
     - Равви! - сказал  он. - Честное слово, я сделаю все возможное, чтобы в
тебя поверить. Но,  если  мне это  не  удастся,  помоги мне ты избавиться от
безверия! Тем  временем толпа  окружила миропомазанного со  всех  сторон. Он
взглянул еще раз на катавшегося в судорогах мальчика и сказал:
     - Дух нечистый, глухой и немой, выйди из этого юноши и не  возвращайся,
я тебе приказываю!
     Дьявол яростно  потряс  тело одержимого и выскочил  вон,  как всегда, с
громким криком.
     Мальчик  повалился  наземь.  Пена на  его губах мгновенно высохла, тело
больше не дергалось, но он лежал неподвижно, как мертвый.
     -  Вот так  исцеление! - обрадованно  завопили  книжники.  -  Смотрите,
мальчишка-то умер!
     Но  тут  Иисус взял  мальчика  за  руку,  приподнял  его,  и совершенно
здоровый ребенок встал как ни  в чем не бывало. Книжники готовы  были сквозь
землю провалиться. Толпа  аплодировала и кричала "браво". Это  был настоящий
успех.  Сын  голубя,  скромный,  как  лесная  фиалка, поспешил  укрыться  от
восторженных излияний публики в ближайшем доме. Апостолы последовали за ним,
не смея смотреть друг другу в глаза и не зная, чем об®яснить  свое постыдное
бессилие.
     Когда они  остались со своим  наставником  одни,  апостолы  потребовали
об®яснения.
     - Что же это такое, в конце концов? - спросил один из них от имени всей
дюжины.  -  Полгода  назад  ты  отправил нас с важным  заданием  и  дал  нам
способность  творить  чудеса.  До  сих  пор  мы  этой  способностью  неплохо
пользовались:  благодаря нам несколько человек даже  исцелилось. А  сегодня,
когда мы хотели повторить старый фокус, он вдруг не  сработал! Почему? Скажи
честно, ты что,  отобрал  у  нас  чудесную силу?  И  если  да,  то  на каком
основании?
     -  Бедные мои барашки, - ответил Иисус,  - Все обстоит  гораздо  проще.
Дело  в том, что у вас больше нет той веры, которую вы имели полгода  назад.
Истинно, истинно говорю вам: кто поверит в меня бесконечно, тот и силу будет
иметь  бесконечную.  Каждый,  кто  имеет  веру в  мою божественность,  может
сказать горе: "Перейди  отсюда  туда!",  и  гора  перейдет.  Запомните: вера
горами  движет (смотри  по этому поводу евангелия от Матфея, глава 17, стихи
14-20; от Марка, глава 9, стихи  13-29;  от Луки, глава 9, стихи 37-43). Эти
слова, приписываемые  евангелием Иисусу  и  беспрестанно  повторяемые  всеми
христианами,  наводят  меня   на  грустные  размышления.  Мне  кажется,  они
свидетельствуют о том, что служители французской церкви - плохие патриоты. В
1870  году немецкая  армия захватила  Францию,  ту  самую  Францию,  которую
богословы  называют  старшей дочерью католической  церкви. Что  же  касается
немцев,  то,  по словам тех же богословов, это  еретики, обреченные гореть в
аду.  Теперь о вере. Прежде всего вера в господа  бога нашего должна  быть у
священников; ибо  если уж  они не  станут верить,  то  что спрашивать с нас,
простых смертных!  Так вот поскольку вера священников безгранична, они могли
бы  по   своему  желанию   двигать  даже  горами.  Попробуйте   теперь  себе
представить, как  славно  могла бы Франция разделаться с немцами,  если бы у
французских  священников  была хоть  капля патриотизма!  По мере продвижения
пруссаков в глубь Франции они могли бы нагромождать  на их  пути препятствие
за препятствием. Противнику  пришлось бы оставить всякую мысль о  вторжении.
По  слову архиепископа  парижского  на  пути  врага  встали бы  непроходимые
Гималаи,  и  пруссаки не  перешли бы даже  нашей границы.  И  если благодаря
немецкому  упрямству  войска  Вильгельма все-таки  взобрались бы  на  склоны
Гималайского хребта, перенесенного на  Рейн, кардинал лионский мог бы тотчас
скомандовать:
     - А теперь, хребет Гималайский, отправляйся на Северный полюс!
     Франция  навсегда избавилась  бы  от  немецких  вояк, и  Гарибальди  не
пришлось бы приходить к нам на помощь.

     Глава 45.
        КОГДА СЛОВА РАСХОДЯТСЯ С ДЕЛОМ.
     Горе миру от  соблазнов:  ибо надобно придти соблазнам;  но  горе  тому
человеку, через которого соблазн приходит.
     Если же рука  твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось  от
себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без  ноги, нежели с двумя руками
и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный.
     И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе
с одним глазом  войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну
огненную.
     Матфей, глава 18, стихи 7-9.
     Мы уже знаем, что Иисус питал особую  склонность  к жителям Капернаума:
его там всегда  хорошо принимали до той памятной  субботы, когда он  вздумал
излагать свои людоедские теории.
     Поэтому  он  решил вновь  завоевать  симпатии  населения этого  города.
Сказано - сделано. И вот миропомазанный уже на пути в Капернаум.
     "За полгода отсутствия, - думал Иисус, - они должны были по мне хотя бы
соскучиться".
     Но  он  глубоко  заблуждался.  С  тех  пор  как  сын  голубя  предложил
капернаумцам отведать  своих бифштексов, они  утратили в  него всякую  веру.
Вступление Иисуса  в город  на сей раз ничем не напоминало прежнего триумфа:
жалкая  кучка  святых  бродяг  незаметно  прошла  через  весь Капернаум  под
враждебными взглядами толпы.
     Только сборщики налогов увязались за ними, и один из них сказал Петру:
     -  Вот что,  приятель, ваш наставник до сих  пор  водил нас за нос. Как
тебе  известно,  нам поручено  собирать дидрахмы, то  бишь  по две драхмы, с
каждого иудея  ежегодно  - это выкуп, который сыны  Израиля платят Иегове за
свои грехи. Дидрахмы платят все: бедные и богатые, - ибо они предназначаются
на  содержание храма Иерусалимского. Лишь ученые  богословы освобождаются от
этой  дани. До сих пор мы принимали  вашего вожака  за доктора богословия, а
потому  никогда  с него  ничего не  требовали. Но теперь-то мы знаем,  с кем
имеем дело: он такой же доктор богословия, как  я или  моя покойная бабушка.
Он просто-напросто шарлатан с хорошо  подвешенным  языком,  и больше ничего!
Так что изволь ему сказать, чтобы он уплатил нам положенную дидрахму, или же
полстатира,  что  одно  и то  же, пока его  честно просят.  А  не захочет  -
пожалуйте в долговую яму, это у нас свободно!
     Полстатира были не ахти какая сумма - что-то около полутора франков или
не  больше четверти рубля. Но и этого Иисус уплатить  не  мог, потому  что у
него, как  обычно, не было ни гроша. Если бы Магдалина была в Капернауме, он
бы конечно отправился к ней и занял у нее требуемые полстатира.
     - Послушай, голубушка, - сказал бы он ей, - со мной стряслась беда! Эти
скоты сборщики налогов требуют у  меня дидрахму на том  основании, что я  не
имею диплома доктора богословия. Будь добра,  красавица,  выручи, одолжи мне
рублевку, уж я  с  тобой как-нибудь  расплачусь! Не  сейчас,  конечно,  сама
понимаешь...
     И разумеется, Магдалина не отказала бы Иисусу, которому служила имением
своим.
     Но, увы, Магдалины в Капернауме не было.
     Иисус  только пожал  плечами,  когда  Петр  сообщил  ему  о  требовании
сборщиков налогов.
     -  Ну что за люди!  - сказал он. - Не понимают самых простых вещей.  Ты
сам подумай, старина Петр.  Дидрахмы собирают  на храм Иеговы, так?  Так.  А
теперь скажи: как тебе кажется, цари земные с кого берут пошлины или подати?
Со своих сыновей или с посторонних?
     - Что за глупость! Конечно, с посторонних, со своих подданных!
     - Так я же сын божий! Почему же я должен платить дань своему папаше?
     - Действительно чертовщина, - замялся Петр. - Конечно,  с точки  зрения
логики  рассуждаешь ты здорово, тут  не  подкопаешься, но, с другой стороны,
боюсь,  что  эти  проклятые  сборщики  от  нас  все равно  не  отстанут.  Им
рассуждения не нужны, им гони монету! А если не заплатишь, грозятся упрятать
в клоповник.
     - В таком случае надо заплатить. Мой час еще не пришел.
     - Заплатить? Но чем?
     - Нет  ли у нас здесь какого-нибудь  приятеля, который одолжит  нам эту
маленькую сумму?
     - В  Капернауме-то? После  речи о твоем мясе  и твоей крови капернаумцы
стали не те. Теперь у них не выпросишь ни гроша даже под залог всего царства
небесного!
     - М-да, положеньице...
     - А ты сотвори чудо, учитель!
     - Чудо, оно, конечно, можно, но чудесами не следует злоупотреблять...
     Впрочем,  раз  иного  выхода  нет,  слушай  меня хорошенько!  Раздобудь
где-нибудь удочку, леску и крючок. Потом ты отправишься на озеро удить рыбу.
Первую рыбу, которая клюнет, постарайся не упустить. Открой ей рот и найдешь
там статир, то есть четыре драхмы. Возьми этот статир и заплати дань за меня
и за себя.
     Петр повиновался. Чудо совершилось, и дань была уплачена (Матфей, глава
17, стихи 23-27).
     В  тот  день Иисус пребывал в отличном расположении  духа. Он беззлобно
подшучивал над апостолами, которые никак не могли успокоиться: почему это на
гору  Фавор  он  взял  только трех  избранных, а не всех?  Видя, что все они
одинаково стремятся  занять пост  вице-президента  святого  общества,  он им
сказал:
     -  Кто хочет быть  первым, должен быть самым  последним  и  слугою всем
остальным.
     Общеизвестно, что папа римский считается главою христианской церкви, но
я  никогда не слышал, чтобы он осуществлял на практике  этот  завет Христа и
чистил ботинки паломникам, которые стекаются  на него  посмотреть. Наоборот,
паломники лижут ему туфлю!
     Потом Иисус взял  к себе на колени  ребенка, поцеловал его  и  об®яснил
апостолам,  что  они  должны  любить  малышей,  а  главное  -  оберегать  их
невинность.
     - Если кто-нибудь соблазнит одного из  таких карапузов,  - сказал он, -
то лучше  бы  ему мельничный жернов на шею и утонуть в глубине морской!  Как
видите, евангелие иногда влагает в уста  Иисуса вполне разумные речи, - явно
для того, чтобы уравновесить аморальные высказывания, о которых уже шла речь
в предыдущих главах.
     К  несчастью, секретари святого голубя - Матфей, Марк, Лука и  Иоанн ни
разу не показали нам, как Христос осуществлял свои немногие добрые советы на
деле. С  одной  стороны,  он  проповедует честность  и  призывает  апостолов
оберегать детей,  а с другой - сам путается с потаскушками, состоит у них на
содержании  и  проявляет  к  малышу  Иоанну  такую  нежность,  что  невольно
призадумаешься.
     Очевидно, поэтому  братья монахи не  обращают внимания на слова Иисуса,
предпочитая подражать его поступкам.
     Продолжая  беседу, миропомазанный об®явил  апостолам,  что  каждый раз,
когда их соберется по крайней мере  трое, он будет среди них четвертым, хотя
они его и не увидят.
     Осмелев, Петр  спросил  дорогого учителя, до каких пор следует  прощать
своим врагам и вообще должен ли быть предел терпению.
     - Фарисеи,  - сказал Петр, - прощают  одному и тому же человеку до трех
раз.
     Если меня станут допекать, достаточно будет, если я прощу до семи раз?
     - Не до семи, - ответил Иисус, - а до седмижды семидесяти раз!
     Ну чем  еще, как не этим заветом  Христа, об®яснить,  что нет на  земле
никого мстительнее и нетерпимее служителей церкви Христовой! Попробуйте хоть
раз задеть какого-нибудь священнослужителя - он вмиг настрочит на вас кляузу
и, если вы его не умаслите, затаскает по судам, - за это я вам ручаюсь!
     И  наконец,  чтобы мысль его  была  совершенно  ясна,  Иисус  рассказал
апостолам очередную притчу.
     В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. И вот как-то
раз призвал  он всех  своих  слуг и  приказал отчитаться в  делах. И нашелся
среди  слуг такой, Который  задолжал  царю десять  тысяч  талантов, то  бишь
десять тысяч фунтов серебра, - сколько это получается, сосчитайте сами.
     Этот слуга  государев  был губернатором  богатой провинции, собирал для
царя  налоги,  но,  как  видно,  проигрался.  По   закону  царь  имел  право
конфисковать все имущество губернатора-растратчика и даже продать  в рабство
всю его семью: его самого, жену и детей. Но царь был добрейшим человеком. Он
простил губернатора при  условии, что тот  будет  вести  себя  поскромнее  и
потихоньку выплатит долг.
     Итак,  губернатор спокойно  ушел  из  дворца.  Когда  он  уже сходил  с
последней ступеньки, на него едва не налетел один человечек, который был ему
должен сто динариев, то есть много меньше одного таланта.
     -  Ага,  вот ты  мне  и  попался! -  закричал губернатор,  бросаясь  на
несчастного. - Я  тебя уже давно ищу! Отдавай сейчас же все, что мне должен,
а не то я тебя придушу, как муху!
     И  худого  слова не говоря,  он  и в  самом деле вцепился ему  в горло.
Бедняга начал его умолять,  однако губернатор был непреклонен.  Он самолично
отвел своего должника в участок и приказал держать  в долговой яме, пока тот
не выплатит все сто динариев плюс проценты.
     Слух  об этом дошел до царя. Он  велел  привести к  нему губернатора  и
устроил ему хорошую головомойку.
     - Ах ты злодей! - кричал государь. - Я от тебя не требовал  немедленной
уплаты  десяти  тысяч  талантов,  паршивый растратчик, а ты  не сжалился над
бедняком, который тебе задолжал всего сто динариев! Ну хорошо же!
     И,  разгневавшись, государь отдал  его палачам, которые тут же повесили
губернатора высоко и надежно.
     Такова  была притча  Иисусова. Апостолов  она  весьма заинтересовала  и
развлекла: подобные сказочки были вполне в их вкусе.
     До  сих пор  священники пережевывают эти притчи  в своих  проповедях  в
назидание верующим.  Но, едва закончив поносить корыстолюбивого губернатора,
засадившего  в  каталажку  своего  должника из-за  каких-то  несчастных  ста
динариев,  тот  же  священник без  стеснения  разносит на  все корки  своего
бедняка-прихожанина,   не  успевшего  ему  заплатить  за  крестины   (смотри
евангелия от Матфея,  глава 18, стихи 1-35; от Марка,  глава 9, стихи 32-49;
от Луки, глава 9, стихи 46-50).

     Глава 46.
        ПРАЗДНИК КУЩЕЙ, ИЛИ, ВЕРНЕЕ, ШАЛАШЕЙ.
     Многие же  из народа уверовали в него и говорили: когда придет Христос,
неужели сотворит больше знамений, нежели сколько сей сотворил?
     Услышали  фарисеи такие толки о  нем  в  народе,  и послали  фарисеи  и
первосвященники служителей - схватить его.
     Иоанн, глава 7, стихи 31-32.
     События,  описанные в трех  предыдущих главах, происходили  в то время,
когда евреи  обычно  справляли  свой  национальный праздник,  так называемый
праздник  скиний. Как  правило, он отмечался осенью.  Это  празднество  было
учреждено в память о переходе древних евреев через пустыню. Продолжалось оно
семь дней, и все эти семь дней иудеи  жили в зеленых шалашах, как некогда их
предки под сенью палаток.
     Если  перевести  буквально древнееврейское слово,  которое  служит  для
обозначения  этого  празднества,  мы увидим, что его нужно было бы  называть
праздник палаток или праздник шалашей, а вовсе не праздник скиний или кущей,
как говорят сегодня.
     В  эти дни радость царила  по  всей  стране. Люди  покидали свои дома и
строили рядом веселые шалаши из оливковых,  сосновых,  миртовых и  пальмовых
веток. Семь ночей  спали они под  зеленой сенью этих самодельных сооружений,
заполнявших  все  площади,  улицы,  дворы и даже  окрестности  города. Целую
неделю  Иерусалим  походил на  шумящий лес, к  великому удовольствию воров и
грабителей, которые обходили опустевшие дома и тащили все, что им попадалось
под руку.  Но это была уже оборотная сторона  медали, и никто не хотел о ней
думать, так велика была всеобщая радость и ликование.
     Всюду  слышались  развеселые песенки, перекликавшиеся со звуками  труб,
гремевших  с  террас  храма  Иерусалимского. В  знак  веселья  все  ходили с
пальмовыми  листьями в руках или носили с собой ветку, усыпанную  персиками,
лимонами  или  еще  какими-нибудь плодами,  созревавшими в  это время  года.
Радость  иудеев  была  тем  более  велика,  что  праздник  шалашей  следовал
непосредственно  за  великим  днем  очищения,  или  судным  днем,  и  каждый
чувствовал себя свободным и чистым от всех грехов, совершенных  с предыдущей
пасхи.
     Народ стекался в Иерусалим отовсюду.
     Когда наши  герои  вспомнили о  приближении осеннего торжества,  Иоанн,
хорошенький мальчик, воскликнул:
     - Праздник шалашей? Вот будет здорово! Но миропомазанный тут же охладил
пыл своего возлюбленного ученика.
     -  Сокровище  мое!  -  сказал  он.  -  Нам  в  Иерусалиме  показываться
небезопасно.  Приметы наши  известны,  и,  если  мы  туда  явимся, всем  нам
придется плохо.
     Затем к Иисусу явились его родственники,  которые почему-то очутились в
Капернауме, и тоже стали приглашать его на праздник.
     - Мы обязательно пойдем, - заявили они. - Почему бы тебе не отправиться
вместе с нами? Если ты в самом деле великий пророк, как ты  уверяешь, лучшей
возможности  проявить свои таланты тебе  не сыскать. Все давно уже  судачат,
что ты  почему-то шатаешься только по деревням да по захолустным городишкам.
Покажись  теперь в столице,  всему народу, иначе т