с  половой  жизнью?  -- неожиданно
спросил он.
     В замешательстве Джереми попытался отшутиться. Он  замигал; он похлопал
себя по лысине.
     -- Mon beau prmtemps et mon ete  ont fait le sault par la fenetre, 1 --
процитировал он.
     --  Чего?  --  нахмурясь,  сказал  Стойт.  --  Со  мной по иностранному
говорить  без толку. У меня и образования то нету. -- Внезапно он разразился
неприятным, резким смехом. -- У меня тут нефтяная компания, -- сказал он. --
Две тысячи бензозаправок в  одной только  Калифорнии. И  работают там сплошь
выпускники  колледжей.  --  Он снова  торжествующе расхохотался.  --  Подите
поговорите по ино странному с ними!  -- На миг он умолк, затем,  сменив тему
по какой  то неясной  ассоциации, продолжал.  -- Мой агент в  Лондоне -- ну,
который  обделывает там мои дела,  --  сказал  мне ваше  имя.  Что вы  самый
подходящий человек для этих , как их там? В общем, для документов, которые я
купил этим летом .Чьи они -- Робуков? Хобуков?
     -- Хоберков,  -- поправил Джереми и с мрачным удов летворением отметил,
что  он  был абсолютно прав. Этот человек  никогда  не читал его  книг, даже
никогда не слы хал о  его существовании. Между прочим, не следует за бывать,
что в детстве у него была кличка Пузо.
     -- Хоберков, -- с презрительным нетерпением по вторил Стойт. -- Короче,
он сказал,  что вы годитесь. -- Потом, без паузы или перехода: -- Так что вы
имели в виду насчет половой жизни, когда говорили не по нашему?
     Джереми смущенно засмеялся.

-----------------------------------
 1  Моя  весна, а с ней и лето исчезли, выпрыгнув в окно (франц.)

     -- Я хотел сказать, для моего возраста... В общем, все нормально.
     --  Да  вы-то почем  знаете,  что  нормально  для вашего  возраста?  --
возразил Стойт. --  Подите спросите об этом у дока Обиспо.  Бесплатно. Он на
жалованье. Домашний доктор.-- Резко меняя предмет  разговора, он спросил: --
хотите посмотреть замок? Я вас проведу.
     --  О, это очень мило с вашей стороны,  -- бурно поблагодарил  Джереми.
Затем, желая завязать  легкую вежливую беседу, добавил: -- А я уже побывал у
вас на кладбище.
     --  У  меня  на кладбище? --  повторил  Стойт с  подозренем  в  голосе;
подозрение вдруг  обернулось гневом.  --  Что это  значит,  черт возьми?  --
завопил он.
     Напуганный  такой  вспышкой  ярости, Джереми про бормотал что-то насчет
Беверли  пантеона и финансового  участия мистера  Стойта  в этой компании, о
котором он слышал от шофера.
     --  Понятно,  -- произнес  Стойт,  отчасти  успокоившись,  но  все  еще
хмурясь. -- А я думал, вы про  то... -- Он  оборвал фразу на середине, так и
оставив Джереми в недоумении. -- Пошли, -- рявкнул он и, сорвавшись с места,
понесся к дверям.

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  В шестнадцатой палате "Приюта Стойта для больных
детей"  царила  сумрачная  тишина;  солнечный  свет едва  пробивался  сквозь
опущенные   жалюзи.   Дети   отдыхали   после   завтрака.   Трое   из   пяти
выздоравливающих  спали. Четвертый  лежал, разглядывая потолок  и  задумчиво
ковыряя в  носу. Пятая, маленькая девчушка, нашептывала  что-то кукле, такой
же  белокурой  арийке,  как  и  она  сама.  Устроившись  у одного  из  окон,
молоденькая  сестра  с головой погрузилась  в последний  выпуск "Откровенных
признаний".
     "Сердце его дрогнуло, -- читала она. --  Со сдавленным криком он прижал
меня к себе.  Несколько месяцев пытались мы  противостоять  этому; но магнит
нашей страсти был слишком силен. Его настойчивые губы зажгли ответный  огонь
в моем ослабевшем теле.
     -- Жермен, --  прошептал он. -- Не отталкивай меня. Сейчас ты пожалеешь
меня, правда, милая?
     Он был нежен и одновременно жесток -- но именно такой жестокости и ждет
от мужчины влюбленная девушка. Я почувствовала, как меня уносит потоком..."
     В коридоре  послышался  шум.  Дверь в палату распахнулась,  словно  под
порывом ураганного ветра, и кто-то ворвался внутрь.
     Сестра  удивленно подняла  глаза, с мучительным трудом  оторвавшись  от
захватывающей  "Цены  чувства".  Резкий  переход  к  действительности  почти
немедленно вызвал гневную реакцию.
     -- Это еще что такое? -- негодующе начала она; потом признала вошедшего
и сразу сменила тон: -- Ах, мистер Стойт!
     Задумчивый малыш перестал ковырять в носу и  повернул голову на шум,  а
девочка бросила шептаться с куклой.
     -- Дядюшка Джо! -- одновременно закричали они. -- Дядюшка Джо!
     Остальные, проснувшись, подхватили крик.
     -- Дядюшка Джо! Дядюшка Джо!
     Стойт  был тронут таким  теплым приемом.  Его  лицо, прежде подавлявшее
Джереми своей мрачностью, расплылось в улыбке. Шутливо протестуя, он  закрыл
уши руками.
     -- Сейчас оглохну! -- воскликнул он. Затем тихо  пробормотал в сторону,
сестре:  --  Бедные детишки! Прямо  аж до слез пробирает. -- Голос  его стал
хриплым от волнения.  -- Как подумаешь, до  чего  они были больные... --  Он
покачал головой, не закончив фразы; потом
                        252
продолжал другим тоном,  махнув мясистой рукой  в  сторону Джереми Пордиджа,
который вошел за ним в  палату  и остановился  у двери: -- Да,  кстати.  Это
мистер... мистер... Черт! Забыл ваше имя.
     -- Пордидж, -- сказал Джереми и напомнил себе, что Стойта некогда звали
Квашней.
     -- Ну да, Пордидж. Спросите его про историю и литературу, -- насмешливо
посоветовал он сестре. -- Он их знает насквозь.
     Джереми начал  было скромно уточнять, что в его компетенцию входит лишь
период  от опубликования  "Оссиана" до смерти  Китса*, но  Стойт  уже  вновь
отвернулся от него  к детям и  громким голосом,  в котором  потонули певучие
пояснения его спутника, воскликнул:
     -- Угадайте, что Дядюшка Джо вам принес?
     Стали  угадывать. Конфеты, жвачку,  воздушные шарики,  морскую  свинку.
Стойт, довольный, на  все отрицательно качал головой. Наконец, когда ресурсы
детского вображения были исчерпаны, он полез в  карман своей старой твидовой
тужурки  и  извлек  оттуда  сначала  свисток, затем  губную  гармошку, затем
маленькую музыкальную шкатулку,  затем  трубу,  затем деревянную погремушку,
затем автоматический пистолет. Последний он, однако, поспешно сунул обратно.
     А  теперь сыграем, --  сказал  он,  раздав  инструменты.--  Ну-ка,  все
вместе. Раз, два, три.--  И,  отбивая ладонями  такт,  запел  "Вниз по  реке
Суони".
     На  этом   заключительном   аккорде   в  длинной   цепи  потрясений   и
неожиданностей кроткое лицо Джереми принте еще более очумелый вид.
     Ну  и  утро!  Прибытие  на  рассвете.  Чернокожий  шофер.   Бесконечные
пригороды. Беверли-пантеон.  Чудище среди апельсиновых деревьев и знакомство
с Уильямом Проптером и с этим ужасным Стойтом. Потом, внутри замка, Рубенс и
великий Эль  Греко в холле, Вермеер  в лифте, гравюры Рембрандта по стенам в
коридорах, Винтергальтер* в буфетной.
     Потом будуар мисс Монсипл  в стиле Людовика XV, с Ватто*, двумя Ланкре*
и оснащенным по последнему слову техники  сатуратором в нише  рококо, и мисс
Монсипл  собственной персоной, попивающая  малиновую и  мятную  газировку  с
мороженым  у  своего  личного  маленького бара. Его представили,  он  отверг
аппетитный пломбир и,  словно влекомый ураганом, был на предельной  скорости
унесен  дальше, обозревать  прочие достопримечательности. Например,  комнату
отдыха  с фресками Серта*, изображающими  слонов. Библиотеку  с  резьбой  по
дереву Гринлинга  Гиббонса*, но без книг, поскольку Стойт еще  не удосужился
их приобрести. Малую столовую  с  Фра  Анджелико* и мебелью из  Брайтонского
павильона*  Большую  столовую, оформление которой воспроизводило  внутреннее
убранство  мечети  в   Фатех  пур-Сикри.  Залу  для  танцев  с  зеркалами  и
кессонированным  потолком.  Витражи   тринадцатого  столетия  в  сортире  на
двенадцатом этаже. Гостиную с картиной Буше* "La petite Morphil", повешенной
вверх ногами над  ро зовым атласным диваном. Молитвенную, куда перевезли  по
частям  из Гоа  всю  тамошнюю  часовню,  и  ореховую  исповедальню,  которой
пользовался  в  Аннеси  св.  Франсуа де Саль.*  Бильярдную  в функциональном
стиле*. Закрытый  бассейн. Бар времен  Второй империи* с  обнаженными Энгра.
Два гимнастических зала. Сциентистскую комнату-читальню,  посвященную памяти
усопшей  миссис  Стойт.  Зубной  кабинет.  Турецкую баню.  Потом,  вместе  с
Вермеером,  вниз, в  недра  холма, --  взглянуть  на  хранилище, где сложены
бумаги  Хоберков. Снова  вниз, еще  глубже,  к надежно  замкнутым  погребам,
силовым  установкам,  агрегатам для  кондиционирования,  колодцу и  насосной
станции.  Потом опять  вверх,  на  уровень  земли, в  кухню, где  шеф-повар,
китаец, показал мистеру Стойту  только  что  доставленную  партию черепах  с
островов   Карибского    моря.    Еще    вверх,    на    пятнадцатый   этаж,

-------------------------
"Малютка Морфиль" (франц ).

в комнату, которую отвели Джереми на время его пребывания здесь.  Еще шестью
этажами  выше,  в  рабочий  кабинет,  где Стойт  отдал секретарше  несколько
распоряжений,  продиктовал пару  писем и  имел долгий телефонный разговор со
своими  посредниками в Амстердаме. А когда  все это  кончилось,  подошел час
визита в больницу.
     Тем  временем в  шестнадцатой палате  собралась  кучка  сестер  --  они
наблюдали,  как  Дядюшка Джо с разлетающейся, словно  у Стоковского*,  белой
гривой   неистовыми   взмахами  рук  понуждает  детей  извлекать  из   своих
инструментов все более отчаянную какофонию.
     -- Сам-то ровно как  ребенок, -- растроганно, почти нежно  сказала одна
из них.
     Другая,   явно  с  литературными   наклонностями,  сообщила,  что   это
напоминает  ей  сцену  из  Диккенса   "Как   высчитаете?"  --  требовательно
осведомилась она у Джереми.
     Тот  нервно улыбнулся  и  сделал  неопределенное,  уклончивое  движение
головой, которое можно было истолковать как кивок.
     Третья, более практичная, пожалела, что  не захватила с собой  "кодак".
Неофициальный  снимок  президента "Консоль  ойл",  Калифорнийской корпорации
"Земля и  недра", Тихоокеанского банка, "Кладбищ Западного побережья"  и  т.
д., и т. д... Она отбарабанила названия  главных  предприятий  Стойта не без
иронии, но  и  со  смаком, как  убежденный легитимист,  обладающий  чувством
юмора, мог бы перечислять  титулы  испанского  гранда.  За  такую фотографию
газеты дали бы хорошие деньги, уверяла она.  И в  подтверждение своим словам
принялась  об®яснять,  что у нее есть дружок,  который работал  с  рекламной
фирмой, и уж он-то знает, а ведь всего неделю назад он говорил ей, что...
     Когда  Стойт  выходил из больницы, его  бугристое лицо все еще лучилось
довольством и доброжелательностью.
                        255

     --  Поиграешь с  детишками, и так на душе славно, -- то и дело повторял
он Джереми.
     От  дверей больницы к  дороге вела широкая лестница. У ее подножия ждал
голубой "кадиллак" Стойта. Рядом с ним стоял другой автомобиль, поменьше, --
когда они приехали, его здесь не было. Как только Стойт увидел чужую машину,
его сияющее лицо омрачилось подозрением. Похитители детей, шантажисты -- все
может быть. Рука его опустилась в карман. "Кто там?" -- заорал он так громко
и свирепо, что Джереми на миг  испугался, уж не спятил ли  он ни с того ни с
сего.
     Из   окошка   автомобиля   выглянула   большая   лунообразная  курносая
физиономия, которую украшали изжеванный окурок сигары  и расплывшаяся вокруг
него улыбка.
     -- А,  это ты, Клэнси, -- сказал Стойт. -- Почему мне не доложили,  что
ты здесь? -- продолжал  он. Его лицо густо покраснело; он нахмурился, и щека
у него начала  подергиваться. -- Я  не люблю, когда  вокруг раз®езжают чужие
машины. Понял, Питерс?  --  завопил он на своего шофера, конечно, не потому,
что тот был в  чем-нибудь виноват, а, просто потому, что он оказался  рядом,
подвернулся под  горячую  руку.  --  Понял, я  спрашиваю? --  Тут  он  вдруг
вспомнил, что говорил ему доктор Обиспо в прошлый  раз,  когда шофер вот так
же  вывел его  из  себя. "Значит, вы и  впрямь хотите  сократить себе жизнь,
мистер Стойт?" Доктор говорил прохладным, вежливым тоном, но  как бы  слегка
забавляясь;  улыбался  с  саркастической  снисходительностью. "Значит, вам и
вправду  не  терпится заработать удар?  Между  прочим, уже второй; а  ведь в
следующий  раз  вы  одним  испугом  не отделаетесь.  Ну  что  ж,  коли  так,
продолжайте  в том  же духе.  Продолжайте".  Громадным  усилием  воли  Стойт
подавил  в  себе злобу. "Бог есть  любовь, -- сказал  он про себя. -- Смерти
нет"*.   Его    покойная    супруга,   Пруденс   Макглэддери   Стойт,   была
христианкой-сциентисткой. "Бог есть  любовь",--  повторил он  и подумал, что
если бы люди
                        256

покруг  не   были   такими  невыносимыми,  ему  не  приходилось   бы  терять
самообладание. "Бог есть любовь". Это все они виноваты.
     Тем временем  Клэнси вылез из машины и стал взбираться по ступенькам --
нелепое толстопузое  существо  на тонких ножках,  таинственно  улыбающееся и
подмигивающее.
     -- В  чем дело? --  спросил  Стойт, от всего  сердца желая, чтобы  этот
идиот перестал наконец  гримасничать. -- Да, кстати, --  добавил  он, -- это
мистер... мистер...
     -- Пордидж, -- сказал Джереми.
     Клэнси  был  рад  познакомиться.  Рука,  протянутая Джереми,  оказалась
неприятно липкой.
     -- У меня для вас новости, -- хриплым, заговорщическим шепотом произнес
Клэнси  и,  приставив  ладонь  ко  рту,  чтобы  его слова  и  сигарная  вонь
доставались только Стойту, спросил: -- Знаете Титтельбаума?
     -- Это из городской инженерной службы?
     Клэнси кивнул.
     -- Один из тех самых ребят, -- загадочно пояснил он и снова подмигнул.
     --  Ну  и что он?  --  спросил Стойт, и, несмотря на то,  что  Бог есть
любовь, в голосе его вновь послышалась нотка сдерживаемой ярости.
     Клэнси  бросил   взгляд  на  Джереми   Пордиджа,   затем  с   тщательно
разработанной  мимикой   Гая  Фокса,  беседующего  с   Кейтсби*   на   сцене
провинциального  театра,  взял  Стойта  за  локоть и отвел  в  сторонку,  на
несколько ступеней выше.
     -- Знаете, что  Титтельбаум мне сегодня сказал? -- риторически  спросил
он.
     -- Откуда мне знать, черт подери?
     (Стоп. Бог есть любовь. Смерти нет.)
     Игнорируя признаки  надвигающейся  вспышки, Клэнси продолжал гнуть свою
линию.
     -- Он сказал мне, что они там решили насчет... -- он еще больше понизил
голос, -- насчет долины Сан-Фелипе.
                        257

     -- Ну так что же они решили? -- Стойт опять был на грани срыва.
     Прежде чем ответить, Клэнси вынул изо рта окурок, выбросил его,  извлек
из  жилетного  кармана  новую  сигару,  сорвал с нее целлофановую обертку  и
сунул, не зажигая, на то же место, где была старая.
     -- Они решили, --  сказал он очень медленно, чтобы каждое слово звучало
как можно выразительнее, -- они решили провести туда воду.
     Негодование на лице Стойта наконец сменилось инте ресом.
     -- Хватит, чтобы оросить всю долину? -- спросил он.
     -- Хватит, чтобы оросить всю долину, -- торжественно повторил Клэнси.
     Последовала пауза. Потом Стойт спросил:
     -- Сколько у нас времени?
     -- Титтельбаум считает, что об этом не пронюхают еще месяца полтора.
     -- Полтора месяца?  -- Стойт чуть  помешкал,  затем решился. -- Хорошо.
Займись этим  не откладывая,  --  сказал он  повелительным  тоном  человека,
привыкшего  командовать. -- Отправляйся  в город сам  и  возьми с  собой еще
людей. Независимые  покупатели; хотите  занять  ся скотоводством;  построить
ранчо  для отдыхающих.  Покупай сколько сможешь. Кстати, как сейчас идет эта
земля?
     -- Примерно по двенадцать долларов акр.
     --  Двенадцать, -- повторил Стойт и прикинул в  уме, что цена подскочит
до сотни, как только  начнут прокладывать трубы. -- И сколько, по-твоему, ты
сможешь скупить?
     -- Тысяч тридцать, наверно.
     Лицо Стойта просветлело от удовольствия.
     -- Хорошо, -- бросил он. -- Прекрасно.  Меня, конечно, не упоминать, --
добавил он и затем, без всякой паузы или перехода, спросил: -- Сколько хочет
Титтельбаум?
                        258

     Клэнси презрительно улыбнулся.
     -- Кину ему сотни четыре-пять.
     -- Так мало?
     Его собеседник кивнул.
     -- Титтельбаум продается по дешевке, -- сказал он.--  Щеки  надувать не
станет. Ему деньги нужны позарез.
     -- Зачем?  -- спросил  Стойт, который питал профессиональный  интерес к
человеческим слабостям. -- Игра? Женщины?
     Клэнси покачал головой.
     -- Врачи, -- об®яснил он. -- У него ребенок парализованный.
     --  Парализованный? --  с искренним  сочувствием  отозвался  Стойт.  --
Бедняга. --  Он немного помедлил; затем,  во  внезапном  порыве великодушия,
широким жестом указал на больницу: -- Пусть пришлет ребенка сюда. Это лучший
стационар  в штате  по  детскому  параличу,  а  платить за  лечение  ему  не
придется. Ни цента.
     --  Черт  возьми,  ну  вы  даете,  --  восхищенно сказал  Клэнси --  Вы
благородный человек, мистер Стойт.
     -- Пустяки,  -- ответил Стойт, направляясь  к автомобилю -- Я  рад, что
могу это сделать. Помнишь, как там в  Библии  сказано про детей. И потом, --
добавил он,  -- когда я  навещаю  этих детишек, мне так  хорошо  становится.
Вроде как душу греет. -- Он похлопал себя по бочкообразной груди. -- Передай
Титтельбауму, пусть  напишет  бумагу  на  ребенка. И  привези мне  лично.  Я
прослежу, чтоб обошлось  без  задержек.  -- Он  забрался в машину и  хлопнул
дверцей; потом, наткнувшись взглядом на  Джереми,  без  единого звука  снова
распахнул ее. Бормоча  что-то извиняющееся, Джереми вскарабкался на сиденье.
Стойт опять захлопнул дверцу, опустил стекло и выглянул.
     --  Пока, -- сказал  он --  И  не  теряй  времени с этим  делом  насчет
Сан-Фелипе. Поработай на совесть, Клэнси;
                        259
получишь  десять  процентов  площади, которая пойдет  сверх  двадцати  тысяч
акров.
     Он поднял стекло  и велел шоферу трогаться. Машина  выехала на дорогу к
замку.  Откинувшись на спинку сиденья, Стойт размышлял о бедных детишках и о
деньгах, которые он заработает на покупке земли в долине Сан-Фелипе.
     --  Бог есть  любовь, --  повторил он еще раз во  внезапном  прозрении,
отчетливым шепотом. -- Бог есть любовь. -- Джереми стало страшно неловко.
     Опустился  перед   голубым   "кадиллаком"  под®емный  мост,   поднялась
хромированная решетка, раздвинулись створки  ворот  во внутренней крепостной
стене.  Семеро китайчат, дети шеф-повара,  катались  на роликовых коньках по
бетонному  теннисному  корту.  Внизу,  в  Священном гроте,  работала бригада
каменщиков. Увидев их, Стойт скомандовал шоферу остановиться.
     -- Гробницу для  монашек строят, -- сказал он Джереми, когда  они вышли
из машины.
     -- Для монашек? -- удивленно отозвался Джереми.
     Стойт кивнул и пояснил, что его агенты  в  Испании купили  скульптуры и
металлические   украшения   из  часовни   одного   монастыря,   разрушенного
анархистами в начале гражданской войны.
     -- А  заодно прислали и несколько монашек, -- добавил  он. -- В смысле,
бальзамированных. А может, они просто на солнце высохли, не знаю уж. Короче,
привезли их. К счастью, у меня нашлась отличная штука, куда их упаковать.
     Он  указал  на надгробие, которое каменщики пристраивали к южной  стене
Грота. На  мраморной плите над  большим римским саркофагом стояли  изваянные
безвестным камнерезом  времен Якова I* фигуры  джентльмена  и леди  -- оба в
круглых плоеных воротниках, коленопреклоненные, -- а за ними, в  три ряда по
три, девять дочерей, от великовозрастных до самых маленьких. 260

     -- "Hie jacet Carolus Franciscus Beals, Armiger..."1 -- принялся читать
Джереми.
     --  В Англии  купил,  два  года назад,  --  оборвал  его  Стойт.  Потом
повернулся к рабочим. -- Когда закончите, ребята? -- спросил он.
     -- Завтра днем. А