ное  --  ну,  вы  знаете,
хронический брон- хит.
     -- Вполне возможно. Но все равно, послушать надо. -- С профессиональной
сноровкой Обиспо повесил стетоскоп на шею.
     -- Он прав, Дядюшка Джо, -- сказала Детка.
     Тронутый такой заботой и в то же время обеспокоен- ный словами  Обиспо,
что это может быть грипп, Стойт снял пиджак и жилетку и принялся развязывать
галстук.  Вскоре  он  уже  стоял  под  хрустальной люстрой  голый до  пояса.
Вирджиния  целомудренно  удалилась  обратно  к бару.  Обиспо  вставил  в уши
изогнутые никелевые тру- бочки стетоскопа.
     --  Сделайте глубокий  вдох, -- сказал он,  прослушиная грудь Стойта.--
Еще раз. Теперь  покашляйте.-- Глядя мимо волосатой туши своего пациента, он
видел  на  дальней стене обитателей  безрадостного  рая  Ватто,  готовящихся
отплыть  на  поиски какого-то другого рая, несомненно, еще более унылого. --
Скажите "а-а", --  ско- мандовал Обиспо, переводя взгляд с искателей Киферы*
на передний план, почти целиком занятый грудной клет- кой и животом Стойта.
     -- А-а, -- сказал Стойт. -- А-а. А-а.
     С  профессиональной  тщательностью  проверяя легкие  и  разных  местах,
Обиспо передвигал  наконечник  стето-  скопа  по поверхности округлой  туши.
Конечно, все у старого хрыча в порядке. Обычные хрипы. Возможно, ради пущего
правдоподобия  следует отвести  этого  пен-  тюха  в  кабинет  и  просветить
флюороскопом. Но нет, не  cтоbт его чересчур  волновать. Да к тому же вполне
достаточно и простенького фарса.
     -- Еще покашляйте, -- сказал он, перемещая стетоскоп
 в поросль седых волос вокруг левого соска. Помимо все-
го прочего, продолжал размышлять он, пока  Стойт коекак выдавливал  из  себя
кашель,  помимо  всего прочего,  355 эти старые  брюханы  очень  уж  скверно
пахнут.И  как  молодые  девицы это  терпят,  пусть  даже  заденьги,  ейБогу,
непонятно.  Однако  факт есть  факт  --  находятся тысячи таких,  которые не
только   терпят,  но  и  получают  от   этого   удовольствие.   Нет,   слово
"удовольствие" тут, пожалуй, не годится. Потому что в большинстве подоб- ных
случаев об  удовольствии в нормальном, физиологи- ческом смысле, наверное, и
речи нет. Все происходит у них в сознании, а не в организме. Они любят своих
ста- рых  пузанов  умом;  любят потому, что восхищаются ими,  потому что  их
привлекает  положение  пузанов   в  обще-  стве,  или   их  знания,  или  их
известность. Они спят не с мужчиной, а  с репутацией,  с воплощением некоего
рода  деятельности.  А  потом,  некоторые из  этих девиц -- бу- дущая  живая
реклама ко  Дню Матери, а некоторые, вро-  де  малютки  Флоренс Найтингейл*,
ждут  не дождутся Крымской войны. В этих случаях сама старческая не- мощь их
пузанов  становится  лишним плюсом. Девицы получают удовлетворение благодаря
тому, что спят  не только с репутацией или кладезем мудрости -- к приме- ру,
с федеральным  правосудием  или председательством торговой  палаты,  --  но,
кроме  и  сверх  того,  с   раненым  солдатом,  со  слабоумным  ребенком,  с
драгоценным во- нючим дитятком, которое до сих пор какает в кроватку. Даже в
этом  нехитром  экземпляре (Обиспо  украдкой бросил взгляд в  сторону бара),
даже в ней есть что-то от Флоренс Найтингейл, что-то от Самой  Замечательной
Мамочки. (И это несмотря на тот факт, что при мысли  о  реальном материнстве
она испытывает  чуть  ли не  физи-  ческое  отвращение.) Джо Стойт  для  нее
немножко ребе- нок и немножко больной, за которым надо ухаживать, и  в то же
время он, разумеется, ее собственный, личный Авраам Линкольн. По счастливому
стечению обстоя- тельств, он  оказался еще и  обладателем чековой книж-  ки.
Что, понятное дело, немаловажно. Но если б только это, Вирджиния не  была бы
так  довольна жизнью. Че-  ковая книжка обрела  большую цену благодаря тому,
что
                                356
находится в руках полубога, которому иногда нужно менять пеленки.
     -- Повернитесь, пожалуйста.
     Стойт  подчинился.  Спина,   подумал  Обиспо,  внушает  заметно  меньше
отвращения, чем живот и грудь. Навер- ное, оттого, что она почти обезличена.
     -- Вдохните поглубже, -- сказал он, ибо намеревался разыграть весь фарс
с начала до конца и на этой новой сцене. -- Еще.
     Стойт сделал чудовищно глубокий вздох, точно кито- образное.
  -- И  еще,-- сказал Обиспо.-- И еще разок,-- сказал
Обиспо, под пыхтенье своего пациента  размышляя о том,  что  его собственное
главное достоинство заключа-  ется в разительной несхожести с этим  насквозь
прово- нявшим старым бурдюком.
     Никуда она  не денется, подумал он; больше того, ей придется  принять и
его  условия.  Никаких параллелей с Ромео и Джульеттой,  никакой  болтовни о
Любви  с боль- шой буквы, никакой чепухи  вроде весенних  цветов,  волшебных
снов   и  чудесных  оков,  которыми  полны  по-  пулярные   песенки.  Только
чувственность, без  всякой романтики.  Настоящие,  невыдуманные,  конкретные
ощу- щения, не меньше -- это уж само собой разумеется,--  но и не больше  (а
вот  это само собой наверняка не уразумеется; ведь эти сучки  вечно  норовят
найти в тебе родствен- ную  душу или заставить тебя таскать их на руках). Не
больше, хотя бы из  уважения к  научной истине. Он ве- рил в научную истину.
Факты есть  факты, и нечего  тут  мудрить. Имеет,  например, место факт, что
молодые  деницы  на  содержании  у  богатых  стариков,  как  правило,  легко
поддаются  соблазну. Имеет место  и тот факт,  что богатые старики, будь они
даже  сверхудачливыми бизнес- менами,  обычно так запуганы,  невежественны и
глупы, что  их без  труда надует, стоит ему только  захотеть,  лю- бой умный
человек.
     -- Еще раз скажите "а-а", -- громко произнес он.

       357

     -- А-а. А-а.
     Можно быть почти а-абсолютно  уверенным, что он ни о чем не догадается.
Таковы  все старики, об этом гово- рят факты. И факты же  свидетельствуют  о
том, что лю- бовь состоит исключительно из возбуждения и его уто- ления. Так
зачем приукрашивать  эти факты какими-то лишними выдумками?  Почему  не быть
реалистом? По- чему не использовать трезвый, научный подход к делу?
     -- А-а, -- повторял Стойт. -- А-а.
     Кроме того, продолжал размышлять  Обиспо, меха- нически прислушиваясь к
шорохам и потрескиваниям в недрах теплой, пахучей  бочкообразной туши, кроме
того,  есть и  более личные  причины, благодаря  кото-  рым  неприкрашенная,
химически чистая любовь ка-  жется предпочтительнее.  И эти  личные причины,
ко- нечно, тоже факт; значит, с ними нельзя не считаться. Ведь это  же факт,
что  лично  он получает дополнитель- ное  удовольствие,  навязывая избранной
партнерше свою волю. Причем необходимо, чтобы это навязывание  своей воли не
давалось чересчур  легко,  не  было  само  со-  бой  разумеющимся. Что сразу
исключало профессиона- лок. Партнерше следовало  быть любительницей, а люби-
тельницы  обычно  считают, что  возбуждение  и  его  утоление  должны всегда
ассоциироваться с ЛЮБОВЬЮ, СТРА- СТЬЮ, РОДСТВОМ ДУШ -- именно так, прописны-
ми буквами.  Навязывая  партнерше  свою  волю,  он  тем самым  навязывал  ей
противоположную теорию, теорию  принятия возбуждения  и утоления только ради
них са- мих.  Пусть она даст ему шанс проверить эту теорию на практике, хотя
бы и неохотно, хотя бы внутренне про- тестуя, только ради опыта, -- это все,
что ему нужно.  Один-единственный шанс. А  дальше его забота. И если ему  не
удастся превратить ее в пылкую и убежденную сторонницу новой веры (уж он-то,
по  крайней мере,  сделает  все  от  него  зависящее), значит,  он  потерпел
поражение.
     -- А-а. А-а, -- терпеливо повторял Стойт.
                                358

     -- Можете перестать, -- великодушно разрешил ему Обиспо.
     Только один шанс; он был практически уверен в ус- пехе. Ведь это раздел
прикладной  физиологии, а  он -- ее  знаток, специалист. Клод Бернар* в этой
области.  Вот  оно, навязывание  своей  воли!  Сначала заставляешь де-  вицу
смириться  с мыслью, которая прямо противоречит всем привычным  ей с детства
представлениям, всей этой расхожей весенне-волшебной белиберде. Что ж, очень
приятная маленькая победа. Но  самые сладкие  ее плоды можно начать пожинать
только тогда,  когда в  дело  всту- пит  прикладная  физиология.  Вы  берете
достаточно ра- зумную  особь, настоящую  стопроцентную американку  со своими
корнями,  положением  в обществе,  системой  взглядов,  моральными  нормами,
вероисповеданием (в данном случае католическим, в скобках отметил Обис- по);
вы берете  эту добропорядочную  гражданку, права которой целиком и полностью
гарантированы  Конститу- цией, вы берете ее (а  приехала  она  на  свидание,
возмож-  но,  в шикарном "паккарде" своего  мужа  и прямиком с  банкета, где
произносились  хвалебные  речи  в  честь, ска- жем, доктора  Николасо Мюррея
Батлера или уходяще- го на  покой  архиепископа Индианаполиса),  берете ее и
начинаете методично, научным путем  обрабатывать эту  неповторимую личность,
пока  от  нее   не  останется  одно  только  тело,  стонущее  и  бормочущее,
сотрясаемое при- падками мучительного наслаждения; а вы, великолеп- ный Клод
Бернар,   виновник   этой   разительной  переме-   ны,  получая   свою  долю
удовольствия, тем не менее остаетесь ироничным, отстраненным, посмеивающимся
про себя созерцателем.
     -- Еще несколько вдохов, если не возражаете.
     Стойт с присвистом втянул в себя воздух, затем с тихим хрипом опорожнил
легкие.
                                359

        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     После  ухода  Стойта наступило  молчание.  Долгое мол-  чание; пока оно
тянулось, каждый из троих думал о сво- ем. Первым заговорил Пит.
     --  Как  погляжу на  что-нибудь  этакое,  -- мрачно ска- зал он, -- так
сразу начинаю думать, стоит ли брать у  него деньги. А  вы,  мистер Проптер,
что бы сделали на моем месте?
     -- Что  бы  я сделал? -- Проптер на  мгновение заду- мался. --  Я  бы и
дальше  работал  у Джо  в  лаборатории, -- сказал  он.-- Но только пока буду
твердо уверен, что вреда от моей деятельности не больше, чем пользы. В таких
вещах надо  быть утилитаристом. Утилитаристом, да не простым, -- уточнил он.
-- Помесью Бентама* с Экхартом или, скажем, Нагарджуной*.
     --  Бедняга  Бентам!  --  произнес  Джереми,  устрашен-  ный  тем,  что
творилось его именем.
     Проптер улыбнулся.
     -- Действительно, бедняга Бентам!  Такой  славный,  милый, умный чудак!
Так  близко подойти к  истине и вместе с тем так чудовищно ошибаться! Тешить
себя иллюзией, будто  наибольшее счастье наибольшего числа людей  может быть
достигнуто  на чисто  человеческом уровне --  уровне  времени и  зла, уровне
отсутствия Бога. Бедняга Бентам! -- повторил он. --  Каким великим человеком
он  стал  бы, если б  только мог понять, что добра  не найти там, где его не
существует!
     -- И как  бы вел себя такой утилитарист,-- спросил Пит, --  если бы ему
досталась работа вроде моей?
     --  Не знаю, -- ответил Проптер. -- Я слишком мало думал об этом, чтобы
угадать его реакцию. И потом, что- бы решать не наобум, нужно иметь побольше
опытного материала.  Все,  что я знаю, -- это  что я на  твоем  месте был бы
осторожен. Предельно осторожен, -- с ударени- ем повторил он.
                                360

     --  А как  насчет денег? -- продолжал  Пит. -- Я ведь  вижу, откуда они
берутся и кому принадлежат; и это, по-вашему, не должно меня смущать?
     -- Деньги  вообще  грязная штука, -- сказал  Про- птер.-- Думаю, деньги
бедняги  Джо вряд ли заметно грязнее, чем чьи-нибудь еще.  У тебя может быть
другое мнение; но лишь потому, что ты впервые наблюдаешь человеческую среду,
где они появляются. Ты  словно один из тех городских ребят, которые привыкли
полу-  чать  молоко  в  стерилизованных  бутылочках  из  сияю-  щего  белого
фургончика. Когда они едут в деревню и видят, что его выкачивают из большой,
толстой, воню- чей животины, их  охватывают ужас и  отвращение. Так  же и  с
деньгами.  Ты  привык получать  их  из-за  бронзоной решетки в  великолепном
мраморном  банке. А  теперь попал  за город и  живешь  в коровнике вместе  с
живот-  ным, которое  выделяет этот продукт. И процесс выделе- ния отнюдь не
поражает тебя приятностью и гигиенич- ностью. Но тот же процесс шел и тогда,
когда ты об этом не знал. И если бы ты не работал на Джо  Стойта, то работал
бы,  наверное,  в каком-нибудь колледже или университете. А где берут деньги
колледжи и универси- теты? У богатых людей. Другими словами, у людей вро- де
Джо Стойта. И опять  это грязь в стерильной упаков- ке -- только на сей  раз
ты получаешь ее от джентльмена в шапочке и мантии.
     -- Значит, вы считаете, работа у меня нормаль- ная? -- сказал Пит.
     -- Нормальная,--  ответил Проптер,-- во всяком слу- чае,  не хуже любой
другой. -- Внезапно улыбнувшись, он сказал другим, менее серьезным тоном: --
Приятно  было  услышать, что  доктор Малдж получил свою новую  Школу. Да еще
сразу после Аудитории. Это же уйма денег. Но я думаю, слава покровителя наук
и  искусств  стоит  того.  Между  прочим, общество  оказывает на  бога-  чей
огромное  давление,  заставляя их превращаться  в  таких  покровителей. А их
толкает к этому стыд плюс

       361
страстное  желание  верить, что они благодетели  челове-  чества. К счастью,
доктор Малдж из тех, кого  можно  подкармливать без  опаски. Сколько бы Школ
Искусств ни понастроили в  Тарзана,  это  никогда  не нарушит status  quo. А
попроси я у Джо тысяч пятьдесят  долла- ров  на  финансирование исследований
механизма  демок- ратии, он  отказал бы мне категорически.  Почему? По- тому
что  он знает:  это  вещь  опасная.  Он, конечно,  любит речи  о демократии.
(Кстати, Малджу только подкинь эту тему, заговорит насмерть.) Но он не одоб-
ряет грубых материалистов, которые пытаются претво- рить ее идеи в жизнь. Ты
же видел, как разозлила его моя  невинная солнечная машинка. Потому  что она
представляет собой хоть и крохотную, но угрозу боль- шому бизнесу, откуда он
качает деньги. И  так бывало  всякий раз,  когда  я рассказывал  ему о своих
мелких приспособлениях. Если вам не надоело, пойдемте их посмотрим.
     Он повел гостей  в дом. Здесь была маленькая элект- рическая мельничка,
едва ли больше кофемолки, на ко- торой он по мере надобности молол муку. Бьш
ткацкий станок, на котором  он научился работать  сам и теперь учил работать
других. Потом он повел их  из дома в са-  райчик, где  при помощи нескольких
электроинструмен-  тов  общей стоимостью в две-три сотни долларов можно было
делать  любую плотницкую работу  и даже  кое-что  по металлу. За сарайчиками
стояли еще не законченные теплицы, ибо одних огородных участков для нужд его
сезонников  не  хватало.  А вон  и  их хижины, добавил он,  указывая на  ряд
огоньков  в  сгущающейся  тьме. Он  мо-  жет помочь лишь немногим; остальные
вынуждены ютиться в русле пересохшей реки, где устроено нечто вроде мусорной
свалки,  и  платить  за  это  удовольствие  Джо  Стойту.  Работать  с  таким
материалом, конечно, трудновато. Однако их страдания не  оставляют выбора. О
них просто  необходимо  заботиться. Очень немногие остались несломленными; и
кое-кому из них удалось
                                362
втолковать,  что нужно делать, к  чему стремиться. Двое  или  трое  работали
здесь с ним; еще  двоим-троим  он при- обрел  на свои  деньги участки  земли
неподалеку от  Санта-Сузаны.  Это  только начало,  так что похвастаться осо-
бенно  нечем.  Потому  что, ясное дело,  нельзя  даже  начать  по-настоящему
экспериментировать,  пока не  бу- дет  вполне готовой  общины,  работающей в
новых усло- виях. Но для того, чтобы поставить общину на ноги, нужны деньги.
Много  денег.  Однако богачи не хотят с  этим связываться; они  предпочитают
Школы  Искусств  в  Тарзана. А у тех, кто в этом  заинтересован, денег  нет;
отсутствие денег и  есть одна  из причин их интереса. Ссуду же брать опасно,
сейчас их дают на слишком же-  стких условиях. Чтобы не оказаться  у банка в
рабстве, требуется исключительное везение.
     -- Все это нелегко, -- сказал Проптер, когда они шли обратно к дому. --
Но самое главное, что это  реальное,  нужное дело, каким бы  трудным оно  ни
было. Вот ви- дишь, Пит, кое-что сделать все-таки можно.
     Проптер  завернул  на  минутку  в бунгало  потушить свет,  затем  снова
появился на крыльце.  Все  трое пошли но  тропинке к дороге.  Впереди маячил
гигантский чер- ный силуэт замка с редкими точками огоньков.
     -- Кое-что сделать можно, -- вновь заговорил Проптер, -- но  только при
условии, что  ты знаешь, какова истинная природа  мира. Если  ты знаешь, что
чисто че- ловеческий уровень -- это уровень зла, ты не будешь убивать время,
пытаясь делать  добро на этом уровне.  Добро  проявляется только на животном
уровне и  на уровне вечности. Зная это,  ты  сообразишь, что  самые разумные
действия на человеческом уровне должны но- сить  предохранительный характер.
Можно  понять, что  чисто человеческая  деятельность  имеет  мало  общего  с
проявлением добра на других уровнях. Вот и все. Но политики не знают природы
реальности. Если б они ее знали, они  не были бы политиками. Реакционеры или
революционеры -- все они гуманисты, все романтики.

       363
Они живут в  мире иллюзий, в мире, который является  всего-навсего проекцией
их  собственных  личностей.  Их  действия  были  бы  разумны,  если  бы этот
вымышленный  мир действительно существовал. Но, к несчастью, он су- ществует
только в их воображении. Поэтому все, что они  делают, совершенно неразумно.
Все их поступки -- это поступки сумасшедших, и все они, как  убедительно по-
казывает нам история, приводят  к более или менее  пла- чевным последствиям.
Но довольно о романтиках. Реа- листы, которые постигли природу  мира, знают,
что чистый гуманизм ни к чему хорошему  в этой  жизни не приведет, и поэтому
вся человеческая деятельность дол- жна только помогать проявляться животному
и духовно-  му добру.  Другими  словами,  они  знают,  что задача лю- дей --
сделать человеческий мир безопасным для  зверей и духов. Или,  может быть,--
добавил  он,  оборачиваясь к Джереми, --  может  быть,  вы,  как англичанин,
предпо- читаете  Вильсону*  Ллойд Джорджа: "Дом, подходящий  для героев"  --
так, кажется, у него? Дом, подходящий для зверей  и духов, для  физиологии и
отрешенного со- знания. Сейчас, боюсь, он для них  никак  не  подходит. Мир,
который мы себе создали, -- это мир  больных тел и  безумных либо преступных
личностей. Как нам  изме-  нить  этот мир, чтобы  он стал безопасным для нас
самих как зверей и как духов?  Найди ответ на этот вопрос, и ты поймешь, что
делать.
     Проптер остановился возле какого-то сооружения, похожего на придорожный
склеп, вынул из кармана ключ, открыл маленькую стальную дверцу и, сняв труб-
ку  спрятанного  внутри  телефона,  сообщил  об  их  прибы-  тии  невидимому
привратнику по ту сторону рва. Они пошли дальше.
     --  А  что делает  мир небезопасным для  зверей  и  ду-  хов? --  снова
заговорил Проптер. -- Очевидно, алчность  и страх, тяга к власти, ненависть,
злоба...
     Неожиданно в лицо им ударил ослепительный свет и почти сразу погас.
                                364

     -- Это что еще за идиотские... -- начал Джереми.
     -- Не беспокойтесь, --  сказал Пит.  --  Они хотят убе- диться, что это
мы, а не шайка гангстеров. Просто по- светили прожектором.
     -- Просто наш старый друг  Джо самовыражается,  -- сказал Проптер, беря
Джереми за локоть.--  Другими словами, об®являет миру, что он боится, ибо он
жаден и деспотичен. А жадным и  деспотичным, помимо других причин, он стал и
потому, что  при нынешнем устройстве общества это поощряется. Наша задача --
перестроить общество так, чтобы  оставить  неудачникам вроде  Джо Стойта как
можно меньше возможностей для реализации своего потенциала.
     Когда они подошли ко рву, мост был уже опущен; шаги  их гулко застучали
по покрытию.
     --  Тебе  нравится  социализм