Олдос Хаксли. Через много лет

---------------------------------------------------------------
 В.Бабков, перевод, примечания, 1993.
 О.Сорока, перевод, 1990.
 Т.Шишкина, примечания, 1990.
 Оформление серии "Millennium", издательство "Амфора", 1999.
 OCъ: Сергей Васильченко
---------------------------------------------------------------


                Деревьев жизнь прейдет, леса поникнут,
                Туман прольется тихою слезою,
                И пашня  примет пахаря в об®ятья,
                И лебедь  умрет.
                                                            Теннисон

         * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ * 

        ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Все  было  оговорено в  телеграммах. Джереми Пордиджу следовало  искать
цветного шофера в серой форменной одежде с гвоздикой в петлице,  а  цветному
шоферу  -- англичанина средних лет с томиком  стихов Вордсворта. Несмотря на
вокзальную сутолоку, они без труда нашли друг друга.
     -- Вы шофер мистера Стойта?
     -- Мистер Пордидж, саа?
     Джереми  кивнул  и слегка развел руками --  жест манекена,  Вордсворт в
одной руке, зонтик в другой, --  как бы показывая, что прекрасно сознает все
свои недостатки и  сам посмеивается над ними этакая жалкая фигура, и  к тому
же в самом нелепом  облачении  "Настоящий заморыш,  --  словно говорила  его
поза, --  да уж какой есть". Оборонительное и, так сказать, профилактическое
самоуничижение вошло у Джереми в привычку.  Он прибегал к  этому средству на
каждом шагу. Вдруг новая мысль поставила его в  тупик. Не принято ли  здесь,
на этом их демократическом Дальнем Западе, пожимать руки шоферам -- особенно
неграм, просто чтобы пока зать, что ты не корчишь из себя важную птицу, хотя
твоей стране и выпало на долю нести бремя  Белого  Человека?* В конце концов
он решил воздержаться.  Точнее говоря, решение было  принято за него  -- как
всегда, подумал он  про себя,  испытывая от сознания собственных недостатков
странное  извращенное удовольствие. Пока он гадал, как поступить, шофер снял
картуз  и,  щеголяя  старомодной  учтивостью  черной  прислуги,  но  немного
переигрывая,  поклонился  и  сказал  с  широкой  белозубой  улыбкой:  "Добро
пожаловать в Лос-Анджелес, мистер Пордидж, саа! -- Затем, сменив тональность
своего распе ва с торжественной на доверительную, продолжал: -- Я признал бы
вас даже по голосу, мистер Пордидж. И без книги".
  Джереми  чуть смущенно усмехнулся. Проведя в Америке неделю, он стал стесняться своего голоса. Плод
обучения в стенах кембриджского Тринити-колледжа за десять лет  до войны, он
был  тонок  и  мелодичен,  звуча  ние  его  напоминало  вечернюю  молитву  в
английском  соборе.  Дома  никто  этого  не   замечал.  Джереми  никогда  не
приходилось  ради самообороны подшучивать над  своим голосом,  не то что над
внешностью или над  возрастом. Здесь  же,  в Америке, все было иначе. Стоило
ему заказать  чашечку кофе или спросить дорогу  в убор ную  (которая в  этой
непостижимой  стране и уборной  то  не  называлась), как  на  него  начинали
глазеть с  бес  пардонным любопытством, словно на забавного  уродца в  парке
аттракционов. Это уже переходило всякие границы.
     --  Где  мой  носильщик?  -- поспешно  сказал  он,  чтобы  сменить тему
разговора.
  Через несколько минут они были в пути. Устроившись
на заднем  сиденье, подальше от шофера, чтобы  не  быть  втянутым  в беседу,
Джереми Пордидж с удовольствием  отдался чистому наблюдению. За окном бежала
Южная Калифорния, оставалось только глядеть и не зевать.
     Первыми перед его взором  предстали бедные кварталы, где жили африканцы
и филиппинцы, японцы и мек сиканцы. Какие перетасовки и  комбинации черного,
жел того и коричневого! Какое сложное смешение кровей!  А девушки -- как они
были прекрасны в этих платьях  из  искусственного шелка!  "В  муслине  белом
леди-негритян ки". Его любимая строка из "Прелюдии"*. Он улыбнулся про себя.
А трущобы тем временем уступили место высоким зданиям делового района.
     Народ  на  улицах  пошел  посветлее.  На  каждом  углу  --  закусочная.
Мальчишки продавали газеты с заголовками,
                        230
кричащими о  наступлении Франко на Барселону. Большинство девушек, казалось,
молятся  про себя  на  ходу; но потом, поразмыслив, он решил, что они просто
пережевывают жвачку. Жуют, а не молятся. Затем автомо биль внезапно нырнул в
туннель и выскочил в  другом мире -- просторном, неопрятном мире пригородов,
бензоколонок и афиш, маленьких коттеджей  с садиками, незастроенных участков
и бумажного мусора, разбро санных там и  сям магазинчиков,  контор и церквей
-- церквей примитивных  методистов*, выстроенных, как  ни  странно,  в стиле
гранадской Картухи*, католических церквей, похожих на Кентерберийский собор,
синагог, замаскированных под  Айя-Софию*, сциентистских церквей* с колоннами
и фронтонами,  точно банки. Был зимний день и  раннее утро, но солнце  сияло
ярко, на небе ни облачка. Машина ехала на запад, и косые  солнечные  лучи по
очереди  высвечивали  перед нею,  словно прожектором, каждое  здание, каждую
рекламу и  афишу,  будто специально демонстрируя  новоприбывшему все здешние
виды.
     ЗАКУСКИ.КОКТЕЙЛИ.КРУГЛОСУТОЧНО.
     ДЖАМБО ЭЛЬ.
     ДЕЛАЙТЕ ДЕЛО, ЕЗДИТЕ СМЕЛО НА КОНСОЛЬ-СУПЕРБЕНЗИНЕ!
     ЧУДО-ПОХОРОНЫ В БЕВЕРЛИ-ПАНТЕОНЕ ОБОЙДУТСЯ НЕДОРОГО.
     Автомобиль катил дальше, и вот на открытом месте возник ресторан в виде
сидящего бульдога, вход меж передних лап, глаза освещены изнутри.
     "Зооморф, -- пробормотал себе под  нос Джереми  По рдидж, и еще раз: --
Зооморф".  Как истый  ученый,  он  любил смаковать  слова. Бульдог  канул  в
прошлое
     АСТРОЛОГИЯ, НУМЕРОЛОГИЯ*, ВРАЧЕВАНИЕ ДУШ
     ОТВЕДАЙТЕ НАШИХ НАТБУРГЕРОВ -- что это за  штуки? Он решил попробовать,
как только подвернет ся случай. И запить джамбо-элем.

  ОСТАНОВИСЬ     И ЗАЛЕЙ  КОНСОЛЬ-СУПЕРБЕНЗИНА.

  Шофер  неожиданно остановил машину.
  --  Десять галлонов самого лучшего, -- распорядился
он и,  обернувшись к Джереми, пояснил: -- Это  наша компания.  Мистер Стойт,
вот кто ее президент. -- Он указал через улицу на другую вывеску.
  ССУДЫ    НАЛИЧНЫМИ      ЗА ПЯТНАДЦАТЬ     МИНУТ, -- прочел Джереми, -- КОНСУЛЬТАЦИИ       ДЛЯ
НАСЕЛЕНИЯ, ФИНАНСОВАЯ КОРПОРАЦИЯ.
  --  Эта тоже наша, -- гордо сказал шофер.
  Они  тронулись дальше. С огромной афиши глядело
лицо  прекрасной  девушки,  искаженное  страданием,  --  ни  дать  ни  взять
Магдалина.
  РАЗБИТАЯ    ЛЮБОВЬ,   --  гласила надпись. -- ПО
НАУЧНЫМ ДАННЫМ, 73 ПРОЦЕНТА ВЗРОСЛЫХ СТРАДАЮТ ГАЛИТОЗОМ*.
  В  ПЕЧАЛЬНУЮ    МИНУТУ    ПОЗВОЛЬТЕ    БЕВЕРЛИ  ПАНТЕОНУ    СТАТЬ ВАШИМ    ДРУГОМ
  МАССАЖ    ЛИЦА,  ПЕРМАНЕНТ,    МАНИКЮР.
  БУДУАРЧИК     БЕТТИ.
  Сразу за будуарчиком было отделение "Уэстерн юнион".  Отправить телеграмму матери... Боже милосерд
ный, он едва не забыл! Джереми подался  вперед и  извиняющимся тоном,  каким
всегда говорил с прислугой,  попросил шофера на минутку остановиться. Машина
встала. С озабоченным выражением на робком, кроличь ем личике  Джереми вылез
и затрусил через улицу в отделение.
  "Миссис  Пордидж, "Араукарии", Уокинг, Англия",--
написал он,  чуть  улыбаясь. Изысканная нелепость  этого адреса служила  ему
постоянным  источником  удовольствия.  "Араукарии", Уокинг. Купив дом,  мать
хотела изменить  его название как слишком претенциозно-бур жуазное,  слишком
похожее на шутки Хилери Беллока* "Но в этом же вся прелесть,-- запротестовал
он.--  Это  же очаровательно". И  он  стал  об®яснять  ей,  как  великолепно
подходит  им  этот адрес.  Какое  изящное  комичес  кое несоответствие между
названием  дома  и  внутренним  обликом  его  обитателей!  И  какой  тонкий,
парадоксально перевернутый  смысл в том обстоятельстве, что  старая  подруга
Оскара  Уайльда, умудренная  жизнью, изысканная миссис Пордидж  будет писать
свои блестящие пись ма  из "Араукарий", и  из  этих  же  самых  "Араукарий",
находящихся,   заметьте,   в  Уокинге,   будут   появляться  труды,   полные
разносторонней  учености и  особого рафинированного остроумия, коими  ее сын
снискал  себе  репутацию. Миссис  Пордидж почти сразу  сообразила,  куда  он
клонит.  Слава  Богу, ей не приходилось  ничего  разжевывать. Ей было вполне
достаточно  намеков  и  анаколуфов*,  уж  она-то  схватывала  все  на  лету.
"Араукарии" остались "Араукариями".
     Надписав адрес, Джереми помешкал, задумчиво сдвинул брови  и начал было
грызть кончик  карандаша  -- фамильная  привычка, -- но тут же, сбитый с тол
ку, обнаружил, что у этого карандаша имеется латун ный наконечник, а от него
тянется цепочка. "Миссис Пордидж, "Араукарии", Уокинг, Англия",-- прочел  он
вслух,надеясь, что  эти  слова  вдохновят  его и  он  сочи  нит  правильное,
безупречное послание -- именно такое, какого ждет от него мать, одновременно
и нежное, и ос троумное, полное искреннего почтения, скрытого за иро ничными
фразами,  признающее ее  материнское превосходство,  но и  подшучивающее над
ним, дабы  старая леди могла  потешить свою совесть, воображая сына совершен
но свободным,  а  себя --  матерью, лишенной всяких тиранических притязаний.
Это  было  нелегко,  да  еще  с  карандашом  на  непочке.  После  нескольких
бесплодных  попыток  он   остановился   на   таком,  хотя   и   явно  неудов
летворительном, варианте.  "Ввиду  субтропического  климата  рискую нарушить
обещание насчет белья точка Хотел  бы видеть тебя  здесь но только ради себя
ведь ты вряд ли оценишь этот недоделанный Борнмут без конца и края точка"
                        232

     -- Недоделанный что? -- спросила молодая женщина за стойкой.
     -- Б-о-р-н-м-у-т, -- продиктовал Джереми. Голубые глаза его блеснули за
бифокальными стеклами очков; он улыбнулся и погладил свою  лысую  макушку --
жест, которого сам он никогда не замечал, но которым непроизвольно предварял
все свои обычные  шуточки.  --  Это, знаете  ли, такое мутное  местечко,  --
сказал  он  особенно мелодичным  голосом,  -- куда никто по  доброй  воле не
поплывет.
     Девица непонимающе поглядела на него; потом, заключив по его  виду, что
было  сказано  нечто смешное, и памятуя о том, что Вежливость с Посетителями
--  девиз "Уэстерн  юнион", изобразила ослепительную  улыбку,  которой  явно
домогался  несчастный старый болван, и продолжала читать: "Надеюсь ты хорошо
проведешь время в Грасе точка Нежно целую Джереми".
     Телеграмма  получилась  дорогая;  но,  к счастью,  подумал  он, вынимая
бумажник, к счастью, мистер Стойт переплатил ему огромного лишку. Три месяца
работы, шесть тысяч долларов. Так что можно кутнуть.
     Он  вернулся  в  автомобиль,  и  они  поехали  дальше.  Миля  за  милей
оставались  позади, а пригородные  дома,  бензоколонки,  пустыри,  церковки,
магазины  по-прежнему  неотрывно  сопровождали  их.  Улицы огромного  жилого
района,  тянущиеся справа  и  слева в  просветах  между  пальмами, перечными
деревьями, акациями, постепенно сходили на нет.
     ПЕРВОКЛАССНЫЕ БЛЮДА. ГОРЫ МОРОЖЕНОГО.
     ИИСУС СПАСЕТ МИР.
     ГАМБУРГЕРЫ.
     Снова    путь   им   преградил   красный   свет.   К    окну    подошел
мальчишка-газетчик.  "Франко  добивается  успехов  в Каталонии",  --  прочел
Джереми и  отвернулся.  Ужасы этого мира  достигли  предела,  за которым они
только докучали ему. Из автомобиля перед ними вышли две пожилые
                        234
леди,  обе с перманентной завивкой и в малиновых брюках, у обеих на руках по
йоркширскому терьеру. Собак посадили на  тротуар  у подножия  светофора.  Не
успели зверьки собраться с мыслями, чтобы  извлечь выгоду из этого  удобного
соседства, как зажегся зеленый свет. Негр включил  первую скорость, и машина
покатила вперед, в  будущее. Джереми думал о матери.  Малоприятно,  но у нее
тоже был йоркширский терьер.
  ТОНКИЕ    ВИНА.
  САНДВИЧИ     С ИНДЕЙКОЙ.
  ЦЕРКОВЬ    ПОДНИМЕТ    ВАМ   НАСТРОЕНИЕ     НА
ВСЮ НЕДЕЛЮ.
  ПОЛЬЗА    ДЛЯ  БИЗНЕСА    -- ЭТО  ПОЛЬЗА   ДЛЯ
ВАС.
  Откуда ни возьмись выплыл второй зооморф, на сей
раз агентство по недвижимости в виде египетского сфинкса.
  ГРЯДЕТ   ПРИШЕСТВИЕ    ИИСУСА.
  БЮСТГАЛЬТЕРЫ      "ТРИЛЛФОРМА"      ПОМОГУТ
ВАМ СОХРАНИТЬ ВЕЧНУЮ ЮНОСТЬ.
  БЕВЕРЛИ-ПАНТЕОН       --   НЕОБЫКНОВЕННОЕ
КЛАДБИЩЕ.
  С самодовольством Кота в Сапогах, демонстрирующего владения маркиза Карабаса, негр оглянулся на Джереми, повел рукой в сторону вывески и сказал:
  --  И это тоже наше.
  --  Вы имеете в виду Беверли-пантеон?
  Шофер  кивнул.
  --  Это лучшее кладбище в мире, верно говорю, --
сказал  он  и  после  минутного  молчания  добавил:  --  Может, вы  захотите
поглядеть его. Нам почти по пути.
  --  Премного благодарен, -- сказал Джереми с самой
изысканной английской  любезностью. Затем, чувствуя,  что  ему следовало  бы
выразить свое согласие в более теплой и демократичной форме, прокашлялся и с
сознательным намерением воспроизвести местный диалект добавил, что это будет
просто шикарно. Последнее слово,
сказанное тринити-колледжским голосом, прозвучало  так неестественно, что он
покраснел от смущения. К счастью, шофер, занятый дорогой, ничего не заметил.
     Они  свернули направо, миновали храм розенкрейцеров*, две больницы  для
кошек и собак,  школу военных барабанщиц и еще две рекламы Беверли пантеона.
Когда  повернули  влево, на бульвар Сансет, Джереми мельком  увидел  молодую
женщину, которая  что то  покупала, на ней были светлолиловый купальник  без
бретелек, платиновые серьги и черный меховой  жакет. Потом и ее зак ружило и
унесло в прошлое.
     В настоящем  же  осталась  дорога у  подножия  крутой  холмистой гряды,
дорога,  окаймленная небольшими фе шенебельными  магазинчиками, ресторанами,
ночными  клубами,  зашторенными   от  дневного   света,   учреждения  ми   и
многоквартирными домами. Затем  и они в свою очередь  безвозвратно  исчезли.
Придорожный знак изве стил путешественников, что  автомобиль пересек границу
Беверли-Хиллс*.  Окрестности  изменились.  Вдоль  доро  ги  потянулись  сады
богатого жилого района. Сквозь де ревья Джереми видел фасады домов, всех без
исключе ния  новых, выстроенных почти без исключения со  вкусом  элегантных,
изящных   стилизаций  под  усадьбы   Лаченса*,  под   Малый   Трианон*,  под
Монтичелло*, бес печных  пародий на торжественные сооружения  Ле Кор  бюзье,
фантастических   калифорнийских    вариантов    мек   сиканских   асиенд   и
новоанглийских ферм
     Свернули  направо  Вдоль  дороги  замелькали  огромные  пальмы. Заросли
мезембриантемы*  вспыхивали  под  солнечными  лучами  ярким  багрянцем  Дома
следовали  друг  за  дружкой,  словно  павильоны  бесконечной  международной
выставки.  Глостершир  сменял Андалусию  и  сменялся  по  очереди Туренью  и
Оахакой, Дюссельдор фом и Массачусетсом
     -- Здесь живет  Гарольд  Ллойд*, --  об®явил шофер,  указывая на  нечто
вроде Боболи* -- А здесь Чарли Чаплин. А здесь Пикфэйр*
                        236

     Дорога  стала  резко подниматься  вверх.  Шофер пока зал через глубокую
затененную  прогалину  на  противоположный  холм,  где  виднелось  строение,
похожее на жи лише тибетского ламы
     --  А там  Джинджер Роджерс.* Да,  сэр, -- он  важно  кивнул,  крутанув
баранку.
     Еще пять-шесть поворотов, и автомобиль оказался на вершине холма. Внизу
и  позади них  была  равнина с  городом, распростертым по ней, точно  карта,
уходящая далеко в розовое марево.
     Впереди  же и  по бокам высились горы  --  гряда  за грядою,  насколько
хватал  глаз, лежала высушенная Шотландия, пустынный  край под  однообразным
голубым небом.
     Машина обогнула  оранжевый  скалистый  уступ,  и  тут же  на  очередной
вершине, до сих пор скрытой из поля зрения, показалась гигантская надпись из
шестифутовых неоновых трубок: "БЕВЕРЛИ-ПАНТЕОН, КЛАДБИЩЕ  ЗНАМЕНИТОСТЕЙ", --
а над  нею, на  самом вер ху, копия Пизанской башни в натуральную  величину,
только эта стояла ровно.
     -- Видите"? -- значительно произнес негр -- Башня Воскресения. В двести
тысяч  долларов, вот  во  сколько она  обошлась. Да, сэр,  --  он  говорил с
подчеркнутой торжественностью. Можно было подумать, что эти деньги  шяложены
им из собственного кармана.
                        ГЛАВА ВТОРАЯ

     Час спустя  они  уже  вновь  были в пути, успев повидать все. Абсолютно
все.  Покатые  лужайки,  словно  зеленый оазис  посреди  скалистой  пустыни.
Живописные рощицы. Могильные плиты в  траве.  Кладбище  домашних животных  с
мраморной  группой  по  мотивам  лэндсировского*  "Величия  и  бесстыдства".
Крохотную  Церковь Поэта, миниатюрную копию церкви Святой Троицы в Стратфорд
он-Эйвоне,
укомплектованную  могилой  Шекспира  и круглосуточной органной службой -- ее
имитировал  автомат  Вурлицера*,  а  скрытые  динамики  разносили  по  всему
кладбищу.
     Потом,  вплотную к  ризнице, Комнату  Невесты (ибо  в  церкви-малютке и
женили, и  отпевали)  --  эта Комната,  об®яснил  шофер,  только  что заново
отделана  под  будуар Нормы Ширер в "Марии  Антуанетте". А рядом  с Комнатой
Невесты  --   изысканный,   черного  мрамора  Вестибюль  Праха,   ведущий  в
Крематорий, где на всякий экстренный случай постоянно грелись три новенькие,
работающие на самом современном топливе печи для кремации.
     Затем под  неутихающий аккомпанемент "Вурлицера"  они пошли осматривать
Башню  Воскресения  --  но только  снаружи,  поскольку  внутри  ее  занимали
исполнительные учреждения "Корпорации  кладбищ  Западного побережья".  Затем
Детский  Уголок со статуями  Питера  Пэна  и  Младенца Христа,  с  группками
алебастровых  детей, играющих  с бронзовыми  кроликами, прудом, где  плавали
лилии,  и  устройством, именуемым  "Фонтан  Радужной  Музыки",  из  которого
непрерывно  извергались вода, подсвеченная  разноцветными огнями, и  тремоло
вездесущего  "Вурлицера".  Затем  быстро, подряд,  осмотрели  Садик  Тишины,
крошечный  Тадж-Махал,  покойницкую образца  Старого Света. И, прибереженный
шофером напоследок как главное, самое сногсшибательное свидетельство величия
его босса, собственно Пантеон.
     Возможно  ли,  спрашивал   себя   Джереми,  чтобы  такое  действительно
существовало? Это казалось  просто  невероятным.  Беверли-пантеон был  лишен
всякого правдоподобия, на такое у Джереми никогда не хватило  бы фантазии. И
именно этот факт доказывал, что он его действительно видел. Он закрыл глаза,
чтобы не мешало мелькание за окном, и попытался восстановить в памяти детали
этой  невероятной  реальности. Здание, построенное по мотивам беклиновского*
"Острова мертвых". Круговой вестибюль. Копия роденовского "Поцелуя",
                        238
залитая  розовым светом невидимых  прожекторов.  И  эти лестницы  из черного
мрамора.  Семиэтажный  колумбарий, бесконечные галереи,  ярус за  ярусом  --
могильные плиты.  Бронзовые  и  серебряные  погребальные  урны,  похожие  на
спортивные  кубки.  В окнах  --  витражи, напоминающие  работы Берн-Джонса*.
Начертанные на мраморных скрижалях библейские изречения. На  каждом этаже --
проникновенное мурлыканье "Вурлицера". Скульптуры...
     Вот  что  было  самым  невероятным,  подумал Джереми, не открывая глаз.
Скульптуры,  вездесущие, как  "Вурлицер". Статуи  на  каждом  шагу  -- сотни
статуй,   закупленных,  скорее  всего,  оптом  у  какого-нибудь  гигантского
концерна по  их  производству  в  Карраре или  Пьетрасанте.  Сплошь  женские
фигуры, все обнаженные, все с самыми  роскошными формами. Такого рода статуи
прекрасно  смотрелись  бы  в  холле   первоклассного  борделя  где-нибудь  в
Рио-де-Жанейро. "О Смерть, -- вопрошала  мраморная скрижаль у входа в каждую
галерею, -- где  твое  жало?"* Безмолвно, но красноречиво статуи  предлагали
свой  утешительный ответ. Статуи юных прелестниц  без одеяний --  одни  лишь
тугие  пояса  с берниниевской*  реалистичностью  врезались  в  их  паросскую
плоть*. Статуи юных  прелестниц, чуть  подавшихся  вперед;  юных прелестниц,
скромно    прикрывающихся    обеими   руками;   юных    прелестниц,   сладко
потягивающихся,  или  изогнувшихся,   или  на