е
прямо напротив. Вот войдет сюда...
     Улыбка Обиспо растянулась в ухмылку.
                                395

     -- Насчет Дядюшки Джо не беспокойся, -- сказал он.
     -- Он убьет тебя, если найдет здесь.
     --  Не  найдет,  -- ответил  Обиспо. --  Я ему  дал  на  ночь  таблетку
нембутала. Теперь он и Страшный Суд про- спит.
     --  Наглость  какая!  --  негодующе  воскликнула Вирджиния;  однако  не
удержалась, чтобы не рассмеяться,  частью от  облегчения,  частью же потому,
что это и вправду было очень смешно -- читать здесь с Зигом ту самую книжку,
пока Дядюшка Джо храпит в двух ша- гах от них.
     Обиспо извлек из кармана молитвенник.
     --   Не  стану   вам  мешать,  --  сказал  он,  пародируя  ры-  царскую
галантность.  -- "Трудам  хозяйки нет конца". Продолжай и не обращай на меня
внимания. Я  найду себе  местечко и буду  читать дальше.  -- Нахально улыба-
ясь, он без малейшего смущения уселся на край кровати в стиле рококо и начал
листать книгу.
     Вирджиния открыла было  рот, но, случайно  бросив взгляд  на свою левую
ногу, закрыла его опять под влия- нием потребности еще более неотложной, чем
намерение об®яснить Зигу, куда  ему следует пойти. Лак засыхал комками; если
она  сейчас же не займется делом,  ее ноги  будут  выглядеть просто  ужасно.
Поспешно окунув кис- точку во  флакон  с лаком,  она вновь принялась за рас-
краску  ногтей  с   напряженной   сосредоточенностью  Ван  Эйка*,   занятого
выписыванием микроскопических дета- лей "Поклонения Агнцу".
     Обиспо поднял глаза от книги.
     -- Я восхищен тем, как ты вела себя с Питом сегодня вечером, -- заметил
он.  -- Весь  обед  с  ним заигрывала, пока старикан совсем не  взбеленился.
Почерк мастера. Или, вернее сказать, мастерицы?
     -- Пит -- милый мальчик, -- не отвлекаясь, обронила Вирджиния.
     -- Но глупый, -- вынес определение  Обиспо, развали- ваясь на постели с
нарочитым изяществом и раздражаю
                                             396
ще  наглой уверенностью человека, который  чувствует себя как дома. -- Иначе
он не питал  бы  к тебе  такой не- жной любви. -- Он хмыкнул.-- Этот лопушок
думает, что  ты ангел, этакий небесный ангелочек, укомплекто-  ванный арфой,
крылышками    и   супердрагоценной,   восемнадцатикаратной    девственностью
швейцарского  про-  изводства  с  гарантией  изготовителя.  Если уж  это  не
глупость...
     --  Погоди,  дай  только  до  тебя  добраться, -- угрожаю-  ще  сказала
Вирджиния,  но  не  подняла  глаз,  ибо  созда-  ние  ее шедевра  вступило в
критическую фазу.
     Обиспо пропустил эту реплику мимо ушей.
     -- Прежде я не понимал всей ценности  гуманитарно-  го  образования, --
сказал он, немного помолчав. -- Но те- перь-то другое дело. -- И продолжал с
глубочайшей тор- жественностью, тоном, каким мог бы читать собственные труды
Уитьер*: -- Уроки великих писателей! Чудесные откровения! Перлы мудрости!
     -- Ох, да заткнись ты! -- вырвалось у Вирджинии.
     -- Только  подумать, скольким я обязан Данте или Гете,-- сказал  Обиспо
тем же выспренним тоном.-- возьмем хотя бы Паоло, читающего вслух Франческе.
Результаты, как ты, может быть, помнишь, не замедли- ли воспоследовать. "Noi
leggevamo un giorno, per diletto, di Lancilotto, come  amor lo strinse. Soli
eravamo  e  senz'  alcun  sospetto" 1.  Senz  alcun sospetto,-- с  ударением
повторил Обиспо,  глядя  на одну из гравюр в  "Cent-Vingt Jours".  -- Заметь
себе, какое легкомыслие -- ни малей- шего подозрения о том, что их ждет.
     -- Черт! -- сказала Вирджиния, которая опять сделала неудачный мазок.
     -- И даже  о  черте,  --  не согласился  Обиспо.  -- Хотя, конечно,  им
следовало о  нем подумать. И быть -------------------------  1 В досужий час
читали мы однажды
     О Ланчелоте сладостный рассказ;
     Одни мы были, был беспечен каждый.
                   "Ад", V, 127-129. Пер. М. Лозинского)
                                397
предусмотрительнее,  чтобы не  попасть к нему в лапы благодаря  случайности,
которая  принесла   им   внезапную  смерть.   Несколько   элементарных   мер
предосторожнос- ти,  и они могли бы вкусить все лучшее от обоих миров. Могли
бы развлекаться так, чтобы братец не пронюхал, а когда надоест, покаялись бы
и умерли  в ореоле свято- сти.  Однако они не  читали гетевского "Фауста" --
это  служит   им   некоторым  оправданием.  Они  не  знали,  что   неудобным
родственникам  можно подмешать снотвор- ное. А хоть бы и знали, все равно не
могли пойти в  ап- теку  и  купить  упаковку нембутала. Что  показывает  не-
достаточность   гуманитарного  образования;   очевидно,  необходимо   еще  и
естественное. Данте и Гете учат тебя,  что делать.  А профессор фармакологии
об®ясняет, как привести старого хрыча в состояние комы с помощью не- большой
дозы барбитурата.
     Работа была завершена. Все  еще  придерживая левую ногу, чтобы случайно
не  коснуться  ею чего-нибудь, пока  лак окончательно  не  высох,  Вирджиния
повернулась к своему непрошеному гостю.
     -- Не смей называть его старым хрычом, понял? -- горячо сказала она.
     --  Ты  предпочитаешь,  чтобы  я  говорил "старый хрен"? -- осведомился
Обиспо.
     -- Он  в сто раз лучше  тебя! -- воскликнула  Вирджи- ния;  в голосе ее
звенела неподдельная искренность. -- Я считаю, он просто чудо!
     --  Ты считаешь, что он чудо, -- повторил Обиспо. -- Но все равно минут
через пятнадцать  ты  будешь  спать со мной.  -- Он сказал это  со смехом и,
подавшись с кро-  вати вперед, схватил ее сзади за руки,  чуть ниже плеч. --
Осторожнее,  ногти,--  предупредил  он,   когда  Вирджи-  ния  вскрикнула  и
попыталась вырваться.
     Боязнь  повредить  только  что  законченное  произведе-  ние  искусства
заставила ее сдержаться и замереть на  ме- сте. Обиспо воспользовался паузой
и, минуя  пары аце- тона, склонился  к этой очаровательной  шейке, к аромату
398 "Shocking", ощутив  губами упругое тело, щекой -- каса- нье  легких, как
шелк,   волос.   Выругавшись,  Вирджиния   яростно   отдернула   голову.  Но
одновременно по коже ее пробежали легкие мурашки, и  вызванное этим приятное
чувство слилось с возмущением, как бы внедрилось в него.
  Теперь Обиспо поцеловал ее за ухом.
  --  Сказать тебе,-- прошептал он,-- что я сейчас с то-
бой сделаю?
  Она  обозвала его грязной обезьяной. Но он все-таки
сказал, и со всеми подробностями.
  Прошло   меньше пятнадцати минут, когда Вирджи-
ния  открыла глаза -- в комнате было уже почти совсем темно -- и  наткнулась
взглядом  на  Деву  Марию,  бла-  госклонно  улыбающуюся  из своего  увитого
цветами,  ярко освещенного  кукольного  домика.  Она  испуганно  вскрикнула,
соскочила  на пол,  не  теряя  времени на  одевание,  подбежала  к алтарю  и
задернула занавески. Свет  внутри  погас автоматически. Вытянув  руки в кро-
мешной тьме, она медленно, осторожно пошла обратно к кровати. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

        ГЛАВА ПЕРВАЯ

     "Новостей, как  всегда, хватает  -- на  любой вкус  и из  всех веков,--
писал Джереми матери три  недели спус- тя. -- Для начала кое-что новенькое о
Втором  графе. Он регулярно  проигрывал  сражения  за Карла  I*, а  в проме-
жутках кропал стишки. Поэт он, конечно, был никудыш- ный (ведь хорошие поэты
редкость, дай Бог один на не-  сколько тысяч),  но  иногда у  него  случайно
получалось очень мило. Вчера, например, я нашел в его записях вот что:

              Задуем лишнего свидетеля свиданья,
              Последний канделябр, мерцающий в ночи;
              Да воцарится вместо зренья осязанье
              И пыл любовный вместо пламени свечи!

     Недурно, правда? Но  пока это,  к сожалению,  чуть ли  не  единственный
драгоценный камешек, обнаруженный мною среди пустой породы. Ах,  если бы все
остальное  было  молчанием! Однако  это общий  порок всех  поэтов, не только
плохих, но и хороших. Они не желают затк-  нуть  пасть, как говорят  у нас в
Западном  полушарии. Если бы молчанием было все остальное у  Вордсворта, все
остальное у Колриджа, все остальное у Шелли -- как они  выиграли бы в  наших
глазах!
     Пятый  граф тоже преподнес мне вчера сюрприз --  это  записная  книжка,
полная самых разнообразных за- меток.  Я только  начал читать ее (потому что
не  могу  тратить  много времени  на  отдельные  вещи,  пока  не разберу всю
коллекцию  и не  составлю хотя  бы прибли- зительный каталог);  но  отрывки,
которые  я  вчера  про- глядел,  определенно весьма любопытны. Вот что я об-
наружил на первой странице: "Лорд Честерфилд* пишет
                                400
Сыну,  что истинный Джентльмен  никогда  не говорит  d'un ton brusque ни  со
своим слугой, ни даже с нищим на улице, но "холодно делает замечание первому
и с  неизменным человеколюбием отказывает второму".  Его светлости следовало
бы  добавить, что существует Искус- ство делать подобную холодность не менее
грозной, чем  Гнев, а подобное человеколюбие  --  более обидным, чем  прямое
Оскорбление.
     Кроме того, слуги  и нищие не единственные, на ком можно оттачивать сие
Искусство. Приводя  свои приме- ры, его светлость был  столь  нелюбезен, что
забыл  о Пре- красном Поле, ибо существует и  Искусство доводить  влюбленную
женщину до исступления своей холоднос- тью и унижать ее  Достоинство со всей
bienseance 2, подо- бающей самому наивоспитаннейшему Джентльмену".
     Недурное начало! Я буду сообщать тебе обо всех но- вых находках на этом
направлении.
     Современность между тем полна событий странных, загадочных и в общем-то
малоприятных.  Начать с  того, что  Дядюшка Джо в  последние дни  непрерывно
дуется и  брюзжит. Думаю, в этом повинно  зеленоглазое  чуди- ще*;  так  как
голубоглазое чудище (иными словами, мисс Монсипл,  Детка) явно заглядывается
на юного Пита.  Как далеко зашло дело,  я не знаю; однако подозревать  можно
многое, поскольку  она теперь  постоянно  погру- жена в  себя и все время  о
чем-то  мечтает;  у нее  тот от- сутствующий,  сомнамбулический  вид,  каким
отличают-  ся юные  девицы, усердно занимающиеся любовью.  Тебе знакомо  это
выражение  глубокой   одухотворенности,  как   на   картинах  прерафаэлитов.
Достаточно  одного взгляда на  такое  лицо,  дабы увериться в  том,  что Бог
существу- ет. Единственное несоответствие в  данном случае возни- кнет из-за
костюма. Прерафаэлиты подбирали для сво- их персонажей подходящее облачение:
длинные   рукава,   -----------------------------   1   Резко  (франц.).   2
Благопристойностью (франц.).

       401
квадратные  кокетки, ярды и  ярды темно-синего  вельве- та. Когда  же, как я
сегодня, видишь подобный персонаж в белых шортах,  ситцевой блузке в горошек
и  ковбойс- кой шляпе, чувствуешь себя совершенно выбитым  из  колеи. Однако
должен отметить в защиту Деткиной чес- ти, что все это не более чем  догадки
и  гипотезы. Вполне может  оказаться,  что эта  ее неожиданная  одухотворен-
ность вовсе  не  является результатом ночных  упражне- ний. Возможно,  ее до
глубины души тронули  вдохновен-  ные  речи Проптера-Поптера,  и  теперь она
целыми  днями  бродит по дому в состоянии "самадхи"*. С другой сто-  роны, я
вижу  многозначительные взгляды,  коими она одаривает  Пита.  К  тому  же  и
Дядюшка Джо  проявляет по  отношению к ним все  симптомы подозрительности  и
чрезвычайно груб с остальными. И со мной  в том числе,  разумеется. Со мной,
может  быть, даже  больше, чем  с другими, ибо мне случилось прочесть больше
книг, чем всем прочим, и я,  следовательно, в большей  степени оли- цетворяю
Культуру.  А Культуру  он, конечно же, нена- видит,  как татарин.  Только  в
отличие от татар стремит- ся  не жечь памятники культуры, а  скупать их.  Он
выражает  свое  превосходство над талантом  и  образован- ностью при  помощи
овладения,  а   не  разрушения,  путем  найма  и   последующего  оскорбления
талантливых  и об- разованных, а не  путем их убиения.  (Хотя он, пожалуй, и
убил бы, будь у него возможности и власть татар.) Все это означает, что если
я не в постели или не  под землей, в надежном уединении  с Хоберками, то мне
приходится проводить  большую часть  времени,  криво  улыбаясь  и  терпеливо
напоминая себе о Квашне и своем соблазни- тельном жалованье, чтобы не думать
слишком  много о  дурных манерах Дядюшки Джо. Это весьма  неприятно;  но,  к
счастью,  вполне  терпимо,  а  Хоберки  служат мне огромным  утешением  и  в
значительной мере компенси- руют неприятности.
     Сим  заканчиваю  отчет  о  происшедшем на  эротичес-  ком  и культурном
фронтах. Что касается научного
                                402
фронта, то здесь новости таковы: все мы заметно прибли- зились к перспективе
прожить не меньше крокодилов.  Сам я пока еще не решил, действительно ли мне
хочется  сравняться в этом смысле с крокодилами". (Написав про крокодилов во
второй раз,  Джереми почувствовал  вне- запный укол  совести. В  августе его
матери  должно было  исполниться  семьдесят семь. Под всем ее светским  лос-
ком,  под  всей  этой  сверкающей мишурой  остроумных  разговоров скрывалась
неутолимая  жажда жизни. Она могла  вполне здраво рассуждать о том, что и ей
вскоре  придется разделить участь вымерших ящеров; она умела изящно пошутить
насчет  своей  смерти и похорон. Но  Джереми  знал,  что  за  этими здравыми
рассуждениями  и  шуточками таится огромная решимость цепляться  за жизнь до
конца,  упорно  следовать  своим привычкам даже под  угрозой смерти, вопреки
преклонному возрасту. Эта болтовня о крокодилах могла причинить ей боль; эти
сомнения насчет того, стоит ли продлевать свой век, мог- ли быть  поняты  ею
как неблагожелательная  критика.  Джереми  взял чистый лист бумаги  и  начал
абзац заново.)
     "Сим  заканчиваю отчет  о  происшедшем  на эротичес-  ком  и культурном
фронтах,  -- писал  он.  -- Что же  до на- учного  фронта, то здесь rien  de
nouveau 1, если не считать того, что  Обиспо ведет себя еще наглее обычного,
а это нс  новость, ибо  он всегда наглее  обычного.  Едва ли мне  импонируют
подобные типы;  но  временами,  когда нахо- дит такой стих, приятно бывает с
ним поскабрезничать. Труды по продлению жизни, похоже, идут своим чере- дом.
Старикану Парру и графине Десмондской есть на что рассчитывать.
     А как на религиозном фронте? Что ж,  наш славный Проптер-Поптер оставил
свои  назидания  --  во  всяком слу-  чае,  он  больше  не  читает  их  мне.
Благодарение  небу!  ведь  стоит  ему   слезть  со  своего  конька,  как  он
превращается   в  чудесного   собеседника.  Это  кладезь  самых  неожиданных
--------------------------- 1 Ничего нового (франц.).
                                403
суждений, и все  эти суждения разложены у него по  по- лочкам в  безупречном
порядке.  Такая незаурядная  спо-  собность  увязывать  одно  с  другим даже
вызывает у тво  его сына некоторую зависть; однако можно утешаться тем, что,
обладай твой сын подобными  достоинствами, он был бы лишен своих собственных
скромных талан- тов. Если некто наделен  умением изящно стоять на го-  лове,
ему  не  годится  завидовать  бегуну-марафонцу,  ина- че  он  будет  глуп  и
неблагодарен. Одна маленькая остроумная статейка на литературную тему в руке
стоит по меньшей мере трех "Критик чистого разума" в небе.
     И наконец,  перехожу к домашнему  фронту:  я полу- чил  твое  последнее
письмо из Граса. Что за  прелесть! Твое описание  мадам де Виймомбл достойно
пера Прус-  та.  А что  касается рассказа  о поездке  в  Кап-д'Ай и  о  дне,
проведенном  в компании княгини и се  pauvre Hunyadi 1 (вернее, того, что от
них осталось), -- тут я просто те- ряюсь, и единственным уместным сравнением
кажется мне сравнение с Мурасаки*: здесь вся суть трагедии, сведенная к паре
ложек янтарного чая в фарфоровой чашечке размером не больше цветка магнолии.
Какой блестящий образец литературной сдержанности! Сам  я всегда был склонен
к некоторому эксгибиционизму (сла-  ва  Богу, что  это проявляется только на
бумаге!). Твоя целомудренная проза повергает меня в стыд.
     Ну вот, рассказывать больше не  о чем, как я обыкно- венно писал тебе в
школьные годы, -- помнишь, выводил эти слова огромными буквами, чтобы занять
сразу пол- страницы? Рассказывать больше не о чем -- разумеется, кроме того,
о чем не скажешь, а об этом я умолчу, ибо оно тебе и так известно".
     Джереми запечатал письмо, надписал адрес --  "Ара- укарии", поскольку к
тому  времени, когда оно  пересе-  чет Атлантику, мать  его уже  вернется из
Граса,  --  и  опу- стил  конверт в карман. Окружавшие  его  со  всех сторон
------------------------ 1 Бедняги Уньяди (франц.).
     404

 бумаги Хоберков настойчиво требовали внимания; но он
 обратился к ним не сразу. Опершись локтями на стол, в
 позе молящегося, он задумчиво почесал голову; почесал
 обеими руками, там, где у корней его немногочисленных
 волос образовывались маленькие сухие струпики: ему
 доставляло острое наслаждение подцеплять их ногтями
 и аккуратно снимать. Он думал о матери и о том, как же
 это все-таки странно: прочесть горы фрейдистской лите-
 ратуры об эдиповом комплексе, все романы, начиная с
 "Сыновей и любовников"*, где говорится об опасностях
 чересчур крепкой сыновней  привязанности, о вреде
 слишком пылкой материнской любви, -- прочесть все это
 и тем не менее совершенно сознательно продолжать ос-
 таваться в прежней роли: в роли жертвы алчной, влас-
 толюбивой матери. А еще более странно, что эта самая
 властолюбивая мать тоже читала всю соответствующую
 литературу и тоже прекрасно отдавала себе отчет в том,
 кто она такая и что она сделала со своим сыном. Однако
 и она продолжала оставаться прежней и вести себя по
 прежнему, понимая все не хуже его. (Ага! Струпик, ко
 торый он теребил правой рукой, отвалился. Он извлек
 его из густой поросли волос над ухом и, глядя на ма-
 ленький высушенный кусочек кожи, внезапно вспомнил
 бабуинов. Ну и что тут, собственно, такого? Самые на-
 дежные и неизменные удовольствия всегда связаны с
 с самым простым и незначительным, всегда по-зве-
 риному рудиментарны -- приятно, например, полежать
 горячей ванне или под одеялом поутру, когда еще не
 совсем проснулся; приятно справить нужду, побывать в
 руках опытного массажиста, наконец, почесать там, где
 чешется. Чего тут стесняться? Он уронил струпик в кор
 зину для бумаг и продолжал скрестись левой рукой.)
     Великая вещь самопознание, размышлял он. Чтобы
 избежать угрызений совести, вовсе не нужно начинать
 новую жизнь -- достаточно знать, почему ты ведешь себя
 неправильно или глупо. Оправдание психоанализом --
 соврсменная замена оправдания верой. Ты знаешь отда
                                            405
ленные  причины,  которые сделали тебя садистом или  стяжателем, маменькиным
сынком  или старухой, тира- нящей собственного сына; а  посему ты  полностью
оправ-  дан (или  оправдана) и можешь  по-прежнему тиранить сына, оставаться
маменькиным сынком,  стяжателем  или  садистом.  Понятно,  почему  несколько
поколений  подряд  поют Фрейду  хвалу! Вот так  же  и  они с  матерью.  "Мы,
матриархи-кровопийцы",--  говаривала  о  себе  миссис  Пордидж,   да  еще  в
присутствии  священника.  Или заяв-  ляла о  своей невиновности  в  слуховую
трубку леди Фредегонд. "Старые Иокасты*  вроде  меня,  которые живут в одном
доме со взрослым сыном",-- кричала  она туда.  А  Джереми  подыгрывал ей  --
подходил поближе и над- саживался, отправляя в эту могилу  изящных изречений
очередную  жалкую шутку вроде  той, что он старая дева и его штудии заменяют
ему  вышивание;  любая  дрянь  сойдет.  И  старая  карга   гоготала,  словно
какая-нибудь атаманша разбойников, и мотала головой,  покуда чуче- ло чайки,
или искусственные петунии, или  что  там на  сей раз  украшало  ее неизменно
сногсшибательную шля-  пу, не начинало болтаться из стороны в сторону, точно
плюмаж у лошади во французской pompe funebre по высшему разряду. Да, до чего
же все это странно, снова подумал Джереми; но и весьма разумно, если учесть,
что оба  они,  и мать