ерег Роси переправлялись вплавь.  Иногда
вепри забредали от илвичей. У илвичей земли больше, чем у россичей. Хазары
спугнули вепрей.  В полях червями извивались черные спины свиней,  гноящих
посевы.
     Над  росскими градами  нависло  одиночество.  Запершись,  родовичи не
знали,  что творится на  земле.  Укреплялись против хазар и  против тоски.
Ожидание хуже самой беды.
     Иногда удавалось заметить струйку дыма в  стороне Рось-реки.  Слобода
держалась против хазар.  Своего дыма в  граде боялись.  Из  опасения хазар
очаги для пищи топили ночью.
     В  град Беляя пришел день,  когда на  опушке леса,  на  дальней меже,
сделались заметны конные. Свои или чужие? За полторы версты не рассмотришь
ни  лиц,  ни обличья.  Всадники растаяли в  кустах.  А  пустые поля уже не
казались пустыми.
     Вечером вдали  послышались звуки била.  Будто бы  в  граде соседского
рода,  где  правил старшинство Горобой.  Ночью  в  той  же  стороне зарево
подсветило небо. Опасаясь, что в темноте хазары нечаянно бросятся на град,
Беляй послал в  поле дозорных.  Не  взрослых мужчин,  которых слишком мало
осталось в  граде,  а быстроногих подростков с собаками.  Тяжелая тревогой
ночь  разрешилась ничем.  Наутро  слобода  по-прежнему держала дым,  а  на
западе, где жил род Горобоя, воздух стал чист.
     По  истечении первой четверти дня хазары пришли на  поле.  От погоста
они ехали с той опушки, где вчера виднелись конные. В граде принялись бить
в било и подняли густой дым. Пусть другие роды знают, где хазары.


     Хазарские  кони  травили  хлеба,   хазарские  воины  об®езжали  град,
высматривая, как и откуда приступить.
     В  граде  у  котлов  со  смолой лежат  черпаки на  длинных держалках.
Наточены секиры,  ножи,  копья, мечи. Натужены луки, стрел хватит. Да мало
кому из защитников по руке-то оружие.
     Мужчин почти никого,  нет в  граде стрелков,  и  близко ходят хазары,
пестры, на разномастных конях, дикие, хищные.
     За тыном родовичи -  женщины,  девушки, старики. Дети около взрослых.
Хоть  поднесет,  хоть в  руку подаст нужное,  все  в  помощь.  Самых малых
спрятали в  тайник,  подпольный лаз.  Присматривает за  ними соседка Анеи,
старуха Арсинья, бережет зернышки рода.
     Хазары подвозили из леса толстые вязанки свежих веток и,  прикрывшись
ветвями и  щитами,  лезли  к  граду.  Они  бросали снопы веток перед рвом,
гатили воду.  Кто  из  градских умел стрелять,  пытался бить в  щели между
палями. Хазарские стрелки заставили защитников скрыться.
     Тын  высотой в  три  человеческих роста кажется очень высоким,  ров -
широким. Но хазары во рву, гатят ров. Их визг, крик, говор - везде. Трещат
под ногами сучья, плещет вода.
     Над  тыном  взлетела  арканная петля.  Захваченного вслепую  мальчика
волосяная веревка свалила,  вздернула между остриями палей. Кто-то рубанул
по удавке. Ребенок упал без жалобы.
     Арканы цеплялись за пали,  хазары вопили: "Харр, харр!" На тыне сразу
появилось много хазар.  Погрузив черпаки в котлы, женщины плескали смолой,
жидкой как вода,  дымно-пламенной. Душно, дымно, дико. Темно, будто ночью.
Непривычное к  доспеху женское тело  обливается потом.  Под  котлами рдеют
угли,  сбоку к  жару придвинуты корчаги с  запасной смолой.  Не попасть бы
смолой на своих. Своих не попалить бы...
     Млава не  заметила,  как  ее  подруга упала под хазарской саблей.  Не
видела,  как убийца, одолевший тын, сам свалился от чьего-то копья. Другие
руки подобрали подружкин черпак. В котел опрокинулись запасные корчаги. Но
вот  железо  черпака  заскребло  по  меди.   Хрипло,  с  бабьими  слезами,
прорвавшимися в горле, Млава закричала, неслышная в общем гомоне:
     - Смолы давайте, смолы!
     Нет смолы,  пусты корчаги.  Млава увидела подругу-соседку. Она лежала
ничком,  и разлетевшиеся косы тлели на угольях.  На темном тыне - брызги и
затеки,  черные,  как колесный деготь. Бросившись к палям, Млава присела в
самое время.  Стрела пролетела,  едва  не  задев кожаную шапку.  В  глазах
осталось страшное видение:  на  снопах ветвей,  заваливших ров  до  верха,
кто-то корчился, кто-то рвал с себя доспехи, одежду.
     - Смолы, смолы!
     Дети волокли туесы из луба с разогретой смолой,  тащили кули с углем.
Мехи раздували синий огонь, чадный, как в кузнице.
     Хазар будто не бывало. Прибежал подросток со словами:
     - Князь-старшина велел вам.  Хазары прикрываются от смолы.  Так вы на
них бревна мечите.
     И  опять хазары за  тыном.  Несут над собой плащи,  кожи,  идут,  как
степные черепахи.
     Росская женщина умела поднять мешок зерна на  пять-шесть пудов.  Ноша
дров,  куль репы пуда в  три казались легкими.  Через тын падают на  хазар
плахи, бревна. Летит жгучий дождь черной смолы.
     Кажется,  отбились.  Но  из  всех  родовичей  один  Беляй  охватывает
взглядом и  град и  то,  что творится за  тыном.  Уже со всех сторон лезут
степные люди,  ничем не поможешь, нет запасных людей. Град мог бы отбиться
против  воровского налета,  отстоял бы  себя  от  сотни-другой  степняков.
Против войска граду не отбиться, даже имея всех мужчин за тыном. Род Беляя
кончался под длинной ступней хазарина.
     Князь-старшина был один,  всех мальцов разослал с  последним советом.
Четверть дня  продержался град.  Хоть  мало,  но  взяли  хазарских жизней.
Другим будет легче.
     Расставаясь с  жизнью,  Беляй  чудесно светлел умом,  крепился волей.
Внизу,  во дворе,  уже кричали чужаки.  В избе -  ни души.  У очага лежало
высокое бремя бересты.  Есть и горячие угли,  немного раздуть - и запылала
смолкая кора женского дерева.  Стены сухи.  Как старый трут, сухи и черные
стропила крыши.  Занялось все сразу.  Старый князь с мечом вышел из двери,
махнул раз-другой.  Бил по-старинному,  без промаха, но тело свое не хотел
защитить. С рассеченной грудью, ослепленный кровью из пробитого лба, Беляй
отступил прямо в пламень,  сумел запахнуть дверь,  набросить засов. И лег,
умирая.
     Кругом пылал,  не потушишь, погребальный костер, угли засыпали белую,
крашенную кровью рубаху. И вольно и мощно взвилась душа россича, очищенная
огнем, ввысь, к небесной тверди, собственному жилищу людей росского языка.
     Отбитые в  двух местах,  хазары ворвались в  град в  шести других,  и
ловили  людей,  и  давили  арканами,  и  резали,  если  взять  не  хотели.
Победители разбирали бревна у  ворот,  чтобы открыть ворота и бросить мост
через ров.
     На родовичей,  которые думали, что отбились, беда упала сзади. Хазары
явились со спины,  лезли из самого града.  Остатки защитников скатились во
двор Анеи.
     - Спасайся, матушка! - крикнула Млава перед открытой дверью избы.
     - Беги, глупая, слушайся, - приказала старуха.
     Двое мальчиков заскочили в избу вместе с женщинами.
     За  ними сунулся было хазарин,  но  его ударили сзади,  и  он упал на
подставленный Млавою старый меч отца Ратибора, окровянив источенный клинок
с глубокой выщерблиной.
     Вскочил сосед и захлопнул дверь.  Понимая,  что более своих нет, Анея
наложила засов.
     Млава отбросила творило над подполом. Старуха молча толкнула в темную
яму мальчиков.
     - Лезь скорее! - приказала она Млаве.
     - Матушка, матушка, без тебя не пойду я! - взмолилась сноха.
     - Ступай!  -  закричала старуха.  -  И ты,  сосед, торопись. Едва вам
успеть...
     - Мать,  пожалей себя, я останусь, - просила Млава, когда сосед исчез
в яме.
     - Сказано тебе, безголовая, - тихо и страшно ответила Анея. - Ратибор
вернется ли,  нет ли.  Ты  ж  внучка моего сбереги,  глупая.  Не вернется,
другого мужа бери, рожай! Старые да бесплодные ныне роду не нужны.
     От  ее  голоса,  от  тайной  силы  огненного взгляда Млава  безвольно
опустилась на край подпола и соскользнула вниз.
     Анея накинула творило, поддернула ларь, поставила сверху тяжелый ящик
и,  ломая очаг,  скрепленный хрупкой глиной, бросала камни в открытый зев,
чтобы сделать ларь потяжелее.
     В  дверь гулко ударили,  Анея не  прекращала свое дело.  Еще ударили.
Дверь не поддавалась.  Снаружи,  наверное, бревно пустили тараном. Толстые
доски,  собранные деревянными гвоздями и клеем в единое тело, щепились, но
не падали.
     Еще и еще били.  Наконец дверь рассыпалась. Встав сбоку, у притолоки,
Анея успела уколоть мужниным мечом первого,  а  второй достал по ее голове
краем круглого щита.  Хазарская рука  приподняла Анею  за  косу.  Старуха.
Старухи не  имели  цены.  Подобрав с  пола  кривой нож,  подарок Индульфа,
хазарин умело отделил голову от тела.  По обычаю племени,  он подвесит эту
добычу к передней луке седла.  Голова нечестивого врага украсит воина, хан
даст награду.  Покрасовавшись,  хазарин закинет падаль.  В  законе старого
Хавра и нового Яхве сказано:  "Дома их сожги, кости их размечи. И похорони
их ослиным погребением".


     В подполе ночь.  Станет светло, если хазары отвалят творило. Ощупывая
осклизлые бревнышки,  из  которых был  сложен сруб  подпола,  Млава  нашла
нужное место. Вынув два коротких бревна, Млава тихонько позвала мужчину, и
он прополз в дыру.  С той стороны Млава наладила на место заслон. Низкий и
узкий лаз тянулся на сажень.
     - Помогай, помогай, - шепнула Млава соседу.
     Они толкали руками и ногами рыхлую землю,  на которой лежали, назад в
лаз.  Задевали один другого, царапали руки, срывали ногти, не замечая. Ход
нужно забить,  пока хазары не догадаются о тайнике. Земля мягко осыпалась,
непослушные комья  катились обратно.  Люди-кроты  нащупывали,  доверху  ли
засыпается  проход.   Опрокинувшись  на   спину,   они   старались  ногами
утрамбовать землю.
     Было парно и душно.  Густая темнота давила,  как жерновом. Неожиданно
заплакал детский голосок:  "К-ха,  к-ха,  аааа..."  -  Ратибор звал  мать.
Другой ребенок невнятно забулькал, и старушечий голос прошептал нараспев:

                        Гулюшки-гулю, баюшки-баю,
                        спи, усни, хазар придет,
                        твою голову сорвет,
                        т-шшш, т-шш, т-шш...

     Млава поползла на голос,  наткнулась на чье-то тело.  Старуха Арсинья
громко спросила:
     - Ты, живой, кто?
     Млава ответила шепотом:
     - Тише молви, матушка, тише.
     Арсинья возразила:
     - Коли ты ход прочно забила,  им не услышать.  Плохо заделала,  и без
голоса найдут нас.
     - Не знаю,  матушка, - уже громче сказала молодая женщина и добавила:
- Павно здесь тоже, живой.
     Павно был сыном Арсиньи, но старуха не откликнулась, будто ей сказали
о чужом.
     - А где Ратибор мой? - спросила Млава.
     - Руку дай...
     Пальцы Арсиньи были  холодны,  как  земля.  Млава  нашла губами лобик
сына,  влажный и теплый.  Ребенок опять заснул. Млава слышала, как темнота
дышала многими дыханиями.  Придерживая малого Ратибора, другой рукой Млава
нашла тельце еще одного ребенка,  другое,  третье,  еще и еще. Малые дети,
слабое семя погибшего рода,  спали, перепутавшись, как колосья. Душа Анеи,
наверное,  видела их.  Ведь это  Анея сварила для  малых сонный напиток из
маковых головок.  Таким отваром ведунья лечила от  иных болезней.  Человек
забывался,  исцеляясь во сне. Самым малым, грудным, дали выпить чуть-чуть.
Ратибор опять проснулся, нашел материнскую грудь.
     - Севинья где? - спросила темнота голосом Арсиньи.
     - Матушка,  не  знаю,  там она где-то осталась...  -  ответила Млава.
Вспомнился запах  горящих  волос  и  затылок Севиньи с  разрубленной шеей.
Севинья была снохой Арсиньи, женой Павно.
     - Полонили Севинью?  - настаивала старуха. Видно, и в этой семье было
больше близости между снохой и свекровью, чем между матерью и сыном.
     - Нет, не взяли Севинью, она спряталась, верно, - уклонилась Млава.
     Причмокнув, Ратибор отвалился. Тайник молчал, Арсинья и не вздохнула.
Переждав что-то, она позвала:
     - Млава, слышь?
     - Слышу.
     - Дончика возьми, покорми. Сюда. Руку дай. Эх ты, неловкая!..
     Грудной Дончик был  сыном Павно и  Севиньи.  Маленький сонно пососал,
причмокнул, отвалился от груди.
     - Павно целый? - только сейчас спросила мать про сына.
     - Будто бы целый он...
     - Заснул, стало быть, - заключила Арсинья.
     И  на Млаву навалилась удушающая сознание дрема.  С  ребенком у груди
она уходила далеко-далеко.  Не чужой Дончик,  он родной,  своей крови. Для
детей, для рода Анея отослала Млаву жить, а сама осталась хазарам.
     Гул,  тяжелый,  страшный,  заставил женщину очнуться.  С  бревенчатой
крыши тайника посыпалась земля.
     - Что это?
     - Дом упал,  другому нечему быть,  -  ответил голос Павно. - Град наш
они разоряют. Не любят они градов, - рассудительно об®яснял Павно.
     - Ох-хо-хо,  -  вздохнула Арсинья,  -  завалится все, мы не выбьемся.
Некому будет и о косточках наших позаботиться, душам нашим послужить...


        3

     На  поле-поляне погибшего рода Беляя воевода Всеслав нашел потерянных
им  хазар.  Теперь  не  россичи -  хазары не  знали,  где  росское войско.
Разведчики-слобожане высмотрели степняков.  Пешие  и  конные одолели леса,
поляны и засеки. Они были дома. Дома помогают и стены.
     Никто не спросил воеводу,  успел ли он спасти град Беляя.  Что он сам
об этом знал,  оставалось в тайнах его души. В тех тайнах, в которые и сам
их владелец умеет не заглядывать.
     В   последней  четверти  дня  Всеслав  своими  глазами  увидел  град,
разрушенный,  подобный мертвому телу, с хазарами, похожими на хищных птиц.
Такое на  своей земле россичи видели при воеводе Гудое,  тридцать два лета
тому назад,  так давно,  что никто уже и  не помнил.  И если кто подумал о
Гудое, то лишь один Всеслав.
     Хазары заночевали в граде и около града,  у высоких костров.  Россичи
ночевали в лесу, без огней, как звери в логове, в молчании, чтобы ничем не
выдать своего присутствия.  От  поляны с  хазарами лес  охраняли Ратибор и
другие родовичи Беляя, люди, знавшие каждое дерево.
     С  вечера  Ратибору удалось  поймать  на  тропе,  ведущей к  погосту,
пятерых  посыльных хазар.  На  допросе опять  толмачил ромей  Малх.  После
отступления за Рось Всеслав взял его в  конные.  Когда первого молчальника
изрубили,  четверо остальных,  прося пощады,  попытались говорить. Посещая
для  торговли  проток  из  Меотийского  болота*  в  Евксинский  Понт,  они
чуть-чуть  научились  ромейскому  наречию  в  Фанагории.   Хан  Эган-Саол,
владыка,  наследственный повелитель рода-гнезда, который ныне взял росский
град,  завтра пойдет брать другой.  Можно было догадаться,  что на очереди
был град князь-старшины Колота.  Куда были посланы изловленные хазары?  Из
поневоле  сбивчивых  об®яснений удалось  понять,  что  они  направлялись к
градам Горобоя и Келагаста. Там, толковали посыльные хазары, находится хан
Шамоэл-Зарол.  Росские грады малы и бедны.  Ханы будут ходить порознь. Они
торопятся,  пока все  росские не  убежали в  далекие леса,  как убежало их
войско.
     _______________
          * М е о т и й с к о е  б о л о т о - ныне Азовское море.

     Утром было  тихо,  по  лесу стелился легкий туман,  как  бывает после
сражений:  души убитых не покидают места своей гибели,  пока не совершится
обряд погребения.  Над ручьем,  который рассекал поле-поляну,  белый полог
стоял стеной, скрывая погибший град.
     По степному обычаю хазары пустили коней вольно, неспутанными, пастись
в поле. Округ лес, коням уйти некуда, под копытами сытный корм созревающих
хлебов.
     В  туманной дымке,  среди  многих сотен лошадей,  незаметно появились
полторы сотни слобожан.  Широко развернувшись между станом хазар и  полем,
россичи без труда стронули с  места пугливых степных лошадей,  потеснили и
начали сбивать в табун.
     Десятка два конных пастухов,  как воробьи, разлетелись перед упавшими
с неба россичами.  Слобожане секли степных коней мечами,  саблями,  кололи
копьями.  Обезумев от боли, от медвежьего рева и волчьего воя, которыми их
пугали россичи,  хазарские лошади,  подобно листьям под вихрем, унеслись в
лес. За ними, раня и убивая несчастных коней, скрылись слобожане.
     Без  строя,  без  всякого порядка хазары  побежали из  лагеря спасать
лошадей.  Еще  почти никто из  них  не  понимал,  что  случилось.  Каждый,
вооружившись кое-как,  думал только о  потере:  хазар без  коня не  хазар!
Дорогие лошади хана и его близких выпасались в путах,  под особой охраной,
около шатров, раскинутых для повелителя.
     Эган-Саол  скакал  в  парчовом халате,  на  который  оруженосец успел
надеть латы, и тщетно созывал своих. Спешенные знали одно - найти лошадей.
Около хана собралось сотни две  конных.  Все совершалось с  быстротой боя.
Солнце остановилось в ожидании битвы.


     Поляна рода Беляя имела в  поперечнике три с  небольшим версты.  Град
был  поставлен почти  в  середине поляны.  Много ли  нужно времени,  чтобы
проскакать полторы версты!
     Эган-Саол знал,  что в конном бою только ударом можно встретить удар,
и  отчаянно  бросился  на  слобожан.  Тяжелые,  сомкнувшие  плотный  строй
слободские всадники с размаху столкнулись с хазарами. Сила сегодня равная,
один на один.
     Взвились струи рук и оружия, дико смешались крики: "Рось! Харр-харр!"
Поле вспенилось,  поднялось в визге,  стоне,  вое. Конный бой сравнивают с
молнией.  И верно. Только столкнулись, и уже дальше проносятся слобожане в
крепком строю,  а сзади - тела, тела, тела. Как червями кишит земля, и нет
чистого места и нет стебля,  не окропленного кровью, и воет хазарин, грызя
землю. Один на один!
     Где  хазары?  Как  рука,  прикрепленная к  невидимому  телу,  росские
всадники поворачивают.  Лошади  послушны железным коленям,  конники знают,
что делать.  Их уже не три тесных ряда,  которыми они раздробили хазарскую
стаю, а один ряд. И строй не тесен, а редок. Кажется, они заняли все поле,
от леса до леса.  Много обоеруких,  им сейчас раздолье.  Не люди - джинны,
которым Хавр отдал хазар.
     Всеслав зовет в  рог,  и дикие всадники собираются к князю послушными
овцами.  Не окончена железная страда. Пешее войско пошло из леса навстречу
спешенным хазарам. Нужно торопиться, пока хазары не опомнились.
     Нет хана,  нет старших, нет значков, нет управления. Конные врезаются
строем  острым,  как  лезвие  топора.  Пешее  войско охватывает хазар,  их
сжимают,  им тесно.  Хазар все еще больше, чем россичей. Но росские бьются
два и три против одного. Только крайние хазары могут отбиваться. Сзади них
в  тесноте мнется подобие стада,  окруженного волками.  Тот,  кто  опустит
руку,  уже не может поднять ее.  Сабля колет своих,  копье,  войдя в спину
друга,  пронизывает его и  убивает других,  пока не опустится под тяжестью
тел.  Извне россичи рубят,  росские стрелы падают,  как с  неба,  и каждая
находит цель.
     Пыль,  смрад, грохот и неумолчный стон, стон, стон - хор душ, кипящих
в адских котлах Хавра.
     Бросив оружие,  хазарин охватывает руками голову и  падает на колени.
Он сам тянет горло под железо.  Поднимаются руки с ладонями, обращенными к
россичам. Этих рук много. Утомившись, россичи прекратили бойню.
     Никому не уйти.  Конные и пешие окружили хазар, как табун, пригнанный
на продажу.
     Такова воля Яхве,  такова воля Хавра. Бог предначертал судьбу каждого
живого,  ни  один волос не  упадет без  его  воли.  Живому псу лучше,  чем
мертвому льву.  Бросая оружие,  срывая на ходу доспехи и шлемы,  рабы идут
вереницей через строй победителей.
     Всеслав взглянул на солнце, образ Дажбога, довольного своими детьми.

                 Все наше здесь.
                 Имеем мы обычаи свои,
                 завет отцов и вечные преданья.
                 И вещий сон в тени родных лесов,
                 и шепот наших трав в лугах и на полянах,
                 и шелест наших злаков в бороздах,
                 возделанных руками росских,
                 и гик коней,
                 и топот стад,
                 и грай воздушных птиц.
                 Все наше здесь!

     Час  ранний...  Солн