певают залезть под холстину.
     - Хорошо  уродилась,  -  соглашался другой мальчик,  помогая товарищу
завязать мочало на поджилке,  месте,  излюбленном пиявками.  А ранку после
пиявки нужно зажать листком болотной сушеницы, иначе крови много сойдет.
     Битых уток связали за шеи.  Пора снова разбираться для охоты,  теперь
очередь девочек лезть  в  озеро.  Дети-охотники знают свое  озеро не  хуже
родного града, умеют отжать птицу на удобные плесы.
     День за  делом бежит как бегом.  Темнеет,  пора на  ночлег.  На сухом
месте хранятся корчажка,  огниво,  кремень,  трут в  берестяной коробочке.
Град близок, да ночь ныне короткая, утром нужно взять еще птицы.
     Дети огоили каждый по утке,  разрубили,  вымыли в озере. Для костерка
пришлось вырыть ямку,  натыкать кругом веток,  затянуть резаным камышом. В
граде велели варить варево скрыто. После еды все легли рядышком, покрылись
общим пологом. Одна из девочек сказала еще чистым от сна голосом:
     - А дым в слободе бросали дотемна.
     - Они-то,  хазары,  вышли к реке,  -  ответил мальчик.  Все россичи с
раннего детства знают смысл дымных знаков.
     - А факелы жгут ли,  за лесом не видать отсюда-то,  -  сказала другая
девочка.
     - Жгут,  наверное,  -  после  молчания ответил сонный  голос,  и  под
пологом сделалось тихо.
     В  камышах звучно  шлепали носами утки,  пропуская густую воду  через
дырявый клюв. Утка жадная, спит мало, кормится долго и много. Всю ночь.
     Стараясь не  показать один  другому,  как  тяжело нести,  утром  дети
тащились домой.  В  поле они заметили всадника.  Он катился к  граду,  как
несомый ветром.
     - Гонит-то как!
     Посмотрели в сторону,  где должно быть слободе.  Не клубами, как было
вчера,  а столбиком стоял дымок,  тусклый, темно-серый. Стало быть, хазары
близко. Стало быть, степные люди уже перебрались через Рось-реку.
     Деревянный град  казался прочным,  неприступным.  Вот  в  поле бы  не
поймали злые степняки,  только бы добраться до тына.  Шатаясь под тяжестью
добычи, не чувствуя мерзких вшей, которые уходили на теплую детскую кожу с
охладелых тушек птицы, маленькие охотники заспешили домой.
     Мостик через ров еще не  был порушен.  Однако концы переводных бревен
уже были подняты вагами из врезов опоры,  уже были заведены веревки, чтобы
разом втащить мостовое строение в  ворота.  На  улице за  воротами клеткой
лежали длинные плахи.  Сдвинуть их, припереть изнутри дверные полотнища, и
в град здесь лучше не пробовать пробиться.
     Двое родовичей встретили Ратибора вопросом:
     - Хазары где?
     - Переправились хазары через Рось ближе к  илвичскому кону.  Где река
перед излучиной течет с заката. И на восток от слободы переправились.
     - А вы, слободские, что совершили?
     Ратибор не  ответил.  Из-за плах показался князь-старшина Беляй.  Он,
думать надо,  все слышал, но не повторил вопроса, оставленного без ответа,
другое спросил:
     - С чем пришел?
     - Воевода  Всеслав приказал,  знать  бы  тебе,  двумя  полками хазары
перешли через Рось. Третий их полк стоит против слободы, у брода.
     - Благодари  Всеслава  за   милость,   -   ответил   Беляй.   -   Что
переправились,  знаю по дыму.  А двумя ли полками,  одним ли, тремя ли, то
мне знать все одно.
     В чистых белых штанах,  в белой рубахе с белым поясом, в белых онучах
князь-старшина Беляй глядел старым лебедем.  Он  приготовился к  встрече с
хазарами.  Больше не спрашивая Ратибора, Беляй посторонился, давая конному
дорогу.
     Низко  поклонившись с  седла,  Ратибор толкнул коня,  обогнул стенку,
которая запирала прямой вход в  градскую улицу,  и поскакал к своему дому.
Ворота были  распахнуты и  подперты кольями,  чтобы сами не  навалились на
косяки. И все дворы были раскрыты - так удобнее будет подавать помощь в ту
сторону, где хазары нападут на тын.
     Блестели покатые кровли,  жирно смазанные свежей глиной.  Во дворе на
козлах был распялен отцовский доспех.  Свежесмазанный салом,  он лоснился,
как  змеиная спина.  Три  лета  тому назад Ратибор еще  мог  надеть старый
доспех, потом сын перерос отца. Вот и отцовский меч с глубокой выщерблиной
на лезвии. А это что? Кривой нож, подарок Индульфа, лежал на колде точила.
Но где же мать, где Млава?
     Гнедой жеребец,  чуя кобылу,  заржал. От соседей ему ответило звонкое
горло.  Открылась калиточка в заборе.  Мать! За Анеей появилась и Млава. И
сейчас  же  в  избе  позвал требовательный голосок сына,  малого Ратибора,
грудного еще:
     - К-ха, к-ха, аааа!
     Не запах дома, Ратибор унес запах горячей смолы, все заслонивший, все
заменивший. И, думая о своем граде, он слышал горький запах смолы. Великие
чары кроются в запахах.
     - Мы  здесь сами  будем,  сами,  -  сказала Анея.  -  К  своим спеши.
Застигнут тебя в поле, и ты один зря пропадешь.
     Нигде не  осталось пристанища.  Среди поля распластался град -  серый
кусок,  обрезанный тыном.  Над  гребенкой тына одиноко торчал трубой узкий
сруб.  Это вышка:  Беляй велел срубить ее при вести о нашествии.  При той,
первой,  вести,  ложной, которую привез Мстиша. Как и все, Ратибор не знал
Судьбы.  Солгать своим было противно,  и  только.  Ратибор подчинился воле
воеводы для блага общей защиты.  А  теперь он  забыл свою ложь.  Все стало
иным, прошлого нет.
     В  дворе Анеи амбар прислонился задней стеной к  тыну.  На  его крыше
сделали помост,  на  помосте очаг под котлом со смолой.  Черный край котла
виден конному.  Оттуда и тек запах, который остался в ноздрях. И весь град
пахнет смолой. Не в граде дом Ратибора, а в слободе.
     С  опушки леса виднелись крыши,  на  них кто-то шевелился.  Готовят и
готовятся.  Напрасно тын  в  остриях,  за  острие легко  зацепиться петлей
аркана.  Привыкли люди  острить  пали.  Ратибор все  вспоминал,  как  мать
торопила его.  Еще она сказала:  "Зарок я на тебя положила,  чтобы ты взял
иную жену, коли нас побьют".
     Все в прежних мыслях мать держится -  чтобы ее род не прервался. Сама
наточила оружие,  закляла  жениться только  на  своей,  помнит  хазаринку.
Князь-старшина Беляй,  когда  Ратибор ему  поклонился,  слова  не  сказал.
Садясь за рвом в седло, Ратибор все глядел на град, на Беляя в воротах.
     Будто бы нечто хотел сказать князь-старшина своему родовичу.
     Молодой слобожанин чутко медлил.
     Беляй  мысленно  складывал краткую  речь  для  передачи  Всеславу.  А
сложив, молча махнул Ратибору, чтоб тот не ждал. Прошло время, ни к чему и
слова.
     Ратибор,  пустив коня, думал о том, что мало мужчин осталось в граде,
почти все ушли в войско.
     Градским теперь все равно, сколько хазар перешло Рось и где перешли.
     На поле выколосившийся хлеб наливал зерно. Поросшие сором межи рубили
поле на польца.  Ратибор узнавал желтоватые колосья пшеницы,  сизую зелень
овса, светло-остристую щетку ячменя, полбу, перистые метелки проса, синеву
гороха. Ни души кругом града, никто не сторожит хлеба от потравы зверем. И
дикой птице тоже раздолье.
     Эх,  а сын-то на два колена песенку тянет,  как пташка певчая.  "А-а,
а-а",  и пойдет:  "Ааааа!.." Те ребятишки-то тащились,  видать,  с лесного
озера.  Добыча у  них  хорошая.  Ратибор туда  хаживал малым.  Давно было,
кажется,  и не он то был.  Там птица не переводится, сколько ее ни бери...
Беляй  ладно  сделал  с  мостом,  его  теперь легко  затащить внутрь тына.
Кажется, тащат уже!..
     Толкнув лошадь, Ратибор без оглядки скрылся в лесу.





        Глава десятая. ВСЕСЛАВ

                                               Вступите, вступите в стремя
                                                                    златое
                                               За честь сего времени,
                                                         за Русскую землю!

                                                   "Слово о полку Игореве"


        1

     В  степи всадник видит далеко и  привык запоминать приметы.  Он ловит
очертания земли там,  где опускается небо,  замечает место солнца, следит,
куда падает тень.  В  лесу иное.  Хазары постоянно оглядывались,  пытались
приметить  деревья,   кусты,   повороты,  чтобы  суметь  вернуться,  когда
понадобится.  Тропа привела к засеке. Здесь следы подсказали хазарам место
прохода через омерзительный для  них вал беспорядочно поваленных деревьев.
Над засекой хотя было видно небо.  В лесу листья гасили солнце,  превращая
власть света в  игру лучей и теней.  Тропа извивалась.  Сжечь бы злой лес,
чтобы  ходить  и  искать безвозбранно по  всей  земле.  Рожденный в  степи
ненавидит лес, горы. Их создали алые духи-джинны, чтобы повредить людям.
     Передний поднял  руду,  остановился,  и  все  всадники замерли затаив
дыхание.  По  цепи скользнул шелест шепота:  тропа потерялась.  Не совсем.
Оставалось шагов десять, и дальше - как обрубило. Колдовство? Не повернуть
ли  обратно?  Хазары ищут славянские грады,  им  не нужны слепые тропинки.
Нет,  здесь  тайна.  Тропа скрылась,  подобно зайцу,  который перед лежкой
делает длинный прыжок. Кто прячется, тот выдает себя.
     Вожак,  один  из  младших  сыновей хана  и  самый  молодой в  отряде,
двинулся  вперед.  Тропа  кончалась на  полянке.  Кругом  стеной  толпился
крепкий подлесок из калины,  орешника,  молодых кленов. Конь вожака ступил
на траву.  Раздался резкий звук, как от тетивы, впереди тряхнуло листья, и
конь вожака, подпрыгнув, завалился. Всадник успел соскочить.
     В конской груди торчала толстая стрела,  оперенная тонкими, как рыбий
плавник,   деревянными  пластинками,  Хазары  отпрянули.  Спешенный  вожак
заставил себя  приблизиться к  роковому месту.  Найдя  что-то,  он  знаком
подозвал других.
     В  траве  были  вбиты  колышки.  К  крайнему  была  привязана  жилка,
пропущенная через серьгу,  подвешенную на  другом колышке.  От  него жилка
уходила дальше, в кусты.
     Спешившись,  хазары охватили опасное место.  Они  нашли трехаршинный,
наглухо закрепленный лук.  Он был нацелен так, чтобы стрела попала в грудь
человеку,  не посвященному в тайну. Нашлись и еще два самострела. В древко
лука и в тетиву упиралась круглая палка, от нее шла жилка, прикрепленная к
тяжелому обрубку дерева и  от обрубка -  к колышкам.  Задевший жилку ногой
сбрасывал плаху с подставки, плаха срывала палку, лук пускал стрелу.
     Хазары  злобно  изрубили  славянскую  выдумку.   Загадку  тропы   они
разрешили в  поисках самострелов.  Славяне,  доходя  до  известного места,
расходились по лесу. Куда? Вскоре лес просветлел. Открылась поляна.
     Это не град.  На поляне стояли полумесяцем ложные боги,  кощунственно
вырезанные из  дерева.  За  ними в  холм был  врезан навес,  тоже в  форме
полумесяца.  Людей не было видно.  Навалившись на ограду из жердей, хазары
слушали тишину.
     Было  совсем легко оторвать несколько жердин ограды,  прикрепленных к
деревьям.  Хазары,  не любят ходить пешком. Верхом, торжествуя, двенадцать
разведчиков в®ехали в росское свястилище.
     Презренные боги  презренных язычников!  Боги,  которых можно  увидеть
глазами,  ощупать руками.  Хазары знали истинного бога,  единого,  который
проявил себя сотворением неба и земли.  Он создал свет,  отделил твердь от
воды,  сотворил солнце, луну и звезды, управлял вселенной. Но образа он не
имел. Смертным грехом, оскорблением бога была попытка изобразить его черты
в камне,  металле, в дереве, нарисовать на доске, полотне. В своем величии
единый  бог  воспретил людям  искать способ познания его  божественности в
видимых глазом предметах. Бог был больше неба, вмещал в себе все доступное
и недоступное пониманию.  Бог людей, духов, ангелов таинственно проявлялся
во снах,  святые слыхали его голос.  Намеком на высшее существо был черный
камень,  хранившийся в Аравии.  Бог избрал хазарский народ.  Только хазары
имеют  право  владеть землей.  Бог  допускает существование иных  народов,
чтобы хазары овладевали их  имуществом и  надевали им  на  шею  ярмо,  как
скоту.
     Хакан,  великий хан-владыка,  и  знатные люди  исповедовали истинного
бога под именем Яхве. Простой народ знал бога Хавра, более простое и более
понятное выражение Яхве.  Бог  един,  поэтому у  него  много  имен.  Хакан
допускал веру в Хавра. Хавр был богом предков хакана, пока не пришли с юга
учителя-мудрецы,  посланные Яхве.  Они  об®яснили,  что  в  Яхве  заключен
истинный смысл бога, а Хавр - его отражение, временно пригодное для низких
разумом подданных хакана.
     Велик  Яхве-Хавр!   С  насмешкой  хазары  смотрели  на  глупых  богов
бессильных славян,  которые  живут  в  лесу,  как  грязные  свиньи.  Вожак
хлестнул плетью дерево побежденного Дажбога.  И кто-то поспешил осквернить
погост. Но что там, под навесом. Тоже бог?
     Отделанный обрубок пня со спинкой и подлокотниками,  с мешком пуха на
сиденье был  так  же  удобен,  как ромейское кресло,  заплетенное ремнями.
Велимудр дремал,  его разбудили голоса хазар.  Он не шевелился. Сейчас его
убьют.  Ему  было все равно.  Хазарин оскорбил Дажбога.  Велимудр созерцал
явь, как через очи сна.
     Хазары приближались.  Впервые Велимудр видел живых хазар так  близко.
Молодой   хазарин   подошел   и   остановился   в   двух   шагах.    Кожей
коричнево-смуглый,  под короткими усами яркие губы казались вывороченными,
черноглазый.  По  щекам  из-под  шлема падали две  курчавые прядки.  Сзади
высовывался рыжий, его борода росла редко по кости челюсти. Рот узкий, как
прорубленный, глаза - щелочки.
     Страха у Велимудра не было. Умер страх, который терзал князь-старшину
всю его длинную жизнь. Степь пришла за ним в лес. Пусть.
     Неподвижность Велимудра остановила хазар. Что это или кто? Руки, лицо
казались  высеченными  из  коричневого камня,  располосованного трещинами.
Вожак дернул Велимудра за  бороду,  и  князь-старшина ответил ему  острием
посоха. Будто бы опять вожак задел жилку, которая освободит стрелу.
     Хазары отпрянули. Вожаку не счастливилось. Судьба была против него, и
Рок может обрушиться на ближайших.
     Не было у Велимудра силы;  упершись в доспех хазарина, посох выпал из
скрюченных старостью пальцев.  Вожак  ударил  старца ножом,  бросил легкое
тело  наземь,  вскочил  на  грудь,  подпрыгнул,  вволю  вымещая  злобу  за
потерянного коня и за дерзость удара.
     Победители свалили росских богов,  сволокли дерево в кучу и подожгли.
Они   торжествовали  победу  разрушеньем  славянского  святилища.   Убивая
иноверных и уничтожая ложных богов,  исповедники Яхве утверждались в своей
вере,  огнем и мечом они славили и истинного и старого Хавра,  который был
пусть  и  несовершенным,  но  все  же  допустимым отражением Единого.  Так
научили народ проповедники, присланные Яхве с жаркого Юга.


     Разгромив погост,  хазары принялись искать тропы к градам славян. Они
слыхали об  обычаях лесных  людей.  Каждый  град  ходит  сюда  поклоняться
идолам.  Хазары поняли,  что  они натолкнулись на  одну из  этих троп,  но
случайно пошли в обратную сторону.  Они были довольны успехом.  В их руках
оказался ключ к дорогам.  Но по знакомой они не хотели идти. Там ждал Рок,
не следовало опять испытывать Судьбу.
     Пошарив в  лесу,  хазары  без  большого труда  нащупали новую  тропу.
Наученные опытом, они нашли и обезопасили самострелы.
     Лента   тропы   загадочно  струилась  под   лесным   сводом.   Прошло
возбуждение,  вызванное удачей.  Хазары вспомнили,  что  славяне хитры  на
ловушки.  Они двигались шагом,  останавливаясь,  озираясь, перешептываясь.
Вдруг,  как в ответ на мысль,  из лесу прилетела стрела. Это не самострел.
Удар нашел жертву на остановке -  кони не шевелились,  никто не мог задеть
предательскую жилку.  Хазары метнули стрелы в дебрь.  Несколько всадников,
пригнувшись к  холкам,  бросились в  чащу.  Послышались крики,  раз-другой
звякнули тетивы.
     Поимщики вернулись ни с чем.  Видели коварного стрелка,  били в него.
Но он свалился в овраг, где нет хода ни лошади, ни человеку.
     Вожак лежал без жизни. Тонкая стрела впилась в шею, над самым воротом
доспеха,  сбоку,  под концом прядки волос, которые он отпускал на висках в
знак почитания Яхве. Сегодня Рок победил его. Дважды он избежал Судьбы, но
не  понял смысла предупреждения.  К  счастью для  подчиненных ему  бойцов.
Иначе он  не ехал бы первым.  Впрочем,  Судьба сильнее людей,  такова воля
Яхве.  Подчиненные ханского сына,  простые люди, почитавшие старого Хавра,
верили в непререкаемость Судьбы. Они привязали тело на спину лошади, чтобы
вернуть его отцу-хану для исполнения священных обрядов над умершим.


     Хазарская стрела нашла Мала, вонзилась в мякоть ноги и вышла с другой
стороны на добрую четверть. Стрела задевала за сучья, мешая бежать. Все же
Мал  перебрался через овраг по  упавшему дереву,  которое легло мостом над
влажной трясиной глубокого ложа.  Эх,  не дошли сюда хазары! Мал не бросил
свой лук,  стрелы были.  Лук простой,  охотничий,  стрелы тонкие, да жалят
изрядно. Побоялись хазары трусливые...
     Мал взялся за дело. Со стрелой в ноге далеко не уйдешь. Тем же ножом,
каким он кухарил для Велимудра, Мал переточил твердое, как кость, дерево и
вытащил стрелу из  мяса.  Хорошо вот,  что в  кость не  попало.  В  кость,
говорят,  худо.  Воевода Всеслав из  головы своей вытащил стрелу.  Вот это
диво. Не простонал, не охнул даже. А тащить из мягкого мяса просто. Мал не
заметил, как сразу не стало ни ног, ни рук, ни мысли.
     Откуда-то наплыла, как из тусклой воды, мохнатая морда. Мал глядел на
черные дырки ноздрей в  мелко-морщинистой,  как у собаки,  темной коже.  А
ведь он,  Мал,  как видно, сомлел!.. Сер-серячок учуял свежинку. "Сейчас я
тебя угощу, как хазарина". В руке не было силы, чтобы взять нож или лук. А
серый скрылся из глаз, спрятался без звука шороха, будто и не был здесь.
     Сороки  стрекотали на  низких ветках.  Испуганные движением мальчика,
птицы вспорхнули,  и одна из них смешно запуталась в мертвой метелке сухих
веточек.  "Молода и  глупа летать еще",  -  решил Мал.  На  кровь наползли
муравьи.  Мал  приподнялся:  что  лежать-то,  если живой!  На  голени раны
заплыли мясом и сухой кровью. Мал опустил штанину, закрутил ремни постола,
встал. Ступать было больно, да нужно.
     Мальчик знал,  что хазары ушли. Будь они здесь, то и сороки не насели
бы,  да и серый бы не прибрел на их стрекот. Сороки крикливы себе во вред.
Найдя  поживу,   дадут  голос,  а  другие,  зная  сорочью  повадку,  умеют
попользоваться найденной падалью.
     Мал потащился обратно через овраг по дереву-мосту.  Он твердо помнил,
откуда бил по хазарам.  Там он бросил торбы с припасом. Сегодня спозаранку
мальчик бегал в  град за  едой.  Еще  вчера они со  стариком приели все до
крошки.  Велимудр его  не  отпускал почему-то.  Старых  трудно понять.  То
"уходи,  умирать буду". То "не пущу никуда, без тебя худо тут, а хлеба мне
не  надо".  Беда быть старым.  Не  нашли ли проклятые торбы?  Нет,  оберег
Дажбог от потери.  Скорей на погост. Велимудр извелся один да голодный. "Я
ему про хазар не скажу.  А охромел - зашиб ногу, быстро бежал. Нет чести в
неправде. А правду ему сказать нельзя, он старый".


        2

     Более не  посылали за градский тын,  как всегда бывало,  сторожей для
ночного обхода. Не охраняли, как велось от дедов, посевы от потравы. Перед
закатом в хлеба валились стаи пестрых уток. И ночью, когда никакой глаз не
рассмотрит летящую птицу,  споро  свистели над  градом тугие крылья.  Одни
стаи,  покормившись,  шли на озера,  другие,  напившись досыта,  летели на
смену.  Табуны гусей падали на поля трижды в день: утром, в середине дня и
под вечер.
     Нет  в  поле  хозяина.  Вороватая утка  шарит понизу,  сосет повисший
колос,  собирает с земли.  Гусь ломит грудью,  топчет, выбивает хлеба. Где
жировала гусиная  станица,  будто  кони  валялись,  и  человеку ничего  не
останется.
     В  памяти людей  вепри перевелись внутри кона  россичей.  Вытесненные
вепри жили в  Заросье и на левый б