а, текла по груди. Свесив руки,
стоял Крук,  опытный воин из  тех,  кто  всем сердцем принадлежал слободе.
Сутулый,  но с выпуклой грудью, с толстыми кривыми ногами от езды на конях
с  детства,  Крук был  молчалив.  Когда говорил,  будто каркал по-вороньи.
Отсюда и  кличка,  приставшая к  нему  и  заменившая имя.  Ратибор молчал,
подражая Круку. Чем мог он помочь?
     Держа одной рукой стрелу,  другой Всеслав щупал сзади шею; и пальцы и
тело чувствовали, что близко к коже сидит наконечник стрелы.
     - Дайте,  -  сказал Всеслав,  указывая на высокое хазарское седло. Он
велел Круку крепко держать седло, а сам опустился на колени, вниз лицом, и
уперся расщепом стрелы в  ямку под лукой седла.  Ратибору Всеслав приказал
держать расщеп  в  ямке,  чтобы  не  соскользнул.  Взяв  обеими  руками за
затылок, стоя на коленях, Всеслав надавил. Не торопился, не рванул с силой
вперед,  как,  холодея от  ужаса,  мысленно подсказывал ему Ратибор.  Нет.
Медленно, медленно Всеслав всаживал в свое тело стрелу. Он дышал глубоко -
вдохнет,  задержит,  выдохнет.  Мышцы напряглись,  руки поросли узлами,  и
Ратибору казалось, что волосы воеводы встали дыбом.
     Пальцы Ратибора,  удерживая конец  стрелы в  упоре седла,  оцепенели,
сердце как будто остановилось,  а на шее Всеслава,  под волосами, появился
бугорок, потом нарост заострился.
     Желто-черная   бабочка,   обманутая  неподвижностью,   опустилась  на
выгнутую спину Всеслава,  сложила крылышки, преображаясь в древесный лист.
Ратибор не видел ее,  он глядел,  как вылезало туповатое черное жало.  Вот
прорезались и острые края наконечника. Ратибор едва сказал:
     - Вышел, довольно...
     - Срезайте железо!  -  ответил Всеслав.  Его  голос показался странно
живым и спокойным.
     Воевода  продолжал опираться на  седло.  Ратибор  по-прежнему  держал
конец  стрелы,   а   Крук   толстыми,   но   ловкими  пальцами  стрелка  и
умельца-оружейника, орудуя острым ножом, срезал наконечник: готово!
     Всеслав разогнулся.  Лицо  его  было  совсем черным,  кровь  заливала
глаза.  Они,  как показалось Ратибору, сияли красным светом, будто внутри,
за зрачками, пылало пламя.
     - Ныне держите стрелу спереди! - сказал воевода.
     Всеслав стоял на коленях.  Ратибор и  Крук,  уперши:  локти в  седло,
взялись за  стрелу.  Как раз хватило места для четырех ладоней.  И  так же
медленно,  как  прогонял через себя  стрелу,  Всеслав потащил ее  обратно.
Отталкиваясь от седла, он всем телом откидывался назад. Еще натужился, еще
- и  вдруг в  руках Крука и  Ратибора осталась стрела.  Отныне ей  суждено
храниться в  избе воеводы вместе с  мечом и  другими заветными вещами,  по
которым росская слобода помнит своих вождей и знатных воинов.
     Встал  Всеслав,  распрямился,  расправился.  С  ужасом,  стараясь  не
попадаться на  глаза,  слобожане поглядывали на  своего  воеводу.  Каждый,
примеряя к себе подвиг,  пережил,  перечувствовал и спросил: "А сам ты мог
бы совершить такое?" Ответить нелегко.
     От Турьего урочища, растянувшись длинной цепью, скакали верховые. Это
слобожане везли мотыги и заступы, чтобы копать хазарскую могилу.
     Все люди одного языка,  как жившие на Рось-реке,  так и самые дальние
обитатели заприпятских болот,  все  славяне до  самого  Холодного моря  на
севере  твердо  знали,  что  забота  о  человеческом теле  совершается для
устройства души.  При жизни душа и тело -  одно. Как вода наполняет землю,
как влагой полон живой лист дерева, как в кремне таится огонь, извлекаемый
ударом твердого железа,  так душа живет в теле. Но и после разрушения тела
сохраняется тайная связь останков с душой.  Сжигается труп на погребальном
костре -  и очищенная огнем душа легко возносится на небесную твердь.  Там
мать и отец ждут детей,  там друг находит друга, там конец всем разлукам и
- свершение каждой мечты.
     Покинь тело на добычу птице, зверю, червям - и будет душа неприкаянно
скитаться близ мест,  где умер человек.  За лишение обряда она постарается
мстить не одним виновникам смерти тела,  но всем людям без различья.  Душа
человека,  тело которого будет брошено в  воду,  последует за ним,  и горе
тому,  кто,  найдя такое тело,  не  возложит его на костер или не зароет в
землю.
     Зарытое  тело  избавляет  людей  от  мести  души,  но  по-иному,  чем
сожженье.  В земле душа остается под гнетом,  не вырваться ей ни под живой
свет дня,  ни под колыбельное мерцание звезд. Как спеленатый младенец, как
зверь в тенетах или как раб, навечно прикованный к жернову, так бессильна,
неподвижна душа того,  чье тело зарыто в земле. По времени подземный холод
и мрак раз®едают душу, тоска и голод по дневному свету истощают надежды, и
она,  растворенная,  гаснет,  как уголь под пеплом, забывает себя, подобно
зажившемуся старцу, и замирает навечно в земном покое.
     Поэтому  враг  нигде  не  воздаст  врагу  погребенья.  Поэтому  лучше
погибнуть в бою, чем умереть рабом и лишиться погребения.
     Россичи остерегались просто бросать тела врагов,  чтобы бродячие души
не  мстили,  обратясь в  нетопырей,  не сосали бы кровь росских младенцев,
чтобы не навевали врагам сны,  указывая путь к Рось-реке,  соблазняя чужих
славянским богатством.
     Нечестно  и  подвергать  беззащитный  труп  поруганию.  Срезав  дерн,
слобожане вырыли глубокую яму в  ближней к  привалу лощинке и уложили тела
хазаров в общую могилу. Считали, чтоб знать, скольких победили.
     В  куст густой полыни заполз раненый и  там отдал дух.  Вытащив тело,
Ратибор начал было его раздевать -  и  отпрянул.  Не мужчина,  а женщина в
мужском платье была  перед  ним.  Женщина-воин.  И  смерть приняла грудью:
левое плечо рассечено.  Смуглое лицо чуть исказило желанье что-то сказать.
Глаза были открыты,  громадные,  глубокие.  Обманутый их живостью, Ратибор
наклонился и увидел себя отраженным в глубине. Будто он сам глядел оттуда.
Он смотрел, не будучи в силах оторваться. Сейчас она оживет!
     Длинная коса,  черная,  как перо ворона,  лежала,  скрываясь в  кусте
полыни,  и  казалась бесконечной.  На груди едва поднимались два маленьких
полушария,  девственно нежные. Впервые перед Ратибором была женщина, в его
власти, но безгранично чужая - ее унесла смерть. Сломленное деревце. И уже
летела муха к глазам, где остался Ратибор.
     Кто  же  срубил  хазаринку,   кто  загубил  такую  красоту?!  В  поле
встречаются,  не смотрят на лица.  Сама ли ты пошла на Рось-реку, повез ли
тебя кто, будучи не в силах расстаться с твоей лаской?
     Полжизни отдал  бы  Ратибор за  горсть мертвой воды,  чтобы  срастить
порушенное тело,  да за горсть живой, которая вернет душу. Что - полжизни!
В  странном безумии он  отдал бы  всю,  оставив себе  день,  пусть час,  с
воскресшей хазаринкой.
     А  там  уже  заполнили  общую  могилу,   засыпали  землей  желтоватые
хазарские тела.  Крепко уминают землю -  не дороются звери,  - закладывают
сбереженными ломтями дернин,  чтобы  могила  поскорее слилась со  степью и
никто не нашел места, даже те, кто рыл могилу.
     Ратибор же  чего-то  ждал  в  тоске  неутолимых желаний,  томился без
надежды. Рог звал. Ратибор слышал, но не шел к сбору.
     Незамеченным подошел Всеслав.  Вещий  воевода,  сорокалетний мужчина,
понял двадцатилетнего, не знавшего еще женской любви.
     - Не дам ее зарывать,  -  сказал Ратибор, закрыв своим щитом от чужих
грудь и лицо хазаринки.
     - Да,  -  глухо согласился князь-воевода.  Ему  мешала рана,  набухал
язык, горло спирало. - Положи ее на костер вместе с нашими...
     Добыча досталась богатая -  будут делить слободские.  Получат нужное,
не обременяя себя излишним запасом, Воевода заботится обо всех. В слободе,
как  и  в  родах,  общее хозяйство,  общие вещи.  Есть  у  каждого и  свое
собственное, нужное для жизни. Износилось, испортилось - дадут новое, если
не в  силах сделать сам.  Роды вместе возделывают поля,  разводят скотину,
собирают медовые  борти,  ловят  рыбу,  охотятся за  зверем,  ткут  ткани,
выделывают кожи,  орудия труда.  Разные дела делают разные люди по  силе и
умению,  каждый в  роде имеет право на  все  ему  нужное.  Князь-старшины,
указывая,  какую  делать работу,  по  обычаю соображают общее  всем  дело,
советуясь со старшими по летам.
     Взятое с бою принадлежит слободским,  но не тому, кто взял, а всем. В
этом сила слободских обычаев.  Иначе сильный станет еще сильнее,  а слабый
не дотянется до сильного. Каждая цепь не крепче самого слабого звена.
     Дико,  норовисто шел  к  Роси взятый с  бою  табун.  Хазарские лошади
волновались,  слыша чужую речь,  чужие голоса, путались незнакомого запаха
россичей.  Привыкнут. Иной слобожанин отметил особо приглянувшегося коня в
надежде,  что  при дележе князь-воевода внемлет просьбе.  У  такого коня в
гривку вплетен ремешок с узелками или заплетен косицами жесткий волос.
     Закутав в  хазарские плащи,  слобожане везли  своих  мертвых.  Вот  и
Сварог на  зубе  сделался виден.  Каждый воин протягивает богу оружие,  на
котором нынче получил успех, каждый славит Огненного Отца.
     Всеслав не мог приветствовать Сварога голосом.  Вещий воевода предрек
налет хазаров,  но не мор узнать, когда самому закрыться щитом. Хотя он не
сходит с  коня -  ему  плохо.  Кровь больше не  течет,  облегчая тело,  из
запекшихся ран. Отекло лицо, набухло во рту. На горло легла петля, и грудь
тянет воздух всем усилием ребер и плеч. Не слова, а шипение проходит через
воспаленные губы.


        5

     В версте от слободы,  близ края леса, разложены костры. Шесть костров
разложены так, что образуют круг. В середине седьмой - для ведунов.
     Князь-старшина Колот - Друг Всеслава, известен своему племени знанием
силы трав и  тайны небесных соцветий-созвездий.  Колот умелец в  искусстве
гаданий. Зовут его россичи Колот-ведун. За глаза иной скажет - колдун. Это
обида.  Ведун ведает добрые силы,  колдун,  чтоб вредить людям, знается со
злыми.
     Сегодня вместе с  матерью Ратибора старой Анеей  Колот  варит травы в
глиняном горшке.  Чтобы отвар был целебным, нужен не медный, не бронзовый,
не железный горшок. Белая глина одна благоприятна лечению. Глину копают на
молодую луну, вечером, когда на закате едва намечается новорожденный серп.
В  такие  же  дни  собирают спелые травы.  Начинать доброе дело  надобно с
нарастаньем луны.  Заклятья на  злое  поручают концу луны.  Но  это  тайна
колдунов.  Колдун прячется.  Чтобы погубить другого, он сначала губит себя
самого.  Колдун  вершит  один.  Ведуны  скрывают тайны,  чтоб  невежда  не
испортил творимое,  друг друга же не чуждаются.  Мудрая старуха Анея знает
тайны доброго делания.
     Сменяясь,  чтобы  заклинания  звучали  без  перерыва,  Колот  и  Анея
нашептывают нужные слова: зарок удваивает силу трав.
     Нынче ночью никто из слободских не спит.  Все на работе, все выбирают
в лесу сухие деревья и тащат их,  готовя погребальный костер. Опыт научил,
сколько надобно дров для сожжения тела.  Сколько тел -  в  два раза больше
сажен сухих дров.
     Семь тел ждут погребения.
     Ни  охладевший ночной воздух,  ни горячее дыхание костров,  ни пар от
варящихся снадобий не приносят облегчения Всеславу. Ему кажется, что узкая
трубочка,  подобно соломинке, вставлена в затвердевшее горло. Лицо воеводы
синее,  опухоль обезобразила губы  и  щеки.  На  голой  груди и  шее  вены
надулись веревками. Дышать! Невыразимо страданье не боли - бессилья.
     Снадобье готово.  Остужая, Колот и Анея переливают черную жидкость из
горшка в горшок.  Навар меняет цвет,  светлеет; или это только кажется при
неверном свете костров?
     Остывшее снадобье сливают в  турий рог,  служивший еще отцам и дедам.
Тонко  отполированная,   каменно-твердая  кость  успела  покрыться  сеткой
трещинок,  истерлась серебряная оковка  -  от  древности рог  сделался еще
дороже.
     Срез рога -  две  четверти в  обхвате,  внутрь может пройти кулак.  С
матерого тура сняли этот рог. Изнутри края окружает серебряная бахрома, ее
волоски  загнуты  вниз,  чтобы  задержать травинки,  плавающие в  целебном
отваре.
     Ведун и ведунья пробуют снадобье и передают рог воеводе.
     - Испей за здравие, Сварожий внук, чтобы тебе была долга жизнь, чтобы
сто пар сапог истоптал, пока не взойдешь на костер! Испей силы Сварога!
     И на ухо Всеслава Колот шепчет:
     - Пей во имя Черного Перуна!
     Нет,  не  входит в  горло напиток.  Тщетны попытки глотнуть.  Всеслав
возвращает рог.  Не могут помочь травы,  не помогло и заклятие, написанное
на роге причудливыми черточками, кружочками, углами.
     Всеславу видится,  что он  плавает в  громаде воды.  То  опускается в
зеленую глубину,  то поднимается,  расталкивает руками серо-грязные тяжкие
льдины,  видит сизо-черное небо.  Потом опять уходит в  неподвижную зелень
глубин и вновь поднимается к безрадостной поверхности,  не удивляясь тому,
как мягки льдины, как тепла вода, в которой плавает лед.
     Воевода не хочет лечь;  закинув для опоры руки за спину, он смотрит в
небо,  которого не видит. Свистящий хрип кажется почти криком. Он обречен.
Ведуны  переглядываются:  завтра  на  погребальный костер  взойдет восьмое
тело.
     "Да,  - думает Колот, - и будет новый воевода на слободе". На погосте
соберутся все десять князь-старшин,  придут слобожане, будут думать. Колот
не  желал  Всеславу смерти,  они  были  друзьями.  Колот  жалеет,  что  не
подготовился к смерти друга:  он сам хочет сделаться вождем слободы.  И он
размышляет,  кого из  князь-старшин,  кого из слобожан подговорить,  чтобы
назвали его имя.
     Анея скорбно глядит, как серый пепел гасит угли ненужного костра. Тем
уголком сердца,  где  женщина и  в  старости целомудренно хранит понимание
тайн  любви,  она  горестно  жалеет  Всеслава.  В  нем  соединяются высшие
качества мужчины,  и  племя теряет во Всеславе лучшего защитника,  который
еще не свершил великого подвига.
     Неподалеку,  рядом со своей злосчастной добычей, лежит сын Анеи. Мать
в  заботах о вожде слобожан забыла неразумного сына.  Добыча его никому не
нужна,  никто не оспорит ее у воина.  Ратибор не развязал ткани, закрывшие
тело хазаринки.  Смерть уже потушила очи - пусть они останутся такими, как
он увидел их впервые.
     Живой с живыми! Всеслав разбросал мертвые льдины. Нет, не умереть, не
умереть!  Ничто не  совершено из  замыслов,  которые он  таит.  Страшна не
смерть, - горько, как сок болиголова, сознание несвершения желанного.
     Удушье усиливается.  Нет,  живи!  Воевода дрожит в  ознобе.  Смерть -
противник.  Он хочет смять смерть, схватить. Он тоже душит, ломает. Черные
когти впиваются в горло, он отрывает их. Ему кажется, что под его пальцами
ломаются чьи-то кости.
     Он  делает  шаг,  другой,  третий,  наступает!  Даже  холодный  Колот
испуганно  глядит  на  борьбу  с  невидимым.   Всеслав  хрипит,   слышатся
непонятные слова.  Кажется, что он срывает с себя нечто. Вот он берется за
голову, обеими руками поворачивает ее вправо, влево. Ладони сползают, жмут
ребра. От черноты тела волосы на груди кажутся золотыми.
     Дышит воевода,  дышит!  Он отплевывает черно-смолистую кровь и дышит.
Он говорит:
     - Пить!
     Анея  подает зачарованный рог.  Крупный орех  ходит под  кожей горла.
Воевода пьет... Пьет!
     Всеслав победил.  Смерть отступила,  это видят все. Жизнь принадлежит
сильному.  Не подобает кричать от радости там,  где лежат мертвые. Весть о
победе воеводы передается,  бежит,  как огонь по траве,  в глубину леса, к
самому дальнему слобожанину.
     - Воскрес Всеслав, воскрес! Вернулся от порога Смерти!
     Будто и не было ничего, воевода спросил:
     - Готов ли костер для погребения братьев?
     Увидев Ратибора, Всеслав вспомнил. Ударив молодого воина по плечу, он
заботливо приказал:
     - Горюешь? Встань!
     Они уходят.
     Горят высокие костры,  охраняя огнем тела павших за племя.  Сторожа с
обнаженным железом устрашают злое,  ведуны  подбрасывают в  пламя  пахучую
освященную смолу.


     Утром прошлого дня над слободой поднялся столб черного дыма.  По дыму
в  градах  узнали:  в  Заросье  ходят  степняки.  И,  готовясь к  обороне,
князь-старшины приказывали,  кому из  мужчин идти слободе в  помощь,  кому
остаться для защиты града.
     В  конце первой четверти дня  дым запрыгал клубами,  будто его раз за
разом выдували мехом величиной с ворота: слобода бьется со Степью! Спешили
градские дружинники, боясь опоздать.
     К  концу дня  все  грады узнали,  что слободские своей силой перебили
степных  людей  и  взяли  богатую  добычу.  Называли имена  убитых  в  бою
слобожан. И стали градские собираться к слободе.
     Ближние пришли  утром,  дальние подходили и  подходили.  Тропы  через
владения племени извилисты, чужой не сразу сумеет проникнуть сквозь лесные
чащи,  овраги, а напрямик через леса, разделяющие возделанные поляны, тоже
нет  хода:   хуже  ветролома  мешают  умно  устроенные  засеки  поваленных
деревьев. Вольные люди собирались без понуждения. Обычай рожден жизнью, он
для россичей сильнее писаных законов,  измышленных в  те же годы владыками
персов, римлян, готов и прочих людей.
     Все живое обречено смерти,  птица и зверь, рыба и змея, злак и сорная
трава,  дерево и куст.  И человек...  Зная неизбежность смерти,  постигнув
неизбежность  уничтожения  всего   живого,   россичи   не   примирялись  с
прекращением собственных дней. Здесь ни привычка, ни равнодушие не смиряли
людей.  Тесная  любовная  связь  семей  и  поколений,  познание жизни  как
высшего,  ни  с  чем не сравнимого блага сумели породить,  как меч породил
доспех,  а стрела -  щит, желание жить после смерти. Беспощадное вторжение
смерти, чувство горчайшей утраты, сердечная святость земных связей, земной
любви  издревле родили  у  россичей убеждение во  временности разлуки.  За
погребальным костром всех ждали встреча и вечный союз.
     Примирение, непроницаемый покров забвения на отгоревшем пламени былых
страстей...   Не  только  это  -  усопшие  делались  хранителями  живых  и
покровителями рода.
     Погребальный костер  был  сложен из  дубового дерева.  Дуб  -  дерево
мужчин,  его пламя очищает душу воина. На верх строения уложили дорогу, по
ней возносили тела.  На грудь клали щит, в ноги - колчан со стрелами, лук.
Справа -  копье,  слева -  меч,  как при жизни,  так и  в небе,  В головах
ставили берестяные и лубяные чаши,  горшки с медом и молоком,  не забывали
хлеба и круп.  На пальцы надевали бронзовые,  медные,  серебряные перстни,
какие у  кого были,  с  камешками или простые.  На  головы -  шапки,  ноги
обували в новые сапоги.  Клали арканы для ловли коней и ременные лестницы,
чтобы лазать на деревья. Накрывали плащами. Ничего бы не забыть, дабы друг
не попрекнул друга в небреженье при грядущей встрече.
     Женщины плакали. Кто с тихим стенанием называл усопших по именам, кто
с  громкими воплями  поручал им  не  забыть  на  небесной тверди  передать
родимым вести о живущих на земле.
     Последним Ратибор внес на костер тело хазаринки, душу которой он спас
для  себя  от  гибели в  подземном мраке.  Женщина ныне  будет  ждать его.
Ратибор положил на  нее зарок ни с  кем не любиться до свершения его часа.
На  твердый холодный палец молодой воин  надел медное колечко,  простое по
делу, не простое по заклинанию. Около хазаринки поместили вещи, подаренные
добрыми росскими женщинами: веретено, прялку, моток льна, шерсти, чтобы не
скучала без дела.
     В  молчании  земли  семя  выпускает росток,  в  молчании раскрывается
почка,  молча зачинается жизнь.  Люди затихли, ожидая совершения огненного
чуда.
     В тишине слышался стук огнива о камень. Старая Анея держала кремень с
подложенным трутом.  По  кремню  каленым  железом ударял  старый  Горобой,
князь-старшина,  отец Всеслава. Сухой древесный гриб, варенный в щелоке, -
трут занялся.  Вторая старуха раздула трут,  подложила его  под  костерок,
сложенный из сухих стружек женского дерева -  березы.  Горобой же,