шло.
     - Ванда, - тихо сказал я, - тебя ведь Вандой зовут?
     Она взглянула на меня изумленно и тут же взмахнула темными ресницами.
     - Да... Смотри-ка, все получается, не обманул Александр Иванович.
     - Встань. Иди, - свистящим шепотом  сказал я, и она походкой сомнамбулы
вышла из кухни в коридор. - Налево.
     Она повернула и пошла в направлении своей секции.
     В  совсем маленькой  спаленке, где едва помещалась койка, стол, комод и
два  стула, я приказал ей сесть. Не до  конца  еще уверенный,  что полностью
овладел  ее  волей.  Однако  вряд  ли  женщина  эта  способна  была  столько
безукоризненно изображать полную подчиненность.
     - Раздевайся...
     Мой  приказ наложился на  ее воспоминание  о позавчерашней  ночи, и она
начал  расстегивать  пуговицы  своей  солдатской  гимнастерки  со  странной,
неприятной гримасой на  лице, торопясь, не  попадая в  петли. Честно говоря,
тяжелое  зрелище  видеть,  как сравнительно  нормальный  человек  по  твоему
приказу превращается в куклу. Валентин Терешин, который учил меня  кое-каким
основам   гипнотических   воздействий,  признанный   специалист   и   мастер
психотехники, признавался  как-то, что  ремесло патологоанатомов кажется ему
более достойным и  приличным. Покойники хоть не ходят и не склонны в  случае
чего  пред®являть претензии.  А с  его пациентами бывало  всякое,  если  как
следует вспомнить...
     Но  он же говорил, что охотно взял бы меня в  свою  лабораторию, мол, у
меня  сильный,  хотя  и  не стабильный  "эффект  внушения".  Слава  Богу,  я
отказался, хватит  с меня  и  того, что этот эффект я успешно реализую путем
воздействия на зрительные и слуховые нервы потребителей  моего литературного
творчества.
     А  сейчас  я использовал  свой "талант" в  сочетании  с неизвестной мне
химией вполне бесчеловечного века.
     О стриптизе Людмила не имела никакого понятия, поэтому раздевалась, как
солдат перед вагончиком полевой бани, торопливо и без фантазии.
     Через минуту она уже стояла  совершенно... Нет, не обнаженная, а именно
голая,  лишенная  всякого  эротического ажура. Даже странно. Хорошая фигура,
вообще все, что не может не вызвать интереса у нормального мужчины. Но -  по
нулям. Ничего подобного тому, что я испытывал глядя на нее позавчера.
     Но сама Людмила,  пребывая в трансе, помнила как раз о минувшей ночи  и
только  что не мурлыкала,  ожидая, когда я брошу ее на постель... А глаза  у
нее были широко открытые и странно пустые.
     - Сядь! - приказал я  ей. Людмила посмотрела на меня с жалкой надеждой.
Ее гладкое тело покрылось гусиной кожей, хотя в комнате не было холодно.
     - Сначала немного поговорим... Она с готовностью кивнула.
     - Твое настоящее имя?
     - Ванда Валишевская.
     - Сколько работаешь на "Систему"?
     Людмила вздрогнула.
     "Черт, неужели я  ошибся?" -  запоздало  подумалось  мне,  но  тут же я
опомнился. В  этом мире  не  существует еще методик глубоко программирования
личности, которые  могут заставить об®ект самоликвидироваться,  услышав одно
из табуированных слов
     - Четыре года.
     - Должность или, иначе - положение, которое ты занимаешь в организации?
     Мне  показалось, что она  испытала  некоторое  затруднение  с переводом
моего вопроса  на употребительный здесь язык. Секунд пять она молчала, морща
лоб, потом ответила: - Старший референт-консультант восточного направления.
     - Референт - чего? Английской разведки, польской, германской, чьей еще?
     -    Нет,   не   разведки,   нет.    Наша   организация    независимая,
внегосударственная. Иногда мы сотрудничаем и с разведками тоже, но это мы их
используем, а не они нас.
     Вопросы я придумывал  на ходу, экспромтом, подготовиться времени у меня
не было,  да и  не предполагал до последней минуты, что придется вести такой
допрос. И я не знал, сколько времени мне удастся держать ее под контролем. В
любой момент  все может закончиться  истерикой  или обмороком. Значит, нужно
спешить. Что сейчас самое важное? Конечно, моя собственная судьба.
     - Организация собирается меня убить?
     - Нет,  на  тебя очень серьезные виды.  С  твоей  помощью "Система"  (я
отметил, что методика  допроса несовершенна, будучи абсолютно внушаемой, она
усваивает  употребляемые  мной термины некритично.  Спросить бы  иначе,  она
возможно,  назвала  бы  настоящее  имя  организации,  а  так  повторила мое,
условное)  рассчитывает   выйти  на  подлинных  вдохновителей  вашего  дела.
Возможно, начать  переговоры  о  совместной  деятельности,  о  разделе  сфер
влияния.  Не можем же мы враждовать вечно. Гораздо удобнее договориться.  Но
сначала нам нужно иметь выгодную позицию для переговоров...
     Так,  это  понятно,  совпадает  кое в  чем с информацией, полученной от
Новикова и Шульгина. Только что  же, другого  способа выйти на "Братство"  у
них до сих пор не было?
     - А ты лично? Зачем ты собиралась меня застрелить? Что я тебе сделал?
     Ее лицо передернула гримаса. Еще одна болевая точка.
     - Отвечай, ты выполняешь еще чей-то заказ?
     -  Нет. Я  не знаю.  Я тебя ненавижу безмотивно. Мне хочется тебя убить
просто  так.  Это... Это как  навязчивая идея...  Кажется, я знаю  тебя  всю
жизнь, у нас давняя вражда... Кровная месть, так это называется, да?
     -  Ты ошибаешься. - Я  напряг все свои  силы. Неужели все-таки она  уже
находится под воздействием наведенного императивного приказа? Чьего?
     У меня словно даже мозги задымились.
     - Все, что ты обо мне думала и знала как о противнике, забудь навсегда.
Приказываю  стереть  эту информацию  со  всех  уровней  памяти,  сознания  и
подсознания. Там нет и ни слова обо мне.  Только то, что ты узнала с момента
встречи в "Мотыльке". Если был  иной приказ - отменяю! Ты меня любишь. Тайно
и страстно. И  ревнуешь к высокой красивой женщине с изумрудными глазами. Ты
просто вообразила, что готова меня убить, если еще раз увидишь нас вместе...
     Никаких  политических  проблем.  На  политику тебе  плевать.  Пока  нас
связывает общее дело, ты готова на  все, чтобы  со мной ничего не случилось.
Ни в  коем случае не показывай этого посторонним, веди  себя как раньше,  но
помни - без меня жизнь твоя не имеет смысла...
     На  лице  Людмилы  появилось   нечто  вроде   мечтательной  улыбки,   и
одновременно  от шеи  вверх,  к  щекам  и  лбу,  стала  разливаться  меловая
бледность, на лбу выступили капли пота. Глаза подкатились под веки, так, что
не стало  видно зрачков.  Она явно впадает  в шоковое состояние.  Значит,  я
угадал.  Слишком  глубоко  внедренный  приказ  и  слишком  сильная  психика,
пытающаяся на пределе возможностей противостоять внешнему влиянию. И в итоге
- срыв...
     -  Сейчас  я тебя отпущу. Ты  будешь спать два часа. Когда  проснешься,
вспомнишь только  то, что мы с тобой занимались любовью. Усталость, слабость
и глубокое удовлетворение...
     Я  был  уверен,  что  она приняла  этот последний  посыл  до того,  как
медленно завалилась на спину.
     Я сжал ей запястье, нащупал пульс. Он был слабым, медленным, но ровным.
Я принялся массировать ей сердце,  похлопал по щекам. Какие еще  под  руками
можно найти стимуляторы?
     Разжал  ей  зубы,   вставил  между  ними  горлышко  коньячной  бутылки,
аккуратно наклонил. Людмила хоть  и была в обмороке, но все же историческом,
поэтому несколько раз глотнула, даже не закашлявшись. Лицо женщины почти тут
же начало розоветь.
     Я накрыл ее  простыней, сверху одеялом.  Очень быстро обморок перешел в
гипнотический сон. Людмила-Ванда  перевернулась лицом вниз, обхватила руками
подушку, стала шумно вздыхать и  постанывать.  Под тонким солдатским одеялом
видно было, как  вздрагивает ее  тело.  Так во  сне,  бывает,  повизгивает и
дергается пес, которому снится охота.


        Глава 19

     Узнал я, честно говоря, не слишком много. Да и как я мог узнать больше,
находясь внутри совершенно чуждой для меня  реальности, в условиях жестокого
цейтнота? Чем больше я в  ней  обживался, тем  отчетливее понимал, насколько
она  для   меня  чужая.  Еще  в  своем  собственном  прошлом  я   бы  как-то
ориентировался,  а здесь...  Эти  люди  сформированы другой  историей, у них
другой менталитет. Иначе  не разошлись  бы так  сильно  наши реальности. Эти
люди  уничтожили миллионы своих  соотечественников  и людей  других наций  в
гражданской  войне,  придумали фашизм,  привели свой  мир ко  второй мировой
войне, сбросили ядерные бомбы на густонаселенные города... Мои предки сумели
удержаться от всего  этого. Рая на  Земле  они тоже не  построили, но сумели
хоть сохранить на  ней "не ад".  То, что принято  называть человечностью.  В
моем мире за  сто тридцать прошедших после Мировой войны лет во всевозможных
конфликтах погибло миллионов двадцать, а здесь до рубежа восьмидесятых годов
прошлого  века  - наверное,  полтораста.  А  сколько  может  быть  убито  за
следующие семьдесят?
     Пожалуй, Новиков и Шульгин правы, взяв на себя функцию всемирной службы
безопасности. Что-то у них, может быть, и получится. Но  как поступить  мне?
Кому  я потребовался,  кто знал  обо мне  еще до того, как я  был  принят  в
"Братство"  и  доставлен  в  Москву,  чтобы  глубоко  запрограммировать  эту
неординарную  женщину?  Никто,  если  только   это  не  сами   "мои  друзья"
постарались.
     Или - что,  пожалуй, вероятнее, - Людмила получила внушение лишь утром,
уже после нашего близкого знакомства. Слишком разительной была перемена в ее
поведении. Сколько  мы  не  виделись после  моего заточения в  камеру?  Часа
три-четыре.  Вот тут  все и  случилось. Но кто мог сделать  это, а главное -
зачем?..
     Разве  что...  Это  сделал кто-то  из лидеров "Системы", имеющий другие
точки зрения на дальнейшее...
     Людмила... Она не ехала с нами в машине на базу Шульгина, она появилась
позже  и  вполне могла  бы меня там  застрелить. Из темноты, в  предписанный
момент. А  игра  пошла не по сценарию...  И если бы я не дал ей  на  даче  в
Сокольниках обезволивающую таблетку  и не приказал "Спать!", она постаралась
бы  реализовать свою программу  ночью. Так,  нет? Может быть, удастся узнать
это позже. Провести с ней еще один сеанс "химиотерапии"...
     ...  Стрельбы за окнами вновь усилилась, сухая дробь рассыпалась далеко
внизу по огромной дуге от Таганки до Арбата.
     В  конце концов, я сюда  прислан  работать.  В стереотрубу  было хорошо
видно,  как  перебегают от  перекрестка к  перекрестку крошечные, сплющенные
фигурки  с  иголками винтовок  в  руках, скапливаются под арками подворотен,
рассыпаются  вправо и влево вдоль цепочки пылающих последним осенним золотом
толстых лип.
     Правительственных войск по прежнему не видно, но кто-то ведь сдерживает
продвижение мятежников, в кого то они стреляют?
     Подкрутив  барабанчик вертикальной наводки,  пошарив  об®ективами между
домами на Неглинной и Трубной, я наконец понял, в чем тут дело.
     Главная линия  обороны (а точнее  -  цепь опорных  пунктов, сохраняющих
между собой минимальную зрительную и огневую связь) защитников правительства
проходила  где-то ближе к  Кремлю, может,  по  линии  стен  Китай-города, по
Кузнецкому мосту и  Камергерскому переулку, а вдоль бульваров  маневрировали
несколько  двухбашенных  броневиков,  ведущих  огонь короткими  очередями  и
постоянно меняющих позицию...
     И тут же я отметил деталь, несомненно, могущую представлять интерес для
моих нынешних "коллег". Довольно часто в поле зрения  стереотрубы попадались
две-три верткие машины БРДМ, явно  не  принадлежащие этой эпохе. Какое-то их
количество  имелось  на   вооружении  Югоросской  армии,  но   я  знал,  что
"производство" и распределение этих машин находилось в руках "Братства".
     Лишенные номеров  и знаков принадлежности на бортах,  они  возникали  с
удивительной  регулярностью  в самых  разнообразных  местах,  куда позволяла
заглянуть  двадцатикратная оптика.  Я  видел характерные угловатые корпуса и
конические башни  на Скобелевской площади, на Страстной,  у Никитских ворот,
на Трубной и  даже возле храма Христа Спасителя. Замоскворечье с моего НП не
просматривалось.
     Нанеся  на карту места и  время появления  машин,  я экстраполировал их
предполагаемый маршрут и убедился, что абсолютно прав.
     Выходило   так,  что  БРДМ,  оправдывая  свое  наименование,  совершали
зигзагообразный челночный рейд  вдоль линии Садового  кольца, то проникая  в
глубокие  тылы  контролируемой  мятежниками территории, то выходя к позициям
правительственных войск. Иначе  как провоцирующей рекогносцировкой,  назвать
это было трудно.
     Я  специально  минут пятнадцать  наблюдал только за  одной машиной. Это
было интересно. Она ни разу не ввязалась в серьезную перестрелку. Выскочит в
интересующее  ее место,  постоит,  двигая  тонкой черточкой  пулемета,  лишь
иногда, без системы, стрельнет короткой очередью по окнам или вдоль квартала
и   снова,  вяло  проворачивая  рубчатые  черные   колеса,  продолжает  свой
извилистый маршрут.
     Буквально  через  час-другой   у  тех,   кого   это  интересует,  будет
подробнейшая картина происходящего...
     Куда уж тут с моей кустарной видеоразведкой. Следовательно, в ближайшем
будущем  грядут  некие  важные  события. Да,  наступающим остро  не  хватает
самонаводящихся  снарядов  и  вертолетов  огневой  поддержки.  Даже  обычных
штурмовых   карабинов,   способных   с  пятисот   метров   насквозь  пробить
двадцатисантиметровую керамзитовую  плиту. А с антикварными винтовками много
ли навоюешь!
     Впрочем, навоевать-то можно, дело  тут в другом. И я об этом другом уже
начал догадываться...
     За  спиной  громыхнуло,  и я  дернулся, уже  привычно подхватив лежащий
рядом на подоконнике  Людмилин "борхарт-люгер". Мог  бы  и выстрелить из-под
плеча  навскидку, если бы не сообразил, что  угрозы  для меня сейчас быть не
может. Рановато...
     -  Ну, вы слишком остро реагируете,  - сказано было  по-английски, и  я
неторопливо обернулся, опустив ствол пистолета.
     Станислав  Викеньтьевич стоял на  пороге  и  потирал ушибленное колено.
Табуретку, видишь ли, неосторожно я оставил у порога.
     Как-то  незаметно  за  окном  по вечернему  поголубело, а здесь  вообще
стояли бледно-чернильные сумерки.
     -  Жизнь,  прошу прощения, приучила. А вам  бы я не советовал подходить
столь неожиданно. Результаты, боюсь, могут оказаться печальными.
     - Ничего-ничего, это входит в общие опасности профессии. А где Людмила,
она должна была вас прикрывать, так сказать с тыла...
     - Устала Людмила, день, ночь и снова день выдались трудными. Я позволил
ей отдохнуть пару часиков...
     Станислав  не сумел скрыть недоумения и недоверия. По его мнению, такое
было невозможно. Исходя  из порученного ей задания и четко просматривающейся
неприязни к "чужаку" она не  должна была просто не могла уйти спать, оставив
меня без присмотра.
     Пожал плечами и показал стволом пистолета в направлении ее комнаты.
     Станислав вернулся буквально через три минуты.
     - Не  скрою, я удивлен...- он поднял поваленную им же табуретку, сел на
нее, извлек из кармана свой  портсигар. По  его интонации и выражению лица я
понял,  что он  увидел гораздо более того, что имело место. Путь так, сейчас
мне все было на руку.
     - Допустим,  допустим, что даже и так. Не осуждаю никого, но  более чем
странно...
     - Чего же странного?
     - Так. Фантазии ума,  как говорил  великий русский писатель. Вернемся к
делу.  Что  вы  можете  сказать об увиденном за  окнами? Вы  же  успели хоть
немного понаблюдать?
     -  Разумеется.  Конкретика  - на карте.  Впечатление - печальное.  Если
воевать таким образом, не стоило бы и затеваться...
     - Вы помните одесское выражение: "Еще не вечер"?
     - Помню, но вечер тем не менее уже наступил...
     - Фигурально,  фигурально  давайте  выражаться. Вечером  ли,  ночью, но
тому, что положено, случиться...
     - Не имею оснований вам не верить, однако же...
     Снова  я  вывел его из равновесия своей  манерой разговора.  Отчего это
даже  не слишком далекие люди,  не умеющие как следует  излагать свои мысли,
тем  не  менее остро чувствуют издевку, если с  невинными  глазами начинаешь
копировать их стиль? А Станислав, или как там его, тем  более не относился к
разряду людей неумных. А вот поди ж ты...
     - Достаточно, Игорь Моисеевич, вам не кажется?
     На всякий случай я молча кивнул. Он тяжело вздохнул.
     - А я ведь шел к вам, чтобы впервые поговорить спокойно, на равных, как
цивилизованные люди...
     - Yes,  -  согласился  я.  -  Предварительно  приставив  ко  мне  даму,
одержимую манией убийства.
     - Да  оставьте вы,  - досадливо махнул он рукой. - А как же иначе? Что,
оставить вас одного  в сверхсекретной  базе,  снабженной,  кстати,  солидным
запасом самого современного оружия?
     -  Простите, сэр,  не  знаю,  как вас назвать  в рассуждении серьезного
разговора,  но  это  не  слова  мудрого  мужа.   То  вы   собираетесь   меня
использовать,  как парламентера, то  как агента-двойника  в логове  врага, а
относитесь  как к подозрительному  перебежчику.  Я  вас  искал? Я  к  вам  в
компанию набивался? Зачем это все? Я мог сбежать вчера вечером, мог зарезать
вас  бритвой  во сне, мог уйти и  десять  минут  назад. Однако  я здесь. Что
дальше?
     Я бы на его месте  просто  взял  бы  и  убил столь  раздражающе-наглого
пленника. Однако Станислав был терпелив, как истинный сын Альбиона.
     - Ну хорошо. Вы,  по вашим словам,  контактировали со  своими  друзьями
коллегами года два, так?
     - Примерно.
     - И ничего в них странного не заметили?
     -  Заметил,  и  очень  многое.  Но  люди,  которые   занимаются  тайной
политикой,  не могут не быть  странными по определению. Нормальный  человек,
имеющий десять тысяч фунтов, купил бы усадьбу на берегу реки или моря, ловил
бы  форель, вступил бы в приличный клуб, а то и просто в Индию бы уехал, где
магараджи, йоги,  слоны и игра  в  конное  поло ранним утром, пока  жара  не
наступила... Человека, который предлагает мне те самые десять  тысяч за  то,
чтобы я украл набитый скучными бумагами портфель, я  справедливо  считаю его
дураком... А эти господа тратят не десятки тысяч, а  сотни миллионов, и ради
чего?
     - Но вдруг содержимое портфеля стоит в тысячу раз больше?
     - Во-первых,  я  этого  не знаю, а во-вторых,  десять  миллионов мне не
прогулять до наступления старости при самом богатом воображении...
     Станислав вздохнул.
     - А вот... Вот если вашими трудами будет возрожден Эрец Исраэль? Неужто
вековая мечта...
     -  Ох,  бросьте,  диа  френд!  Ведь  я   могу   и  вправду  счесть  вас
ненормальным,  вроде того,  что начал строить Шартрский  или  какой  там еще
собор.  Ага,  вот  я  поупираюсь  сорок  лет,  помру,  как   полагается,  от
туберкулеза или от натуги, а еще лет через двести кто-то с молитвой разрежет
ленточку  у  входа.  И  мир  задохнется в восхищении.  "Слава,  слава нашему
самоотверженному  Игорю  Моисеевичу,   притащившему  на   гору  краеугольный
камень!"
     Не  желая больше втягиваться в  бессмысленный  и бесконечный  разговор,
Станислав  молча  вышел в  коридор, повозился там,  погромыхивая  металлом о
металл  и  вернулся,  неся  перед  собой  универсальный   пулемет  "ПКМ"   с
пристегнутой с боку патронной коробкой.
     - Приходилось вам такое видеть? - спросил он, ставя пулемет на стол, на
откидные сошки.
     - И неоднократно, а в чем дело?
     - Этот пулемет стоит на вооружении армии Югороссии, бывшей Белой...
     - Да.
     - А чем вооружена  Красная армия, да и все остальные европейские  армии
тоже?
     - Мало ли... "льюис", "шош", "максим", "кольт", "гочкис", "браунинг", -
я четко выдавал марки пулеметов, виденных  в коллекции Шульгина. Мог также с
ходу перечислить их тактико-технические данные.
     - И вас ничего не удивляет?
     - Абсолютно. Пулемет как пулемет. Аккуратно сделан, но и не