еские  характеристики  большинства современных  деятелей  и вообще
людей, которые оказывают  влияние  на  судьбы мира и отдельных его регионов,
вплоть до городов  и губерний (тоже до той  поры, пока их не заменят  новые,
сформировавшиеся уже в ново  реальности люди).  Все  это так, достаточно для
ненавязчивого управления мировой историей и ходом прогресса. Но!.. Их  очень
и  очень мало.  Допустим, два-три десятка "полностью посвященных",  то  есть
пришедших вместе с ними из будущего данной реальности.
     Имеется  еще  сотня-другая  людей "отсюда",  но  безусловно разделяющих
позицию основателей "Братства", те, кому  они могут стопроцентно  и без тени
сомнения доверять. Родившиеся слишком  рано, носители нереализуемых в рамках
традиционного общества амбиций. Но все же остающихся людьми своего  времени,
и способа кардинально  перестроить стиль их мышления  не существует.  Короче
говоря, из них  получились самоотверженные и  верные исполнители "господских
решений",  не более.  К  таковым, по моему  мнению,  относятся, из лично мне
знакомых, генерал Басманов, полковник Кирсанов (хотя с ним сложнее, я  не во
всем сумел разобраться), лейтенант Белли и некоторые другие обитатели форта.
Из тех, с кем я успел познакомиться.
     Вот и  все.  Прочие  аборигены, так или иначе связанные  с "Братством",
"полевые  агенты" в полном смысле слова. Работающие из каких-то собственных,
страха  или  просто за деньги, выполняющие  задания,  которые  являются лишь
крошечными элементами  общей мозаики. Их число  может достигать сколь угодно
больших  значений,  но  это  лишь  солдаты,  расходный  материал,  вроде тех
рекрутов прошлых веков, которые  сражались там, куда их  поставили,  не имея
подчас понятия не  только о целях войны,  но и о месте, где  она происходит.
Посадили  деревенского мужика из-под Вологды на телегу или в поезд, привезли
к стенам  Геок-Тепе,  Баязета или в манчжурские  сопки, воодушевили формулой
"За Бога, царя и Отчество!", и вперед, на пушки, штыки и ятаганы.
     Нередко,  кстати,  такая  политика  приносила нужные плоды.  Кажется, в
Крымскую войну имел место такой эпизод. В  сражении  на Черной  речке, когда
русские  полки отступали под напором  англо-французов, маршал  Сент-Арно для
нанесения завершающего удара бросил  в  бой  резерв, дивизию зуавов, то есть
отборной  французской пехоты. Которые традиционно носили форму марокканского
типа - алые шаровары, фески и прочее.
     И  -  вот  парадокс,  почти  деморализованные солдаты  Владимирского  и
Волынского полков, увидев азиатскую одежду, воспрянули духом.
     - Братцы, да это же турка!
     Турок - враг известный, турку били и деды, и прадеды. Страшным штыковым
ударом два русских полка прорвали фронт атакующего неприятеля и обратили его
в паническое бегство. Если бы не пассивность князя Горчакова...
     Но это  лирика. А из моих  личных наблюдений  следует простейший вывод:
даже   обладая    самой    совершенной   техникой    связи,   прослушивания,
внепространственных  перемещений  и  изощренных  средств  индивидуального  и
массового  поражения.  Мои  друзья  физически  не  в состоянии эффективно ее
применять в пределах "зоны своих жизненных интересов".
     Только  в действительно критических ситуациях Новиков, Шульгин и прочие
могут  непосредственно подключаться к  делу  и обрушивать на неприятеля  всю
свою грандиозную интеллектуально-техническую мощь. Если вообразить, что сами
он фельдмаршалы, то в повседневной деятельности им приходится  полагаться на
"генералов", "полковников", "лейтенантов"  и "сержантов". Только так. Отчего
вновь подтверждается  старое  правило - любая  цель не крепче  своего самого
слабого  звена. Печальный  вывод для  людей,  теоретически  обладающих здесь
всеми формальными признаками божества: всемогущество, всеведением и даже, я,
согласен признать, всеблагостью.
     И, значит, мне впредь практически не следует удивляться, когда  я увижу
очередное  несоответствие  между  теоретически   возможными   и  практически
осуществляемыми методами достижения целей.
     Суть же и смысл моего введения в "Братство" скорее всего просто попытка
расширить узкий круг  генералитета.  Уж  я-то  безусловно  отношусь к людям,
которые способны полностью  адекватно соответствовать своей  жанровой  роли.
Другое дело - захочу ли?
     А  что  мне делать,  позвольте  вас  спросить,  до  того момента, когда
появится  возможность  вернуться  домой?  Никем  мои  навыки  и  способности
востребованы в этом мире быть не могут.
     Цель же заявлена если и не благородная в самом возвышенном смысле этого
слова,  то прагматическая и разумная. Как постулат японской  педагогики: "Мы
не собираемся изменять характер и  основные черты личности  воспитанника, но
научить и заставить  его вести  себя подобающим  образом в любой ситуации мы
обязаны".
     Курить хотелось невыносимо. Я извлек из  кармана  пиджака смятую пачку.
Здесь я  стал курить раз  в  десять чаще, чем дома. Атмосфера этого мира так
влияет или постоянно вздернутые нервы?
     Теория  теорией,  а  что  же  мне  придется  делать  завтра?  Может  же
случиться, что произойдет все не так, как я планирую. Явятся перед рассветом
серьезные  грубые  люди,  начнут стрелять  в  потолок,  брать меня  в  плен,
добиваться  признаний, кто я и на кого работаю. И так далее.  В этом  случае
мои действия?
     Шестнадцать  патронов в  пистолете и еще несколько интересных  вещиц  в
запасе. Можно их  на всякий  случай активировать.  К  чудесам цивилизованных
времен здешние люди явно не готовы, Шульгин меня и об этом предупреждал. Все
свои технические хитрости "Братство" пускает в дело так, чтобы  ни следов не
оставалось, ни даже подозрений, будто имело место нечто необычное.
     Я снова выглянул и прислушался. Людмила спала, никаких сомнений. Стоило
бы  обыскать ее  саквояж и одежду. Если  у нее не  было с собой  миниатюрной
радиостанции, навести  на  этот  тихий  приют  своих  людей  она  не  могла.
Выследить нас в Москве наружным  наблюдением было  тем более невозможно. Так
мне казалось.
     Прошлый  раз  в  Москве  и  Сан-Франциско  я  тоже думал,  что  успешно
скрываюсь от противника, а практически сам шел  в руки то к друзьям  Панина,
то к Артуру.
     Вдруг стало интересно узнать,  где он может быть  сейчас, и Вера  тоже.
Живы, то есть мертвы ли? Несмотря на все предыдущее, выручили-то нас с Аллой
именно они.  Последнее время  мен вдобавок все  больше  интересовало, что же
такое  Артур увидел  все-таки в своем загробном мире?  Нельзя  ли как-нибудь
заглянуть туда и мне, оставаясь одновременно безусловно живым?
     Только  не сейчас мне  об этом думать... Что же все-таки  подразумевали
те, кто  послал  меня  на  это  странное  задание?  И  вдруг  я  понял.  Или
показалось, что понял.
     Подставка  это,  элементарная подставка.  Они знали,  что Людмила  - не
курьер.  Она точно агент-двойник.  И возможно, на той стороне занимает более
важный пост, чем здесь. Опытная женщина. Во всех  смыслах. А я то со стороны
должен казаться лопухом. Но не  совсем  развесистым.  В  меру.  Слишком  для
полного  дурака  прилично и интеллигентно  выгляжу. Информированным, знающим
нечто полезное  человеком, но не  профессионалом разведки. С этих позиций  и
идет игра.
     А какова должна быть моя  установка? Независимо от цели, с которой меня
используют. Ну, вот  хотя  бы так: в любой ситуации -  выжить. Действовать в
любой  обстановке  с единственной целью  - вернуться  живым.  Все  остальное
вторично. Уцелел  я  во всех катаклизмах -  желаю, чтобы так было  и впредь.
Точка. Нам с Аллой, может еще и детей нарожать предстоит.
     Шульгин    мне   рассказывал   о   существующем    здесь    государстве
Израиль-в-Палестине. В моем мире, согласно договору между Теодором Герцлем и
лордом   Керзоном,   подобное   государство  создано  на  севере  Кении.  На
территории, некогда подвластной любовнице Соломона, царице  Савской. С точки
зрения ортодоксов,  более легитимной,  чем Палестина. Еврейское  государство
именно в Палестине имеет право возродить  только Машиах. (Мессия по-нашему.)
Так вот у них там, в армии,  закон - в любых условиях  военнослужащий должен
прежде всего сберечь свою жизнь. Попав в плен, может принимать любые условия
врага, выдавать  любые военные тайны,  делать  что  угодно, но выжить. Жизнь
настоящего еврея дороже всего. Даже стратегические планы можно переделать, а
человека не воскресить! Разумная позиция. Хотя есть у них и  другие  законы,
менее гуманные, но не менее логичные о заложниках. Переговоры с террористами
о судьбе заложников  не  ведутся  никогда. Их можно попробовать спасти силой
или хитростью, но выкупать ценой  уступок - нет. Как сказал Шульгин: "Умерло
так  умерло".  Тем самым  ценой  даже  гибели нескольких невинных  людей  на
будущее  устраняется  сам  смысл  такого рода  терроризма. И  в  перспективе
избавляются от смерти тысячи и тысячи потенциальных жертв терроризма.
     Непривычная  для  европейца,  но   исторически,  очевидно,  оправданная
позиция. Вот  и мне надо привыкать.  Но что все-таки  меня тревожит?  Ладно,
подождем  развития  событий.  Ситуации  надо  зреть,  говорил  один из  моих
инструкторов, но давно и не здесь, через  сто двадцать  лет  на базе Дальней
Галактической разведки.
     Перед  самым  рассветом  я  задремал,  невзирая  на  принятую  таблетку
стимулятора. Совсем  ненадолго  смежил веки  и  тихо-тихо  поплыл... А когда
открыл глаза, в комнате было совсем светло и у изголовья стояла Людмила.
     Непричесанная,   в  наброшенном   на   плечи  халате,  из-под  которого
выглядывали белые до синевы, совершенно не загорелые ноги.  Сейчас ее рыхлая
нагота вызвала у меня чувство, близкое к отвращению.
     - Проснулся наконец? - спросила она, зевнув. - А я вчера эту комнатку и
не заметила.
     -  Что ты вообще  могла заметить? - грубо спросил я.  - Который  теперь
час?
     -  Половина  восьмого.  Нам  пора.  Кафе  открывается  в  девять,  пока
оденемся, пока доберемся. Лучше забрать посылочку поскорее...
     В давешнее кафе мы вошли ровно через пять  минут после открытия,  и все
тот же буфетчик-армянин посмотрел на  нас с легким удивлением.  Не знаю, что
уж он там подумал, но изобразил радушие человека, который счастлив, что  его
заведение понравилось случайным клиентам и они пришли в него снова.
     Пока я заказывал плотный завтрак на  двоих -  поесть-то все равно надо,
Людмила скрылась в ватерклозете.
     Да и  где еще наскоро спрячешь небольшую  вещь в  незнакомом помещении?
Разве что под столешницей пристроить. Можно, но  риска больше,  что случайно
обнаружат, хотя бы и уборщицы.
     Едва  я успел  нацепить  на  вилку шкварчашую, только  что  поджаренную
сосиску в томате, входная дверь открылась, и по лестнице спустились двое  не
слишком уже молодых мужчин, при взгляде на которых я сразу понял, что это не
просто случайные посетители.
     Лица у них  были  совершенно  другие.  Значит, все  правильно,  в своих
предположениях я не ошибся. Я гораздо медленнее, чем мог  это сделать, сунул
руку в  карман. Пожалуй, я сумел  бы  положить обоих,  только,  зачем? Люди,
очевидно, имеют ко мне какие-то вопросы. Тот, что стоял  слева, направил мне
в лоб ствол "нагана", который  держал за спиной,  а его напарник  в довольно
приличном темпе бросился вперед, не  особенно технично, но резко ударил меня
по предплечью. "Беретта" отлетела в угол. Я отступил на  шаг назад  и поднял
руки.
     Из  туалета выскочила Людмила, с  грацией  пантеры, нет, скорее  львицы
(пантера   для  сравнения   не   подходит,  худовата),  метнулась  за  гулко
стукнувшимся о дубовый стол пистолетом.
     И мастер  рукопашного  боя  выхватил  свой  "браунинг",  и  даже  вновь
возникший  на  пороге буфетчик  оказался  при  тяжелом,  внушительного  вида
"манлихере".  Александра   бы  Ивановича  сюда,  полюбоваться  на  коллекцию
стволов.
     - Все, все...  -  я выставил перед  собой ладони. -  Никаких эксцессов.
Против таких шансов я  не играю. Что  вам от  меня  нужно? Денег у  меня три
червонца  с мелочью, документов при себе никаких, кроме шоферских прав, если
вы из ГПУ - контрреволюцией не занимаюсь. Мирный обыватель...
     И посмотрел вопросительно-удивленно на Людмилу. Мол, все  у нас с тобой
нормально вышло, так что же ты теперь?
     Она ответила мне холодным, даже слегка презрительным взглядом.
     - Здесь мы разговаривать не будем, - ответил вместо нее человек в серой
в полосочку тройке из недорогого материала под расстегнутым пальто. - Будьте
благоразумны,  и  вам  ничего  не  грозит.  Прошу вас...  - И ко мне подошел
второй, держа в руках широкую черную ленту.
     Туго завязал глаза. Не слишком старательно меня обыскал, точнее, просто
обхлопал  карманы  и все  места,  где  можно  было спрятать  оружие,  извлек
бумажник  и  портсигар,  который, судя по щелчку,  открыл, осмотрел  и сунул
обратно.
     - Идите...
     Людмила взяла меня за руку, и мы пошли. Куда-то в глубь заведения. Судя
по запахам  -  через кухню, хранилище провизии, поскольку  пахло  картошкой,
подгнившими листьями капусты, мочеными яблоками и рассолами.
     Потом по крутой деревянной лестнице вверх. Я  старательно считал шаги и
повороты.
     А нужно? При  неблагоприятном развитии событий живым меня выпустить  не
должны,  зачем  засвечивать  такую  точку?  Даже  буфетчик  не  счел  нужным
спрятаться на время моего захвата, чтобы потом в  случае чего  сослаться  на
полную  непричастность  к  деятельности  зашедших  выпить рюмочку  случайных
клиентов. А как бы даже демонстративно наставил на меня пушку.
     Мы вышли  в мощенный двор, поскольку улица, по моим  расчетам, осталась
за спиной. Меня слегка толкнули, рукой я уперся в гладкую деревянную стенку.
     -  Становись  сюда,  - Людмила  направила мою ногу, я  попал  на  узкую
скобу-ступеньку и очутился внутри будки с узкой лавкой сбоку. Автомобиль или
повозка-фургон.
     Дверца хлопнула, зафыркал мотор,  и мы поехали. В пути мы провели минут
десять,  мне  показалось,  что  автомобиль  описал  по  улицам  нечто  вроде
восьмерки.  Семь поворотов -  четыре вправо, три влево и примерно одинаковые
интервалы между ними. Думаю, в случае необходимости я смог бы повторить этот
путь пешком, предположив, что скорость автомобиля составляла  около двадцати
километров в час.
     Мои  конвоиры сидели  молча, я слышал  только дыхание Людмилы у  левого
плеча.
     Толчок,  остановка,  команда выходить.  Стук сапог по  брусчатке, скрип
железной двери, два марша гулкой  железной  лестницы.  Тюрьма? Только какая?
Лубянка, Бутырка? По расстоянию, повторяю, не похоже.
     Пахнущим сыростью коридором  восемьдесят семь  шагов. Я невзначай задел
рукой за  стену. Довольно  гладкий кирпич, выступающие швы раствора. Похоже,
эти люди владеют тайной московских подземелий, не уступающих по запутанности
и протяженности знаменитым одесским катакомбам.
     - Снимите повязку, - попросил я. У меня клаустрофобия.
     Удивительно,  но  просьбу выполнили. Я стоял  перед массивной дверью из
грубо обтесанных досок, схваченных полосами кованого  железа. На вид ей  лет
полтораста-двести. Времена Екатерины I или Анны Иоановны.
     Ничего примечательного  не обнаружилось и за  дверью. Еще один короткий
коридор, только  облицован не кирпичом, а тесаным камнем. Еще дверь,  теперь
железная, вывела в третий, перпендикулярный второму, и совсем короткий.
     Вот  это  уже точно тюрьма.  Три двери в стене  напротив  и по одной  в
каждом торце. Засовы снаружи.
     Тот,  что  был  в пальто  и в тройке, пошел направо, к  крайней камере,
второй мужчина, в пиджаке поверх косоворотки  и заправленных в мягкие сапоги
брюках,  по-прежнему  не  отводил  с  меня ствола "нагана",  Людмила  - чуть
поодаль,  лицо у нее  суровое.  Играет на коллег, или на самом деле  это  ее
сущность?
     По пути  я как-то ни о чем особенном не думал. Скорее - настраивался на
предстоящий допрос.  Сразу он будет  или  спустя время,  кто и о  чем  будет
спрашивать, с применением средств спецвоздействия или вежливо - угадать  все
равно нельзя. Легенду придумывать не требуется,  она столь коротка и проста,
что не собьешься.  Позиция собственная мне понятна, так чего терзаться? Меня
подтолкнули вперед, и дверь за спиной закрылась почти бесшумно.
     С прибытием, Игорь Викторович. То есть теперь уже у меня другое имя.
     Камера окон  не  имела,  да и неудивительно, здесь  метров  шесть  ниже
уровня земной поверхности. Площадь примерно три  на  четыре. Железная койка,
застеленная по-солдатски, обычный стол, при нем две табуретки. Электрическая
лампочка под жестяным абажуром на витом белом проводе. Вот и все.
     Да,  пол  простой, деревянный, окрашен  охрой,  похоже  -  недавно.  Ни
умывальника, не тюремная камера в полном  смысле, скорее - комната ожидания,
отстойник.
     Чье это хозяйство? Действительно  организация,  против которой работает
"Братство",  столь  свободно  чувствует  себя  в   Москве,  что  имеет  даже
собственные  места лишения свободы?  Или использует  материально-техническую
базу ГПУ,  военной контрразведки, еще какой-то  госструктуры?  Ясно,  что не
только к этим пяти каморкам ведет почти стометровый подземный ход.
     Странно,  что меня так плохо обыскали. Или  это  успела сделать Людмила
ночью? А  у меня и вправду  почти ничего  с  собой нет. Бумажник  и пистолет
отобрали,  остались ключи от  машины, дюжина  папирос  в  портсигаре, медная
зажигалка ручной работы. Еще довоенные наручные часы фирмы "Докса". Тяжелые,
в стальном корпусе. Тикают так, что  в плечо отдает. При необходимости можно
кого-нибудь ими убить.
     Не разуваясь, я улегся на койку, которая была мне коротковата,  положил
ноги на низкую спинку, закурил, стряхивая пепел на пол.
     Стоило  так долго  убегать от зомби и гангстеров на  своей Земле, чтобы
сесть "за решетку" на этой?
     После третьей папиросы замок щелкнул, открываясь. Готов поклясться, что
вошедший был англичанином.  Что  в этом мире,  что в нашем есть в  них нечто
неистребимое, во взгляде, в манере держаться, на  какой бы широте и в  каком
бы одеянии  вы их  не встретили. Насмотрелся, и никогда ранее не  ошибался в
определении национальной принадлежности собеседника, если он был с Альбиона.
Не  понимаю, каким образом  Лоуренс  Аравийский  ухитрялся  выдавать себя за
араба. Видно, очень уж был нетипичен. Или не был чистым британцем по крови.
     Или, наконец, мой нюх на "гордых британцев" носит  уникальный характер.
Вот и этот  тоже. Напрасно он  наряжался  в советский  полувоенный  костюм -
табачную  гимнастерку, синие галифе и  коричневые сапоги на высоком подборе,
какие шьют только в славном городе Торжке, с голенищами в мелкую складочку и
подколенными ремешками.
     На поясе  револьвер в апельсиновой кобуре. Общая цветовая гамма, на мой
вкус,  довольно  попугайская.  Он  вошел,  я посмотрел на  него  равнодушным
взглядом  и  не  сделал  попытки  встать.  Он  вежливо  поздоровался,  почти
совершенно без акцента. Я ухитрился кивнуть, не отрывая головы от подушки.
     - Вижу, вы чувствуете  себя обиженным?  - спросил он,  подвигая  стул и
садясь посередине комнаты, лицом ко мне.
     - А вы  считаете такое обращение совершенно нормальным? Ордер на арест,
например,  постановление прокурора, еще  какое-нибудь обоснование задержания
лишним бы не  показалось?  Или я просто не в курсе, в Москве введено наконец
военное положение и принят декрет об интернировании?
     - За последние семь  лет нормальный человек в  этой  стране должен быть
готов к чему угодно. А  события последней недели  подводят к  мысли, что все
начинается по-новой.
     - Но тем не менее... то, что вы не бандиты, я кое-как сообразил. Дальше
подвала с капустой они бы меня не повели. Теперь  начинаю подозревать, что и
к ГПУ вы отношения не имеете. У тех есть роскошное здание напротив Кремля, и
внутренняя тюрьма там снабжена хоть и зарешеченными, но о