хрустального   стекла   и  с   дипломатическим  флажком  Швейцарии  (похожим
одновременно на флаг Красного Креста) на капоте.
     - Кузов бронированный, сообщил  он  мне, поглаживая машину по  лаковому
крылу, - стекла пуленепробиваемые, шины тоже. Мотор сто сорок лошадиных сил.
Под сидением два автомата,  в  кармане на  левой  стороне дверцы пистолет, в
перчаточном ящике гранаты. Александр  Иванович наказал,  чтобы  я проследил,
бронежилет чтоб под пиджачок непременно поддели, и  фуражечка вот шоферская,
тоже кевраловая.
     Убедительнейший  тип  заботливого  дворецкого,  провожающего  барина  в
дальнюю и опасную дорогу.
     - Паспорт  вот  вам  дипломатический  приготовил,  -  протянул  Герасим
зеленую книжку. - Швейцария такая страна, что хоть красные, хоть белые, хоть
еще кто с природным уважением относятся. Бандиты всякие, те, конечно, да, им
все одно,  с  каким  документом к стенке  ставить.  Но в  Москве,  да  днем,
особенно можно не  опасаться.  А может, и мне  с вами поехать? Я и  за  руль
могу, и навроде охранника.
     В  словесах  андроида  я вдруг  явственно  уловил  интонации  и скрытую
усмешку  Шульгина.  Не  кто  иной,  как  хитроумный  Александр  Иванович его
программировал.
     -  Нет уж, ты  здесь  оставайся. Дом охраняй,  оборону держи. Куда  мне
прикажешь возвращаться, если что?
     - Как угодно. Дом сберегу. При всех властях берег. У меня для каждого и
бумага серьезная найдется, и что еще другое,  смотря по обстоятельствам. Еще
одно в виду имейте, господин Риттенберг (в паспорте мою фамилия мне оставили
прежнюю,  а  имя  транскрибировали в  Игвар,  и  был  я  теперь,  получается
швейцарец  шведского  происхождения, дважды  нейтрал), что  в  салоне  между
шоферским    креслом   и    пассажирским   купе   перегородка    стеклянная,
звуконепроницаемая, и пассажиры ваши,  свободно себя чувствуя, разговориться
могут,  и   даже  наверняка,  так   вот  на   этот  случай   там   микрофоны
чувствительные, а возле уха  у вас динамик,  и  все  вам великолепно  слышно
будет...
     - Ну спасибо братец. Все у тебя предусмотрено.
     - Служба такая,  барин, - и не был бы  он роботом, я поклялся бы, что в
бороде промелькнула ироническая  усмешка,  мол, мы ж с тобой все великолепно
понимаем, но - положение обязывает валять дурака.
     -  Однако  вы  человек  предусмотрительный,  -  сказал,  увидев машину,
Станислав.  -  И  не   поймешь,  как  с  вами  обходиться.  То  вы  маклером
представляетесь,  за   сотню  фунтов  готовым  головой  рискнуть,  то  вдруг
оказываетесь   владельцем  роскошной  дачи  и  царского  выезда...   Странно
как-то...
     - Чего  же  странного?  Товарищ Кириллов, кажется,  специалист в  таких
вопросах, ему  труда  не  составит выяснить,  кто хозяином дачи  числится, и
соответствующие выводы вам доложить....
     Я  блефовал, конечно, но был почти уверен,  что даже проверка  по линии
ГПУ, если бы они решили ей сейчас заниматься,  ничего меня компрометирующего
не показала бы. Шульгин в таких делах разбирается четко...
     Усаживая гостей  в  машину, я демонстрируя  полное  доверие,  вернул им
оружие. Мне они ничего не сделают,  не в их интересах, а в городе обстановка
смутная, мало ли что может приключиться.
     - Куда прикажете следовать? - поинтересовался я, как заправский шофер у
пожелавших прокатиться господ.
     -  Вообще-то  нам...  -  начал Станислав,  но Кириллов его  перебил  не
полуслове:
     - Поезжайте  в сторону центра, как если  бы к Никитским воротам, только
поосторожнее, нам  совсем ни к чему в перестрелку  попадать. Старайтесь, так
чтобы и не рисковать, и увидеть побольше.
     - Сложнее задача. Ну да, Бог даст, по дипломатам стрелять не  станут. У
вас какие-нибудь подходящие документы есть?
     - Найдутся.
     - Тогда трогаем. Имейте в  виду, стекло здесь толстое, если что сказать
хотите, вот тут переговорная труба есть. Пробку из амбушюра выдерните, тогда
я  услышу.  Под обстрел  попадем  -  на пол  ложитесь,  а  буду на  скорости
прорываться.
     Купе в машине было просторное,  в нем помещался широкий  кожаный диван,
еще два  откидных  сиденья и  столик с пепельницей,  кольцами для бутылок  и
стаканов, хрустальной вазочкой для цветов. Поехали...

     Москва  еще  больше,  чем накануне, производила  впечатление  города, в
котором   никто  не  понимает,  что,  собственно  происходит  и  как  должны
развиваться события в ближайшее время.
     Я  имею   в  виду,  разумеется,   активных  участников  событий,  а  не
обывателей.
     Беспорядки  само  собой,  кем-то  организовывались и  направлялись.  Но
стороннему  наблюдателю  представлялась  только  внешняя  канва  событий. На
площадях  митинговали,  но  на какую  именно тему  - понять  из  движущегося
автомобиля  было невозможно.  В  разных направлениях  двигались  колонны,  в
которых перемешались и военные, и штатские, причем вооруженных людей было на
удивление мало. Несколько  раз  мне попадались  намалеванные мелом на кумаче
корявые  по шрифту и смыслу  лозунги. Иногда  интересные:  "Долой буржуйский
нэп,  да  здравствует пролетарская революция!", "Бей жидов, спасай Россию!",
"Завоеваний  Октября не  отдадим!",  "Красноармейцы, вы  с нами?",  "Требуем
внеочередного с®езда партии".
     Выходило, что смутное  брожение  последней недели выкристаллизовалось в
массовые  выступления народа  против правооппортунистического правительства.
Очередное возмущение "обездоленных масс" вновь наметившимся "неравенством".
     Однако частные магазины и трактиры еще не громили. По крайней мере там,
где мы проезжали.
     И, что  меня начало удивлять еще три  дня  назад,  - явная  пассивность
власти. Такое  впечатление, что милиция,  войска,  ГПУ больше  всего  боятся
спровоцировать беспорядки, а не озабоченны тем, чтобы пресечь их в корне.
     Впрочем...  Как  я  могу судить? Здесь другой мир, и  у людей  какая-то
особенная  психология.  Не  случайно  же  в  моей реальности не  было ничего
подобного  здешней  гражданской войне. Моим соотечественникам и "братьям  по
реальности" просто не пришло бы в  голову,  что ради каких-то лозунгов можно
ввергнуть  собственную  страну  в  многолетнее   кровопролитие.  Такие  вещи
случались, конечно, и в моем мире, но только в наиболее диких  странах,  чье
население из всех завоеваний прогресса  постигло только  умение нажимать  на
спусковой крючок.
     Кто и в кого стрелял на улицах, я тоже не успел выяснить за те полчаса,
что мы ехали от Сокольников к центру. Очень  может быть, что вся пальба была
лишь шумовым оформлением, азартные любители свободы без берегов сопровождали
стрельбой в воздух речи любимых ораторов.
     Иначе не были бы так спокойны обыватели. Нет, наученные горьким опытом,
люди,  конечно,  нервничают,  стараются  побыстрее  миновать места  особенно
шумных  сборищ, кое-где в первых этажах  закрывают ставнями  окна,  но  и не
более.
     В целом обстановка похожа  на  ту,  что запечатлели  кинохроники первых
дней февральской революции в Петрограде.
     И  в то же время... Жизненный опыт  мне подсказывал, что в любой момент
может  полыхнуть  по-настоящему.  Кое-что в подобное я видел  полтораста лет
спустя  и запомнил  психологическую  ауру, свойственную  очагам начинающихся
мятежей, нечто похожее на предощущение землетрясения или цунами.
     Сначала мы  ехали по  переулкам. Примыкающим к Сущевскому валу, и здесь
все было спокойно.  Иногда впереди появлялись  вооруженные патрули,  по всей
видимости, от московского  гарнизона,  тогда я давил на кнопку редкого здесь
электрического   сигнала,   и   громкий  музыкальный   рев  в   сочетании  с
дипломатическим флажком открывал нам дорогу.
     Но  по мере  приближения к  центру  города такие простые приемы уже  не
действовали. И вооруженных  людей попадалось  больше,  и настроены  они были
гораздо недружелюбнее.
     Одновременно я слушал происходящее в салоне разговоры. Удивительно, как
ощущение  изолированности  и  относительной  защищенности развязывает  людям
языки.
     - Куда  мы все-таки едем? - спросила Людмила. Я впервые сегодня услышал
ее нормальный голос.  И говорила она  сейчас  не  просто  уверенно, но  и  с
чувством некоторого превосходства, не знаю, правда, чем вызванного.
     - Единственно, куда можно, - на Гнездовский, - ответил ей Кириллов.
     - Да вы что с ЭТИМ?- даже голосом выделила последнее  слово, и я понял,
что имела  она в виду  именно меня. Нет,  это не женщина, а какая-то "черная
вдова". Неужели только вчера я лежал с ней в одной постели и даже в какой-то
момент испытал к ней вполне человеческую симпатию? - Есть другие варианты?
     - Предлагаю в Щукино. Там и в обстановке разберемся, и решим, что с ним
делать...
     Кириллов  зашелся болезненным смехом пополам  с кашлем. Мне показалось,
что  у  него  с  легкими  не  все  в  порядке.  Был,  допустим,  притушенный
туберкулезный  процесс,  а   шульгинская  пуля  его  резко   активизировала.
Посмотреть бы, не кровью ли кашляет.
     -  Поздно,  поздно, милая Ванда...  -  раз уж сразу не  убили господина
Риттенберга, теперь за него держаться надо. Вы хоть  примерно догадываетесь,
кого он здесь может представлять?
     - А мне... - она  выразилась  чересчур для женщины грубо. Не эстетично.
Такое впечатление, чтобы позлить. Только вот кого?
     И что их вообще об®единяет? Бывшая рижанка Людмила, она же пролетарская
выдвиженка Бутусова, оказалась  теперь какой-то Вандой. Станислав безусловно
британец, Кириллов,  пожалуй, на самом  деле  русский,  но  на  рабочего "от
станка"  не  похож.  Однако  и  не аристократ  из  "бывших".  На  самом деле
изменивший своему долгу,  а может быть таким  образом его исполняющий  агент
ГПУ?
     -  Вопросы  вашей физиологии  - ваше  личное дело, дорогая,  -  вежливо
ответил  Кириллов,  -  и пока  я  остаюсь  вашим  командиром,  я не  позволю
вмешивать  личные  эмоции  в серьезное  дело.  Мне,  кстати,  гораздо  проще
избавиться от вас, чем потерять столь перспективную возможность...
     Похоже начался интересный разговор,  и мне стоит ориентироваться именно
на Кириллова, кем бы он ни был. А я отчего-то думал, что Станислав тут самый
главный.
     -  Ладно, под  вашу ответственность я потерплю. Но кажется, вы  делаете
непростительную ошибку, - Людмила-Ванда чуть не прошипела последние слова.
     Нет, в самом деле, за что она на меня так зла? За то, что уступила зову
плоти?
     Но  как бы  ни интересно  было  слушать  голоса  из  динамика,  внешняя
обстановка  требовала  куда больше  внимания.  По  мере  приближения  центру
заслоны  стали  гуще. И  постреливали теперь, как мне казалось,  не только в
воздух.
     Где-то  в  глубине дворов-колодцев  шестиэтажных  доходных  домов вдруг
загремели часто-часто пистолеты, рванули воздух несколько ружейных залпов  -
и опять тишина.
     Когда  я вывернул с  Новослободской  на  Садово-Триумфальную,  путь мне
преградила  довольно  частая  цепь  красногвардейцев  с  намерениями  самыми
серьезными.
     Прорваться  и здесь  в принципе было можно, но  далеко ли? Беглый огонь
почти что  полной  роты сзади,  а впереди может оказаться поваленный поперек
дороги столб, или даже целая баррикада, что тогда?
     Я выключил скорость и  надавил на тугую педаль механического тормоза. К
машине направился человек в  обычной здесь кожаной куртке и зеленой суконной
фуражке  со звездочкой, перепоясанный ремнями и с  револьвером в руке. Сзади
его прикрывали двое солдат с винтовками без штыков.
     Какую из противоборствующих сторон он  представлял, я  понятия не имел.
Тем  более  что   общение  с  местными  жителями  рождало   во  мне  чувство
неуверенности и даже тревоги, слишком  трудно было каждый раз убеждать себя,
что это  не воскресшие из гроба покойники, умершие больше  столетия назад, а
живые люди, ничуть не мертвее меня.
     Но делать нечего, не дожидаясь пока он откроет дверцу купе и обратиться
к  моим  пассажирам,  реакцию   которых  в   данном   конкретном  случае   я
спрогнозировать не мог, я сам вышел из машины ему навстречу.  И заговорил на
опережение, старательно ломая слова:
     - Ми сеть дипломаты, Свисс... Швейцарска республик. Нейтрал, друзья ваш
правительств. - я пощелкал  пальцами для убедительности, чтобы быть понятным
аборигену, добавил: -  Международный Красный Крест. Что ви хотеть, что имеет
быть произойти здесь? Третий дня ми от®езжаль Тверь, все било спокойно, так.
Сейчас едем - неспокойно есть. Варум?
     Как удачно вышло, что  я прилично знал  немецкий, потому что человек  в
коже сразу же перешел на отчетливый  "хохдойч",  хоть и  чувствовался в  нем
неистребимый московский выговор.
     - Дипломаты? Паспорт имеете?
     Я вытащил свой из внутреннего кармана.
     - Зачем ездили в Тверь?
     - Там, в машине, представители европейских фирм и ваш сопровождающий от
Совнаркома. Имеют интерес к  концессиям  и деловому сотрудничеству в обувной
промышленности. Кожи, готовые изделия из Торжка и Кимр...  Вас  не затруднит
об®яснить, что происходит в городе?
     Я  надеялся, что  мои  пассажиры  слышат то,  что  я  говорю,  и  имеют
более-менее надежные документы.
     Командир непонятной принадлежности полистал мой паспорт. Я рассчитывал,
что лишних вопросов у него не будет, потому что моей "легенды" могла хватить
лишь  минут на пять не  слишком  тщательного  допроса. А  то, что он говорил
по-немецки, внушало некоторую  надежду. Раз  знает  язык,  должен и в прочих
аспектах цивилизованной жизни ориентироваться.
     Я даже спросил для обострения ситуации:
     - А ваш немецкий неплох. В Гейдельберге учились?
     - В Мюнхене. Только не учился, а был в плену...
     - Сочувствую. Но даже в  столь печальной ситуации есть  свой плюс  - не
так ли?
     Я чувствовал, что он лжет. В плену даже за три года  так хорошо язык не
выучить. Впрочем, если он до того окончил гимназию, а то и университет... Но
лесть моя цели достигла.
     - Езжайте, - он протянул мне паспорт. - Вы сейчас куда намерены?
     Я  почувствовал, как пот  покатился по спине  и мокрыми стали подмышки.
Адреса швейцарского посольства в Москве я не знал. Спросит - конец.
     - На Сивцев Вражек,  - ляпнул  наугад.  -  У нас там  арендован гараж и
гостевые комнаты... Но, может быть,  вы все же меня просветите -  что  тут у
вас случилось?
     - Езжайте, - повторил человек. - И лучше - в окружную, к Москве-реке, а
там  по Волхонке. Повезет - доберетесь... - он криво усмехнулся. - Очередная
революция у нас здесь. Народ свергает продажный режим иудушки Троцкого...
     - Ну и как, успешно? - позволил и я себе улыбнуться, садясь за руль.
     - Пока да, - ответил, как я теперь понял, инсургент.
     Я кивнул понимающе.
     - Но если вдруг что-то не выйдет -  добро пожаловать в наше посольство.
Спросите господина Риттенберга, это я. Честь имею. Долг платежом красен... -
последнее я снова произнес по-русски.
     - Данке шен. Только у  нас и посольское  гостеприимство безопасности не
гарантирует. Пан или пропал...
     Я поднес два пальца к козырьку кепки и дал газ. Пожалуй, и правда лучше
воспользоваться добрым  советом и крутить руль вправо, потом влево, выезжать
сначала на Пресню, а уже  оттуда прорываться через  Даргомилово, Смоленскую,
Арбат. Раз здесь патрули  мятежников, то где-то поблизости могут появиться и
правительственные войска...
     -  Вот  видите,  наш  волонтер  проявил  себя  совсем неплохо,  - снова
раздался их динамика голос Кириллова. Похоже из троицы он относился ко мне с
наибольшим доверием и симпатией, а это неплохо, раз  именно он здесь  "царь,
Бог  и воинский начальник". - Причем общался  он не  со своими, а как  раз с
нашими союзниками, так что...
     - Ничего  не "так  что", - опять вмешалась Людмила.  -  Еще неизвестно,
наши ли это люди или очередная подставка...
     -  Ну-у, вы,  милочка, скоро заявите, что вообще все нынешнее восстание
организовано  именно  для  того,  чтобы   позволить   господину  Риттенбергу
внедриться в наши ряды.
     - А я бы и этого не исключала, -  буркнула женщина,  но ее  агрессивный
порыв явно иссяк.
     -  Обещаю, - невнятно, из-за  того,  что он в  данный момент прикуривал
найденную в подвесном шкафчике сигару, сказал Станислав, - что  когда придет
время, я позволю вам застрелить или зарезать его собственными  руками. Но до
этого  сладостного  момента  прошу  демонстрировать   полную  лояльность   и
дружелюбие. Вы меня поняли?
     - Поняла, - с тоской в голосе ответила Людмила, - но когда будет можно,
я его лучше задушу... Он же совершенно не тот за кого себя выдает.  Разве не
видно?
     - А вы та? И за кого должен себя выдавать еврей, чтобы вам понравится?
     - Да какой же он еврей! - воскликнула Людмила и осеклась.
     - А что, была возможность убедиться в обратном? - с ехидством в  голосе
спросил Кириллов, видимо, большой знаток по этой части.
     -  Я  это, хочу  сказать, где  вы видели  евреев под два метра  ростом,
светлых шатенов с  серо-голубыми  глазами?  И  совершенно  не  картавит.  Он
остезийский немец, клянусь. А фамилия?..
     - Евреи  бывают всякие, запомните на  будущее. В  том числе и черные  и
желтые. Евреев-индейцев не встречал, врать не буду, но крючконосые брюнеты с
пейсами и вывернутыми губами живут  только в Польше  и на Волыни, да и то не
составляют  там  доминирующего типа.  Так  что успокойтесь...  если  человек
добровольно   называет  себя  евреем,  значит,  он  на  самом   деле  еврей.
Стопроцентно.  Исключений не  бывает. Даже сам  Троцкий  заявлял, что  он не
еврей, а интернационалист...
     Беседа  была для меня крайне  интересна, но впереди замаячил  очередной
патруль, и я сбросил  скорость  почти до нуля, обернулся и, отодвинув стекло
форточки, перебил ее:
     -   Таки  вы   мне   скажите  куда  ехать,  или  опять  будем  выяснять
рекомендательный маршрут у людей с винтовками?
     Станислав засмеялся,  насколько четко  мои слова  совпали с тем, что он
только что говорил.
     ...  Мы  проехали  мимо  того самого "Мотылька",  где позавчера  все  и
началось,  затем  по длинному  и  узкому переулку  позади  Никитских  ворот,
остановились возле  зеленых шелушащихся ворот под каменной аркой. Они как бы
сами собой открылись, и мы оказались в небольшом, но очевидно, типичном  для
этого  времени и  этого  района Москвы дворике. Вымощенном белым, сильно уже
потертым  плитняком,  с   каретными  сараями  справа  от   ворот  и  длинным
одноэтажным флигелем слева. Посередине  калитка, ведущая  в крошечный чахлый
садик из десятка деревьев, нескольких кустов сирени и сухой цементный фонтан
посередине. С  трех  сторон  двор окружали  глухие  брандмауэры  пятиэтажных
домов,  так  что  ощущение  изолированности,  безопасности  и   покоя  здесь
присутствовало.
     Через  низкую дверь погреба  мы ступили  на крутую каменную лестницу, и
через минуту  я понял,  что иду тем же путем,  что и вчера, только теперь  в
качестве зрячего. Число ступенек, повороты, запахи, гулкость отражающихся от
кирпичных шагов  -  все  тоже  самое.  Только  пришли  мы  в  совсем  другое
помещение, а не в то, где меня содержали вначале.
     Это была  типичная  штаб-квартира,  какими они  бывают  всегда и везде,
независимо  от  времени  и  места.   Столы,  заваленные  картами,  несколько
телефонов, задерганные и  не  выспавшиеся люди  в военной и штатской одежде,
табачный дым, приглушенный, но заполняющий весь об®ем помещения гул голосов.
     Появление Кириллова и Станислава было воспринято с удивлением (конечно,
они  уже  вполне могли  числиться  в покойниках или пропавших  без вести)  и
хорошо  заметным  со стороны  облегчением. Очевидно,  тот,  кто  заменил  их
сейчас, замучился  отвечая на  все  более  настойчивые вопросы  вышестоящего
командования  и  одновременно  принимая на  бремя лишений,  к  которым  этот
человек  был  явно  не  готов.  Так  я  сообразил,  увидев  открывшуюся  мне
мизансцену.
     Этот заместитель,  человек  лет  сор