подбирая
русские слова  и  прослаивая их  английскими глаголами,  сообщил, что  мы  с
друзьями  собрались  на фишинг,  "он  Селигер-лейк",  бат  я,  к  сожалению,
несколько проспал, и вот теперь прошу  оказать мне небольшой  хелп. При этом
как  бы между прочим положил  на стойку красно-зеленую бумажку  с  портретом
Дмитрия  Донского  и  слегка  постукал  по  ней  пальцами.  Другой  рукой  я
придерживал ремень сумки, из которой торчал приклад подводного ружья.
     Суть моей просьбы заключалась в том, что мне нужен был ренткар, срочно,
минут через пятнадцать...
     Портье  посмотрел на меня слишком, как мне показалось, внимательно.  Не
исключено, что просто оценивал, соответствует ли вознаграждение хлопотам.
     - О'кей, -  ответил наконец  былинный богатырь с  добротным ярославским
выговором,  и бумажка  исчезла у меня  из-под пальцев,  будто  ее и  не было
никогда. После чего снял трубку телефона.
     - Мне нужен автомобиль-"джип", - уточнил я. - Фо фикс мэн. Энд вумен, -
подумал и добавил: - Плачу наличными...
     Я едва  успел  выпить  кофе,  чтобы  не  стоять столбом  посреди холла.
Огромные шестиметровые окна по всему периметру, за которыми притаилась тьма,
меня  нервировали, а стойка буфета  пряталась  в углу за колоннами. Шустрого
вида паренек появился в дверях. Портье указал на меня пальцем. Машину парень
пригнал  отличную.  Полноприводный  газотурбинный "Тур", оснащенный так, что
прямо от ворот отеля можно включаться в  ралли Якутск-Дакар. Но и плата тоже
впечатляющая...
     Я расписался в  бланке заказа и внес сумму за неделю, прибавив солидные
чаевые.
     - Может быть, мне придется сдать машину в вашем агентстве в Твери...  -
предупредил я.
     - Хоть во Владивостоке... Счастливой рыбалки...
     Когда машина выезжала из  переулка, свет мазнул по дому  напротив, и не
знаю, так ли  оно  было, или  это  игра травмированного воображения, но  мне
показалось, что рядом с парадным под®ездом мелькнули две тени.  Если да,  то
ушел я очень вовремя.

     ...За час, что оставался до рассвета, я в хорошем темпе проскочил город
и больше полусотни километров по Ярославскому  шоссе. В известном только мне
месте, убедившись, что в поле  зрения нет ни одной машины, я свернул налево,
в лес.
     Эта моя  поездка могла бы стать  очень приятной.  О чем-то подобном я с
тоской мечтал там, где не только  о пышной  золотой осени, прохладном лесном
воздухе  и просвистах  ранних  птиц,  но  и  простой  прогулке  без тяжелого
скафандра нечего было  и думать. А сейчас вот было вроде бы  все, только  за
минусом умиротворения и радости.
     Допуская возможность погони, хотя и непонятно, откуда бы она взялась, я
начал путать следы. Сначала километров двадцать действительно ехал в сторону
Твери,  а  потом по заброшенным грунтовкам  и просекам стал  уклоняться  все
более вправо, к северо-востоку.
     Причем  окончательного  решения у  меня  не  было,  я  колебался  между
несколькими вариантами и не мог (или не  хотел?) даже мысленно назвать цель.
"Уж не думаешь ли  ты, что они и мысли  читают?" - прямо спросил я у себя, и
так же прямо ответил: "А хрен их знает!"
     Проще всего, и наверное правильнее, было направиться туда, где помощь и
безопасность  могли  быть  гарантированы  -   на  базу  дальней  космической
разведки. У меня там  были  хорошие знакомые, к проблеме они отнеслись  бы с
доверием (а так ли?), и  средства  у них имелись  соответствующие. Но что-то
мешало  выбрать   этот  вариант.  Неужели   обычная   гордость?  Или  именно
"кажущаяся" надежность?
     Второй  путь   традиционный  -  прибегнуть  к  защите  Закона.  Сделать
официальное заявление и "дать делу ход". Но его я отмел сразу.
     И выбрал вариант третий, нетривиальный, оставляющий мне самое главное -
свободу маневра и возможность самому добраться  до  истоков тайны, наверняка
слишком глубокой и увлекательной, чтобы отдавать ее в чужие руки.
     Как всегда, с принятием решения мне сразу  стало легче. Оставалось лишь
следовать   логике  развития  событий,   соблюдая   одно  важное  условие  -
по-прежнему не позволить себя убить.
     Езда  на приличной скорости по узкой лесной дороге сама по себе хорошее
средство  успокоить  нервы. Неожиданные  повороты,  торчащие из  земли  узлы
корней, низко  нависающие ветки и острые сучья требуют мгновенной реакции  и
не  оставляют  времени  на  посторонние  мысли,  кроме  самых  элементарных.
Например - почему пришедшая по мою душу девица  была  так неожиданно  одета?
Трудно представить,  что она  разгуливала по самому  центру  Москвы  в столь
экзотическом виде. На  берегу моря, в турпоходе, на даче - ради бога, но  на
вечернем  бульваре?  Моветон... Шорты на голое тело, в руках лучемет... если
даже она  под®ехала  на машине к  самым дверям,  вопрос  остается. Ну  чисто
практически - зачем? В конце концов физически неудобно.
     Но факт налицо. Нужно как-то встроить его в систему моих гипотез. Самое
простое  предположить, что она сумасшедшая. Неинтересно  и  бесперспективно,
поскольку логика  душевнобольного при  неизвестном  диагнозе  непостижима  в
принципе.
     Можно допустить, что она - сектантка. Вроде  средневековых "ассасинов".
Или даже  пуще  того  - амазонок-мстительниц.  Не  знаю, правда,  за  что. К
женщинам я всегда относился предупредительно...
     А вот  такой ход уже  ближе! Узнать бы, не происходило  ли вокруг моего
дома чего-то  вроде  с®емок  фильма  с участием  полураздетых баб,  или  шоу
аналогичное в ближних заведениях... Тут есть рацио...
     Одним словом, работать  есть  с  чем.  Зарядить в  компьютер, придумать
программу, проиграть  все подходящие прецеденты  за  предыдущий  век... Дело
сдвинулось. Я крутил руль своего "Тура", строил версии, надиктовывал идеи на
кристаллофон,  слушал последние  новости  и даже  понемногу начал любоваться
природой.  Душевное  равновесие,   достигнутое   на   базе   определившегося
социального  статуса: "журналист,  ведущий частное расследование", - вернуло
мне утраченный было вкус к краскам и звукам окружающего мира.
     Под вечер я оказался почти у цели.
     В дебрях вологодских лесов, неподалеку от старинного городка Кириллова,
была  у меня дача. Даже не то чтобы в  полном  смысле  этого  слова дача,  а
крепкая рубленая  изба, слегка  переоборудованная, стоящая вроде  и  в черте
престижного дачного поселка, но  и на  отшибе,  отделенная от крайних  домов
оврагом.  Так  что  кадровые  дачники  меня  своим  не   считали.  Меня  это
устраивало, избавляя  от  необходимости  участвовать  в  общественной  жизни
здешнего социума.
     Наезжал я сюда нерегулярно, с  интервалами от  месяца  до  года,  когда
появлялось вдруг желание поработать  вдали  от  городского шума  или  просто
отдохнуть...
     В Москве мало кто знал о  наличии  у  меня сего "приюта  отдохновения",
здесь для  аборигенов я тоже  как  бы  не  существовал, поэтому  в  нынешней
ситуации убежище казалось мне надежным...
     ...Я  едва  успел  затормозить.  Прямо  мне  под колеса вылетел  рослый
вороной жеребец. Осажденный чересчур нервным рывком поводьев, он поднялся на
дыбы, крутнулся на задних ногах и стал поперек дороги, шумно всхрапывая.
     -  Опасно ездишь, Марк  Аврелий, -  приветствовал я всадника, выходя на
дорогу и разминая затекшие ноги и спину.
     Он  тоже  спрыгнул  с  коня,  звякнул  шпорами.  Пятнадцати-,  если  не
ошибаюсь,  летнего отрока,  соседского  сына,  действительно  звали Марк,  а
дополнительные  римские  имена  я  придавал  ему  без  всякой  системы,   по
настроению.  Прошлый  раз,  кажется, он был  Марк  Юний  Брут. Я старался не
повторяться, но на Аврелии мои  запасы исчерпывались.  Надо будет  полистать
первоисточники. Светония там. Аммиана Марцеллина...
     - Здравствуйте, дядя Игорь, вернулись наконец! -  парнишка был искренне
рад. Приятно, когда твое появление вызывает у человека положительные эмоции,
а не выстрел в упор, к примеру...
     Мы присели на обочине  и  неторопливо начали  обмениваться информацией.
Меня в данный момент интересовало лишь одно: не появлялась ли здесь Алла. Но
спросил  я о ней между прочим, когда все достойные мужской беседы темы  были
исчерпаны.
     Ответ Марка  меня расстроил. Я  все  же не на шутку надеялся,  что Алла
догадалась  использовать дачу  как убежище. Теперь все становилось совсем уж
беспросветно...
     - Да, дядя Игорь, зато вас сегодня  тип какой-то спрашивал. Я когда вас
увидел,  удивился даже,  какое  совпадение, а  потом заговорился и  забыл, а
сейчас вспомнил.
     - Ну? Очень интересно, - я напрягся, но не подал вида.
     - И какой из себя?
     - Мне он не понравился... Такой...  членистоногий... - мальчик повертел
пальцами в  воздухе  и  довольно  похоже  описал  вчерашнего аэропортовского
незнакомца.
     Все мои  надежды рухнули разом. Убежища больше  нет, и  -  что страшнее
всего - любые мои замыслы для них открытая книга.
     -  ...перед обедом. Походил по поселку, потом увидел  меня,  я  как раз
Агата выводил, и спросил, не видел ли я вас. Я показал ваш дом и сказал, что
вас  с   прошлого  лета  не  было...  -  продолжал   об®яснять  Марк.  Очень
обстоятельный, педантичный даже юноша.
     - И все? - спросил я.
     -  Все.  Ушел по Пихтовой аллее.  Я думаю -  на станцию.  Он без машины
был... А я потом  пообедал и поехал в лес. Тут у меня одна поляна есть,  для
тренировок. Я стипльчезом думаю заняться. А тут и вы под®ехали...
     - Ладно, Марк... - мне очень не хотелось вмешивать парня в эту историю,
но другого выхода просто не было. Надо только прямо сейчас сочинить сказочку
поубедительней. - Я  на тебя очень  надеюсь. Дело в том, что, похоже, у меня
наметились  крупные  неприятности...   Помнишь  историю   про  пришельцев  с
Антареса?
     - Конечно! - у Марка глаза округлились от предчувствия.
     -  Боюсь, что  та  история  совсем  не  закончилась. Но  -  тайна! Они,
очевидно, вышли на  мой след... А  твой тип слишком напоминает  их агента...
Понял? Мне придется временно скрыться. Только ты можешь мне помочь... Прежде
всего  - никому ни слова. Ни отцу, ни матери, ни друзьям. И каждый день,  на
закате, когда солнце скрывается за лесом, жди меня на северном берегу озера.
Знаешь,  где бани. Как бы между прочим под®езжай туда, задержись,  на  озеро
посмотри, подпругу поправь... Если  меня не будет, уезжай.  На другой день -
снова. И наблюдай. Если что узнаешь, заметишь, услышишь, сообщишь мне... Да,
какой  у  тебя  личный  номер  на  компьютере?  Возможно, я и  так  с  тобой
свяжусь...
     За несколько минут мы с Марком согласовали  еще ряд условий нашей с ним
конфиденции.
     - И вот еще что - переключи на себя мой закрытый канал... - я об®яснил,
как это сделать. - И запомни еще раз, очень прошу тебя, в  буквальном смысле
никому ни слова. Даже и Алле, если она вдруг об®явится. Только после встречи
со мной...
     Марк ускакал, переполненный впечатлениями, а  я вновь направил вездеход
в  самую глубь леса. Петля  сжалась настолько  туго,  что становилось трудно
дышать. Один только, самый последний шанс остался у меня. Враги знают о моей
даче, но ищут меня скорее наобум. Иначе не шлялся бы здесь этот тип. Раньше,
чем я  реально мог сюда  приехать. Значит, выследить не смогли,  мой  трюк в
отеле прозевали, и бороться  с ними  можно. Впервые за двое суток я опередил
их в темпе. Следующий же мой ход просчитать вообще невозможно,  ибо знать об
этом  варианте не может  ни  одна душа  в мире... За  исключением  Марка.  И
Аллы... Да и им вряд ли вспомнится.
     Я  дождался  ночи,  спрятав  вездеход  в густых  зарослях  орешника, не
выпуская  из  рук  своего гарпунного ружья и прислушиваясь к каждому  звуку.
Сумерки тянулись чересчур долго, особенно  если  учесть, что я  не  ел ровно
сутки.  Уже в  полной темноте, я  вышел  по  берегу  озера  к тяжелым башням
монастыря. Слева от  арки Водяных ворот тускло  светилось забранное решеткой
оконце. Нервно озираясь, я постучал...


        Глава 4

     ...С отцом Григорием  я познакомился десять,  скорее,  даже одиннадцать
лет назад. В лавке букиниста на Ильинке. Мы разговорились, как сейчас помню,
о первоизданиях Бодлера на русском. Несмотря  на почти трехкратную разницу в
возрасте, что-то нас  друг в друге заинтересовало.  Он сказал, что  бывает в
этой лавке по понедельникам, и предложил встретиться следующий раз.  О  том,
что он монах, я узнал лишь через год, а то и больше.
     Но  этой стороны  его  жизни мы  еще долго не касались. Только  когда я
обзавелся  дачей, встречи  вышли за пределы  магазинов, лавок,  литературных
кафе  и  трактиров.  Мы, например,  стали  ходить по грибы. И  на рыбалку  в
монастырских прудах.
     Отец Григорий, в выгоревшей поношенной рясе, скуфье, старых сапогах, да
на фоне вологодских пейзажей, выглядел персонажем допетровских времен. И это
при том, что в первой своей жизни дослужился до полковника, а сейчас занимал
в монастырской иерархии немалый  чин  не то  келаря,  не то казначея.  Но  в
парадной иноческой форме я его не видел ни разу.
     Вот  и  сейчас,  вызванный  привратником,  он  появился,  неподвластный
времени,  невысокий,  поджарый,  с  седенькой  бородкой.  Я  начал  сбивчиво
извиняться,  что  вот  позволил  себе  потревожить,  но  он  остановил  меня
движением руки.
     -  Раз  пришел,  значит имеешь в  том нужду.  Пройдем  ко мне, там  все
скажешь. А приют страждущим обитель наша предоставляет без всяких условий...
     В подбашенной галерее было  тихо, темно, гнетуще, сказал бы я  в других
обстоятельствах.  Сейчас  же,  наоборот,  толщина   стен,  нависшие   своды,
громоздкие дубовые ворота создавали ощущение  покоя и безопасности. А  когда
привратник задвинул кованый, толщиной в руку  засов на калитке, стало совсем
хорошо.
     - Только... Не могли бы  вы сказать,  что если меня будут спрашивать...
Не меня даже, а вообще, не появлялся ли тут некто на меня похожий...
     Григорий  молча кивнул, зашел в  каморку и что-то сказал монаху,  после
чего увлек меня вглубь башни.
     - Не следует  заставлять послушника лгать. Хотя бы и во спасение. Лучше
сменить его. Новый же привратник на самом деле ничего не видел.
     Мы  пересекли небольшой внутренний  дворик, еще  одни ворота, несколько
раз  повернули  между  разбросанными в  беспорядке темными  строениями, и  я
потерял  ориентировку.  В  этой  части  монастыря   мне  раньше   бывать  не
приходилось,  стены окружали со всех сторон, а освещение вряд ли  отличалось
от того, что было в древности. Внешних  фонарей не имелось вообще, а  слабый
желтоватый свет  из редких окон едва-едва позволял  различить  мощеную белым
камнем дорожку. Я спросил отца Григория, почему так мало света.
     -  Нет необходимости. Спать монахи ложатся рано, а кому нужно, и так не
заблудится. В кельях же хватит и свечей. Живой свет успокаивает душу.
     По длинному коридору, миновав несколько лестниц и открытых  галерей, мы
наконец достигли цели.
     Отец  Григорий  занимал  довольно просторную,  но  скудно  обставленную
келью.  Два окна  в глубоких амбразурах,  беленые известью стены, стол,  два
табурета,  топчан  в  углу.  Самодельные  полки для  книг. Несколько  икон с
горящими лампадами. В левой стене еще одна дверь, из мореных досок, стянутых
железными полосами, и с ручкой в виде неровного кольца.
     - Есть хочешь? - спросил монах,  подвигая мне табурет. - Можно сказать,
чтоб принесли из трапезной. Грибная солянка, жареная рыба... Или просто чаю?
     Я не ел по-настоящему очень давно, но голода не было. Нервы. У одних от
переживаний аппетит обостряется,  у меня наоборот. Да  и затруднять пожилого
человека...
     - Чаю, пожалуй, выпью.
     И только после  чая с черствыми бубликами и сахаром вприкуску я перешел
к сути дела.
     Отец  Григорий выслушал меня внимательно,  не стесняясь  перебивать для
уточнения мелких деталей, которые  сам я  упустил  или  не  придал  должного
значения. Несколько раз он  предлагал  вернуться  назад и  отдельные эпизоды
разложить буквально по  минутам. Во  время  долгого, более чем  трехчасового
разговора  святой  отец  отнюдь  не  выглядел  тихим богомольным  старичком.
Напротив, глядя на него сейчас,  я очень отчетливо представил, каким он  был
бравым офицером, и не где-нибудь, а в  мобильных частях ООН. Первая половина
нашего   века,   как    известно,   спокойствием   не   отличалась,   работы
рейнджерам-ооновцам было выше головы. И хоть  потом почти тридцать  лет отец
Григорий усердно  замаливал грехи,  прежняя хватка осталась, достаточно было
вглядеться в его  прищуренные, далеко не смиренные  глаза. Он сжал в  кулаке
свою   не   слишком   роскошную   бородку,   задумался,   покачивая   носком
потрескавшегося от старости сапога.
     - Ну, стало быть,  ладно. Сегодня, сын  мой,  можешь отдыхать спокойно.
Здесь  тебя никто не найдет  и  не потревожит. Стены обители надежны, братия
многочисленна  и крепка  духом...  -  он  усмехнулся. Встал, зевнул и  мелко
перекрестил рот. Подошел к маленькой двери и открыл ее.
     За  дверью  оказалась  еще  одна комната. Совершенно в  ином стиле. Тут
стояла  добротная  кожаная   мебель,  массивный   письменный   стол,  мощный
компьютер. Две стены занимали застекленные книжные и глухие иного назначения
шкафы, пол  устилал ковер, к третьей стене прислонился  громоздкий титановый
сейф. Еще две двери справа от сейфа.  И узкое окно напротив стола, забранное
прочной решеткой.
     Я понял, что это -  рабочий кабинет монаха. И сам  он скорее  казначей,
чем келарь. Если здесь хранятся монастырские ценности, спать я могу на самом
деле спокойно.
     Отец Григорий  пожелал мне  доброй ночи,  осенил  крестным знамением  и
исчез, притворив за собой дверь.
     Я лег на диван и действительно почти тотчас уснул.
     Проснулся среди ночи непонятно отчего. Разве что от непривычной тишины.
Как в сурдокамере. Или в каюте звездолета. Лежал на спине, глядя в невидимый
потолок.  Все пережитое за двое суток  представилось вдруг сюрреалистическим
абсурдом, и только текущий миг реальностью.
     А потом  где-то  очень  далеко, за Сиверским озером,  вдруг  послышался
тоскливый собачий вой. А может быть - и  волчий. Вой этот перемещался  вдоль
горизонта, как  будто передавался эстафетой.  Замолкал  в одной деревне  или
хуторе и  начинался в другой. Я постарался  представить  карту окрестностей,
чтобы  сообразить,  возможно  ли   это,   и   в  полудреме   мне  привиделся
один-единственный зверь, но огромный, бегущий краем озера.
     Выспаться мне удалось хорошо. Даже, пожалуй,  лучше, чем когда-либо  за
последнее время. Мало того,  что меня никто  не беспокоил (а  ночной  вой не
приснился  ли?), так  еще и погода за ночь изменилась, похолодало, опустился
густой  моросящий  туман, и в келье  царил приятный полумрак, а по жестяному
козырьку окна негромко постукивали дождевые капли.
     Отца Григория в  келье не было, на  столе меня ждал постный, но  вполне
приемлемый  завтрак.  Я  надеялся, что  в  современно оборудованном кабинете
монаха найду какое-нибудь  средство  связи с внешним миром,  однако  ошибся.
Кроме компьютера,  ничего радиоэлектронного там не оказалось, да и компьютер
включить  не  удалось,  система кодировки  не соответствовала  ни одной  мне
известной.  Вполне  возможно,  что  и подключен  он  не к общемировой,  а  к
какой-нибудь специально-церковной информационной сети, а машинным языком мог
быть, к примеру, даже и церковнославянский.
     Оставалось  либо   снова  завалиться  спать,  либо  развлечься  чтением
духовной литературы.  Или, наконец, просто наблюдать  из окна  за  будничной
монастырской жизнью. Если  б окна выходили  во двор  музея-заповедника, было
бы, конечно, лучше. Туристки там, и тому подобное...
     Отец   Григорий  появился  только   после  обеда,  который  мне  принес
молчаливый  послушник. Он  вошел  в мокром  подряснике  и заляпанных  грязью
сапогах, пока переодевался в сухое, грел руки перед