асчет будет такой  - вы поселяетесь, если мебилирашки вас устроят, и
мы тут же идем  ужинать  по-настоящему в  ресторан  напротив.  Что  там ваша
яичница после длинного и трудного дня?
     В темноте кабины я увидел, что она кивнула.
     -  Мне кажется, вы приличный человек, Игорь, я испытываю к вам доверие.
Вы его не обманете?
     Это что, тогда всерьез можно было задавать такие вопросы и рассчитывать
получить честный ответ? Однако  кто его знает,  если в здешнем обществе люди
по внешности еще четко делятся на социо- и психотипы, то возможности и такие
пережитки сословного устройства.
     Соблюдая  принципы конспирации, я  сначала проехал  мимо  нужного дома,
посмотрел,  все  ли  там спокойно,  переулками  выбрался на Самотеку, сделал
несколько  запутанных и неожиданных  петель,  так  что в темноте  и старожил
потерял  бы  ориентировку,  а потом  через  Цветной  и  Петровский  бульвары
возвратился к цели.
     - Можно и мне папироску? - спросила она, когда я закурил.
     - Да, конечно, простите, что я сам не подумал предложить...
     - К незнакомым женщинам тоже  нужно проявлять  внимание, - назидательно
сказала  Людмила, принимая у меня  толстый "Дюбек". Бог знает что приходится
курить  для соблюдения  маскировки. Как будто,  позволь я  себе мою  обычную
сигару, это кого-то здесь взволновало бы.
     - А вы коренной москвич? - спросила женщина немного погодя, сделав  две
по настоящему глубокие затяжки.
     Вот  это  уже слегка ее  выдает. Мало кто из  приличных дам ее возраста
курит,  как  фронтовой солдат.  Слишком долго  сдерживала  эмоции,  сейчас в
темноте, решила, что можно слегка расслабиться.
     - Да прирожденный.
     - Квартиру свою имеете?
     - Увы, нет.  Ту, что  была, большевики реквизировали. В восемнадцатом я
уехал, недавно вернулся, сейчас снимаю две маленькие комнатки и что-то вроде
кухни  во  флигеле для  прислуги. На  Балчуге. Но  туда пригласить не  могу,
извините.
     Пусть понимает, как хочет.
     - Все равно неплохо? На войне не были?
     -  Я принципиальный толстовец.  Настолько аполитичен, что ни белая,  ни
красная идея меня не вдохновили.
     - Сейчас тоже?
     - Сейчас  тем более.  Война  кончилась,  террор  притих,  граница почти
открыта.  А  когда нет препятствий  для  от®езда, зачем  уезжать? Москва как
город мне ближе Харькова или Севастополя.
     - Звучит убедительно,  но  в  устах такого мужчины, как вы,  все  равно
странно.  - Вспыхнувший  трещащим пламенем  кончик  папиросы осветил  нижнюю
часть ее лица.
     -  А  зачем  мне  говорить неправду? "Эс алляль килеврет  мэра  мерехли
джедем..." Так говорят где-то на Востоке: "Верь незнакомому, ему нет корысти
обманывать..."
     - Вы ориенталист?
     Вот тут я напрягся по-настоящему. Слишком эта дама образована для своей
роли. Даже в  более спокойные времена не каждый день можно  было встретить в
кабачке  не слишком высокого разбора  столь эрудированную  женщину.  Хоть  в
гражданские войны все так перепутывается...
     - Зачем же? Просто библиофил. А вы?  Бестужевские  курсы окончили?  Или
Смольный институт?
     - Увы, только гимназию. В Двинске. Но с золотой медалью. Устроит вас?
     - Если говорите правду, то вполне.
     - Квиты, - в ее голосе прозвучал смешок. - Как вы это: "Эсс алля...
     - И так далее... Запоминать не  стоит, я не уверен в правильности моего
произношения.
     Несколько минут я вел  автомобиль молча, прикидывая,  что за  игру  она
затеяла, пустившись  в  откровения?  Тайному агенту не  пристало. А  почему,
собственно? Легенда какая-то у всех  должна быть. Тем более если она все  же
считает  меня случайным знакомым. Да  отчего  бы и нет?  Она - действительно
бывшая гимназистка (по годам подходит, в  семнадцатом ей как раз лет 18-20),
просто разговорилась  с хорошо  к ней  отнесшимся  мужчиной.  Воспитанным  и
интеллигентным. А если догадывается о моей истинной роли  - все равно. Ни на
иностранную  принцессу,  ни  на  работницу  "Трехгорки" она  по внешности  и
манерам не тянет. Волей-неволей должна изображать нечто близкое к истине.
     ... С устройством ее на постой в меблированных комнатах "Уютный уголок"
сложностей не  возникло.  Состоявшая на  жалование у Кирсанова благообразная
хозяйка без вопросов  отвела Людмиле две хорошие  угловые  комнаты на втором
этаже.  Предложила сейчас  же отдать  ей  в стирку и чистку  белье и одежду,
заверив, что к утру все будет готово, а также подать в квартиру самовар.
     -  Спасибо,  Матильда  Юрьевна, мы  собираемся поужинать по  соседству.
Надеюсь, мы вас не обеспокоим, вернувшись попозже?
     - Позвоните три раза, коридорный откроет, - улыбка была лучезарнейшая и
все понимающая.
     -  Без  всяких  вопросов.  - И,  провожая нас  до  лестничной площадки,
хозяйка спросила  меня театральным  шепотом: - Может быть. Вам тоже комнатку
приготовить? Есть у меня, с  дверью в эти номера...  - она  указала  пальцем
между лопаток идущей впереди Людмилы.
     Я   молча  кивнул  и  сунул   в  ладонь  хозяйки   вчетверо   сложенный
врангелевский   "колокольчик".  Двадцатипятирублевки   Югороссии,   свободно
размениваемые  на  золото, котировались в Совдепии  куда выше номинала. И уж
тем более в предчувствии новых потрясений.


        Глава 2

     Ближе  к  полуночи,  в отдельном  кабинете ресторана  "Эрмитаж",  когда
Людмила,  утомленная дорогой и стрессами минувшего дня,  вдруг  неожиданно и
быстро начала хмелеть под дикое дребезжание бубнов  и вопли цыганского хора,
я положил ладонь ей на колено и произнес первый пароль.
     -  Вот наконец-то, - развязано рассмеялась она, отнюдь не отстранив мою
руку. - А я там все ждала и ждала связного... Потом подумала  - вдруг ты тот
самый и есть. А нужные слова забыл. Все остальное-то вроде сходилось. Решила
остаться  с тобой. Тот - не тот, а ночевать в самом деле негде...  Ну, тогда
пошли скорее.
     - Куда это? Мне здесь нравится.
     - Ко мне,  конечно. Пока не развезло.  Ты в этих  делах совсем мальчик?
Сказал бы сразу, что нужно, не пришлось бы на шампанское тратиться...
     -  Не свои  трачу, -  небрежно  отмахнулся я. - За  чужой  счет чего не
погулять с красивой женщиной...
     Она посмотрела на меня с пьяной подозрительностью.
     - Может быть, ты и еще чего хочешь за чужой счет?
     Сейчас она уже не походила на гимназистку-медалистку.
     -  Это уж как  получится, - пожал плечами, делая вид, что не понимаю, о
чем говорит Людмила. - В армии так  принято: "Ни от чего не отказывайся и ни
на что не напрашивайся".
     Перед калиткой во  двор "мебилирашек" простиралась огромная лужа, через
которую была переброшена хлипкая доска.
     - Предложите мне руку, Игорь, - манерно попросила она, качнувшись.
     -  Если  позволите... -  я подхватил ее  на руки, ощутив ладонью сквозь
чулки мягкие  и  теплые ноги  под коленями,  и  понес  через  лужу дальше по
темному двору к крыльцу черного хода.
     - Ох, зачем вы это?
     Я поставил женщину на ступеньки.
     - Еще раз спасибо. До свидания?
     Как играет, а? Или действительно совсем пьяна? Я щелкнул пальцами.
     - За труды получить бы... Что там с вас причитается?
     -  Ой,  правда, что  это я? Пойдемте. - Людмилу снова шатнуло, пришлось
поддержать за  локоть. В  крошечной прихожей  я помог  снять ей пальто.  Она
стояла и смотрела на меня, морща лоб.
     - У меня ноги промокли. Отвернитесь, я сейчас.
     - У меня тоже. Занимайтесь собой, я вернусь минут через пять.
     Предусмотрительно оставленным  хозяйкой  в  двери ключом  я отпер  свою
комнату. Чиркнув зажигалкой, высмотрел скрытую бархатными портьерами дверь в
соседние апартаменты.  Откинул  обычный  железный  крючок,  приоткрыл узкую,
только чтобы заглянуть одним глазом, щель.
     В смежной с моей комнате было темно, а первая, большая, ярко освещалась
электрической  лампой под шелковым  малиновым  абажуром.  Людмила, присев на
стул, расшнуровала забрызганные  грязью ботинки.  Пожалуй, она действительно
была пьяна, ее заметно мотало из стороны в сторону.
     Бросила  ботинки  в  угол,  подняв подол платья,  принялась стягивать с
незагорелых  ног чулки. Скомкала, подержала в  руке,  словно не зная, что  с
ними  делать, тоже отшвырнула  в сторону. Замерла  на стуле, прикрыв глаза и
оперившись руками о широко  раздвинутые колени. Потом встала, подняла с пола
свой саквояж,  начала в нем рыться, выбрасывая на полукруглую кушетку всякую
женскую мелочь и что-то недовольно бормоча.
     Я  осторожно  покинул  наблюдательный  пункт. Вряд ли  можно  надеяться
увидеть что-то кроме непрофессионального стриптиза.
     Покурил перед форточкой, приводя мысли в  порядок и планируя дальнейшие
действия. Потом вышел в коридор и постучал к Людмиле.
     Она, кажется, начала понемногу приходить в себя. Глаза  прояснились,  и
речь стала отчетливее.
     - А знаете, Игорь, у меня ведь  нет того,  что вам нужно...  - сообщила
она, смущенно улыбаясь.
     - Как это нет?
     - Обыкновенно. Я ведь дело  знаю, не то что вы... Раз  никто ко  мне не
подошел  с  паролем,  я  передачку  спрятала.  Там, в  "Мотыльке",  когда  в
вальтерклозет зашла. Мало ли что  могло  случиться. Та шумная компания  меня
напугала...
     - Едем!
     -  Куда  ехать милый?  Там давно закрылось. Час ночи уже. Теперь только
утром...
     - Спрятала хоть надежно? - перешел я на "ты".
     - Будь спокоен. Кроме меня, никто не найдет.
     - Припомни, на словах ничего не велели передать?
     Она  опустилась  на  кушетку,  небрежно  сдвинув  к  краю  разбросанное
небогатое бельишко, хлопнула себя по лбу.
     - Напоил  меня, противный, а теперь спрашиваешь. Велели, велели, только
те слова без посылочки ничего  не значат. Я  должна про-ком-ментировать, да.
Что, откуда и какой шифр использован...  Там каждая вторая страничка  - ключ
для  первой. Да и  то,  если ты сейчас еще несколько слов припомнишь. А нет,
так нет,  с  другими  разговаривать  буду.  Так  что  извини,  теперь только
спать...
     Сдерживая раздражение,  я  подошел к окну.  В черном  стекле  отражался
красноватый  свет лапы  и  смутно дрожало  электрическое зарево  над центром
города.
     Пользуясь  тем, что  я отвернулся, Людмила  прошла  в  совсем крошечную
спаленку,  большую  часть  которой занимала просторная  железная  кровать  с
никелированными шарами и кольцами на спинках, начала стягивать через  голову
платье.
     - Эй подожди немного. Ты меня слышишь?
     -  А как  же? - она  широко  улыбнулась, держа перед собой  платье, как
матадор мулету.  Вот почему у нее такая осиная  талия -  тело  зашнуровано в
тугой розовый корсет, похожий на противоперегрузочный костюм. Из-под нижнего
края корсета выглядывают  кружевные панталоны  с оборочками, сверху выпирают
круглые, как пушечные ядра времен Полтавской битвы, груди.
     - И  слышу,  и все понимаю. Подай мне халатик вон  там, в  саквояже,  и
принеси, пожалуйста  воды  с  кухни.  А  я пока  переоденусь и  еще  кое-что
вспомню... Велено было слово в слово передать, а мысли путаются...
     Наполняя  водой  кипяченой водой  из  большого  оцинкованного  бака,  я
продолжал анализировать ситуацию. Мне  ведь предписаны  не только курьерские
функции,  я должен  выяснить, не двойной она агент?  А  то, что  пьяна, - не
страшно, даже наоборот.
     Не дурака ли, кстати она валяет,  и не играет ли она со мной, а  не я с
нею? Да непохоже, я ведь считал - полтора стакана  мадеры в "Мотыльке",  две
рюмки конька  и  четыре  фужера  шампанского  в "Эрмитаже".  А утром  у  нее
наступит похмелье и адреналиновая  тоска, тогда откровенного разговора может
и не получиться.
     Уроки Шульгина и полковника Кирсанова крепко сидели у меня в  голове, и
перед  тем,  как  отнести  ей  воду,  я зашел к себе и набрал нужный  код на
клавиатуре   карманного  переговорного  устройства   с  жидкокристаллическим
экраном. Шульгин называл его "пейджером".
     Прибор пискнул, на экране появился  знак вопроса. Я  передал сообщение,
убедился, что оно принято, и спрятал пейджер под матрас. От греха...
     Людмила лежала на  своей  кровати поверх покрывала,  разошедшиеся  полы
черного халата с японским набивным рисунком  открывали левую ногу как раз до
того  места, где она заканчивалась.  Непривычного  дизайна  белье  вместе  с
корсетом грудой валялось у изголовья. Уснула, что ли?
     - Принес воду? - спросила она слабым голосом.
     Я подал  ей  стакан.  Она привстала,  осушила его  в три глотка.  Шумно
вздохнула. - Запри дверь. Я, правда, с непривычки слишком много выпила.
     Опустила  ноги  на  коврик. Халат совсем распахнулся. Людмила отбросила
его,  не  торопясь легла, прикрылась одеялом  до пояса.  Даже без  поддержки
корсета грудь  у нее  почти не обвисала. Соски, маленькие и розовые, торчали
пуговками. Значит не рожала еще.
     Ее губы приоткрылись не то в улыбке, не то в презрительной гримасе.
     -  Воспитанные  мужчины  в упор на  женщин неглиже смотреть не  должны.
Неприлично. Тем более что  ничего  нового ты не увидишь, а я пьяная, и когда
на меня так смотрят - за себя не  отвечаю. А если нравлюсь, - она приподняла
руками снизу груди и качнула ими, - лови момент. Какая б ни была, а на спине
лежать могу...
     Удивляясь  самому себе, я  ощутил, что действительно готов  на это.  Да
просто в  смысле  этнографии интересно, какова  она  - женщина, рожденная  в
позапрошлом веке?
     Тем более что выполнение оперативного задания никак нельзя трактовать в
плане супружеской измены.  Я погасил лампу и, не спеша раздевшись, лег рядом
с Людмилой.
     Небольшой, но многозарядный  и мощный пистолет, выданный мне Шульгиным,
я незаметно  положил  на  подоконник  за  портьеру. Там  его и  утром  будет
незаметно, а схватить в случае чего, можно мгновенно, просто закинув руку за
голову.
     Тело  у  нее было  мягкое и горячее,  а  грудь  наоборот, тугая  не  по
возрасту. Я прикоснулся к ней  губами. Духами от груди, вообще от Людмилы не
пахло, только цветочным мылом. И запах был довольно свежим. Я провел ладонью
по   приятно  округлому  животу,  пушистому  "холму   Венеры",   по  нежным,
шелковистым изнутри бедрам. Потом поднес ладонь к лицу. То же самое  - запах
недавно вымытого женского тела. Это меня уже всерьез насторожило.
     Дорога  от  Риги занимает гораздо больше суток, а душевых в поезде пока
не  придумали.  Даже в вагонах первого класса.  Умыться можно, но  и только.
Вряд ли в  тесном, не слишком чистом  вагонном  туалете она снимала корсет и
прочее, чтобы ополоснуться холодной водой.
     Так,  может  быть,  она подсела в  поезд лишь  на  ближайшем от  Москвы
полустанке? Тогда и  "полковник",  передавший  ее  мне, не  наш, а вражеский
агент? И я сам сообщил ему, что не простой курьер, а  человек, имеющий право
принимать  ответственные  решения.  Из  этого  может  получиться  совершенно
неожиданная коллизия...
     Но логика  логикой, а если  не  спал с женщиной  больше  двух недель  и
чувствуешь  ладонью  все  подробности  рельефа  ее  тела,  то здравые  мысли
отступают на задний план, если не дальше.
     Довольно долго Людмила лежала совершенно безвольно, позволяя мне делать
все,  что хочется, и  в этом был  какой-то особый утонченный эротизм. Только
постепенно  учащающееся дыхание и легкие сокращения  мышц напомнили, что она
живая, а не фторвиниловый муляж.
     А потом словно очнулась, сообразила, что происходит и в таком положении
следует делать.
     Я часто слышал, что ни одна настоящая женщина не похожа на другую, и  с
каждой  постигаешь нечто совершенно новое и  неизведанное.  Я-то сам  не мог
похвастаться богатым опытом, последние несколько лет общался только с Аллой,
а еще раньше мои случайные подружки оказывались, как на подбор, очень вялыми
и флегматичными. Похоже,  что и в постель они ложились только  из вежливости
или потому, что  в  их  кругах  было  принято  время  от времени  отдаваться
мужчинам. Но женщина из прошлого оказалась более чем темпераментной.
     Обвив   меня  руками  и  ногами  с  такой  яростью,  словно  собиралась
переломать мне  кости, Людмила  дергалась и билась, словно  в эпилептическом
припадке,  стонала, вскрикивала и  рычала. Не скрою, это  буйство  низменных
инстинктов  возбуждало  и  затягивало.  А  вдобавок  молодая,  образованная,
изысканно  воспитанная   женщина,   переводя  дыхание,  бессвязно   и  грубо
материлась,  подстегивая  меня  и  комментируя происходящее словами, которые
вокзальные извозчики произносили, понижая голос.
     С   подобным   проявлением  страстей  я  встретился  впервые.  Впрочем,
возможно, у  здешних  женщин это принято. Как знак эмансипации и равенства в
борьбе полов.
     Благо стены  пансионата сложены в четыре кирпича, а толстые двери еще и
занавешены бархатными портьерами. А то, боюсь, на шум сбежались бы обслуга и
жильцы. Если, конечно, подобные эксцессы здесь не являются  привычной прозой
жизни.
     После   потрясающего,  как   в  вагнеровских  операх,   финала  Людмила
отвалилась  к стене,  нескоро отдышалась,  скомкав простыню,  вытерла  лицо,
грудь и плечи.
     - Дай мне папиросу...
     Я нашарил на столе коробку, едва сумел зажечь огонь дрожащими руками.
     - Ты доволен? - наконец спросила она нормальным, даже тихим голосом.
     - Угу...
     - Я тоже...  Молодец, умеешь, давно  такого не переживала. У меня ведь,
честно сказать, с весны ни  с кем ни  разу не  было... Разговелась. - Теперь
она  ничем не походила на  воспитанную тихую скромняшку из  кафе.  Пожившая,
давно забывшая о предрассудках женщина, как говорится - с непростой судьбой.
Клеопатра  с  пистолетом  за  подвязкой. С  таким  темпераментом  -  полгода
поститься. Нельзя не посочувствовать. Лукулл, испытывающий муки Тантала.
     - Бросить бы все да закатиться с тобой на уютную дачку на недельку. Вот
бы побаловались досыта на теплой печке... - голос ее звучал мечтательно. - А
для  чего  ты  в  эти  дела  ввязался? Тебе не подходит... - спросила  вдруг
Людмила как-то по-другому.
     - Так  жить-то надо. Полгода руль  крутить между вокзалами  или за один
вечер срубить в два раза больше, да и  тебя вот, видишь встретил... С делами
разберемся, гонорар получим, может и в правду душу отведем?  Я таких девушек
с роду не встречал...
     Не отвечая  на  мое предложение  и будто забыв свои прежние  слова, она
протянула мне сгоревший до мундштука окурок. - Брось в форточку. Еще будем?
     - Курить?
     - Нет...
     - А ты хочешь?
     - Хочу. Но спать еще больше. Давай утром продолжим...
     Мне на первый раз тоже было достаточно, да и завтра день легким быть не
обещал.  За  нашими  играми  я  не  обратил  внимания,  что в  городе начали
постреливать. Не слишком часто и где-то ближе  к окраинам, но  хлопали время
от времени приглушенные расстоянием винтовочные выстрелы.
     Людмила отвернулась  лицом  к стене  и очень быстро задышала  так,  как
дышат по-настоящему спящие люди.
     Я спать (в буквальном смысле этого слова) в одной постели с женщинами с
юности не выносил.  Поэтому,  стараясь  не задеть случайную  любовницу, тихо
поднялся,  собрал с пола свое  имущество, с подоконника прихватил пистолет и
выскользнул  в потайную, с этой стороны  оклеенную обоями  и лишенную  ручки
дверь. В собственном помещении почувствовал себя гораздо свободнее.
     Неплохо б кофейку выпить, да  и рюмку коньяка, но от самовара добрейшей
хозяйки я  самонадеянно отказался, а тащиться по длинному коридору  к общему
титану не хотелось. Проще  обойтись. Я открыл пошире форточку, погасил свет,
закурил  и  попытался разобраться  в  обстановке.  Все  неожиданно  и  резко
усложнилось. К тому, что начало происходить, я  совершенно  не  готовился. И
спрогнозировать день  завтрашний не мог. Надежда лишь  на то, что мне  опять
подскажут и помогут. Но как же вышло все-таки,  что приключение,  начавшееся
два с лишним месяца тому назад  на станции московского эмбуса, привело  меня
пока  что в постель чужой и не внушающей доверия