ольких очень  влиятельных  в  Совете
территорий...  Понимаешь,  друг  мой,  оказывается,  никто  и  никогда  не
рассчитывал на столь радикальное, а главное - неожиданно  быстрое  решение
стратегической проблемы высшего порядка. Соответственно - не  оказалось  и
тех, кто делал бы ставку на "победу" и сегодня бы нас поддержал.
     Антон  неожиданно  рассмеялся.  Бандар-Бегаван  посмотрел   ка   него
осуждающе-удивленно.
     - Простите, Учитель. Я вспомнил  земной  анекдот.  Там  представители
вооруженных сил двух непримиримых коалиций долго и  с  переменным  успехом
сражались за важный стратегический  пункт  дом  лесника.  А  потом  пришел
лесник и всех их  прогнал.  По-русски  это  довольно  смешно,  если  знать
контекст. У нас с вами получилось примерно так же...
     - Возможно. А там не сказано, что в итоге случилось с лесником?
     "Да, старик совершенно не в форме", - подумал Антон и ответил, что  в
русском  анекдоте  обычно  не  принято  прослеживать   дальнейшую   судьбу
персонажей.
     - И что же, в результате нашего с вами наказания кто-нибудь  надеется
восстановить статус-кво? По-моему, малоперспективная затея.
     -  У  тебя  слишком  игривое  настроение,   уважаемый,   -   опальный
Председатель сжал губы в узкую щель. -  Не  думаю,  что  предстоящая  тебе
участь будет столь же весела. Найдутся те, кто об этом позаботится.
     - То есть, раз ситуацию нельзя  повернуть  вспять  путем  принимаемых
мер, налицо всего лишь банальная  месть?  Да  еще  по  отношению  к  столь
незначительной фигуре... Я начинаю разочаровываться в истинно высоком духе
Облеченных доверием...
     - У Земли очень ядовитая ноосфера, - будто про  себя,  но  достаточно
громко сказал Бандар-Бегаван. -  Скепсис,  цинизм,  гордыня,  нравственный
релятивизм - суть самые распространенные симптомы отравления. Я думал, что
хоть ты избегнешь ее деморализующего влияния. Я ждал, что ты, мой  ученик,
здраво оценив об®ективную ценность своего... нашего деяния,  примешь,  тем
не менее, как должное  и  воздаяние  за  право  реализовать  свою  свободу
воли... Выиграв  в  большом,  мы  потеряем  в  малом,  что  лишь  послужит
восхождению на новую ступень совершенства...
     - Знаете, Учитель, вы правы, конечно, как в своем смиренномудрии, так
и в оценке характера земной ноосферы.  В  нее,  кстати,  составной  частью
входят две или три философии, очень близкие к исповедуемой нами. Но есть и
другие. Причем не знаю, замечали вы  один  парадокс?  У  них  там  учения,
духовно   близкие   нашему,   наложены   на    совершенно    чуждый    нам
материально-психологический субстрат. И  я,  как-то  невольно,  просто  из
любопытства, взялся и промоделировал зеркальную ситуацию. То  есть  привел
свой подлинный  психотип  в  соответствие  с  прагматическими  идеологиями
Земли...
     - Это интересно... - в администраторе проснулся ученый. - То есть, ты
сознательно расширил сферу  соприкосновения  внутреннего  мира  с  внешней
средой в окружении принципиально иной ноосферы? Я  думал,  судя  по  твоим
манерам, ты только лишь уклонился от рекондиционирования на  поведенческом
уровне...  А  ты  впустил  чужое  в  глубины  личности.  Не   слишком   ли
опрометчиво?
     - Нет, ничего, я проверял. Но зато теперь я  знаю,  как  избегнуть  и
обвинения, и наказания. И даже... Я не зря спросил  насчет  статус-кво.  Я
могу сделать и это...
     И кратко, чтобы не сказать лишнего (он  не  был  до  конца  уверен  в
подлинной широте взглядов профессора и его способности  переступить  через
некоторые незыблемые этические догматы), Антон  обрисовал  контуры  своего
нового, только приобретшего стройность плана.  Упирая  на  то,  что  после
возвращения группы космонавтов в их личное будущее и задержки  с  решением
судьбы   группы   Воронцова-Новикова    состояние    мировых    линий    в
пространстве-времени "Земля, XX  век"  настолько  лабильно,  что  возможно
практически любое решение.
     - Насколько я понимаю, ты предлагаешь мне шантаж в отношении  Совета?
- слово "шантаж" он выговорил по-русски с плохо скрываемым отвращением, но
в целом выдержка профессора оказалась на уровне. В конце концов,  в  своих
трудах по имморальным этикам  он  подошел  достаточно  близко  к  нынешним
взглядам Антона, хотя и с иных позиций.
     - Вы употребляете термин в его земном значении, - уточнил Антон.
     - Ни в каком другом он просто не существует.
     - Тогда  назовем  это  так.  Кроме  шантажа  в  моих  замыслах  можно
вычленить еще преступный  сговор,  злоупотребление  служебным  положением,
вымогательство  и  покушение  на  дачу  взятки  должностным  лицам.   (Все
вышеназванное Антон произнес по-русски). Как видите, я  неплохо  знаком  с
юриспруденцией.  К  нашему  с  вами  счастью,  ни  одно  из  перечисленных
преступлений не имеет у нас наказуемых аналогов,  а  следовательно,  и  не
может усугубить нашу участь.
     - А как быть с кармой? (На самом  деле  Бандар-Бегаван  имел  в  виду
несколько иное понятие, но для адекватного раз®яснения у нас не хватит  ни
места, ни времени).
     - Русские говорят: "Не согрешишь - не покаешься, не  покаешься  -  не
спасешься".
     - Послушай, у меня возникла мысль! На самом деле, не ввести ли в  мою
этическую систему "покаяние" как самостоятельную монаду?
     -  Думаю,  ее  гибкость  значительно   увеличится.   Только   отложим
реализацию идеи до более спокойных времен, - пресек  Антон  вспыхнувший  у
профессора реформаторский энтузиазм.
     "Тоже мне Лютер нашелся", - добавил он про себя.
     - Пока что следует сосредоточиться на текущих заботах. Не  знаю,  как
вы, а я предпочитаю изгнанию повышение по  службе.  И  даже  согласен  еще
поработать на Земле. В этом есть своя прелесть. Она мне близка и привычна,
а  после  устранения  аггров  пребывание  на  ней   сулит   неограниченные
возможности. В том числе и для научных занятий. А вас какой пост устроит?
     И они углубились в обсуждение тонкостей своего заговора, или все-таки
лучше  сказать  -   сговора.   Несмотря   на   нравственный   максимализм,
Бандар-Бегавану   слишком   не   хотелось   терять   должность,   кафедру,
интеллектуальную да и физическую свободу.  А  предлагал  ему  Антон  вещи,
вполне  естественные  на  Земле,  но  с  местной  точки  зрения,  пожалуй,
действительно довольно циничные...



        1

     Наташа вошла в кабинет Воронцова. Кажется, совсем недавно она впервые
побывала тут, только видела его с другой стороны, из Зазеркалья. И до  сих
пор не понимала - на самом ли деле было то, что было, или эти воспоминания
вложили ей в мозг пришельцы с непонятной  целью,  не  просто  ведь  затем,
чтобы облегчить второе знакомство с Дмитрием. И снова, как тогда, Воронцов
сидел за массивным письменным столом адмирала, сверкал серебром  кофейник,
поднималась над пепельницей струйка табачного дыма.
     Он не сразу заметил ее появление,  погруженный  в  изучение  каких-то
чертежей,  покрывавших  всю  поверхность  стола.   Попискивал   работающий
компьютер, по его зеленоватому экрану пробегали колонки цифр, разноцветных
квадратиков и схем.
     Под ногой Наташи чуть скрипнула плашка паркета, и Воронцов обернулся.
     - А, это ты? Разыскала? - и улыбнулся.
     - Да, разыскала. Раз ты сам не догадался показать мне свое убежище. А
оно мне не совсем чужое. Понимаешь, о чем я? Исчез куда-то, третий день не
появляешься, пришлось искать. Хорошо хоть, что в Замке ничего случиться не
может, а то бы уже с ума сходила.
     - Чего ж не понять? В чем-то ты права, согласен. Только... Если уж мы
об этом заговорили. Мужчина должен иметь свое, как ты выразилась, убежище.
У меня дома даже мать к отцу в кабинет без приглашения не  заходила.  И  я
лет до шестнадцати - тоже. Так было заведено, и по-моему - правильно...
     - Может, мне уйти?
     Воронцов снова улыбнулся, как когда-то умел, похоже  -  сохранил  эту
улыбку последним напоминанием об их общей юности, встал и взял  Наташу  за
руку.
     - Обижаться не нужно. И пытаться переделывать друг друга - тоже. Есть
вещи, которые нужно принимать как данность. Или не принимать вообще. Вот у
меня срочная работа появилась, такая, что буквально не оторваться, даже на
обед ходить нет ни времени, ни желания... И еще  не  раз  что-то  подобное
возможно. Я тебе  уже  говорил,  что  жена  морского  офицера  -  довольно
специфическая профессия. Я думал - ты давно поняла. Оттого, что  я  сейчас
на берегу, ничего не меняется. Тем более, это только вопрос времени...
     Наташа из всего им сказанного выделила для себя только одно - что  он
второй  раз  за  время  их  нового  знакомства  употребил   слово   "жена"
применительно к ней. И впервые - в прямой постановке. Тот, первый раз,  он
сказал противоположное - что она скорее выгадала, не  став  его  женой.  А
больше они этой темы не касались. Ей было достаточно,  что  он  с  ней,  и
Наташа боялась спугнуть свое счастье, начав  что-то  выяснять  о  сути  их
отношений. Да, честно говоря, и не считала  себя  вправе  претендовать  на
большее после того, как вышла замуж за другого, жила с другим  и  не  сама
пришла к Воронцову, а встретилась с ним случайно. То есть фактически  имел
место   не   добровольный   и   равноправный   союзнический   договор,   а
безоговорочная капитуляция. И  пусть  Наташа  не  формулировала  для  себя
положение именно таким образом, но понимала его так и старалась  держаться
соответственно. Но теперь слово произнесено.
     - Ты и здесь все сам решил? - спросила она, чуть  наклонив  голову  и
прищурившись. - И я имею право официально считать себя женой?
     Воронцов потер  ладонью  подбородок,  словно  проверяя,  не  пора  ли
побриться. Заложил руки за спину, качнулся с каблука на носок.
     - Как тебе сказать? Я думал, мы с тобой сразу все  решили.  Когда  ты
меня с порога не выгнала и... все остальное.  Впрочем,  если  имеешь  иные
соображения - дело твое, не смею навязываться.
     - Какой ты... невыносимый тип. Тебе только с мостика командовать,  да
политзанятия  с  матросами  проводить.  Интересно,  с  кем-нибудь  было  -
живешь-живешь и вдруг узнаешь, что уже полгода чья-то жена?
     Воронцов пожал плечами.  Подошел  к  малозаметной  дубовой  дверце  в
стенной панели. Полуобернувшись, спросил:
     - Так как же? Согласна ты с названной должностью или...
     Только что Наташа обрадовалась, и вдруг ей снова стало  не  по  себе.
Что-то такое угрожающее послышалось ей в тоне Дмитрия. Будто он так  и  не
забыл ничего, и не простил  ей,  и  продолжает  утонченно  мстить,  словно
невзначай язвя и унижая.
     Как граф Монте-Кристо, долгие двенадцать лет во всех своих  жизненных
перипетиях недобро помнил о ней, лелеял планы, для  того  ее  и  разыскал,
сделал своей любовницей  и  по-прежнему  выжидает  момента,  чтобы  задеть
побольнее... Да ну, ерунда какая, тут же одернула Наташа себя. Уж он-то на
подобное не способен, просто такой у него выработался характер. И  не  без
ее, признаться, помощи.
     - Ну что ты  меня  мучаешь,  Дим,  сам  же  все  знаешь.  Конечно,  я
согласна, просто иначе себе все представляла...
     - Хорошо, если так... - он открыл дверцу, и в руке у  него  оказалась
красная сафьяновая коробочка.
     Воронцов надел ей  на  палец  давно  приготовленное  кольцо  с  тремя
довольно крупными бриллиантами - ее зодиакальными  камнями.  И  поцеловал,
тут же словно застеснявшись  этой  процедуры.  На  глаза  Наташи  набежали
слезы, но она сдержала их, улыбнулась вздрагивающими губами.
     - А по-настоящему как-нибудь позже, - сказал  он,  доставая  из  бара
бутылку "Абрау-Дюрсо". - Не хочется мне цирк устраивать...
     - Да, - кивнула Наташа, подставляя под горлышко  сразу  наполнившийся
пеной бокал. - Давай пока вообще никому не говорить. Тут с этим делом, сам
знаешь, сплошные драмы и трагедии...
     - Воля ваша, барыня. Я эти соображения тоже учитывал, хоть и  не  все
понимаю. Тому же Олегу с Ларисой вроде никто и ничто  не  мешает.  Правда,
между нами говоря, особого смысла  в  подобных  актах  не  вижу,  в  наших
конкретных условиях. Как будто,  в  случае  чего,  данная  процедура  тебя
удержит...
     - Ты, как всегда, ничего не понимаешь, - с кольцом на  пальце  Наташа
на самом деле  чувствовала  себя  совсем  иначе,  немного  даже  удивляясь
происшедшей  перемене.  Ей  казалось,  что  в  первый   раз,   во   Дворце
бракосочетаний все было не  так,  абсолютно.  Там  она  испытывала  скорее
растерянность и страх - от бесповоротности совершаемого, от  неуверенности
в том, что стоящий рядом с ней человек действительно любим ею и нужен... И
ведь не обмануло предчувствие.
     Ну что ж, остается надеяться, вдруг на этот  раз  боги  будут  к  ней
милостивее.
     Чтобы  как-то  разрядить  слишком  уж  многозначительную  и  чересчур
мелодраматическую сцену, Наташа, поставив бокал на край стола, спросила:
     - А теперь-то, надеюсь, я могу  узнать,  чем  ты  тут  в  одиночестве
занимаешься?
     - Да ничем таким уж особенным. Просто я - человек предусмотрительный.
На волю обстоятельств полагаться избегаю. И в  успешное  завершение  нашей
эпопеи не слишком верю. В смысле  не  до  конца.  Всегда  может  произойти
что-нибудь непредвиденное. Как уже на Валгалле случилось.  Посему  следует
иметь кое-что в запасе.
     - Что значит  -  не  веришь?  Думаешь,  мы  можем  остаться  в  Замке
навсегда? - подобные мысли тоже приходили ей в голову, особенно когда  она
слушала споры друзей с Антоном и между собой. Но там  все  завершалось  на
оптимистических нотах, несмотря на то, что космонавты благополучно  отбыли
в свое родное время, а они остались здесь.  Не  ведь,  с  другой  стороны,
отбыли же, значит, и им в свое время удастся. А услышав слова Дмитрия, она
как-то вдруг поверила, что прав оказаться может именно он.
     - Не знаю. Утверждать не берусь. Все может быть. Но вдруг? Да  еще  и
из Замка нас попросят...
     - Кто?
     - Тоже не знаю. Но Антон-то исчез. А вдруг - навсегда? Придет на  его
место новый хозяин и скажет: - Выметайтесь, господа...
     О подобном Наташа тем более не задумывалась. В Замке ей  понравилось.
И хоть последнее  время  стало  немного  скучновато,  не  хватало  сильных
ощущений, приключений и интриг, о которых она мечтала, ничего другого  она
себе не желала. Пока. Прекрасные окрестности,  неограниченные  возможности
для любого  вида  развлечений,  приятное  общество,  удовлетворение  самых
изысканных потребностей. Ну, пусть не  хватает  зрителей,  перед  которыми
можно блистать красотой, нарядами, положением, если  угодно,  нельзя  пока
порисоваться перед московскими подругами в своем новом качестве, и все  же
мысль, что она может вдруг оказаться, как  Ева,  изгнанной  из  рая,  была
непереносимой.
     - Неужели ты серьезно? Просто выгонят, и все?
     Воронцов снова пожал плечами.
     - Да откуда я знаю? Может, ничего и не будет. Но просто в море нельзя
выходить,  если  весь  экипаж  и  пассажиры  не  обеспечены  спасательными
средствами. Это же не означает, что корабль непременно утонет...
     - И что в нашем случае можно считать спасательным средством?
     Воронцов подвел ее к столу, указал на верхний лист  чертежей.  Наташа
увидела   продольный   разрез   очень,   судя   по   масштабу,    большого
четырехтрубного парохода.
     - Мы находимся на Земле, - словно  читая  лекцию,  начал  Дмитрий.  -
Земля на две трети покрыта океанами. Следовательно, наиболее универсальным
транспортным и спасательным средством является хорошее  мореходное  судно.
Что знал еще праотец Ной. На  таком  вот  пароходике  -  здесь  изображена
знаменитая "Мавритания" - при любом развитии событий можно просуществовать
сколько угодно, хоть всю жизнь, пользуясь при  этом  невозможным  на  суше
комфортом и иными прелестями цивилизации. Ну вот допустим, пусть  и  чисто
условно, что домой мы не попадем, и из Замка придется уйти. На  суше  куда
нам  деваться?  Если  за  бортом  средневековье   или   вообще   палеолит?
Перемрем-с. Да пусть даже и в наше время вернуться, но без ничего,  сильно
это нам после здешней жизни понравится? А на корабле проживем,  ничуть  не
хуже, чем в Замке. Каюты  суперлюкс,  рестораны,  библиотеки,  мастерские,
электричество, медпомощь мирового класса, запасы продовольствия на годы  и
годы, оружие... И полная свобода передвижения плюс экстерриториальность.
     Воронцов настолько увлекся, рассказывая и  показывая  на  чертежах  и
рисунках все, о чем говорил, что  Наташа  подумала  -  дело  совсем  не  в
гипотетических опасностях. Просто Дмитрию  надоело  на  суше,  вообще  без
привычного дела, вот  он  и  придумал  себе  забаву.  Стать  владельцем  и
капитаном собственного корабля, плавать  по  морям,  куда  захочется...  И
главное - не чувствовать себя  на  вторых  ролях.  Она  же  понимала,  что
Воронцова не могло  устраивать  то  положение,  какое  он  занимает  в  их
маленьком мирке. А если он воплотит в жизнь свой план...
     Она еще подумала, что с  него  вполне  станется  самому  организовать
нечто такое... После чего план осуществится сам собой.
     - А как же... - спросила она совсем не то, о чем подумала, - на таких
кораблях, по-моему, сотни человек должны управляться.
     - Все продумано, - заговорщицки подмигнул он ей,  -  впрочем,  это  я
пока так, прикидываю...
     - Подожди, - пришло ей в голову самое главное. - А  где  ты  возьмешь
этот корабль? - Она уже привыкла ко всяким чудесам, но одно дело -  разные
там пистолеты, напитки, еда, одежда и прочие мелочи,  что  извлекались  из
камеры дубликатора на Валгалле, или вообще неизвестно откуда  в  Замке,  а
совсем другое - пароход длиной в двести метров.
     - Не вопрос. Этим я как  раз  и  занимаюсь,  -  он  кивнул  на  экран
компьютера, продолжавшего свою таинственную деятельность. - Только об этом
пока никому ни слова. Ты, я - и больше никого в нашей компании.
     - Само собой. Только  давай  ты  на  сегодня  закончишь  свои  труды,
соберем народ на общий ужин или лучше на  пикник,  придумаем  убедительный
повод, и только сами будем знать, в чем дело...
     - Принимается, госпожа  Воронцова.  Теперь  в  подобных  вопросах  ты
хозяйка. Но так-таки никому и не скажешь? Даже и Лариске?
     Наташа беспечно махнула рукой.
     - Ей  как  раз  и  нечего  говорить.  Все,  что  нужно,  я  ей  давно
рассказала, а всяким формальностям она принципиально значения не придает.
     - Ну-ну... - с некоторым сомнением протянул Воронцов.  В  безразличие
женщин к таким вещам он не верил.
     Можно подумать, что Воронцов обладал даром ясновиденья, хотя это и не
совсем так. Просто предыдущий образ жизни (при том, что психологически  он
всегда оставался оптимистом) выработал у него привычку всегда предполагать
возможность  наиболее  неблагоприятного  развития  событий  и   готовиться
действовать именно в таких условиях.
     Оттого он и не удивился, когда его прогнозы начали сбываться,  причем
неожиданно быстро.
     Антон появился в  тренировочном  зале,  когда  Воронцов  с  Шульгиным
фехтовали. Не на спортивных эспадронах, а настоящими  офицерскими  шашками
образца 1909 года. Сам по себе риск получить серьезное ранение был не  так
уж велик, потому что кевларовые чехлы поверх курток  клинок  не  прорубал,
титановые маски надежно защищали голову, но и  вес  оружия  и  сила  удара
создавали ощущение подлинности поединка.
     Несмотря на то, что Воронцов в училище был  кандидатом  в  мастера  и
чемпионом флота, против Шульгина он держался едва-едва.
     Счет был один-четыре, и Воронцов медленно отступал, с трудом  успевая
парировать непрерывные атаки партнера.  Обычно  принято  писать  о  "звоне
сабель", а на самом-то деле никакого звона не бывает. Острия встречаются с
глухим стуком, а при боковом соприкосновении  клинков  раздается  короткий
немузыкальный лязг.
     Звуки  в  общем  неромантические  и   для   употребления   в   поэзии
малопригодные.
     Появления на пороге зала зна