Но Сашка же в Лондон ходил! И Андрей  с  Ириной  в  Москву...  -  с
недоумением спросил Берестин.
     - Лучше и не вникать. Там совсем на другом  уровне  дела.  Далеко  за
пределами и моего понимания, и моей  техники.  Якобы,  по  словам  Антона,
прямой пробой через иные измерения и бог знает сколько слоев  параллельных
реальностей. Такой пробой существует ограниченное время и  требует,  кроме
жуткого количества энергии, обязательного возвращения  об®екта  переброса,
который как бы является неот®емлемой частью этого самого канала. Если  он,
то есть об®ект, останется там после свертывания канала, то  превратится  в
некую гигантскую шаровую молнию, сгусток плазмы, лишенный стабилизирующего
поля... Что, кстати, случилось со звездолетом  наших  потомков.  Отчего  я
тогда и перепугался, ну, когда Андрей в Москву ушел. Приборы все как с ума
посходили.
     - Выходит, если что, мы с Ириной рванули бы, как атомные бомбы?
     - Примерно так. Похожая штука  могла  произойти,  когда  я  Ирину  за
Алексеем отправлял... - Левашов  с  виноватой  улыбкой  развел  руками.  -
Однако шансы все-таки есть! - с неожиданным вызовом продолжил он. - Не зря
я голову ломал. Выскочить отсюда можно. Там математически хоть  и  сложно,
но  на  доступном  вам  уровне  можно  так  изложить:  имеются   некоторые
разрежения в едином хронополе, вроде как проталины во льду. И их  пробить,
пожалуй, удастся. Но куда вынесет? Я пробовал график построить. Тут  Антон
не сбрехал. Зависимость выходит  нелинейная,  но  в  двадцатом  веке  есть
две-три точки, в девятнадцатом еще пять просматриваются, ну и так далее...
     - Вот тебе другой ответ на наш вопрос,  -  ткнул  пальцем  в  сторону
Берестина все это время молчавший Воронцов. - Мы готовимся к жизни  именно
в двадцатом веке, потому что только в нем сможем нормально адаптироваться.
В двадцатом и в последнем десятилетии девятнадцатого.
     - Ищу под фонарем, потому что там светло, - вставил Шульгин.
     -  Вот-вот.  Сможем  адаптироваться  психологически,  а   главное   -
социально. Имея нормально выглядящий пароход, воспринимая  этот  мир,  как
свой, мы сможем жить в нем легально!  Легенда,  документы  -  это  мелочи,
главное, что и в пятом, и в двадцатом, и в сорок пятом мы, считай, свои...
А уже в тысяча восемьсот... ну, хоть пятидесятом нам нормально  жить  вряд
ли удастся. Вот тогда придется  на  самом  деле  превращаться  в  каких-то
графов Монте-Кристо... Необитаемый остров, пароход как база,  материальная
и моральная, а выходы в  свет...  Чисто  эпизодические,  чтобы  обстановку
сменить.
     - Да, очень доходчиво, - кивнул Берестин.
     - Кончаем, мужики, этот треп никчемный, - неожиданно заявил  Шульгин.
- Ей-богу, надоело. Вот есть  у  нас  дело  -  и  занимаемся  им.  Корабль
доведен, на ходу испытаем, тогда станем дальше думать.  Лучше  давайте,  в
натуре, расслабимся, преферансик затеем, сто лет не играли, а  к  завтрему
мне каждый свои очередные предложения по снабжению доложит. Кому  что  еще
нужно по профессии и для души. А то и вправду, как бы не вышло:  "Не  было
гвоздя,  подкова  пропала..."  Дальше  не  продолжаю,  сами  должны  знать
классику. Я вон давеча в каталог залез - так мы  столько  всего  упустили,
просто и в  голову  не  приходило,  сколько  еще  нужных  вещей  на  свете
бывает...
     ...После первого выхода в открытый океан, когда Воронцов наконец смог
раскрутить турбины на проектную мощность и добиться желанных сорока узлов,
причем ни гула,  ни  вибрации  в  пассажирских  помещениях  и  на  мостике
практически не ощущалось, он даже внешне изменился.
     Построил себе парадный черный мундир с золотыми  нашивками,  какую-то
необыкновенную фуражку "изумительных  аэродинамических  качеств",  которую
никаким  шквалом  не  сорвет,  с  огромным  козырьком,   начал   отпускать
шкиперскую бороду. А если учесть, что в глазах его  появился  холодноватый
блеск, то замечание Шульгина: - "Да ты у нас совсем, как Волк  Ларсен",  -
оказалось довольно метким.
     Но, к чести Воронцова,  все  эти  перемены  в  его  облике  никак  не
отразились на взаимоотношениях с  друзьями.  Для  реализации  адмиральских
замашек ему вполне хватало биороботов.
     Новиков, последнее время испытывавший все усиливающееся  беспокойство
в  отношении  психологического  климата  и   состояния   нервной   системы
обитателей Замка - все же год непрерывных стрессов - с интересом наблюдал,
как Воронцов  устраивает  общие  построения  экипажа,  боевые,  водяные  и
пожарные тревоги, а также заставляет решать бесчисленное количество  задач
по курсу ППСС  (правила  предупреждения  столкновения  судов),  и  пытался
угадать, развлекается ли  таким  образом  Дмитрий  или  это  у  него  тоже
признаки нервной перегрузки.
     На  вскользь  заданный  вопрос  Воронцов  ответил   с   непроницаемой
серьезностью:
     - Любой член моего экипажа должен быть непоколебимо убежден, что если
в восемь ноль-ноль не  состоится  под®ем  флага,  то  в  восемь  ноль-одну
наступит конец света. А я должен быть уверен, что  каждый  из  них  думает
именно так.
     - Так ведь это либо есть в программе, либо нет. И при  чем  тут  твои
тренировки?
     - При том самом. Чтобы знать, насколько надежны программы. Не хочу  в
самый неподходящий момент обнаружить, что мой матрос не знает, как в шторм
заводить пластырь, или не готов с восторгом сложить голову за бога, царя и
отечество...
     - Ну и как он, готов?
     - А вот будет случай, тогда и узнаешь...
     Андрей собрался было спросить, с кем, и главное, для чего  собирается
воевать Воронцов, но передумал. Решил понаблюдать еще. В тот  же  день  он
получил  возможность   выяснить,   что   не   одного   Дмитрия   обуревают
милитаристские замыслы.
     Спускаясь по трапу с солнечной палубы к себе в каюту, Новиков  увидел
облокотившегося на планшир Берестина. Алексей скучающим взглядом следил за
скользящей у самой поверхности воды тройкой  крупных  дельфинов.  Постояли
вместе, покурили, потом  Берестин  предложил  зайти  к  нему.  Как-то  так
выходило, что не меньше недели им не  приходилось  разговаривать  наедине.
Видимо, оба подсознательно ощущали некоторый  дискомфорт.  Хотя  поставить
окончательную точку в проблеме с Ириной стоило бы уже  давно.  Например  -
после московской ночи. Но Андрею как "победителю" затевать такой  разговор
казалось бестактным, Берестин же или ни о чем не догадывался, или не хотел
унизить себя еще и попыткой выяснить отношения.
     Входя вслед за Алексеем в проем единственной  в  поперечном  коридоре
двери, Новиков ожидал увидеть более  или  менее  роскошную  каюту  и  даже
испытывал определенный интерес  -  а  что  же  именно  придумал  для  себя
профессиональный эстет?
     Но оказался он в обширном зале, похожем на учебный класс.
     Большие квадратные иллюминаторы выходили на  кормовую  часть  верхней
палубы, и сейчас в них засвечивало закатное солнце, бросая яркие блики  на
светло-каштановый узорчатый паркет. В центре  зала  стоял  огромный  стол,
который  Новиков  вначале  принял  за  бильярдный.   А   переборки   между
иллюминаторами сплошь занимали глухие  дверцы  шкафов,  открытые  полки  с
какими-то папками и книгами,  встроенные  телевизионные  экраны.  К  столу
примыкал пульт, напоминающий те, что бывают в  радиостудиях.  И  только  в
дальнем углу разместились  старомодный  письменный  стол  и  слоноподобные
кожаные кресла.
     -  Что  тут  у  тебя?  -  поинтересовался  Новиков,  с   любопытством
рассматривая  оборудование  зала.   -   Решил   организовать   корабельный
информцентр?
     - Скорее - генеральный  штаб,  -  усмехнулся  Берестин.  -  Вспомнил,
сколько мы с тобой в сорок первом напортачили, и решил подстраховаться  на
будущее.  Вот  это,  -  подвел  он  Новикова   к   столу   в   центре,   -
картографический планшет.  Но  не  только.  -  Алексей  щелкнул  одним  из
тумблеров, поверхность планшета, только что равномерно серая, засветилась,
и на ней возникла цветная и рельефная  карта  Европы.  Даже  не  карта,  а
трехмерный макет изумительной точности  и  тонкости  исполнения.  Берестин
нажал  кнопку,  и  масштаб  начал  укрупняться,  не  плавно,  а  скачками,
соответствуя шагу масштабов военных карт, как догадался Новиков.
     - Ну, это чистая география, - сказал  Берестин,  когда  всю  огромную
площадь планшета занял участок местности, словно видимый с низко  летящего
самолета,  то  есть  движущийся  с  соответствующей  скоростью  и   плавно
исчезающий под бортиком. Видны были кюветы  на  обочинах  дорог,  отдельно
стоящие кусты, какие-то бревенчатые постройки в глубине леса.
     - А вот и стратегия...
     Карта  вновь  вернулась  к  первоначальному  масштабу,   и   на   ней
обозначилось все то, что бывает на хорошо отработанных штабных  картах,  в
данном случае - положение на советско-германской границе на утро  двадцать
второго июня известного года.
     Берестой задвигал ползунки пульта -  и  фронт  ожил.  Устремились  на
восток  синие  стрелы,  разрывая  позиции  Красной   Армии,   обозначились
Белостокский и Волковысский котлы...
     - И так далее... - Берестин выключил планшет. -  Для  начала  у  меня
здесь заложены  все  войны  и  конфликты  XX  века.  На  основе  подлинных
документов. Это тебе не наша самодеятельность.  Я  здесь  могу  не  только
воспроизвести, но и промоделировать любое  сражение,  вплоть  до  действий
отдельных взводов и разведгрупп.
     - Неплохая игрушка, - кивнул Новиков, садясь в кресло. - Чем пасьянсы
раскладывать...  При  случае  позабавимся,  посмотрим,  что  мы  с   тобой
неправильно делали. Как я понимаю, тут предусмотрена такая возможность?
     - Само собой. Иначе и возиться бы  не  стоило.  Более  того,  имеются
абсолютно все документированные данные  о  личностях  полководцев,  в  том
числе и мемуарные, если кто оставил. То есть, если начать играть  за  одну
сторону, вторая будет реагировать примерно так, как прототип.
     - Вернее - как реконструкция, - вставил  Новиков.  -  Если  о  ком-то
писать в основном пакости, как наши историки, допустим, о Куропаткине,  то
он реагировать будет неадекватно...
     - Не совсем так,  -  возразил  Берестин.  Видно  было,  что  разговор
доставляет ему истинное удовольствие. - У меня ведь учтены все подписанные
им приказы, поведение на войне с учетом как общей обстановки, так  и  той,
что была ему известна в конкретный момент. То есть, личность  командующего
оценивается и по правильности предвидения, по умению принимать  решения  в
условиях дефицита информации... Так что идеологические  моменты  в  оценке
профессиональных качеств выносятся за скобки...
     И еще минут  десять  они  говорили  о  всяких  военно-психологических
аспектах берестинского устройства. Пока Новиков не задал  Алексею  тот  же
самый вопрос, что недавно собирался задать Воронцову.
     - Зачем же сразу воевать? - словно бы удивился  Алексей.  -  Так,  на
всякий случай. Мы когда первый раз на Валгаллу выходить собирались, с чего
начали? Автоматом обзавелись. А тут не Валгалла, тут планета  Земля  эпохи
войн и революций... Если только на Новой  Зеландии  поселиться.  По-моему,
только там в двадцатом веке не стреляли. Да и то, японцы и союзники вокруг
маневрировали,  подводные  лодки  крутились,   и   если   на   берегу   не
отсиживаться, так и там без моей машинки не обойтись.
     Новикову  пришлось  согласиться.  Он  мог  бы,  конечно,   попытаться
раскрутить Алексея, добиться от него методом психоанализа более подробного
и откровенного ответа, но не стал этого делать. Достаточно  уже,  особенно
после совместного руководства Великой  Отечественной  войной,  он  знал  и
характер Берестина, и все его склонности. Начав  жизнь  в  роли  кадрового
офицера  ВДВ,  став  впоследствии  достаточно  преуспевающим   художником,
Алексей оставался в  душе  прежде  всего  военным  человеком  и,  попав  в
телесную оболочку Маркова, нашел себя как крупный полководец. Само  собой,
теперь уже смириться с жизнью обывателя, пусть и неограниченно богатого  и
свободного, он не мог. Мысль о том, что он командовал сотнями тысяч людей,
мог принимать и воплощать в жизнь исторические решения, сверлила душу куда
сильнее, чем так называемая "несчастная любовь". Да и была ли она на самом
деле?
     Пересилив себя, Андрей выбрал подходящий момент и спросил:
     -  Не  сочти  за  нескромность,  конечно,  но  в  предвидении   всего
предстоящего, как ты думаешь выходить из положения?
     - Какого положения? - не понял Берестин. А  Новиков  считал,  что  он
среагирует сразу.
     - Из того самого. С Ириной. Мне кажется,  она  себя  чувствует  очень
плохо.
     - Да о чем ты?
     Новиков постарался как можно  деликатнее  об®яснить,  что  именно  он
хотел обсудить с Берестиным.
     - Ну, старик... - Алексей изобразил  налицо  подлинное  изумление.  -
Кажется, с комплексами у тебя тоже не  все  в  порядке.  Да,  было  такое,
скрывать не собираюсь, но прошло, прошло... Одно время было трудновато,  я
на самом деле сильно увлекся. Однако - вовремя опомнился. Ты думал,  я  на
самом деле такой сопливый романтик, как получился в собственных  мемуарах?
Нет, не совсем... Друг мой Андрюша, извини, но я чуть постарше  и  повидал
много всякого - разве ты не знаешь, что такое простой  строевой  лейтенант
ВДВ? И я им где-то остаюсь, невзирая на легкий налет интеллигентности.
     Ирина меня околдовала, а она это умеет, но как  только  возник  ты  и
стало понятно, что мне не светит, я без большого труда взял себя  в  руки.
Что ж, ты думал, мужик моих лет будет целый год не  спать  ночами  и  лить
слезы в подушку? Уже в Москве, в  сорок  первом,  я  утешился  с  Леной...
Хорошая была девушка, интересно, как у нее  дальше  все  вышло?  -  взгляд
Берестина стал грустно-мечтательным. -  Одним  словом,  брат,  не  бери  в
голову. Нам с тобой делить нечего. Извини, если по моей вине тебе пришлось
еще и из-за такой ерунды волноваться. Ты у нас  тоже  поклонник  Гумилева,
так вспомни, что он писал:

                   ...И когда женщина с прекрасным лицом,
                   Единственно дорогим во Вселенной,
                   Скажет: - я не люблю вас -
                   Я учу их, как улыбнуться,
                   И уйти, и не возвращаться больше...

     Новиков чувствовал себя крайне неудобно. Нет,  то,  что  они  наконец
поговорили  и,  кажется,  подвели   черту   под   создававшей   постоянную
напряженность проблемой, это хорошо, но у Андрея осталось ощущение,  будто
Берестин очень спокойно над ним посмеялся.
     Мало того, что он дал понять, кто из них пацан, а кто  -  мужик,  так
вдобавок заставил усомниться в своих профессиональных качествах. Какой  же
ты,  мол,  психолог,  если  за  год  не  смог  разобраться  в   пустяковом
треугольнике?
     Но как раз профессионально Андрей был  уверен  в  своей  правоте.  И,
переведя разговор на нейтральную тему, вскоре откланялся. Берестин не стал
его удерживать. Так что осталось не совсем понятно,  в  чем  был  истинный
смысл их встречи. Вряд ли Алексей позвал его,  чтобы  просто  похвастаться
своим "генштабом". Скорее всего, он  собирался  обсудить  нечто  для  себя
важное, но разговор с самого начала пошел не по  тому  руслу.  Жаль,  если
так. Берестин достаточно серьезный человек, и приходящие ему в голову идеи
могут иметь далеко не тривиальные последствия.
     "Глупею я что-то в последнее время, -  думал  Новиков,  спускаясь  по
широкому трапу, больше похожему на парадную лестницу  Эрмитажа,  и  нервно
постукивая пальцами по перилам. - Совсем нюх потерял".
     Если бы он мог видеть,  что  происходит  сейчас  в  каюте  Берестина,
настроение его наверняка бы  улучшилось.  А  Берестин,  закрыв  за  гостем
дверь, прошел  через  короткий  коридор  в  соседний  отсек,  симметричный
первому. Здесь у него  размещалась  настоящая  художественная  мастерская,
куда более просторная и  лучше  оборудованная,  чем  в  Москве.  Переборки
украшали  многочисленные  пейзажи  Валгаллы.  Но   они   его   сейчас   не
интересовали.  Алексей   остановился   перед   почти   готовой   картиной.
Непрописанным оставался лишь правый верхний угол. Видно было,  что  работа
удалась. Физически ощутимо от нее тянуло  холодным  пронзительным  ветром,
выгибающим   черные   голые    ветви    деревьев    Тверского    бульвара.
Лимонно-багровая  полоса  закатного   неба   подсвечивала   снизу   рыхлые
сине-черные тучи. А по лужам центральной аллеи  шла  на  зрителя  стройная
женщина в длинном черном пальто, опустив голову, погруженная в  тревожные,
мрачные мысли. Каким-то необ®яснимым ухищрением Берестину удалось передать
именно это - холод, тревогу, тоскливое предчувствие неведомой и неизбежной
опасности.
     Алексей присел на угловой диванчик напротив холста,  вытянул  ноги  и
оперся локтем о спинку, найдя взглядом какую-то, очевидно, важную для него
точку композиции. И сидел так очень долго, не то погрузившись в творческий
процесс, не то просто вспоминая  давний  уже,  роковой  для  очень  многих
вечер...




         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИСХОД * 

                                          Ведь это было так давно
                                          И где-то там, за небесами...
                                          Куда мне плыть, не все ль равно,
                                          И под какими парусами.
                                                                 Н.Гумилев


        1

     ...Погода за последние дни как-то  внезапно  и  странно  испортилась.
Новиков и раньше знал, что резкие  климатические  изменения  и  катаклизмы
обычно влекут за собой и жизненные перемены. Просто  до  сих  пор  ему  не
приходило  в  голову  заняться  соответствующими  изысканиями.   Городской
человек, если он не в путешествии и не на  войне,  не  слишком  расположен
придавать вопросам метеорологии большее значение, чем диктуют повседневные
нужды или логика светской беседы.
     А тут так все сразу сошлось... Индейское, оно же бабье лето кончилось
мгновенно. Накануне  еще  светило  и  грело  мягкое  сентябрьское  солнце,
полыхали красками осени окрестные холмы,  и  вдруг  наутро  задул  сильный
порывистый  северный  ветер,  загудели  снасти  "Валгаллы",  загуляли   по
коридорам Замка непонятно откуда  взявшиеся  сквозняки.  Низко  опустилось
мглистое небо.
     То, что  у  них  был  сейчас  пароход,  показалось  подарком  судьбы.
Большой, надежный, с герметически закрывающимися дверями и иллюминаторами,
специально предназначенный для  того,  чтобы  обеспечить  пассажирам  уют,
комфорт и безопасность в любые штормы и ураганы.  С  верхних  застекленных
ярусов надстройки смотреть на разгулявшиеся стихии  и  разверзшиеся  хляби
было  даже  приятно.  Шелестят,  нагнетая  теплый  воздух,   кондиционеры,
плещутся далеко внизу серые, даже на вид холодные волны, глубокие кресла в
каминном зале обещают приятную беседу у живого огня. Хорошо, одним словом,
на берег сходить не хочется, ехать под злыми зарядами дождя  по  раскисшей
дороге в ставший неуютным, словно бы покинутый Замок. Да и почему  "словно
бы"? Они его на самом деле покинули, переселившись на "Валгаллу".
     По поводу названия  корабля  споров  почти  не  было.  Только  Лариса
сказала, что на корабле с таким именем плавать по земным морям будто бы  и
странно русским людям,  да  Шульгин  для  точности  предложил  добавить  к
названию индекс "два", но в конце концов сошлись на том, что усложнять  ни
к  чему,  а  "Валгалла"  там,  или  "Россия",  или   вообще   "Низвержение
самодержавия"  -  никого,  кроме  владельцев,  это   не   касается   и   в
цивилизованном мире воспринимается спокойно.
     Так вот, по всем вышеназванным причинам в Замок этим ненастным  утром
поехали только Новиков с Шульгиным, чтобы закончить не сделанное накануне,
а всем остальным нашлись занятия на корабле.
     А если бы даже и не нашлись? Что может  быть  приятнее  -  никуда  не