е  за  дело  Ленина  будьте
готовы!" и прочей ерунде - сопоставимо ли это с возможностью ни от кого не
зависеть, делать только то,  что  нравится  и  хочется  в  данный  момент,
наслаждаться  неограниченными  возможностями  и  ждать  от  будущего  лишь
волнующих приключений. Как все это образуется - не ее забота, на то мужики
есть. И еще - забыть навсегда об этих ужасных пришельцах. Все  они,  кроме
Ирины, да теперь, пожалуй, Сильвии, внушали ей  отвращение  и  страх.  Как
обитатели террариума.
     Но теперь-то все позади, ничего теперь не изменить. Левашов,  похоже,
окончательно смирился, "Валгалла" плывет по  океанским  волнам,  с  каждым
часом приближаясь к берегам Европы. Ну, а если что у ребят и не  получится
-  ее  устроит  любой  другой  вариант,   кроме   одного-единственного   -
возвращения к прежнему унизительному существованию.
     Наташа отбросила одеяло, по мягкому ковру подошла в  иллюминатору  и,
опершись  о   его   полированную   дубовую   раму,   залюбовалась   плавно
вздымающимися внизу серовато-голубыми волнами Атлантики. У  едва  заметной
границы между океаном и  небом  сквозь  плотную  пелену  облаков  пыталось
протолкнуть свои лучи утреннее солнце, но ему  удавалось  лишь  подкрасить
розовым подошвы громоздящихся друг на  друга  сизо-серых  "кумулонибусов",
как называл такие  облака  Воронцов.  Потом,  набросив  на  плечи  длинный
муаровый  халат  прелестного  жемчужного  оттенка,  Наташа  через  длинный
коридор и прихожую прошла  в  ванную,  и  минут  десять  стояла  в  черной
мраморной чаше  под  жесткими  струями  душа,  рассматривая  свое  тело  в
окружающих ее со всех четырех сторон зеркалах. Бесконечные ряды уходящих в
никуда двойников, соблазнительно изгибающихся в ореоле сверкающих  капель,
приятно ее возбуждали.  Словно  не  ее  это  отражения,  а  совсем  другой
женщины, загадочной и влекущей...
     Обсушившись в горячем ветерке фена, она долго и тщательно наносила на
лицо едва  заметный,  но  весьма  важный  утренний  макияж,  после  долгих
размышлений  выбрала  подходящее  белье  и   платье,   напоминающее   моды
двадцатого года, но современное  (а  что  теперь  это  слово  означает?  -
усмехнулась Наташа) по духу.
     Могла ли она вроде бы совсем недавно вообразить, что  будет  хозяйкой
океанского лайнера, женой Дмитрия, будет жить в двенадцатикомнатной каюте,
сможет час или два проводить в размышлениях о тоне  губной  помады,  сорте
духов, фасоне бюстгальтера, покрое и цвете платья, в котором следует выйти
к завтраку, чтобы к обеду все это кардинально поменять, а в  промежутке  -
плескаться в бассейне на шлюпочной  палубе  или  листать  страницы  старых
журналов, готовясь к давно (для всех прочих)  исчезнувшей  жизни,  лежа  в
шезлонге под лучами нежаркого солнца.
     Что оттого, если Лариса в очередной раз  дернет  плечом  и  осуждающе
прищурит глаза, увидев ее новое сногсшибательное платье?
     Как будто Наташа сама не знает, что ее поведение вполне можно назвать
демонстративно-вызывающим. Впрочем, для кого и почему?
     Кто мешает самой Ларисе  натянуть  на  свои,  совсем  неплохие  ноги,
что-нибудь   поприличнее   вечных   вытертых   джинсов    и    разношенных
грязновато-белых кроссовок?
     Как-то они уже  говорили  на  эту  тему  наедине.  Ревнует,  что  ли,
Лариска? Раньше, в прошлой жизни, за ней этого не  замечалось.  Или  тогда
поводов не находилось, обе они были одинаково бедны и неприкаянны,  отчего
и сдружились? Теперь же Лариса  сказала,  что  слишком  откровенно  Наташа
изображает из себя гранд-даму, хозяйку и капитана, и  парохода,  и  вообще
всего вокруг.
     Наташа только посмеялась незло. Как будто она  не  дает  Ларисе  тоже
занять любое количество комнат на любой  палубе  и  придумать  себе  самый
потрясный стиль. Слава богу, пароход размером с двенадцатиэтажный  дом  на
целый квартал, всем места хватит. А  кстати,  свою-то  каюту  она  еще  не
показала, может, там такое...
     - В конце концов, - сказала она подруге, - твоя маечка на голое  тело
ничуть не менее вызывающа, чем мои туалеты, и не стоило  бы  зацикливаться
на ерунде. Нам еще жить вместе и жить, в Москве пять лет тем и  спасались,
что держались друг за друга, а сейчас вдруг... Может, у тебя проблемы, так
прямо и скажи, что-нибудь придумаем, а то совершенно фрейдизм какой-то...
     Однако Лариса предложенного тона не приняла. Неужели  на  самом  деле
таким, как она, противопоказано благополучие и изобилие?
     Или  набралась   от   своего   Левашова   первобытно-коммунистических
предрассудков. Вроде как Рахметов в известном романе: если  простой  народ
апельсинов есть не может, так я и не  буду!  И  ограничил  себя,  кажется,
фунтом говядины в день. Вот аскет, действительно! А двести граммов  ливера
на завтрак и обед квалифицированному архитектору и бутылку кефира на  ночь
не угодно ли?
     "Да бог с ней, с Лариской, - подумала Наташа,  поправляя  в  глубоком
вырезе шафранового платья приподнятую специальным бюстгальтером  загорелую
грудь. - Надо бы кулончик в тон подобрать.  Топазовый,  что  ли,  или  для
контраста сапфировый? А Лариска перебесится. С ней и раньше всякие забросы
бывали, рационально необ®яснимые..."
     Каждый сам выбирал себе интерьер личных апартаментов. Раз уж,  скорее
всего, придется провести здесь остаток жизни. И когда  Воронцов  предложил
ей  подумать,  как  оформить  свою  каюту,  она  только  спросила,  каковы
граничные условия?
     - Разве только размеры парохода...
     - Отлично. Но чтобы потом от  своих  слов  не  отказывался!  А  я  уж
нарисую...
     - Рисовать необязательно.  Антон  о  нас  позаботился.  Вот  дисплей,
мнемодатчик, садись, воображай. В памяти компьютера все  есть,  достаточно
хоть смутно представить, он сам доформулирует и изобразит во  всем  блеске
компьютерной графики...
     Так и получилось. Наташа и сама хорошо помнила рисунки  и  фотографии
интерьеров в стиле русского модерна - особняки  Кшесинской,  Рябушинского,
Франка,  а  компьютер  услужливо  подсказывал  и  еще  кое-что  из   чисто
корабельной архитектуры времен  "Титаника"  и  самой  "Мавритании",  помог
гармонично вписать в удачно найденный стиль некоторые остроумные и изящные
решения современных западных дизайнеров. Увидев то, что у нее  получилось,
Воронцов удивленно-одобрительно поцокал языком. Не ожидал, похоже,  такого
размаха и полета воображения. Ну а кто сказал,  что  молодая  и  уважающая
себя женщина должна ютиться на пятнадцати квадратных метрах, и что  ей  не
нужна двадцатиметровая спальня с альковом, такой же кабинет, втрое больший
парадный зал с камином и еще десяток не менее функционально и  эстетически
необходимых  помещений  на  трех  уровнях,  которые  соединялись   резными
деревянными лестницами, тоже, разумеется, стиля модерн...
     - Ты же ведь, как я понимаю,  не  собираешься  поселяться  вместе  со
мной,  -  сказала  Наташа,  -  наверняка  устроишься  в  каморке  рядом  с
капитанским мостиком. Вот и будешь приходить... в  увольнение,  а  я  тебя
принимать, словно в собственном особняке на берегу.
     -  В  проницательности  тебе  не  откажешь.  Каморка  не  каморка,  а
действительно, капитанская каюта - тот же проходной двор,  и  лучше,  если
дверь открывается прямо в ходовую рубку.
     - А прочий народ как устроился? - полюбопытствовала Наташа без всякой
задней мысли, просто из профессионального интереса.
     - А вот тут извини. Наш главный психолог предложил, чтобы каждый имел
полное  "прайвести"  -  индивидуальный,  от  всех   изолированный   мирок.
Настолько, чтобы даже, если угодно, прочие трудящиеся и адреса  не  знали.
Достаточно для  общения  и  иных,  группового  пользования,  помещений.  А
захочется человеку побыть одному - пожалуйста.  Полная  гарантия.  Тут  он
прав, не могу не признать. Так что, если в гости кто  пригласит,  тогда  и
узнаешь, кто, где и как живет.
     ...Прозрачная,  в  меру  прохладная   вода,   искрящаяся   миллионами
солнечных  бликов,  плескалась  в  малахитовых  стенках  бассейна.  А   за
ограждением палубы медленно колыхалось такое  же  искрящееся,  праздничное
Средиземное море, уже забывшее про терзавшие его долгих четыре  года  кили
английских,  немецких,  французских,  итальянских  крейсеров  и  эсминцев,
взрывы мин, торпед  и  снарядов,  последние  крики  захлебывающихся  водой
моряков. Море, забывшее про Великую войну и не  подозревающее,  что  всего
через девятнадцать лет начнется (а может, теперь и нет?) война под номером
"два", и морю придется снова, но в удесятеренных количествах  принимать  в
себя взрывчатку, металл и людские тела... Лариса подняла тонкую  загорелую
руку, с запястья соскользнул к середине  предплечья  массивный  серебряный
браслет,  ее  единственная  семейная  драгоценность.  Щелкнула   пальцами,
призывно помахала  мелькнувшему  неподалеку  биороботу  палубной  команды.
Через  мгновение  тот  замер  рядом,  почтительно  наклонив  голову  и  не
испытывая никакого смущения оттого, что подозвавшая его хозяйка, отнюдь не
в  традициях   пуританского   начала   века,   прикрыта   лишь   крошечным
треугольничком ткани на тонком шнурке.  Здоровенный,  почти  двухметрового
роста, с "честным и открытым", как любил писать Жюль Верн, лицом типичного
уроженца Новой  Англии.  Для  удобства,  кроме  соответствующей  форменной
одежды, Воронцов придал каждой группе  роботов  и  характерную  внешность.
Палубная команда как раз и состояла из рослых, рыжеватых  англосаксов.  На
левой стороне белой голландки - ленточка с номером и именем.  Этого  звали
Стив.
     - Вот что, милый, - сказала Наташа,  -  принеси-ка  ты  нам  сюда  по
бокалу ледяного шампанского-Брют. Или  тебе  сладкое?  -  опросила  она  у
Ларисы.
     - Пусть будет Брют. Жарко.
     - Ну, значит, два Брюта и сигаретки... "Сент-Моррис"...
     Пока Стив исполнял заказ, Наташа успела  окунуться  в  воду  и  вновь
легла рядом с Ларисой в глубокий камышовый шезлонг.
     Робот  поставил  рядом   с   дамами   предусмотрительно   принесенный
раскладной столик, водрузил на него поднос  с  бокалами,  пачкой  сигарет,
зажигалкой  и  пепельницей.  Все  фирменное,  с   изображением   парохода,
замысловатого герба и готической надписью "Валгалла".
     Поклонился и замер в ожидании дальнейших распоряжений, пока Наташа не
отпустила его движением руки.
     - Так о чем мы говорили? - Наташа сделала несколько мелких глотков  и
зажмурилась от удовольствия. - Ты никак не поймешь простой вещи.  Если  уж
очутилась во сне или в сказке - а я до сих пор не убеждена, что тот сон на
самом деле закончился, - так надо и  вести  себя  соответственно.  Ты  же,
дорогая, все время стараешься жить по московским правилам. Кому это нужно?
     К крылу переднего мостика подошли Новиков с Шульгиным, тоже о  чем-то
оживленно беседующие, и хоть до них было метров пятьдесят, Наташа,  словно
невзначай, прикрыла свою обнаженную, не по фигуре  высокую  грудь  локтем.
Альба в свое время приучила, вернее почти  приучила  не  стесняться  своей
наготы, но какие-то  внутренние  барьеры  оставались,  девушки  так  и  не
научились обходиться  без  плавок,  а  при  неожиданном  появлении  мужчин
по-прежнему испытывали мгновенную неловкость.
     - Не совсем тебя  понимаю...  -  Лариса  опять  была  не  по-хорошему
серьезна.  В  прошлые  времена  это  часто  было  признаком  надвигающейся
депрессии. И пусть теперь все возможные для нее причины устранены, но  кто
его знает... Наташа решила просить Новикова  серьезно  заняться  Ларисиным
здоровьем. А пока старалась ее веселить и развлекать, раз у  Левашова  это
не получается.
     - Что же тут  не  понять?  В  реальной  жизни,  если  человеку  вдруг
предложат мешок денег, он  -  нормальный  человек  -  начнет  раздумывать,
колебаться, что да как, а нет ли здесь  чего  некрасивого?  Во  сне  же  -
хватай скорее, да начинай тратить, пока не проснулась!
     Или, между нами говоря, если незнакомый,  но  красивый  парень  сразу
потянет тебя  в  кусты  или  в  постель...  Наяву  ведь  кричать  начнешь,
отбиваться, а во сне - сама знаешь...
     Лариса слегка поморщилась, но тема ее явно заинтересовала.
     - То есть ты хочешь сказать, что во сне любая мерзость позволена?
     - Ну зачем же сразу мерзость? Красивая любовь с красивым  мужчиной...
Ты разве не замечала, что после самых... впечатляющих снов  стыда-то  ведь
не испытываешь... Скорее наоборот. Значит, там происходит именно то,  чего
ты на самом деле хочешь, и  как  раз  освобождение  от  гнета  условностей
приносит облегчение и радость.
     Наяву же нормальным людям мешает больше  всего  именно  то,  что  это
происходит в реальности и  могут  быть  последствия.  Какие  угодно.  Жена
твоего любовника узнает, или мужу донесут, или просто знаешь, что  человек
он дерьмовый, несмотря на... Лежишь с ним и понимаешь, что завтра смотреть
противно будет. Да и подзалететь тоже почти всегда боишься...
     - Что это ты про одно и то же говоришь?
     - Просто для наглядности. И Фрейд считает, что все, в  конце  концов,
от этого. Но я и про другое могу. Наяву на диете сидишь, куска лишнего  не
с®ешь, а во сне до стола дорвешься и жуешь, жуешь... Вот и здесь так надо.
Есть в свое удовольствие, платья по  десять  раз  на  день  менять,  любые
глупости себя позволять, пока  все  не  кончилось.  Я  каждое  утро  боюсь
проснуться насовсем...
     - И Дмитрию изменять готова? С первым встречным, по твоей же теории?
     Наташа улыбнулась с чувством превосходства.
     - А разве я сказала, что  мне  этого  хочется?  Вот  уж  нет.  Совсем
наоборот. Это как раз входит в сценарий сна. Или  сказки.  Пятнадцать  лет
без него жила и вдруг встретила. Мне теперь долго-долго  никто  другой  не
потребуется.
     - Тогда скажи мне вот что... - Ларису тоже увлек разговор, да и бокал
шампанского успел подействовать (а что, действительно,  может  быть  лучше
ледяного, остро покалывающего пузырьками в нос и небо  шампанского,  да  в
жару, на берегу бассейна с чистейшей  морской  водой?!).  -  Как,  правда,
угадать, не сон ли все это вокруг нас? Ведь на самом  деле  -  жили  мы  с
тобой, жили, да так, что хоть в петлю лезь, и вдруг на тебе! Если бы  я  к
тебе тогда не зашла, ты и без меня бы на Валгаллу уехала -  и...  все  для
меня?
     - Куда бы я  без  тебя  уехала?  Забыла,  что  ли,  я  же  сама  тебе
позвонила, про Дмитрия сказала и пообещала с хорошим парнем познакомить...
     - Пусть так. Но ведь того, что с нами случилось, просто не бывает. И,
может, вправду все бред?  Допустим,  после  твоего  звонка  я  наглоталась
таблеток, и все это, засыпая, навоображала. Проснусь утром, голова  ватная
и во рту гадость...
     - Есть один способ, ненаучный, но все же... В обычном  сне,  я  давно
уже заметила, во-первых - наесться и напиться нельзя, чем сильнее  хочешь,
тем быстрее просыпаешься. И книгу новую ни за  что  не  прочтешь  -  буквы
расплываются. Ты вот сейчас пить хочешь?
     - Хотела. Бокал выпила, больше пока не хочу...
     - Ну, значит, не спишь. И мы с тобою не во сне, а в  сказке.  Что  не
отменяет всего вышесказанного. Там тоже не принято спрашивать,  отчего  да
почему. Раз происходит, значит, так и надо... И незачем себя  ограничивать
в запросах и желаниях.
     - Да? А как со старухой, не будет?
     - Кто его знает. Посмотрим. Тут, наверное, надо  вовремя  сообразить,
какого предела нельзя перейти. - Наташа засмеялась, просто так, от избытка
радости в душе. И цели своей она, кажется,  добилась.  Лариса  повеселела,
охотно поддерживает разговор, не избегает фривольных тем. Осталось убедить
ее наплевать на аскетические привычки, зажить, наконец, полной жизнью.
     - А куда это подевался наш народ? - вдруг  спросила  Лариса,  увидев,
что Шульгин с Новиковым скрылись  из  виду,  да  и  вообще  будто  впервые
заметила, что они тут загорают только вдвоем.
     - Какой тебе еще народ нужен? Ирина, подозреваю, со вновь  обретенной
соотечественницей уединилась, не решенные в  прошлом  проблемы  обсуждают.
Дим, как всегда, на вахте, никак не натешится, роботов муштрует, где  твой
- тебе лучше знать. Берестин с  компьютером  в  войну  играет.  Дранг  нах
Москау репетирует. Наш же кандидат в диктаторы со своим альтер эго на наши
прелести тайком налюбовались и пошли в бар пиво пить... Крепкого теперь не
употребляют-с...
     - Не любишь его? - спросила Лариса, будто не зная,  что  Наташа  куда
ревнивее  самого  Воронцова  относится  к  их  подспудному   с   Новиковым
соперничеству.
     - Почему я должна его не любить? Я, скорее, должна его боготворить за
исполнение желаний, самых заветных. Его и  Олега...  -  Лариса  поняла  по
некоторым ноткам в голосе подруги, что продолжать эту тему не стоит.
     - Как раз по поводу твоей в их адрес догадки могу поспорить, - Лариса
подмигнула. - С моего места видно, что никуда они  не  ушли,  просто  чуть
сместились и, делая вид, что  наблюдают  горизонт,  все  время  на  нас  в
бинокли пялятся. Словно никогда раньше голых сисек  не  видели,  -  и  она
демонстративно изогнулась, закинула руки  за  голову,  нацелив  означенную
часть тела прямо на мостик.
     - Шульгин, кстати, по губам читать умеет... - заметила Наташа.
     - Да?  Рада  за  него!  -  с  вызовом  ответила  Лариса,  но  все  же
отвернулась как бы невзначай.
     - Алексея жалко, - вновь сменила тему Наташа. - Теперь у него  вообще
никаких шансов...
     -  А  их  у  него  никогда  и  не  было.  Ирина  с  первого   момента
определилась.
     - Я не про то. Пока  Альба  не  ушла,  были  варианты...  Идеально  -
Новиков с ней, а Ирина к Берестину возвращается.
     - Ну ты, мать, фантазерка! - насмешливо протянула Лариса.
     - Все равно это был бы лучший для всех выход. При нем обиженных бы не
осталось. А так Альба где-то там страдает, Алексей здесь...
     - Но по разным поводам....
     - Само собой. А если по-моему, то не страдал  бы  никто.  Ирине,  мне
кажется, с Лешкой не хуже было бы, да и Новиков на Альбу посматривал.
     Теперь Лариса испытывала явное превосходство.  Казалось  бы,  Наталья
старшее ее и опытнее, а рассуждает, как семиклассница.
     - Ты-то за пятнадцать лет без Дмитрия так уж и утешилась? Думаешь,  с
Сергеем своим разошлась, потому что мужик был плохой?
     - Да не говорила я, что плохой. Получше многих,  но  моим  так  и  не
стал...
     - Вот-вот! Всю  жизнь,  небось,  то  сознательно,  то  подсознательно
сравнивала и всегда убеждалась, что Воронцов в этих обстоятельствах был бы
на три головы выше...
     Понимая, что Лариса  права,  Наташа  все  равно  зачем-то  стремилась
доказать, что ее вариант имеет под собой основания. К Ирине она относилась
сложно.  Ощущала,  что  по  каким-то  показателям  ей  проигрывает.  Пусть
принадлежат они к разным типам женщин, и нельзя было  так  прямо  сказать,
что  одна  из  них  красивее  или  привлекательнее  другой.  На  чей,  как
говорится, вкус. Наверное, Наташа, сама не догадываясь об  этом,  исходила
из степени приближения каждой к какому-то неведомому идеалу. И хоть не без
протеста, но признавала, что на этой шкале Ирина ее превосходит.
     - Ты вон вообще замуж сходила, а  Ирина  всего-то  вполне  невинно  с
Алексеем пофлиртовала пару месяцев. А Андрей, как и твой  Дим,  вообще  не
женился... Так что ничего другого, кроме уже  случившегося,  произойти  не
могло.
     - Ну и ладно, наша  ли  это  забота?  -  Наташе  захотелось  свернуть
действительно никчемный разговор. Но Лариса не позволила.
     - А ведь знаешь - наша. Если среди нас все время будет жить  одинокий
мужик... Все что угодно может случиться.
     - С кем? С тобой или со мной?
     - В конечном итоге - и с нами тоже. Свой  примелькается,  на  другого
потянет. А если даже и  нет,  все  равно  конфликтность  будет  нарастать.
Глядишь, и до дуэлей дойдет...
     - Ну, ты скажешь...
     - А что удивляться? Я историк, сколько  таких  примеров  знаю.  Стоит
только начаться.