тия...
     А Шульгин добавил к душеспасительной тираде  друга  штришок,  который
воспринимай, как хочешь - как утешение или как обиду.
     - Мне вот, старик, прости за прямоту, последнее время вообще  мнится,
что ты тут совсем ни при чем. Даже и не изобрел ничего, между нами говоря.
А просто некто - Антон ли, Ирина, Сильвия - взяли  да  и  всунули  тебе  в
мозги эту идейку. Не зря же долго-долго ничего у  тебя  не  получалось,  а
потом вдруг как часы заработало. Гениальное озарение -  это  я  не  спорю,
умный ты, как три Эйнштейна вместе, только ведь совпало как-то так уж...
     Порассуждали немного и на эту увлекательную  тему,  а  потом  Левашов
опять соскользнул на  темы  идеологии:  как,  мол,  Шульгину  с  Новиковым
удалось забыть про свои прошлые знания, убеждения и веру,  чего  это  они,
никогда ранее не диссидентствуя,  вдруг  переложили  руль  на  шестнадцать
румбов и готовы в буквальном смысле "сжечь все, чему раньше поклонялись"?
     Андрей с досадой махнул рукой.
     - Не хватает нам еще и в таких рассуждениях  завязнуть.  Знаешь,  что
такое конформизм  и  террор  среды?  Вот  тебе  и  весь  ответ.  В  Москве
обретаясь, так ли  уж  трудно  было  поверить,  что  "с  каждым  днем  все
радостнее жить"? Про мелкие пакости все знали  и  по  мере  сил  старались
противодействовать, а все же будущее представляли себе по "Возвращению", и
себя скорее в роли Жилиных... Понял, о чем говорю?
     - Да бросьте, мужики, хватит уже... - попытался прервать  словопрения
Шульгин, но  безуспешно,  потому  что  Новиков  тоже  завелся,  испытывая,
очевидно, потребность покончить раз и навсегда  не  столько  с  протестами
Левашова, сколько со своими глубоко спрятанными сомнениями. Где-то  они  у
него тоже сидели, на каком-то уровне так называемой совести...
     И  Шульгину   осталось   только   любоваться   кильватерной   струей,
разбежавшейся по  морю  до  самого  горизонта,  попивать  пиво,  закусывая
крупными, как небольшие раки, креветками, не морожеными, а час назад лично
наловленными с борта,  представляя  при  этом,  что  в  России  он  успеет
насладиться настоящими дореволюционными раками, которые, по  словам  деда,
продавались еще в нэповские времена на базаре по три рубля воз!
     - До последнего я  верил,  что  все  можно  еще  исправить.  И  когда
Андропов пришел, и даже  когда  в  шкуру  Иосифа  влез.  И  вот  тут  все,
отрезало!  Лучше   уж   с   чистого   листа,   по   главной   исторической
последовательности. Я наук марксистско-ленинских  выше  крыши  наизучался,
вам и не снилось. Так Ильич еще в шестнадцатом  году  насчет  революции  в
полном пессимизме пребывал,  дожить  не  надеялся.  А  тут  вдруг  роковое
стечение... Вот и давай посмотрим, дадим миру шанс, как в известной  песне
пелось...
     - Нет, ты подожди, - с настойчивостью  не  совсем  трезвого  человека
гнул свое Олег. - Воевать то ты с кем собрался? Кем восхищался всю  жизнь,
завидовал...  Неужели  совсем  не  помнишь?  "Я  все  равно  умру  на  той
единственной, гражданской, и комиссары в пыльных  шлемах  склонятся  молча
надо мной..."
     Новиков вздохнул, потом усмехнулся.
     - А что? Тут же не сказано, на какой стороне умереть. Можно с тем  же
успехом и на белой. И комиссары  по  разным  поводам  склониться  могут...
Ладно. Шучу. Пока... Абсолютно ты все правильно говоришь, и возразить  мне
вроде бы даже нечего. А все же жаль, что не был ты в Москве последний раз,
со мной и Ириной.  Откуда-то  там  трехцветный  флаг  снова  появился,  на
семьдесят пятом году советской власти?  Революция  или  контрреволюция,  а
флаг реет... И над Кремлем, и над Моссоветом. Может, вот  это  как  раз  и
есть возврат на главную историческую последовательность?
     - Ага! -  почти  обрадованно  вмешался  Шульгин.  -  Осталось  только
вообразить, что одна наша мысль  вплотную  заняться  двадцатым  годом  уже
привела к тому, что Андрюха увидел!
     Новиков подумал, что теперь действительно хватит. Подкинь Олегу еще и
идею насчет  взаимовлияния  прошлого,  будущего,  настоящего  реального  и
настоящего воображенного - все! До ночи треп затянется.
     - Давайте, братцы, заканчивать. Кто бы ни был виноват,  какие  бы  мы
еще теории и доказательства друг другу ни вкручивали, смысл прост и  ясен.
Обратной! Дороги! Нет! И примем все, как данность. В том девяносто первом,
даже сумей мы вернуться, нам все равно не  прожить.  Квартиры  наши  давно
заняты - три года безвестного отсутствия официально означают смерть, жизнь
вокруг непонятная, да и, признаюсь, для меня неинтересная. Почему я  и  не
слишком горевать стал, когда  узнал,  что  восемьдесят  четвертый  наглухо
закрылся. Вернуться домой и все время ждать, когда  тот  бардак  начнется?
Увольте. Того и гляди, соль и спички запасать  бы  начали,  в  предвидении
грозных событий... - он опять невесело скривил губы. - Представим, как,  в
самом деле,  противно  ждать,  какой  следующий  день  станет  тем,  после
которого все покатится...
     - Газет тех, да, жаль! Сейчас бы все знали точно, - сказал Левашов. -
Неужели же Черненко до такого довел? Или  когда  помер  -  а  вид  у  него
оптимизма не внушал - какой-нибудь наш Дубчек власть захватил?
     - Почему Дубчек? Может, сразу Бонапарт? И по срокам похоже, сколько у
них там прошло от революции  до  реставрации?  Большевики,  между  прочим,
всегда себя с французами любили  сравнивать...  -  высказал  предположение
Шульгин.
     - Только раньше считалось, что один раз  Бонапарт  уже  был.  Сталина
имею в виду, - продолжил его мысль Новиков.
     - В общем, как у евреев с христианами, -  одни  говорят,  что  мессия
когда-то придет, а другие - что уже был...
     - Ну ладно, отвлеклись вы, - совсем спокойным голосом сказал Левашов,
- а я хочу ясности окончательной. Понятно, что  я  в  полном  одиночестве.
Драться с вами, конечно, не стану. Решили - так делайте. Только одно  меня
и утешает, что деваться нам друг от друга некуда, а на подлости  никто  из
нас не способен. Примем пока, что я дурак, а вы умные... Но каким  образом
вы все это мыслите? Как вы туда вклиниться думаете, под какой маркой белых
поддерживать, и чем именно им сейчас помочь возможно? Антанта и  так  все,
что нужно, давала, а красные за месяц Крым взяли, ничего Врангель  сделать
не  смог.  Вы  ему  что  -  танковую  дивизию  подбросите?   Или   авиацию
современную? Туман тут для меня. Вот растолкуйте, а тогда и видно будет...
Я ведь, Саш, к твоим словам серьезно отнесся, если что - на самом  деле  к
красным перейду...
     -  Вот  это  разговор!  -  обрадовался  Сашка.  -  Тут  я  с   полным
удовольствием. План  у  нас,  как  и  все  остальное,  впрочем,  прост  до
гениальности. А вдобавок - тебе Андрей намекал уже, но не слишком подробно
- имеются у нас сверхчувственные способности.  У  всех  поодиночке,  а  уж
вместе - тем более. У тебя вот - иначе как бы ты свою машинку  выдумал?  А
вот просто захотел особым образом - и все. Получилось.  Аггров  мы  так  и
победили,  по  принципу  "Хотеть   -   значит   мочь!"   Сильное   желание
деформировало реальность как раз настолько, что победа осталась за нами, и
без особого нарушения  внешнего  правдоподобия.  Отчего  и  вся  Галактика
всполошилась: поумнеют, мол, еще чуток эти ребята, осознают себя в  полной
мере, и всю мировую реальность - к ногтю!
     "Да текут дни по желанию моему", - гениально угадано древними. Может,
и текли у того, кто перстень с такой надписью носил.
     Вот пришельцы и напугались, что из-за  нас  для  всех  прочих  хозяев
жизни в ней места не останется. Или придется  им  дальше  существовать  по
нашим правилам.
     - Ладно, разговорился, - пресек его красноречие Новиков. -  Это  пока
только так, мечтания... А вот давай Олегу ближнюю задачу  обрисуем.  Какие
легенды изобрели и кому какие роли отводятся.  И  вместе  поупражняемся  в
мозговом штурме. До Стамбула три дня хода осталось,  а  у  нас  все  сырое
еще...
     - А кто ж нас гонит? -  забыв  о  сомнениях,  включился  в  привычное
занятие Левашов. И всегда он в конце концов поддерживал выдумки  друзей  и
умел вносить в них свою долю здравомыслия  и  математического  расчета.  -
Если времени не хватит, вполне можем на  островах  Архипелага  отстояться,
все до тонкостей просчитать и подготовить. Давайте, излагайте...



        5

     Капитан  Басманов  с  утра  бродил  по   центральным   улицам   Перы,
европейской части Константинополя,  он  же  Стамбул,  в  тщетных  попытках
изыскать себе хоть какое-нибудь занятие. Занятий же, не  только  способных
принести некоторую прибыль, но и просто скрасить скуку, не находилось. Как
обычно.  С  полчаса  он  потолкался  у   ворот   российского   посольства,
присматриваясь,  не  попадется  ли  кто  знакомый  среди  сотен  беженцев,
ежедневно приходящих сюда в слабой  надежде  на  вспомоществование,  чтобы
узнать о шансах на выезд в Европу, или  так  же,  как  капитан,  встретить
знакомых или родственников. Вдруг еще кому-то удалось выбраться из красной
России.
     Устав от шума, слез и никчемных разговоров, вращавшихся вокруг  одних
и тех же надоевших тем, он медленно  пошел  в  сторону  Токатлиана,  потом
вернулся обратно по другой стороне улицы.
     Цель-то  у  него  была,  только  он  старался  сам  себе  в  ней   не
признаваться. Басманов в глубине души  надеялся  на  внезапную  встречу  с
кем-либо из бывших сослуживцев, более удачливых, чем он, или, чем черт  не
шутит, старых  петербургских  приятелей,  у  кого  не  стыдно  перехватить
несколько лир, а там, глядишь, сговориться и о чем-то более основательном.
Дело в том, что капитал его  составлял  на  данный  момент  ровно  лиру  с
четвертью, а  после  того,  как  на  прошлой  неделе  были  проданы  часы,
продавать было уже совершенно нечего.
     Из имевшегося при нем в момент посадки на пароход в  Новороссийске  у
капитана сохранилось только то, что было на нем надето. Довольно еще новый
китель с  почти  незаметными  следами  от  погон,  хорошие  синие  бриджи,
старательно вычищенные щеткой со следами гуталина сапоги, сшитые зимой  на
заказ в Екатеринославе.
     Так что выглядел Басманов вполне  прилично  и  способен  был  внушать
доверие. Отчего и не продал  до  сих  пор  обмундирование,  хотя  владелец
столовой, где он постоянно ужинал на двадцать пять пиастров,  не  раз  уже
предлагал только за сапоги целых пять лир.
     Но  тогда  он  сразу  превратился  бы  из  уважающего  себя   офицера
гвардейской конной артиллерии, кавалера пяти орденов  и  первопоходника  в
обыкновенного горьковского босяка.
     Тут стоит только начать. Без сапог смешно будут выглядеть и китель, и
бриджи, и их придется сменить на какое-нибудь тряпье, и дорога только одна
- в порт, таскать мешки с углем.
     Капитан еще не знал, что так оно и будет с большинством подобных  ему
эвакуантов, особенно, когда через четыре  месяца  хлынет  сюда  последняя,
полумиллионная крымская волна  беженцев.  Тогда  и  самая  грязная  работа
покажется счастьем. Но пока Басманов  еще  надеялся.  На  то,  что  Слащев
удержит Крым, что начнется,  дай  бог,  новое  наступление,  что  помогут,
наконец, по-настоящему союзники.
     Если бы не отчаянные арьергардные бои под Абинской,  где  он  потерял
свою батарею и чудом сумел попасть на последний пароход, Басманов,  скорее
всего, продолжал бы воевать на Каховском плацдарме или где-нибудь  еще,  а
может, и не жил бы уже, но раз вышло так, как вышло, возвращаться опять на
фронт  он  не  очень  хотел.  Не  исключая,  впрочем,  такой   возможности
окончательно. Были уже предложения, от ответов  на  которые  он  пока  под
разными предлогами уклонялся.
     Солнце показало, что наступил полдень. Сильно хотелось  есть,  однако
Басманов сдерживал себя. Если потерпеть до  вечера,  то  на  сэкономленные
пиастры можно будет позволить себе к картошке  с  жареной  рыбой  спросить
стакан  вонючего  и  противного,  но  чертовски  крепкого  "дузика".   Эта
перспектива заранее веселила душу, но как подумаешь, сколько еще часов  до
захода солнца...
     И  по-прежнему  ни  одна  денежная  сволочь  не  попадется   на   его
безнадежном, как отступление от Ростова, пути по  залитой  горячим  светом
улице. Прохожие мелькали мимо серыми расплывчатыми  тенями,  незнакомые  и
богатые вызывали злость, знакомые, но нищие - раздражение, и  он  старался
не замечать ни тех, ни других.
     Увидел свободную скамейку под густым и раскидистым платаном, присел и
стал скручивать вторую из определенных себе  на  день  пяти  папироску  из
дешевейшего "Самсуна".
     "Черт бы меня, дурака, взял, - думал капитан.  -  Ну  неужели  нельзя
было скопить за  два  года  хоть  немного  золотишка?  Пару-другую  часов,
портсигар фунтовый, диадему с камешками... Чистоплюй гвардейский!  Все  же
можно было, другие чемоданами везли. А теперь  что?  Или  сволочь  тыловая
растащила, или большевикам досталось..." И он с острой тоской и сожалением
вспомнил, как в Новочеркасске,  или  нет,  кажется,  в  Ставрополе  казаки
захватили красный обоз, а в нем - тачанку с огромным кованым сундуком.  Не
то казна одиннадцатой армии, не то золотой запас  местного  банка.  Казаки
рассовали по карманам и седельным сумкам деньги, часы, золотые цепи, а он,
Басманов, с комендантским  взводом,  матерясь  и  хлеща  наотмашь  ножнами
шашки, пытался остановить грабеж.  Остановить-то  остановил  и  сдал,  что
уцелело, куда следует, но что толку?..
     ...Новиков с Шульгиным раза три прочесали центр города, от набережной
к Токатлиану и обратно. Вживаясь в атмосферу вселенского Вавилона, которым
неожиданно  стал  в  двадцатом   году   двадцатого   же   века   Царьград,
Константинополь, Стамбул. Местные, более-менее  европеизированные  жители,
солдаты, матросы, офицеры оккупационных войск  союзников,  слетевшиеся  на
труп Блистательной Порты деловые люди  и  авантюристы  ближних  и  дальних
стран... И, конечно, те, кого ни с кем  не  спутаешь,  соотечественники  -
эмигранты. Все вокруг одновременно и напоминает сцены  из  книг  Толстого,
Булгакова, Аверченко, но и разительно от них отличается.
     Там,  в  книгах  и  поставленных  по  ним  фильмах  -  была  история,
преломленная через призму восприятия человека иного мира и  хоть  немного,
но иного времени, а здесь - подлинная жизнь, грубее, проще,  неэстетичнее,
но все же...
     Они  искали  нужного  им  человека,   воображая   себя   одновременно
Гарун-аль-Рашидами и графами Монте-Кристо.  Восхитительное  в  своем  роде
чувство - осознавать, что можешь мгновенно осчастливить  любого  человека,
сделать для него то, что не привидится в  самом  эйфорическом  сне.  Стоит
только захотеть...
     - Саш, а ну-ка  посмотри.  Вон,  на  скамейке.  По-моему,  подходящий
персонаж.  На  роль  Рощина  я  б  его  пригласил.  Поинтереснее   Ножкина
выглядит... - сказал Новиков, когда  они  уже  решили  прервать  этот  тур
поисков и направить стопы к ближайшему храму желудка. Он  указал  взглядом
на словно бы задремавшего в прохладной тени могучего - куда там одесским -
платана, высокого худощавого офицера. Примятая фуражка с черным  бархатным
околышем лежала рядом, бриз Мраморного моря шевелил  давно  не  стриженные
темно-русые волосы. Ноги в слегка запыленных  сапогах  вытянуты  почти  до
середины аллеи.
     - Ну, давай поговорим. Вдруг и сгодится.  Человек  вроде  культурный,
артиллерист, за собой следит... Сапоги чистит...
     -  Простите  великодушно,  господин...  поручик?  -  дремотные  мысли
Басманова прервал незнакомый голос. - Позвольте присесть рядом с вами?
     Он вскинул голову и  увидел  рядом  двух  вызывающе  роскошно  одетых
господ. Впрочем, вызывающим их наряд он счел лишь  потому,  что  были  они
соотечественниками. Для иностранцев, да и  для  довоенных  русских  ничего
особенного на них не было. Один, повыше ростом,  с  короткими  английскими
усами и гладко выбритым подбородком, носил светло-синий морской  китель  и
белые брюки, но фуражка на нем была не  военная,  а  какого-то  яхт-клуба,
второй,  с  аккуратной  светло-каштановой  бородой,  сверкал  великолепным
чесучовым костюмом, запонками и золотой цепью в вырезе пиджака, а  в  руке
держал богатую трость с изогнутой янтарной рукоятью.
     Весьма и весьма респектабельные и состоятельные господа. Не иначе  из
тех, кто не зевал в подходящую минуту.
     - Садитесь, чего  уж...  Только  не  поручик,  а  капитан,  с  вашего
позволения. Капитан Басманов, Михаил Федорович.
     - Очень приятно. Новиков, Андрей Дмитриевич...  -  представился  тот,
что был в  морском  костюме,  а  второй  назвался  Александром  Ивановичем
Шульгиным.
     Они сели по обе стороны  от  Басманова.  Шульгин  достал  из  кармана
портсигар, как раз золотой и примерно фунтовый, протянул капитану:
     - Угощайтесь...
     Басманов  взял  толстую  папиросу  с  длинным  мундштуком,   а   свою
самокрутку, так и не прикуренную, спрятал в кисет. Закурили, помолчали. От
крепкого ароматного дыма голова капитана плавно пошла кругом. Его "Самсун"
в основном драл горло, а настоящий  табак  он  и  забыл,  когда  пробовал.
Первым затевать разговор Басманов не хотел из гордости. Раз сами  подошли,
пусть и говорят, что им надо. Но сердце чуть дрогнуло, зачастило.  Неужели
все-таки повезло? Просто так зачем  бы  к  нему  богатые  и  благополучные
господа подсаживались. Лир бы хоть десять с  них  сорвать,  две  недели  и
обедать и ужинать можно будет...
     - Вы нас, конечно, извините, что  помешали  вашему  отдыху,  -  начал
после томительной паузы тот,  кто  назвал  себя  Новиковым.  -  Мы  только
сегодня пришли в  Стамбул,  еще  никого  здесь  не  знаем,  вот  и  решили
познакомиться с кем-нибудь из... старожилов.
     - Откуда пришли, из Севастополя? - не  слишком  вежливо  перебил  его
Басманов, отметив про себя, что собеседник действительно  моряк,  штатский
бы сказал - приплыли или приехали.
     - Нет, не из Севастополя. Совсем с другой стороны, из Кейптауна.
     Басманов посмотрел на новых знакомых совсем иначе. В самом деле,  как
же он сразу не  догадался?  Из  Крыма  сейчас  приезжают  другие  люди.  С
лихорадочным  блеском  в  глазах  и  отпечатком  неописуемого  опыта  трех
последних, страшных лет.
     В какие бы дорогие одежды они ни рядились,  глаза  -  что  у  бывшего
камергера, что у помощника присяжного поверенного, были почти одинаковые -
пустые и словно ощупывающие: кто ты такой есть, чего от тебя ждать  сейчас
и через минуту?.. А у этих глаза  совсем  другие,  спокойные,  пусть  тоже
оценивающие, но по-другому.
     И речь тоже  другая,  с  непривычными  интонациями.  Некоторые  фразы
выговаривают как бы с усилием, вспоминая, что ли?
     - Дело в том, что мы хоть и природные русаки, но много лет жили вдали
от родины, в Африке, в Америке...
     - А теперь что же, домой собрались? Вроде бы не ко времени.
     - Этот вопрос сложный, ко времени или нет. Да и куда  собрались,  так
сразу не расскажешь.  Вы  не  слишком  заняты  сейчас?  -  спросил,  рисуя
наконечником трости  геометрические  фигуры  на  толченом  кирпиче  аллеи,
Шульгин.
     -  Вообще-то...  У  меня  скоро  назначена   встреча,   -   на   ходу
импровизируя, ответил Басманов. - Дело в том,  что  мне  обещали  неплохую
работу... - он одновременно боялся, что собеседники, услышав это, могут  с
извинениями откланяться, и в то же время надеялся, что тем самым несколько
набьет себе цену, показав, что он не просто  голодный  и  готовый  на  все
бездельник.
     Если они и поняли его уловку, то не  подали  вида,  а  ответили  даже
лучше, чем капитан мог надеяться.
     - Знаете, если ваша встреча не ЧРЕЗВЫЧАЙНО важна для вас, то мы могли
бы продолжить беседу в более подходящем месте. И, возможно,  тоже  кое-что
предложить.   Разумеется,   при   любом   исходе    переговоров,    готовы
компенсировать возможный ваш финансовый ущерб,  -  с  абсолютно  серьезным
лицом сказал Новиков, а Шульгин согласно