Обстановка у нас совершенно нездоровая, помесь  монастыря
с борделем. И в итоге всем будет плохо, нам с тобой - в частности.  Мы  же
не знаем, на чью сторону мой станет, на чью  -  твой,  тоже  перессориться
могут. И конец твоей сказочной жизни. Скандал в коммуналке, и только...
     - Предложения какие-нибудь есть?
     - Обязательно. Надо как можно скорее найти ему подругу. А поскольку в
нашей компании расклад сил два-один-один (она имела в виду себя с Наташей,
Ирину и Сильвию), а очень просто может стать два-два - инопланетянки  наши
запросто сговорятся,  то  нужно,  чтобы  Лешкина  подруга  была  на  нашей
стороне. Нам ее и искать. Мы же с тобой умные бабы и хитрые...
     - Где ж такую найдешь?
     - А вот там, куда плывем. В настоящей России. Представляешь,  сколько
сейчас там одиноких красавиц, аристократок, княжон и графинь,  смолянок  и
камер-фрейлин... Найдем, и как надо все сделаем.
     - Ай, Лариска, вот это ты здорово придумала. Одно дело,  что  Алексею
проблему решим,  так  и  нам  самим  сколько  удовольствия.  Вот  это  уже
действительно начинается авантюра в стиле Дюма!
     Теперь уже Лариса улыбалась довольно и снисходительно. Она ведь  тоже
вела свою партию, ей казалось,  что  Наташа  слишком  от  нее  отдалилась,
увлеченная своей личной жизнью,  а  теперь  ее  интерес  повернулся  в  ту
плоскость, где Лариса сможет играть первую роль. Что ей и требовалось.
     - Только  учти,  Натали,  готовиться  придется  серьезно.  Генеалогию
изучить,  все  тонкости  светской  жизни,  ускоренный,  так  сказать  курс
Смольного института.
     - Ну, это уж твоя забота. Я всегда, как пионерка...
     И дамы начали оживленно обсуждать детали предстоящей кампании.



        4

     В одном из пунктов  своих  предположений  -  касательно  сиюминутного
времяпрепровождения Берестина - Наташа с Ларисой ошиблись. Потому  что  он
отнюдь не играл в войну, а занимался делом сугубо  мирным.  Известно,  что
нет  лучшего  способа  завоевать  симпатии   творческого   человека,   чем
поговорить с ним о нем же. Особенно, если он давно уже лишен  полноценного
общения в кругах коллег, знатоков и ценителей. Потому когда Сильвия, будто
случайно встретив  Берестина  на  верхней  прогулочной  площадке  и  чисто
по-английски начав разговор о погоде, перевела тему на него лично, суровый
десантник поплыл... Сделано все было весьма изящно  и  почти  незаметно  -
обратив внимание собеседника на своеобразный цвет плывущих от африканского
берега облаков, аггрианка сказала, что столь тонкий колорист, как Алексей,
безусловно,  смог  бы  передать  эту  неиз®яснимую   словами,   прозрачную
акварельную гамму. Засмущавшись под  взглядом  наивно-восхищенных,  широко
открытых глаз, Берестин промямлил нечто в том духе, что  не  считает  себя
именно колористом, и с чего Сильвия взяла, что он вообще  художник,  а  не
балующийся на досуге дилетант, и что вообще он уже давно ничего не  писал.
Очарованный  близостью  женщины,  так  на  него  глядящей  и  таким  тоном
разговаривающей, он не заметил даже,  что  Сильвия  практически  повторяет
однажды уже разыгранную Ириной мизансцену.
     Через десять потешивших его самолюбие минут он  сам  пригласил  милую
даму в свою мастерскую.
     Положенное время она любовалась картинами - и валгалльского цикла,  и
еще московскими,  которые  Алексей  предусмотрительно  забрал  с  собой  -
высказывала весьма квалифицированные суждения,  что  и  неудивительно  для
известной в Лондоне  коллекционерки.  Она  даже  сказала,  что  кое-что  с
успехом можно было бы  выставить  в  таких-то  и  таких-то  галереях...  А
Берестин, с удовольствием ей внимая, вдруг заметил странную вещь.  Сильвия
словно перешла в режим своеобразной двигательной дискретности. С неравными
интервалами времени она замирала на мгновение, фиксируя ту или иную позу -
словно манекенщица на подиуме или фотомодель при щелчке затвора. И тут  же
вновь начинала двигаться, текуче и неуловимо, до следующего стоп-кадра.
     Если  это  специально  отработанный  прием,  то  техника   исполнения
высочайшая.  Потому  что  каждая   из   ее   мгновенных   поз   отличалась
завуалированным, и в то же время вызывающим эротизмом.
     Еще он (тоже словно  вдруг)  увидел,  как  непривычно  элегантно  она
одета. Прекрасно  сшитое  зеленовато-золотистое  платье,  облегающее,  как
мокрый шелк, но с широкой складчатой юбкой, изящные туфли на очень высоких
каблуках - такие он видел только в заграничных журналах  для  миллионеров,
неброские, но явно старинные и очень дорогие украшения. Будто на  прием  в
Букингемский дворец собралась. Он уловил и запах ее духов -  нежный,  чуть
терпковатый, с тонким цветочным мотивом.
     Оставалось только воскликнуть "где были мои глаза?!"  -  потому  что,
ей-богу, на палубе она выглядела вроде бы куда проще.
     - Знаете, Алексей, - сказала она  с  легким  акцентом,  который  тоже
усиливал шарм, остановившись перед ним и глядя ему прямо в глаза, -  я  бы
хотела попросить вас об одолжении. Не могли бы вы  написать  мой  парадный
портрет?
     - Да я... Я как-то не портретист. Я скорее  насчет  пейзажей...  -  а
сам, не отрываясь, смотрел с высоты своего роста в глубокий вырез  платья,
потому что выносить ее взгляд и капризно-вопросительную гримаску  на  лице
было еще труднее.
     - Ну, не скромничайте. У вас обязательно получится...
     И тут же  стала  предлагать  варианты  композиции.  Легко  присела  в
кресло, склонила голову, намотала на палец локон длинных  медно-золотистых
волос, придав лицу мечтательное выражение девушки викторианской эпохи. Тут
же повернулась, вздернула подбородок, стала  надменной  светской  львицей,
королевой салонов... И еще один вариант, и еще... А ноги ее при этом  вели
самостоятельную  жизнь.  Они  то  сплетались  сбоку  кресла,  то   скромно
прятались под  него,  сжав  колени,  то,  наоборот,  вытягивались  вперед,
демонстрируя свою  длину  и  стройность,  или,  наконец,  правая  ложилась
голенью на колено левой, и мгновенный взмах легкой юбки приоткрывал все до
самого верха.
     Берестин словно потерял на время способность критического восприятия,
не замечая предельной нарочитости происходящего, лишь чувствовал, как  его
охватывает  влечение  к  этой  раскованной,  не  по-русски  очаровательной
женщине. Да впрочем, чему удивляться, любой почти мужчина, даже  не  столь
долго лишенный женского внимания, с готовностью поддался бы мощной, но как
бы и ненавязчивой сексуальной агрессии. - Вы знаете, я бы могла позировать
даже и обнаженной, - продолжала гнуть  свое  Сильвия,  -  в  истории  есть
примеры,  и  даже  очень  известные...  -  Она  сделала  жест,  выражающий
готовность начать раздеваться немедленно. И в этот  момент  Алексею  вдруг
показалось, что перед ним не Сильвия, а Ирина!
     В  тот  именно  критический  вечер,  когда   появилась   из   небытия
параллельной  реальности,  казалось  -  уже  безнадежно  затерявшаяся   во
времени. Когда он уже устал ждать и надеяться, она вдруг позвонила в дверь
его мастерской, в своем черном кожаном пальто и с  трехцветным  шарфом  на
шее,  с  нетающими  снежинками  на  волосах,   и   он,   задохнувшись   от
неожиданности и счастья, перенес ее  через  порог,  обнял,  стал  целовать
замерзшее лицо, и  казалось  в  тот  миг,  что  все  теперь  будет  только
прекрасно в их будущей жизни.
     И  она,  ошеломленная  вневременным  переходом,  не  избавившаяся  от
страха, пережитого в момент, когда Левашов  нажал  кнопку,  чуть  было  не
уступила его страстным об®ятиям и поцелуям.  Позволила  уже  почти  все  и
неожиданно вырвалась, отодвинулась к стене, в самый угол  тахты,  нервными
движениями одергивая платье и застегивая тугие кнопки...
     - Нет, прости, но нет, я не могу... Понимаешь,  все  изменилось...  -
осознав, на каких разных  линиях  они  прожили  эти  дни.  И  ей  пришлось
рассказать про Новикова, про то, что было давно  и  что  произошло  только
что... По ее времени только что...
     Не стоит вспоминать, что он тогда перечувствовал,  пока  они  жили  в
другой Москве, и сходились разведенные стрелки  времени,  но  в  общем  он
справился с собой, и к дню, когда Ирина позвонила ожидавшим ее Новикову  и
Левашову, все как-то наладилось...
     А сейчас вот снова! "Интересно, - подумал Алексей отстраненно,  -  не
сдержись я тогда, не стань слушать ее лепета о долге перед первой любовью,
куда бы сейчас закатилась наша история?"
     - Да-да, именно так. Не надо ни о  чем  думать,  не  надо  сдерживать
желаний. Я - это она. Я - Ирина! Иди ко мне, я люблю тебя... -  прозвучало
у него в мозгу, стирая все прочие мысли.
     Он не заметил, когда Сильвия успела перебраться с кресла  на  большой
диван  у  противоположной  стены,  полускрытый   стеллажом   с   альбомами
репродукций. Теперь Берестин не испытывал не малейшего сомнения - то  была
действительно Ирина из зимнего московского вечера, но  совсем  другая,  не
напуганная  и  взвинченная,  а  томно-грациозная,  ждущая  его  об®ятий  и
поцелуев,  именно  ради  него  кинувшаяся  в  смертельно   опасный   поток
раздвоившегося времени.
     Она полулежала, облокотившись о круто выгнутую спинку,  чуть  прикрыв
лицо ладонью и поглядывая на него сквозь разведенные веером  пальцы,  одна
нога вытянута и чуть свешивается с дивана, а вторая согнута  в  колене,  и
юбка соскользнула настолько, что открывает место, где  темный  край  чулка
оттеняет  нежную  белизну  незагоревшей  кожи.  Губы  чуть  подрагивают  в
странной, волнующей улыбке.
     По потолку скользили,  набегая  друг  на  друга,  солнечные  зайчики,
отраженные от крупной зыби за  бортом  и  причудливо  преломленные  сквозь
толстые линзы иллюминаторов.  Их  игра  и  полуденный  яркий  свет  южного
солнца,  окрашенный  золотистыми  муаровыми  шторами,  создавали  в  каюте
необычную,  театрально-сказочную  атмосферу,  в   которой   все   предметы
приобретали зыбкие, размытые очертания, и женщина в затененном  углу  тоже
казалась фигурой из аллегорической картины.
     С замирающим сердцем и с перехваченной  внезапным  спазмом  гортанью,
так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, Берестин подошел  к  ней.  Наконец-то,
наконец она пришла...
     Опускаясь у ее ног на колени, он увидел  протянутые  навстречу  руки,
услышал задыхающийся шепот: - Да, да, все так... Я с тобой теперь, я твоя,
не думай ни о чем и не бойся... - и голос был ее, только никогда раньше не
слышал он такого нетерпения и едва сдерживаемой страсти.
     Он сжал руками ее плечи, прижался щекой к гладкой, пахнущей духами  и
еще какой-то косметикой щеке,  закрыл  глаза,  чувствуя,  как  нежность  и
непреодолимое желание стирают в сознании всю накопившуюся за такие  долгие
месяцы боль.
     Целуя  ее  раскрывшиеся  губы,  шепча  выстраданные  ласковые  слова,
Алексей почувствовал, как женщина в его об®ятиях изогнулась,  завела  руку
за спину, потянула вниз застежку молнии, движением  плеч  освободилась  от
платья,  подставляя  поцелуям   задрапированные   розоватыми   прозрачными
кружевами груди.
     Вздыхая и что-то шепча, она еще успела, чуть приподнявшись,  сдвинуть
вверх, до узкого, тоже кружевного пояса  свою  пышную  юбку,  предоставляя
Берестину возможность - когда пройдет первый приступ  страсти  -  заняться
всем остальным.
     В себя Алексей пришел от протяжного вскрика,  перешедшего  в  низкий,
медленно затихающий стон. Ирина вздрогнула  в  последний  раз  и  замерла,
сразу обмякнув и вытянувшись. Ничего подобного он не испытывал в своей  не
такой уж короткой жизни. Нет, пожалуй,  испытывал,  но  только  в  мечтах,
представляя, как оно могло бы у них быть, и в снах, где Ирина тоже к  нему
приходила.
     Он долго  лежал,  глядя  в  потолок  полуприкрытыми  глазами  и  тихо
поглаживая свободной рукой  ее  шею,  плечи,  грудь,  потом  повернулся...
Смотрел, не понимая, на раскрасневшееся женское лицо, на разметавшиеся  по
покрывалу волосы, на вновь  скользящую  по  распухшим  от  поцелуев  губам
смутную улыбку. Дернулся, рывком встал. Господи, что же с  ним  случилось?
Не Ирина, а Сильвия... На него разом навалилось и разочарование, и стыд, и
злость, и словно бы даже  непонятный  страх.  Сразу  забылось  только  что
пережитое счастье.
     Сильвия тоже встала, ничуть  не  стесняясь  и  не  таясь,  привела  в
порядок свой туалет, пристегнула чулки и оправила юбку,  провела  ладонями
по бокам и бедрам, убрала двумя руками за спину распущенные волосы.
     Вновь села на диван и притянула к себе Алексея. Не  обращая  внимания
на его окаменевшее лицо, обняла за плечи, прошептала на ухо:
     - Знаешь, милый, что это было? Сеанс психотерапии, всего лишь. Теперь
твое подсознание в порядке. Больше всего на свете ты хотел именно этого. И
ты действительно был с ней, не со мной, клянусь тебе. И все, и достаточно.
Болевой точки больше нет. Ты, возможно, еще не чувствуешь, но это так. Все
же остальное - при вас по-прежнему. Общайся с ней, как ни в чем не бывало,
разговаривай, вспоминай... А если вновь  станет  появляться  прежнее  -  я
почувствую и снова помогу... Если хочешь -  это  мой  долг.  Хоть  немного
облегчить тебе жизнь. Ты ведь страдал по нашей вине - и  ее,  и  моей.  Не
понял? Ничего, немножко придешь в себя и поймешь...
     Слова, произносимые ею, звучали гипнотически,  обволакивали  сознание
Берестина, но он изо всех сил сопротивлялся.
     Первым его побуждением было вскочить,  выругаться  по-черному,  может
быть, даже ударить эту... мерзавку, шлюху, провокаторшу!
     Или швырнуть ее на ковер, снова содрать платье и сделать то же  самое
теперь уже именно с ней, не с фантомом, грубо и зло...
     Такая вспышка ярости совершенно не соответствовала характеру Алексея,
и в следующую секунду он, испугавшись, что действительно  может  совершить
нечто подобное, стиснул кулаки так, что ногти вонзились в ладони  чуть  ли
не до крови. И  одновременно  он  почувствовал,  как  в  душе  разливается
непривычное, давно не посещавшее его спокойствие. А  ведь  все  правильно,
так и есть... Он хотел Ирину, хотел именно физического  обладания  ею  все
прошедшее время, после того, как она неожиданно и обидно ему отказала.  Не
духовного общения, только обладания прекрасным и  не  принявшим  его  ласк
телом. Сознание Берестина не могло принять такого знания и загнало  правду
в самые глубины.
     Каким образом Сильвия  сумела  туда  проникнуть,  как  она  сотворила
подмену - неважно, однако  ошибиться  он  не  мог.  Фигура,  лицо,  голос,
темперамент были не ее, а только Ирины. Да достаточно выйти на  палубу,  к
бассейну, и сравнить. Кроме роста,  во  всем  остальном  тела  "аггрианок"
отличаются довольно сильно.
     То, чего он хотел мучительно и безнадежно - случилось,  и  теперь  он
свободен от чар Ирины и от собственных инстинктов. Застарелой боли  больше
нет. Он попытался усилием воли вернуть прежнее чувство к ней - и не  смог.
Благодарность  за  счастливые  моменты,  которые  у  них  все-таки   были,
уважение,  преклонение  перед  ее  красотой,  спокойная,  скорее  братская
нежность - ничего больше.
     Сильвия встала, отошла к  иллюминатору,  закурила  длинную  сигарету,
делая вид, что ее тут  нет  вообще,  давая  возможность  Алексею  спокойно
разбираться со своими чувствами.  Он  смотрел  на  ее  тонкую,  окруженную
золотистым ореолом фигуру с новым интересом и даже восхищением. Не  только
пакости, оказывается, способны творить аггры в нашем мире. И  с  чего  он,
все они взяли, что аггры на самом  деле  носители  абсолютного  зла?  Ведь
Ирина с  первых  дней,  еще  будучи  аггрианкой  по  должности,  ничем  не
напоминала нарисованных Антоном монстров...
     А как же теперь быть с Шульгиным, продолжал рассуждать  Берестин.  Он
ведь, вольно или невольно, но совершил  не  совсем  этичный  поступок.  Но
опять же, если принять, что в тот момент Сильвия была не  Сильвией,  то  и
эта проблема снимается.
     И вдруг Алексей почувствовал, что снова хочет пережить то, что только
что переживал в ее об®ятиях. Только вот непонятно с кем на этот раз?
     Снова с Ириной или теперь уже с Сильвией "о натюрель"?
     Ну уж нет, сказал он себе, решительно вставая. Больше я в такие  игры
играть не намерен. Уж лучше  как-нибудь  потерплю  до  берега,  а  там  уж
посмотрим...
     ...А в это самое время Шульгин, Новиков и Левашов втроем, как встарь,
сидели на открытом кормовом  балконе,  пили  хорошее  баварское  пиво,  не
бутылочное или баночное, а именно бочковое, и разговаривали спокойно,  без
нервов и ненужной аффектации.
     - Да что там, Олег по-своему как бы даже и прав. Дайствительно,  свои
вроде  бы  все  равно  красные.  Я  вот  тоже  всю  жизнь   горевал,   что
республиканцы в Испании проиграли. На Кубу мечтал  сбежать,  за  революцию
сражаться. "Конармию" очень  люблю,  не  бабелевскую,  а  другую,  толстую
такую...
     - Листовского, - вставил Новиков. - И  продолжение  ее,  "Солнце  над
Бабатагом". Очень там все трогательно описано...
     - Вот-вот. И  я  обо  всем  этом  тоже  размышлял.  Никто  никого  не
заставляет  лично  стрелять.  Не  наше  это  дело.  А  роль  консультанта,
советника - вполне почтенная. Кто только кого  ни  консультировал,  в  том
числе те самые красные командиры - немцев перед войной, пока их самих  еще
более пламенные  большевики  не  перещелкали.  Так  что  тут  нравственной
проблемы нет, успокойся, Олежек... Зато, когда  все  сделаем,  вот  уж  ты
развернешься!  Изобретай  и  внедряй,  что  хочешь  -  и  телевидение,   и
радиотелефоны, и компьютеры. В нашем мире ты нобелевку не  заработал,  так
здесь сколько хочешь получишь. Каждый год по новой  отрасли.  Сказка!  Мне
вот ничего такого не светит, Фрейд все равно давно все написал и придумал,
а формулы пенициллина я не знаю...
     Сашке удалось главное - он разрядил давнее напряжение, а кроме  того,
раньше, чем признанный  психолог  Новиков,  подбросил  Левашову  крючок  с
наживкой, на которую тот не мог не клюнуть. Действительно,  отчего  бы  не
воплотить в жизнь шутку  сталинской  поры  -  "Россия  -  родина  слонов"?
Сделать так,  чтобы  в  новой  реальности,  избавленные  от  необходимости
эмигрировать, русские ученые и инженеры, самостоятельно  или  с  тактичной
помощью, на самом деле стали лидерами во всех областях? Сделать Россию  не
сырьевым  придатком   и   источником   денационализированных   мозгов,   а
интеллектуальным центром мира?
     А когда Левашов вновь возвращался к  мысли,  что  не  стоило  бы  ему
вообще ничего  изобретать,  не  связываться  с  этой  идиотской  проблемой
пространственных совмещений, и никто бы его тогда не проклинал,  как  вот,
наверное, Лариса, хотя и молчит, но  все  равно  не  смирилась  с  потерей
родителей и дома,  да  и  другие,  конечно,  только  из  деликатности  его
успокаивают,  Андрей  старательно,  как  ученику  вспомогательной   школы,
раз®яснял, что как раз он, Левашов, значит в этой истории как бы не меньше
всех.
     - Во-первых, и без твоей  машинки  случилось  бы  практически  то  же
самое, ибо и аггры,  и  форзейли  уже  существовали,  и  на  Берестина,  к
примеру, вышли без твоего участия, и все вообще было б швах, не  сумей  мы
тех агентов на Валгаллу выкинуть... Нас, скорее  всего,  никого  бы  и  на
свете уже не было. Так что хочешь - не хочешь, а уход на Валгаллу был  для
нас единственным на тот момент шансом к спасению,  и  вот  тут  твоя  роль
исключительна. Все же прочее, как выражается наш кэп, неизбежная  на  море
случайность... Если кому-то и терзаться, при условии,  что  вообще  стоит,
так это мне. Не встреть я тогда Ирину, мимо  нас  бы  пролетело...  Аггры,
форзейли, какие-то другие статисты делали бы свои гнусные,  или  наоборот,
благородные дела, а мы бы только воспринимали происходящее, как должное, с
сожалением или радостью, не ведая причин, и тянули бы свой каторжный  срок
в родном отечестве, даже не слишком понимая, что это  именно  срок,  а  не
чудный дар бы