!
     Мотоцикл  взревел.  Уже  зайдя  в  комнату,  Вадим  торопливо  принялся
вытирать руку подкладкой фуфайки.
     --  Я вижу, у тебя рука в крови,-- торопливо пояснила  Ника.-- И  глаза
стали стеклянные, вот-вот заорешь или...
     -- Вздор,-- сказал  он  в сердцах.-- Я бы его положил в  два счета, уже
приготовился.
     --  Конечно, милый, ты  же у  меня  великолепен и  непобедим...--  Ника
наткнулась на его хмурый взгляд, поспешно  замолчала.-- Извини,  что-то я...
Вадик, у меня уже нет сил, поехали...
     -- Куда это? -- с наигранным удивлением осведомился он.
     -- Как это  -- куда? В Шантарск, из  этой  проклятой  виртуальности, на
всех парусах...
     Вадим, покачиваясь с  пятки  на носок, утопив  руки  в карманах  -- под
правую ладонь то и дело подворачивалась,  прямо-таки сама  вплывала рубчатая
рукоятка   пистолета,--долго  разглядывал  женушку,  в  конце  концов  пожал
плечами:
     --  Кто-то  поедет, а  кто-то,  может, и  не поедет...  Список экипажа,
знаешь ли, еще не утвержден...
     Открыл  замок вьючника,  обеими руками ухватил  нераспечатанную  цинку,
понатужился  и  рывком  опустил  ее  на  пол.  Принес  из  сеней  топор,   с
приобретенной здесь сноровкой в несколько  ударов  вырубил  прямоугольник --
цинка только именовалась таковой, а на деле это было обыкновенное железо, не
проржавевшее насквозь, но обветшавшее.
     Поддел крышку уголком топора, отбросил. Словно тесто из квашни, выперла
толстенная  пачка   купюр  --  огромных,  наверное,  впятеро  превосходивших
размером нынешние. Кошачьи усы пучеглазого Петра, улыбка Екатерины... Деньги
даже на вид казались жухлыми, отсыревшими. Когда  Вадим без всякого почтения
вышвыривал их  на пол с помощью того же топора,  вся стопка вдруг разлезлась
надвое, а упав на пол, рассыпалась еще на несколько кусков. Вполне вероятно,
Калауров  набивал ящики в  спешке, потому и не завернул  кредитки в кожу или
хотя бы бумагу -- или рассчитывал вернуться очень быстро.
     Зато кожаные мешочки  были  завязаны со всем  старанием.  Хотя замше  и
досталось  от  времени,  пришлось  вспарывать  узлы  ножом. Вадим  осторожно
запустил  туда   пальцы,   достал  щепотку   тяжелой  крупки,   серо-черной,
шероховатой  на  ощупь.  Самородное  золото он видывал  -- ничего  похожего.
Платина?
     Не  исключено. Ежели  по  весу...  Половину  цинки,  все  свободное  от
кредиток пространство  занимали такие мешочки.  И лежала еще яркая  железная
коробка,   покрытая   узорами   вроде   хохломских,  с   крупной   надписью:
"Товарищество бр.Эйнем®".
     Прикипевшую крышку пришлось отдирать лезвием Иисусовой финки. В коробке
спутанным  комком  покоились  маслянисто поблескивающие золотые  вещички  --
цепочки, браслетики, среди них виднелась пара массивных портсигаров, а вон и
часы, еще какие-то непонятные безделушки: золотая свинка, цилиндр размером с
тюбик зубной пасты...
     Взяв за углы  Пашин рюкзак, он вывалил пожитки на пол и переправил туда
содержимое обеих цинок  --  разумеется, оставив на полу ворох  полуистлевших
кредиток.  Приподнял,  оторвав  от  пола одной рукой --  килограммов  сорок,
прилично...
     Медленно  разогнулся,  услышав какой-то непонятный  тихий металлический
лязг.
     Ника  целилась в него из черного "ТТ",  держа его обеими  руками  перед
собой -- Вадим краем глаза заметил, что кобура у Паши на поясе расстегнута и
пуста,--  с исказившимся,  испуганным,  злым лицом  давила что есть мочи  на
широкий  спусковой  крючок,  потом встряхнула пистолет,  словно  бутылочку с
лекарством взбалтывала,  снова  стала  жать  на  спуск,  личико  все  больше
искажалось паническим ужасом...
     Вадим, в первый момент  машинально струхнувший, стоял на прежнем месте,
с  иронической  улыбкой  наблюдая  за  ее  потугами.  Пистолет  оказался  на
предохранителе -- не  исключено, вдобавок  и  патрона  в стволе  не было,  а
обращаться  с оружием Ника ничуточки не умела,  простодушно полагала, должно
быть, что достаточно прицелиться и нажать...
     --  Ax ты, стерва...-- произнес он  почти  ласково.-- Это  законного-то
мужа? Креста на тебе нет...
     Осознав,  наконец, всю  бесплодность своих усилий, она  опустила  руки,
разжала пальцы, пистолет  громко упал на пол. Еще какое-то время Вадим стоял
неподвижно, наслаждаясь  ее  ужасом. Сделал  шаг  вперед.  Она  отшатнулась,
закрываясь руками.
     Собственно, никакой злости  на  нее  отчего-то  не  было  -- одно  злое
веселье, вызванное неуловимым ароматом сокровищ. Пожалуй, можно  сказать, он
был  благодушен и  добр  -- конкистадор над грудой добычи, перед  прекрасной
пленницей.
     Он  изобразил обоими указательными пальцами некую несложную  фигуру  и,
видя, что она не поняла, безмятежно пояснил:
     -- Раздевайся, сучка...
     Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него покруглевших
от  страха глаз. Уразумев  очередной  жест, быстро опрокинулась  навзничь на
постель,  замерла.  Вадим, не озаботившись снять  сапоги и что бы то ни было
еще,  приспустил  штаны, неторопливо  навалился, медленно  вошел  и принялся
охаживать  ее,  в общем, вовсе  не  уподобляясь  питекантропу,  размеренными
толчками, испытывая ни с  чем не сравнимое наслаждение  победителя, степного
варвара, ландскнехта,  кортесовского идальго, после  долгих,  нечеловеческих
трудов заполучившего  и  злато,  и  оцепеневшую  от  ужаса  красавицу.  Весь
подходивший к концу двадцатый век  куда-то  провалился,  торжествовало нечто
первобытное, буйно-хмельное...
     -- Ну  что ты, как  колода...-- сквозь зубы процедил он, сжав в кулаках
ее тонкие пальчики.-- Шевелись!
     Ах,   как  она   отдавалась!   Как   безмолвно  вымаливала  прощение  и
окончательное  забвение  всех  грехов,  как  терлась  нежная кожа  о  грубую
геологическую  брезентуху...   Если   беспристрастно,  раньше   такое  редко
случалось,  несмотря  на  всю  сексуальную гармонию. Страх  творит  с людьми
чудеса...
     Встав  и рывком натянув  брезентовые  штаны  -- они  были без гульфика,
держались  на  резинке  и  для   таких   вот  случаев   подходили  идеально,
распорядился:
     -- Одевайся и иди в машину. Живо!
     Задумчиво  оглядел комнату, пуская  дым  в потолок.  Паша вроде  бы еще
дышал  -- кто сказал, что  Витек непременно  собирался  травить их насмерть?
Быть может, хотел лишь на несколько часов вырубить и уложить бесчувственными
бревнами, пока  уберется достаточно далеко? Некогда с вами возиться, мужики,
уж извините. Сами  любили гордо заверять, что вам нипочем никакая отрава, от
самогона  с карбидом  до технического спирта, будем  надеяться, что и на сей
раз  ваши  тренированные  организмы  переборют дурман, а у  меня  есть более
важные дела...
     Он  отнес  обе  опустошенных цинки  в сортир, выкинул  в очко.  Страшно
подумать, сколько отпечатков пальцев он тут оставил, но ничего не поделаешь:
можно еще пару  часов повозиться с тряпкой и  здесь,  и в той избе,  где они
квартировали,  и  в   летней  кухне,  но  остаются  дома  Томкиной  бабки  и
милицейской  тещи, магазин, куча геофизической аппаратуры. Нельзя же спалить
деревню целиком, из конца в конец, чересчур  сложное предприятие... Придется
оставить  все как есть. Пусть в Шантарске  голова  болит у Шункова, за то  и
получает огромные деньги...
     Вася не соврал --  "уазик" оказался заправленным под завязку. И парочка
канистр в  кузове.  Хватит, чтобы с®ездить  до Шантарска и  вернуться назад.
Последнего он, понятно, делать не собирается. За расхлябанным солнцезащитным
козырьком отыскался паршивенький бумажник из кожзаменителя с  документами на
машину и  Васиными  правами, закатанными в пластик.  Права оказались старого
образца,  выданные  девять  лет  назад,  что  максимально облегчало  задачу.
Некоторая несхожесть  легко  спишется на возрастные  изменения, к тому же ни
один  провинциальный  гаишник  не  заставит  срочно   сбривать  бороду  ради
окончательного внесения  ясности. Насколько знал Вадим, геологические машины
особенным  приставаниям  ментов  не подвергаются -- если только не  таранить
спьяну ихние "луноходы".
     Чтобы создать полную видимость деловой поездки, он свалил в машину пару
катушек,   несколько   деревянных   ящичков  с  батареями,  два   спальника.
Привязанный к  полурассыпавшейся  конуре Бой  прыгал на поводке д лаял, видя
оживленные сборы  и  прекрасно  разбираясь в  происходящем. Успевший  с  ним
подружиться Вадим похлопал пса по спине, развел руками:
     -- Извини, старик,  куда я тебя дену? Уж за тебя-то я спокоен, в случае
чего овцами проживешь, там их еще до черта...
     Подумав, завернул рюкзак с сокровищами в самый непривлекательный  кусок
брезента, какой только  удалось обнаружить в  хозяйстве,-- весь  пропитанный
машинным маслом, грязнющий.
     Напоследок  постарался  внести  в  декорации некоторую  запутанность --
тщательно  вытертый "Макаров"  сунул Паше в  руку, обтер  электрод,  которым
ублаготворил  Витька,  бросил его в  кучку к  другим, где  распознать орудие
убийства не смог бы и майор Пронин.
     Все было  готово  к незаметному, триумфальному  от®езду, но  он  стоял,
глядя  на озеро, за  которым, вдали, зеленели пологие голые склоны, чувствуя
легкую  досаду  и грусть, причины  которых не вполне мог определить. Здешняя
жизнь  --  до  некоторого  момента,  понятно,--  была до  того  беззаботной,
привольной,  не  похожей на крысиные гонки городских хлопот, что в  какой-то
миг Вадим, к своему удивлению, ощутил явственный укол сожаления.
     Мысленно  посмеявшись  над  собой,  запрыгнул в  кабину и  со скрежетом
врубил задний ход, выехал со двора, развернулся. Он сто лет уже не имел дела
с механической коробкой, поначалу чересчур резко отпустил сцепление  и мотор
заглох, но  вскоре дела пошли  на  лад. Он проехал до выезда из  деревни, не
встретив ни единой  живой души, прибавил газу, испытывая странные  ощущения:
покинутая  деревня,  казалось,  тут   же   растаяла   в  воздухе,  перестала
существовать вместе с людьми, навсегда исчезая из его жизни. Все хорошо, что
хорошо кончается.
     Ника повернулась к нему, и Вадим сообразил, что произнес это вслух.
     -- Не говори "гоп"...-- осторожным тоном произнесла она.
     -- Глупости,-- беззаботно отмахнулся Вадим, закуривая новую сигарету.--
Не  в том  мы сейчас  обличий,  чтобы  шарахаться  от каждого куста  и ждать
неприятностей...
     По-прежнему  стояла  прекрасная  погода.  Он  гнал  машину,   насколько
позволяла разбитая проселочная колея и лысые покрышки, по привычке потянулся
включить магнитолу, но, естественно,  не  обнаружил  ничего подобного. Пожал
плечами и замурлыкал, вертя здоровенную баранку:
     Ах, Айседора, Айседора Дункан...
     Ах, Айседора, не торопите шофера...
     Покосился на Нику и хмыкнул, распираемый веселым, бодрящим цинизмом:
     -- Что вы кукситесь, звезда моя? Скоро все будет по-старому, даже лучше
-- там в куче есть весьма приличные  дамские  висюльки, купчина  Калауров не
стал бы  ховать "самоварное"  золото, так что  и  твоя Анжела, и  твоя Ирина
Дмитриевна  от  зависти описаются, с  их любовью  к  антикварным  цацкам.  А
вообще, я тебе завидую. Это  на мою  долю выпало  немало горького, то  ты-то
развлекалась по полной  программе.  Тут и эсэсманы  --  сколько  их, кстати,
было, не подскажешь? Тут и  старина Эмиль, и Паша...  ах  да,  я же забыл  о
нордической красавице Марго, которая тебя тоже ублажала на свой манер.  Надо
полагать, интересно было и познавательно?
     Ника   вместо  ответа  рассмеялась  --   какой-то  странный  был  смех,
определенно  истерический.  С  равнодушным  видом  пуская дым  перед  собой,
протянула:
     --  Вот  будет смеху,  если  забеременела. Столько  кандидатов на  роль
папаши -- глаза разбегаются. Ничего, кормить все равно тебе придется...
     Вадим резко ударил по тормозам. Обошел машину, распахнул тяжелую дверцу
и  выволок  Нику на руку. В  последний  момент  изменил  намерения -- не  из
гуманизма,  вспомнил,  что  ехать им еще  пару  сотен  километров,  возможны
нежелательные  расспросы  -- и вместо того, чтобы от всей русской  души дать
под глаз, врезал под вздох. Когда она задохнулась, сгибаясь пополам, удержал
за шкирку и раз несколько отвесил по ребрам --  слева, справа, слева... Даже
кулак заболел.
     Невероятным  усилием  поборол  себя  --  когда  испуганно  осознал, что
останавливаться  попросту  не хочется,  тянет молотить и  молотить,  пока не
добьет  окончательно. Постоял, шумно выдыхая воздух сквозь  стиснутые  зубы,
борясь с застилающим мозг  кровавым  туманом. Увидев, что  она, цепляясь  за
дверцу, худо-бедно утвердилась на ногах, жестко сказал:
     -- Считай, что  это тебе последний привет из виртуальности. На  границе
виртуальности и реального мира. Лезь в машину,  вытри сопли и смотри у меня:
если остановят,  не  учуди какой-нибудь  глупости.  Геологи  возвращаются  в
Шантарск,  трудолюбиво  отпахав  во  славу  Родины,  и  зовут  меня  Василий
Андреевич  Климов, а тебя...  да так,  как и  зовут.  Все  твои документы  в
Шантарске, в управлении.
     Простер галантность  до того, что помог ей подняться в кабину, с лязгом
врубил  передачу и  вновь громко замурлыкал,  подражая  модному в свое время
звенящему надрыву Ободзинского:
     Зо-олото манит нас...
     Зо-олото вновь и вновь манит нас...


        Глава предпоследняя. Путь конкистадоров
     Смешно,  но  из  кабины  старенького  "уазика",  чуть  ли  не  Вадимова
ровесника,  в особенности  когда сам сидел  за рулем скрипящего рыдвана, мир
представлялся  словно бы чуточку другим. Непохожим. Хотя он сто раз  бывал в
Дивном --  в основном  возя  туда деловых  партнеров  из-за Урала любоваться
пейзажами, а также дорогих девочек для  дел,  не имевших к пейзажам никакого
касательства,--   однако,   когда   впереди    замаячили   светло-коричневые
девятиэтажки, Вадим  не сразу и  сообразил, что  наконец-то  достиг желанной
цели.  Начиналась  очерченная невидимыми рубежами  территория, где  он  имел
примерно  столько  же прав  и привилегий,  сколько захолустный боярин времен
царя  Алексея  Михайловича.  По  всему  телу  сразу же  разлилась  блаженная
легкость --  хотя он  и  пребывал  по-прежнему в облике примитивного  водилы
геологической развалюхи, любые возникшие здесь проблемы были бы решены после
парочки звонков...
     Моментально захотелось выкинуть что-нибудь -- скажем, поддать тупорылым
капотом этой толстой дуре, кинувшейся переходить улицу, когда зеленый огонек
сменился  желтым. Он  сдержался  -- не  столько из осторожности,  сколько из
мимолетного умиления: батюшки-светы, самый настоящий светофор! Мигает как ни
в чем не бывало: красный-желтый-зеленый! Больше месяца не видел этакого чуда
техники...

     ...Выехав из Каранголя, он всерьез опасался, что заблудится. В кабине у
Васи   лежала  полурассыпавшаяся  книжечка  карты  автодорог  всех  районов,
входивших  в состав Шантарской губернии, но  толку от нее  было меньше,  чем
ожидалось:  обозначены,  в  общем,   даже  самые   крохотные  деревни,  даже
расстояние  в километрах показано,  но  поди-ка угадай,  завидев впереди,  в
чистом  поле,  перекресток  -- где  его место  на карте  и какому участку он
соответствует? Тут вам не Германия и даже не окрестности Шантарска...
     И все  же  он  почти не блуждал. Помогло то, что Каранголь с  Шкарытово
соединяла  одна-единственная  дорога,   все  же  явственно  отличавшаяся  от
узеньких  стежек,  которыми изобиловали окрестности. В одном  месте  попался
трактор, в  другом  -- рыбаки на "Ниве". Оба раза  спокойно останавливался и
спрашивал дорогу. Так что до Шкарытово он добрался  почти  не  петляя, а там
уже было  гораздо  легче, вывернул  на  Бужурский  тракт, вскоре  появился и
асфальт, и  кое-какие указатели.  А за  Бужуром стало  совсем  легко,  Вадим
оказался  на республиканской  магистрали М-53,  влился  в поток, можно  было
прибавить газку...
     За  все  это время  его  останавливали  только  раз -- когда до Дивного
оставалось  километров  с  полсотни.  Гаишник  равнодушно  посмотрел  права,
машинально буркнув,  что следовало бы поторопиться и  поменять на  новые, не
дожидаясь  окончательной  отмены  старых,  задал  пару вопросов, без  всякой
в®едливости  проглотил  нехитрую геологическую легенду и отпустил  восвояси,
посоветовав особо не гнать на таких шинах.
     В общем,  к половине пятого вечера он уже катил по Дивному, с легоньким
внутренним  удивлением  привыкая заново к равномерно мигающим светофорам,  к
скоплению   народа   на   улицах   (обычная  городская  толчея,  какое   там
скопление...),  женщинам в  платьях, в юбках  (больше месяца не  видел юбок,
разве что на шка-рытовских пузатых продавщицах да карангольс-ких бабках), ко
всей городской цивилизации. Ощущения, честное слово, были  как у космонавта,
после долгой  отлучки вернувшегося на  твердую землю. Правда,  в  отличие от
космонавтов,  его  непременная  звезда героя  была несколько нетрадиционного
вида  --  покоилась в  рюкзаке  под грязным брезентом. Космонавтам  такие, с
позволения  сказать,  геройские  звезды  и  не  снились,   ежели  попытаться
прикинуть в денежном выражении, получается очень даже неплохо...
     Дивный он пересек без происшествий -- по об®ездной дороге. Места вокруг
были насквозь знакомые: серая гладь Шантарского моря, широко известный среди
понимающих людей рыбный рыночек неподалеку от плотины, еще  более  известный
пост ГАИ,  который просто  физически  невозможно  проскочить незамеченным,--
похожие скорее на узкий туннель  в скале бетонные ворота, машины идут лишь в
два  ряда,  при малейшем  желании  дорога  наглухо  перекрывается  железными
барьерами. "Уазик", однако, миновал пост, не вызвав никакого интереса.
     Дорога расширилась.  Барственно  мяукнув сигналом, машину, как стоячую,
обошел вишневый "СААБ". Вадим  возмущенно  дернулся, хотел  показать нахалу,
кто круче, но тут  же вспомнил, что любимый  "пятисотый" тоскует в гараже, а
на этом рыдване не очень-то и самоутвердишься.
     Знаменитый "тещин  язык"  --  серпантин  посреди  покрытых лесом сопок,
напоминающий содрогающуюся в похмельных корчах анаконду.
     Здесь пришлось держать ухо востро -- на лысых покрышках могло выбросить
на обочину при малейшей оплошности.
     Все!  ВСЕ!  Уродливая  бетонная  стела  справа  у  обочины,  украшенная
огромными красными буквами: ШАНТАРСК. Конкистадор доказал себе и другим, что
рано  было  ставить на нем крест  и  плевать в лицо,--  не просто  вернулся,
приволок с собой богатую добычу...
     Бесконечная,  как песня  акына, Куйбышевская улица.  Богатые  кирпичные
дачи  на лесных  склонах  справа,  широкая  Шантара -- слева. Ветхие дощатые
двухэтажки,  крохотная,   аккуратная,  как   игрушечка,  новенькая   церковь
Вознесения. Казалось, правый берег  никогда  не  кончится.  Вот,  наконец, и
мост...
     Сворачивая  направо с длиннющего коммунального моста, он  по  мгновенно
проснувшейся привычке повернул руль  в точности  так, как на своем ухоженном
"мерсюке" --  откровенно  залезая на крайнюю правую полосу, подрезав голубую
"девятку", которой  бы следовало  вовремя, притормозить,  дав дорогу хозяину
жизни. Сейчас, конечно,  он ехал  не  на "пятисотом",  но это уже  не  имело
значения...
     "Девятка", вовсе не ждавшая такой наглости от грязного фургончика, и не
подумала тормозить.  Ветеран геофизики с нехилым  грохотом во  мгновение ока
сделал из ее левого  крыла нечто абстрактное. По сравнению с любым "жигулем"
подобный "уазик" -- чистейшей воды танк...
     Вадим притоптал  газ,  глядя в  зеркальце  и  ухмыляясь  --  "девятка",
отчаянно сигналя, висела на  хвосте, надеясь покарать рыдван, выглядевший по
сравнению  с ней  невероятно  плебейски. Но  и это уже не  имело значения --
Вадим дождался зеленого  сигнала, рванул на  второй скорости, пропустил пару
встречных машин и повернул налево, меж двумя "хрущевками".
     Там, меж двумя шумными и  длинными проспектами, в знакомых