утылку взял, но  тут  же удалился  с нею куда-то  в темноту. Явно не
абориген. Минут через десять остановился разбитый грузовичок, сидевший рядом
с шофером вылез, затарился парой бутылок, и грузовик укатил в темень.
     Прошла компания  хлипких тинейджеров,  числом четверо.  Один брякал  на
невероятно  расстроенной  гитаре,  и все  они  старательно  орали, изображая
предельную крутизну:
     --  Жулье Ванюшу  знало, с почетом принимало, где  только наш Ванюша не
бывал...
     Оглядели  сидящую  на лавочке  троицу, особое внимание уделив Нике, но,
сразу видно, нашли соотношение сил для себя невыгодным и убрались.
     Поблизости громыхнула  дверь  под®езда,  но  компания,  целеустремленно
державшая курс на ларек, состояла из двух  мужчин и двух  женщин. Многовато.
Они минут  пять  торчали  у  слабо освещенной  витринки, громко  дискутируя,
считая деньги, матерясь. Набрав охапку бутылок, вновь скрылись в под®езде.
     --  Вадик,  проследи,  куда  пойдут,--  быстро   распорядился  Эмиль.--
Оставим,  как запасной вариант  --  через пару  часиков перепьются, поредеют
ряды...
     Вадим  припустил  в  под®езд,  отставая  на один  пролет,  поднялся  на
цыпочках следом за шумной четверкой. Запомнил  дверь. Когда он вернулся, то,
руководимый тем же звериным  чутьем,  страхом за свою  шкуру,  сделал вывод:
очень похоже, меж спутниками только что произошел  обмен репликами. Очень уж
деланно изображают безразличие,  очень уж многозначительно умолкли  при  его
приближении. А что они могли обсуждать, кроме как?
     -- Ника! -- шепотом бросил  Эмиль. Очередной  жаждущий, показавшийся из
под®езда, был  один-одинешенек -- нетвердая походка,  тренировочные  штаны и
тапочки  на  босу  ногу,  грязная  тельняшка  под  распахнутой курткой,  лет
сорока...  Света из  окон  было достаточно, чтобы рассмотреть: как писали  в
старинных романах, физиономия  отражает  следы  бурной  неправедной жизни  и
предосудительных страстей, коим  данный господин никогда не имел сил должным
образом  сопротивляться. Никак  не похож  на  запившего милиционера,  вообще
человека,  в трезвые периоды хоть  что-то из себя представляющего,-- плебей,
совок, пробы негде ставить...
     Ника встала  со скамейки, пригладила волосы, вздохнула и направилась  к
"Принцессе". Мужичонка уже совал в окошко  ворох  мелких  купюр.  Ему тут же
подали две бутылки.
     До ларька было метров двадцать, и слышно прекрасно.
     -- Счастливые люди,-- громко сказала Ника.-- Винцо себе попивают...
     Мужичонка  остановился,  уставился  на нее. Очень похоже,  мыслительный
процесс пошел, хоть и через пень-колоду...
     --  Что, подруга,  выпить  охота?  --  в  конце концов  сделал  мужичок
довольно логичное умозаключение.
     --  Ага,--  сказала Ника.-- С  сожителем, понимаешь, поссорилась, морду
ему  расцарапала,  теперь и домой идти  не  хочется. Пошел он на-хер,  пьянь
такая,-- в морду лезет, что ни день, зато ночью толку ни на грош...
     --  А  тебе  что, нравится,  чтоб  ночью  было  весело? -- уже  с явной
заинтересованностью спросил поддавший.
     -- Мне ж не сто лет,-- сказала Ника. Она стояла спиной, но тут же стало
ясно, что эта  реплика сопровождалась обольстительной улыбкой: мужичонка тут
же выпятил грудь, как павлин:
     -- Эт-точно. Я б даже сказал, все при тебе... А ежели ко мне в гости? Я
человек спокойный, не Чикатило какой-то...
     -- Ой, заманчиво...-- протянула  Ника тем самым блядским голосочком, от
которого у нормального мужика начинает потрескивать "молния" на  брюках.-- А
твоя как посмотрит?
     --  Я  со  свой два  года  как в разводе,-- уже  исполненный нешуточной
надежды, сообщил  мужичонка.-- Дома никого нет и не будет, хата  пустая, как
районный  бюджет. Решил вот расслабиться  в одиночку, пока  кран на ремонте,
все  равно к послезавтрему только  починят. Без всяких собутыльничков, ну их
нахер -- на пол наблюют, без копейки потом останешься... Пойдем?
     -- Пойдем,-- кивнула Ника.
     -- Но чтоб точно -- покуролесить? Без балды?
     -- Не сомневайся,-- ободрила  Ника.-- Природа требует, хоть волком вой,
а ты вон какой видный, ну настоящий полковник...


        Глава десятая. Апогей
     Дав им отойти достаточно  далеко,  Эмиль  сорвался с  лавочки.  Понесся
следом  длинными,  почти  бесшумными  шагами. Вадим едва  поспевал  за  ним,
охваченный мучительным возбуждением.
     Вбежали  в под®езд,  тихонько притворив дверь, прислушались. Мужичонка,
быстро поднимаясь по лестнице, бубнил:
     -- Ты  не  сомневайся,  я человек  приличный, да  и  ты,  я  смотрю, на
вокзальную рвань не похожа...
     -- Я баба  честная, хоть временами и находит...-- кокетливо согласилась
Ника.
     -- Стой, пришли...
     Эмиль двинулся наверх,  уже не  скрываясь. Вадим  кинулся  следом. Ника
стояла у двери слева, держа  обе бутылки,  а мужичонка прицеливался ключом в
замочную скважину. Он  еще  успел повернуть голову, равнодушно покоситься на
них...
     Эмиль  ударил  молниеносно и  жестоко.  Мужичонка  без  крика посунулся
вперед, вмазавшись физиономией в собственную дверь, стал сползать по ней. На
лету выхватив у него ключи, Эмиль бросил через плечо:
     -- Поддержи!
     Вадим подхватил бесчувственного человека под мышки. Дверь распахнулась,
внутри было темно и  тихо. В два счета нашарив выключатель, Эмиль бросился в
квартиру, шепотом приказав:
     -- Заноси! Дверь запри!
     Двигаясь  спиной вперед,  Вадим затащил  хозяина в прихожую, положил на
грязный  пол,  старательно  повернул  ключ  в  замке.  Ника  прислонилась  с
закрытыми глазами к стене, обитой драными обоями, помотала головой.
     Повсюду вспыхнул свет.
     --  Не   соврал,  никого,--  сказал  Эмиль,   стоя  посреди  комнаты  и
оглядываясь.-- И в той комнате тоже... Волоки его в дальнюю, осмотримся.
     Ника   вошла   первой,   устало  опустилась   в   рассохшееся   кресло,
произведенное  на  свет   еще  при  Хрущеве.   С  третьей  попытки   сорвала
пластмассовый  колпачок и  отхлебнула из  горлышка,  даже  не  поморщившись.
Привычки светской  дамы, судя по  всему,  оказались оттесненными  в  сторону
новым житейским опытом. Вадим, пыхтя от натуги, проволок мимо  нее  мужика в
дальнюю комнату.  Оставшись там один, отстегнул клапан кармана и примерился,
как в случае чего будет выхватывать наган.
     Вернулся в большую комнату. Эмиль перетряхивал  содержимое старенького,
облупившегося шкафа. Квартирка, в общем,  была обставлена предельно убого --
должно быть,  бывшая женушка постаралась вывезти все мало-мальски ценное, но
и не походила на притон, где регулярно веселится  низкопробная пьянь. Этакая
опрятная бедность нищего пролетария.
     Включив мимоходом черно-белый старенький "Рекорд", Эмиль  стал рыться в
серванте. Вадим уставился на экран, как  на восьмое  чудо  света -- отвык  в
последнее  время от подобных достижений цивилизации.  Изображение двоилось и
троилось. Но  все же можно было  разобрать,  что  это суетится великий сыщик
Коломбо,  с  видом  полнейшего идиота и шута  старательно загоняя кого-то  в
тщательно подготовленную ловушку.
     Эмиль ненадолго  вышел в  дальнюю  комнату, вскоре вернулся.  Присел  у
накрытого клеенкой стола,  где  красовался нехитрый натюрморт из пары пустых
бутылок  и скудной закуски. С  усталым и  отрешенным видом выпил из горлышка
скверного портвейна, выбрал нетронутый кусочек селедки,с®ел.
     Странный  у него был взгляд -- незнакомый, ушедший в  себя, определенно
пугающий. Вадиму стало не  по себе, он прямо-таки физически ощущал в воздухе
напряжение,   как  перед   грозой,--  неуловимая,  душная  тяжесть  воздуха,
неописуемый словами гнет...
     Он  ощутил себя  словно  бы  отгороженным  от окружающего мира.  Он был
отдельно,  весь  мир  -- отдельно.  Реакция  организма на  все пережитое или
пресловутое предчувствие смерти?
     Телевизор  орал  --  зачем  Эмиль  сделал  так  громко?  Почему у  Ники
откровенно испуганные глаза?
     Не  вынеся напряжения, Вадим вышел в другую комнату. Что-то тут было не
так, что-то изменилось... Бог ты мой!
     Голова лежащего была уже вывернута  и_н_а_ч_е,  совершенно не  так, как
это выглядело бы, окажись он просто бесчувственным, потерявшим  сознание  от
мастерского удара.  Когда Вадим его  здесь  оставил  пару  минут назад,  все
выглядело не так...
     Без тени брезгливости он присел на корточки, потрогал голову лежащего.
     Она  послушно  повернулась  под  подрагивавшими  пальцами, так,  словно
принадлежала кукле, словно никакого  позвоночника и  не было, а  вместо него
оказался тряпичный жгут.
     Несчастный алкаш был мертв. Ему сломали  шейные позвонки, и сделать это
мог один-единственный человек...
     Вадим вскочил, слыша, как за спиной распахивается дверь.
     Эмиль невероятно  тщательно  притворил  ее за  собой,  глядя  на Вадима
предельно  странно  --  застывший  взгляд  сомнамбулы, на  губах  прямо-таки
жалкая, виноватая  улыбочка. Медленно-медленно,  как бывает  во  сне,  Вадим
опустил правую  руку вдоль  тела,  запястье  ощутило  сквозь  толстую  ткань
тяжелую выпуклость старенького револьвера.
     Эмиль  сделал  шаг  вперед,  кривя  губы  в  той же  странной улыбочке,
одновременно и виноватой, и страшной:
     -- Ты что, Вадик? Что-то ты как-то...
     И  двинулся вперед -- бесшумно, жутко, целеустремленно.  Вадим едва  не
заорал  от  ужаса  --  никаких  недомолвок больше не  осталось,-- попятился,
прошептал:
     -- Не подходи...
     --  Вадик,  ты   что,  Вадик...--  столь  же  тихо  откликнулся  Эмиль,
надвигаясь с застывшей улыбкой.-- Не дури, все нормально, что ты такой...
     Его левая рука  медленно отодвигала  полу бушлата,  вот  уже показались
ножны, правая кошачьим движением взмыла, слегка согнувшись  в  локте, словно
жила независимо от тела, ладонь сложилась в жесткую дощечку.
     Вадим попал рукой мимо кармана, со  второй попытки, покрывшись от ужаса
гусиной кожей  --  в комнатушке  вдруг  стало невероятно холодно,-- выхватил
наган:
     -- Не подходи!
     На лице Эмиля  мелькнуло неприкрытое изумление, но он вмиг  справился с
собой,  смотрел  ненавидяще,  надвигался  и  надвигался плавными  крохотными
шажками, словно бы плыл над полом:
     -- Опусти, пидер... Кишки выну...
     И  метнулся вперед,  выхватывая  нож.  Вадим  что есть  сил надавил  на
спусковой  крючок. Какое-то  невероятно  долгое,  растянувшееся в  нелюдскую
бесконечность мгновение он внутренне корчился в неизведанном прежде ужасе --
мысли бешено прыгали,  тело  заледенело, казалось,  поднявшийся  крючковатый
курок  так  и  останется  в этой  позиции навсегда, и  грудь  сейчас  ощутит
льдистый холод штыка...
     Выстрел треснул негромко, словно переломили об колено бильярдный кий.
     Эмиль дернулся вперед, пошатнулся, его лицо на глазах менялось так, что
слов для этого не находилось -- и Вадим в  смертном ужасе нажал спуск вновь.
Спиной  вперед  отпрыгнул  к окну,  ударился  ногами,  задницей  о ребристую
батарею и не почувствовал боли, вжимаясь в подоконник.
     Эмиль  уже падал, нелепо подламываясь в коленках, оскалив  зубы.  Лицом
вперед рухнул прямо  на ноги мертвого хозяина квартиры, придавив их животом.
И застыл -- только ноги резко, не в лад, подергивались, как  бывает во сне с
собаками.  Левая рука дернулась, согнулась в локте,  распрямилась,  еще пару
раз  конвульсивно содрогнулись ноги  -- и  бывший друг, бывший сподвижник по
бизнесу,  неплохой  коммерческий директор, кобель,  наставивший другу  рога,
замысливший  убийство, замер, подогнув  ноги, выкинув  вбок левую  руку,  из
которой давно выпал штык-нож.
     Быстро и ловко  --  откуда что взялось?  -- Вадим  отбросил  нож ногой,
опасаясь  подвоха. По  стеночке обошел  лежащего, направив ему в голову дуло
нагана, двинулся к двери...
     Дверь  распахнулась, едва не  стукнув его по физиономии.  Влетела Ника,
растерянно  уставилась на происходящее  --  и,  вмиг осознав все, отпрянула,
некрасиво  разинув  рот,  зажав  щеки  ладонями, молча  отступала,  пока  не
уперлась спиной  в стену. Она так и не издала ни звука, совершенно онемев от
страха.
     Косясь на неподвижные тела -- вдруг все же ловушка  и  этот гад  сейчас
вскочит?  -- Вадим надвигался на  нее. Она внезапно подломилась в  коленках,
опустилась на пол, все  так  же  таращась на мужа круглыми  глазами,  сжимая
ладонями щеки. Даже не застонала -- тихонечко заскулила, как слепой щенок.
     Вадим   медленно   поднял  руку,  двигаясь,  словно  безмозглый  робот.
Заколебался, не зная, куда лучше всего  выпустить пулю --  в висок? В грудь?
Как сделать так, чтобы она умерла быстро? Без хлопот и лишних впечатлений?
     Причудливые зигзаги выписывает порой  мысль... У  него ни с того,  ни с
сего  пронеслось в  голове:  теперь  только стала предельно понятна и чем-то
близка строчка из "Трех мушкетеров", то место, где лицо миледи  исказилось в
ожидании  выстрела...  Или это оно у Атоса исказилось? Черт,  какая чепуха в
голову лезет...
     Ника  рывком  бросилась  вперед,  прежде   чем  он  успел  отшатнуться.
Обхватила его  ноги и принялась тыкаться лицом в грязные и мятые брючины. Он
инстинктивно дернулся, пытаясь освободиться,  и только потом дошло: да она ж
целует ему ноги в слепом ужасе! Тычется, как побитая собачонка...
     Это и  разрядило обстановку.  Стоя с наганом в руках, пошатываясь от ее
рывков, он все  отчетливее понимал, что не сможет нажать  на спуск и пустить
пулю в это жалкое, едва слышно скулящее создание. Не выйдет, и все тут...
     Он поджал ногу, потом другую, выдираясь. Ника висела на ногах, обхватив
коленки, скуля и хныкая.
     -- Хватит! -- сказал он злым шепотом.-- Не буду...
     Она не  слушала. Зло сплюнув,  Вадим  сунул револьвер в  карман, не без
усилий разомкнул ее руки, размахнулся,  отвесил пару оглушительных  пощечин,
отпихнул в угол. Повторил громче:
     -- Хватит тебе, не буду...
     И  направился в дальнюю комнату. Там все  осталось  по-прежнему -- позы
лежащих ничуть не  изменились.  Он  нагнулся, попробовал перевернуть  Эмиля,
крепко  взяв за  плечо.  И отступился, чуя неестественную,  мертвую  тяжесть
тела. Охваченный приливом ярости, вновь  подступил к трупу, уперся  ногой  в
плечо, на сей раз перевалил на спину.
     Крови  почти  что и не  было  -- только два  опаленных пятна на грязной
рубашке, белой в синюю полосочку, обведенные  темной,  скорее буроватой, чем
красной, каемочкой. Лицо почти спокойное. И э т о -- смерть?
     Не  было смерти. Был хорошо знакомый  человек, лежавший в нелепой позе,
не дышавший, не шевелившийся. И  все. Кукла, пустая оболочка.  Вадиму прежде
казалось,  что  убийца  непременно  должен  испытывать  некий  взрыв эмоций,
раздирающую мозги коловерть мыслей, сожалений, страхов. Но, как ни копался в
себе, чувствовал лишь облегчение  и усталость. Опасаться больше было нечего,
проблема решилась. Даже удивительно, до чего спокойно на душе...
     Выскочил в комнату,  услышав  подозрительную возню.  Ника, с совершенно
белым лицом, возилась у двери, пытаясь повернуть ключ.
     -- Куда?! --  шепотом рявкнул  он, отдирая ее слабые пальцы от ручки.--
Иди в комнату, я же сказал -- живи, стерва...
     Взял ее за шиворот, затолкнул в комнату, старательно запер дверь еще на
один  оборот, спрятал  ключи в карман. Подумав, взял содрогавшуюся в спазмах
Нику за руку, затолкнул ее в тесный совмещенный туалет, пихнул к унитазу:
     -- Хочешь, проблюйся...
     Прошел  к столу, где лежали найденные Эмилем  деньги.  Долго, сбиваясь,
считал  бумажки  -- старого и нового образца, чуть ли не половину составляли
тысячные, пятисотки  и  даже двухсотки  с  сотками.  Шестьдесят девять тысяч
двести. По-новому -- шестьдесят  девять двадцать. Не хватает совсем немного,
это уже гораздо проще -- когда "немного не хватает", совсем другое дело...
     Судя  по звукам, Нику все  же  вытошнило. Не  обращая на  нее внимания,
Вадим принялся по второму кругу  обыскивать квартиру, благо мебелишки  здесь
было мало и с первого взгляда ясно, где нужно искать.
     Он нашел две мятых двухсотрублевых бумажки и новенькую рублевую монету.
Негусто.  Зато  в  уголке  ящика, в серванте, отыскалось обручальное кольцо,
мужское,  судя по  размеру.  Уж  его-то  можно  было  свободно  толкнуть  за
десятку... Старательно  упрятал  добычу в карман, пошел посмотреть,  как там
супруга.
     Проблевалась, ухитрившись почти не испачкаться. Вадим поднял ее с пола,
привел в комнату, усадил на стул и сунул в вялую руку стакан с портвейном:
     -- Ну-ка, выпей.
     Она   послушно   осушила,   как   необходимое    лекарство,   даже   не
передернувшись.
     -- Ну, оклемалась?  -- безжалостно спросил он. Ника закивала,  глядя на
него с прежним страхом.
     --   Ладно,   не   скули,--   сказал  он   с   великолепным   ощущением
превосходства.--  Он  ведь  сам собирался  меня  прикончить...  Правда?  Вот
видишь. Так что драчка была честная. Кому повезло, тому и повезло...
     -- Откуда у тебя...
     -- От верблюда,-- отмахнулся он.-- Слушай внимательно. Когда  мы пришли
в  город, разделились.  Пошли  искать  калым.  Договорились  встретиться  на
автовокзале, но он не пришел.  Некогда нам было его ждать, сдали  в киоск по
дешевке наши баксы и поехали  в  Бужур. Уяснила?  Хорошо уяснила, спрашиваю?
Ну-ка, повтори!
     Она повторила все тусклым, безжизненным голосом, пожала плечами:
     -- Но мы же еще здесь...
     --  Все  равно,-- сказал он твердо.-- Утром  уйдем. Лучше запоминай все
заранее. И смотри у меня в Шантарске... Если подумать, все для тебя обошлось
как нельзя лучше, остаешься на  прежнем месте в прежнем положении, другой бы
тебя пристукнул, не поведя...
     Замолчал, инстинктивно  пригнувшись.  В дверь  громко постучали. И  еще
раз, и еще. Трясущимися пальцами он достал наган и, погасив  по дороге свет,
на цыпочках подкрался  к двери. Стучали уже беспрерывно. Судя по  звукам, на
площадке топтались как минимум двое.
     -- Коля! Коль, открывай! Это мы с Борей! Открывай, водяра в гости едет!
     Вадим  замер.  На  площадке  топтались, как  слоны,  шумно  обмениваясь
мнениями:
     -- Говорю тебе, свет горел!
     --  Да брось, он уже ужрался, скоко ему  надо...  Пошли к  Лидке!  Хоть
потрахаемся...
     -- Н-нет, я с Колей хочу вмазать... Колян, так твою!
     Дверь сотрясалась от ударов. Это продолжалось невероятно долго -- стук,
призывы,   маты.   В   конце  концов  хлопнула  дверь  напротив,  послышался
раздраженный, стервозный женский голос:
     --  Ну  чего  барабаните, алканавты?  Не открывает,  значит,  нету дома
никого!
     -- Да дома он, свет горит...
     -- Полдвенадцатого ночи, а вы расстучались тут!
     -- Ты не ори, мы с ним вмазать хотели... Во!
     --  На  улицу иди  и вмажь, пьянь нелюдская! Сейчас в тридцать первую к
участковому сбегаю!
     -- Да он сам квасит по причине воскресенья, мы шли, они литру брали...
     -- Вот и ты иди квась, а не барабань тут! Мне на работу к шести, да тут
свой такой же до сих пор где-то шастает... Пошли отсюда, кому говорю! Раз не
открывает, нечего и долбиться!
     Незваные визитеры  лениво отругивались, но довольно скоро отступили под
напором раз®яренной соседки и потащились вниз,  шумно матерясь. Вадим закрыл
глаза, прижался затылком к стене  и долго стоял так, мокрый от пота. Спрятал
наган, вернулся в  темную комнату, свет  включать  не  стал.  Когда привыкли
глаза, рассмотрел, что Ника хнычет, уронив голову на руки.
     Взял ее за плечо и как следует встряхнул:
     -- Хватит ныть! Еще налить?
     Она  помотала  головой.  Вадим  крепко  стиснул  ее  локоть,  подвел  к
застеленной постели и толкнул туда:
     -- Ложись и дрыхни. Утром разбужу рано. Нам еще автовокзал искать...
     -- Ты меня правда не убьешь?
     -- Сказал  же...--  досадливо поморщился  он.-- Вообще-то, руки  так  и
чешутся,  честно говоря, да уж ладно, черт  с тобой... Только  имей в  виду:
если  начнешь  в  Шантарске распускать