таежник хренов, пусть героически волочет свою Джульетту на широком плече.
     Однако  по  размышлении  Вадим отказался от столь заманчивого  плана. И
превосходно знал, почему: он боялся остаться в тайге один. Боялся панически.
Остаться одному было почему-то страшнее всего...

         * Часть вторая. МАРСИАНИН НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ * 

        Глава первая. Зеленое море тайги
     Они поднимались и поднимались,  брели сначала  в  тумане, молочно-сизой
пеленой залившем, казалось, весь мир, брели, и  под ногами хрустела  крупная
скатанная  галька,  косматые  еловые  лапы,  неожиданно  выныривая из  мглы,
стегали по лицу словно бы осмысленно и зло. Туман понемногу редел, истаивал.
И  было  очень тихо, первобытно  тихо  --  никаких  звуков  погони,  ничего,
свидетельствовавшего бы, что в тайге вообще есть жизнь.
     Только  однажды слева,  не столь  уж далеко,  что-то шумно  выдохнуло и
метнулось в сторону. Ника замерла, и Вадим по инерции наткнулся на нее.  Она
моментально  отшатнулась,  будто  не хотела к  нему  прикасаться. Прямо-таки
сквозь него, как сквозь воздух, спросила у Эмиля:
     -- Медведь?
     -- Может, и медведь. А может, олень. Не бойся, медведи нынче сытые...
     -- Интересно, а он знает, что  он сытый? --  осведомилась она с нотками
прежней капризности, той самой, изначально свойственной светским красавицам.
Судя по этому тону, начинала понемногу ощущать себя по-настоящему свободной.
     --  Да глупости,--  сказал  Эмиль насколько мог  беззаботнее.-- У  него
сейчас столько жратвы вокруг... Не до тебя.
     -- Да, а вдруг шатун? Я про них читала...
     -- Будь он шатун,  давно бы  кинулся,--  успокоил ее Эмиль.-- Ну, пошли
дальше...
     Они  двинулись по извилистой тропке, поднимавшейся  вверх,  проложенной
кем-то  в  зарослях неизвестного Вадиму  кустарника  с  крепкими,  высокими,
беловатыми ветвями. Листьев на них не было совсем.
     --  Похоже,  места  населенные,--  сказал  Вадим  чуточку  громче,  чем
следовало.-- Кто-то тропу протоптал...
     Ему,  в сущности,  хотелось  этой  репликой  как  бы  закрепить себя  в
качестве   полноправного  члена  махонького  отряда,  поскольку  давно   уже
подметил,  что  к нему с  момента свободы стали относиться так, словно его и
вовсе нет  на  свете.  Ника  вообще в упор  не видела, а Эмиль если к нему и
обращался, то исключительно ради того, чтобы  с матом и оскорблениями  гнать
вперед.
     Ну вот, снова... Эмиль бросил, даже не обернувшись в его сторону:
     -- Тропа-то звериная...
     Туман растаял окончательно. Теперь было видно,  что они достигли высшей
точки -- теперь, куда ни направляйся, будешь только спускаться.
     -- Привал,-- об®явил Эмиль.
     Медленно  опустился за землю,  достал сигарету. Ника  тут же устроилась
рядом,  прильнула к нему, положила голову на плечо,  Эмиль приобнял ее одной
рукой столь Непринужденно и естественно, по-хозяйски, будто  и был  законным
супругом, зато Вадим -- не поймешь и кем, приблудышем...
     Внутри  все  кипело, но он  сдержался,  сел неподалеку, зажег сигарету.
Впереди,  вокруг,  куда  ни  глянь,  вздымались  пологие, заросшие  сосняком
вершины сопок, ближние  -- темно-зеленые, те, что подальше -- туманно-синие,
казавшиеся  великанскими, плоскими  декорациями, вырезанными  из исполинской
фанеры и поставленными рядком до  горизонта. Ни  малейшего следа присутствия
земной  цивилизации -- ни дымка, ни самолета в небе, все,  как десятки тысяч
лет назад. Вокруг понемногу начинался разноголосый птичий щебет, небо совсем
посветлело, но восходящее солнце заслоняли сопки.
     -- Концлагерь где-то там...-- показал Эмиль Нике.
     Она невольно передернулась:
     -- Куда ж теперь?
     --  Будем  прикидывать,--  раздумчиво  сказал  Эмиль.--  Восток  у  нас
примерно  там,  запад,  соответственно, там...  На север идти не стоит,  там
сплошное безлюдье, настоящая тайга начинается.  Эрго:  нужно  держаться юга,
юго-востока...  Куда-нибудь да  выйдем.  Вообще-то,  за этой сопочкой вполне
может оказаться  и город, типа Кедрогорска, и приличных размеров  деревня --
поди определи с этого места. Возле Шантарска тоже такие сопки есть,  пока не
перевалишь  хребет,  ни за  что не  догадаешься, что  за ней  --  миллионный
город...
     -- А они за нами не погонятся?
     -- Вот это вряд ли.-- Эмиль  мимолетно  погладил ее по голове.-- Тайга,
малыш.  Чтобы найти человека, дивизию нужно поднимать. А у них  -- ни собак,
чтобы шли по, следу, ни людей, ни времени. Проще свернуть лагерь и смыться.
     -- Мы выберемся?
     --  Ох, малыш...-- Он рассмеялся, кажется, вполне искренне.-- Мы ж не в
Антарктиде. Еда есть, воду найдем, тут ручьи  часто попадаются. Денек-другой
придется   идти,   вот   и   все.   Выдюжишь?  Конечно,   выдюжишь,   ничего
архисложного...
     --  Я  же в походы  ходила,--  похвасталась  она.--  И  в  школе,  и  в
институте. Даже значок есть.
     -- Молодец ты у меня...-- Эмиль надолго приник лицом к ее щеке.
     В общем, законного мужа и основного  держателя акций  фирмы здесь будто
бы и не было. Непринужденные телячьи нежности происходили  так, словно Вадим
бесповоротно  стал пустым  местом. И он  вновь подумал:  что, если  встать и
шагнуть в тайгу? Уйти одному? Ведь бежать-то в одинонку собирался, и никакая
тайга не пугала... В нагане еще  патрона  три, как минимум,  медведи  сытые,
ноги не сбиты...
     И вновь  не  мог  себя  заставить.  Все изменилось. Раньше  он  был  бы
беглецом-одиночкой поневоле.  Поскольку лучше было бежать в одиночку, нежели
оставаться на нарах. А теперь он боялся остаться  один. Боялся, и ничего тут
не попишешь.
     Он ощущал себя марсианином,  вдруг оказавшимся  на чужой  планете.  Все
вокруг было ч_у_ж_о_е. До сих пор тайга, чащоба,  дебри были лишь декорацией
для  приятных  пикничков  хозяев  жизни.  Связь  с   привычной  цивилизацией
оставалась всегда  и везде --  либо машины, либо арендованный кораблик, либо
снегоходы. Рядом всегда  имелась обслуга: егеря, шофера, прочие  мотористы и
рулевые. В любой момент можно было вернуться. По большому счету, словно бы и
не покидал города. Шантарск всего  лишь раздвигался до немеряных пределов, и
не более того.
     Теперь все  иначе. Он остался  бы один-одинешенек. Один на один с  этим
необозримым зеленым морем -- Ален Бомбар, бля...  У Бомбара хоть компас был.
А тут и компаса нет. И есть ли за сопкой человеческое жилье, еще неизвестно.
Вряд ли.
     Так что эти  двое, без стеснения обнимавшиеся в метре от него, казались
единственным шансом на спасение. В глубине души он чуточку презирал  себя за
то,  что  остался сидеть,  не  ушел  в  тайгу,  но  ничего  не мог  с  собой
поделать...  В  вовсе  уж  бездонных  глубинах  подсознания   истошно  вопил
крохотный  городской  человечек, жесткий и уверенный в себе  лишь на  шумных
улицах сибирского мегаполиса.
     -- Ох, Эмиль...
     -- Слушайте,-- сказал Вадим сквозь зубы, не удержавшись.-- Вы бы уж так
нагло не обжимались... Я и обидеться могу.
     Черт дернул за язык... Увидев бешеные глаза Эмиля, он поневоле вскочил,
потянулся к карману. По-своему истолковав его движение, Эмиль рявкнул:
     -- За ножом, сука?!
     Секунду  они  стояли друг против друга -- потом  словно вихрь  налетел,
Вадим оказался на земле, ничего не успев сообразить. Зато в следующий миг не
осталось неясностей  -- когда грубый  ботинок пару раз  влепил ему под ребра
так, что Вадим взвыл, вертясь ужом.
     --  Еще хочешь? -- рявкнул Эмиль,  стоя над ним  с отведенной для удара
ногой.
     Рядом вдруг оказалась Ника,  казавшаяся  распластанному на земле Вадиму
невероятно высокой, с надрывом вскрикнула:
     -- Дай  ему, как следует! Пинком  по  зубам! Палач выискался, вешатель!
Дай ему, выблядку, чтобы зубы брызнули!
     И  сама  неумело попыталась  пнуть  от  всей  души.  Вадим  зажал  лицо
ладонями,  защищаясь от удара.  Правда, новых ударов не  последовало. Прошло
какое-то  время,  он  осмелился  отнять  руки   от  лица,  а  там  и  слегка
приподняться.
     Эмиль оттащил Нику, бросил вполголоса:
     -- Да не пачкайся, малыш, об это дерьмо...
     -- Я, стало быть,  дерьмо? --  покривил  губы  Вадим, осторожно пытаясь
встать на ноги. В боку кольнуло.-- А вы тогда кто? За моей спиной трахались,
как хомяки...
     Отшатнулся -- Эмиль  одним  прыжком  оказался рядом,  рывком  поднял на
ноги, зажав воротник бушлата так, что едва не придушил. Прошипел в лицо:
     -- Отдай нож, гандон! Ну?! Вот так...-- Небрежно сунул кухонный тесак в
боковой  карман лезвием  вверх. Тряхнул Вадима, взяв за грудки: -- И запомни
накрепко, козел:  здесь  ты не босс, а дерьмо  дизентерийное.  Усек?  Каюсь,
спали вместе, и неоднократно. Вот только вешать тебя не собирались.
     -- А будь вы на моем месте? -- пискнул Вадим придушенно.
     --  Если  бы  у  бабушки  был  хрен, она  была  бы  дедушкой! --  вдруг
выкрикнула утонченная,  рафинированная супруга,  от которой Вадим в  прежней
жизни не слышал  ничего непечатное "черта".-- Не мы тебя  вешали, а  ты нас.
Что тут виртуальничать... Эмиль, а давай его бросим  к фуевой матери?  Пусть
один тащится...-- и мстительно улыбнулась: -- Как повезет...
     -- Да зачем? --  Эмиль осклабился по-волчьи.-- Мы же  современные люди,
самую  малость  затронутые  цивилизацией...  Пусть  плетется  с  нами.--  Он
встряхнул  Вадима: --  Только изволь запомнить, мразь: тут тебе не Шантарск.
Начинают работать простые, незатейливые первобытные законы. Есть ма-аленькое
странствующее племя. У племени  есть вождь, есть любимая  женщина вождя... И
есть гнойный пидер, которому  место  у параши. Тебе об®яснять, кому отведена
сия почетная должность, или  сам допрешь? Короче, все  мои приказы выполнять
беспрекословно. В дискуссии не  вступать, поскольку права голоса  не имеешь.
Скажу "иди" -- идешь. Скажу "соси хрен" -- сосешь.
     -- Вот последнее --  совершенно ни к чему,-- серьезно сказала Ника.-- А
то я ревновать буду... Тебя, понятно, не его...
     -- Малыш,  я  ж чисто фигурально,-- усмехнулся Эмиль, на  миг  подобрев
лицом, но тут же обернулся к Вадиму  с прежним волчьим оскалом: -- Для пущей
доходчивости и образности. В общем, поселяешься  к параше. И попробуй у меня
хвост поднять...  Если не нравится --  уматывай один. На все четыре стороны.
Вон какой простор... Ну? -- Долго смотрел Вадиму в  лицо, ухмыльнулся: -- Не
пойдешь ты один, гад, обсерешься...
     Встряхнув в  последний  раз, оттолкнул без особой злобы, отошел к Нике.
Достал  запечатанную  в целлофан колбасу  и  стал  ловко  распарывать  ножом
обертку, пояснив:
     -- Надо поесть, малыш. Идти будем долго...
     Вадим,   вновь  превратившийся  в  этакого  человека-невидимку,  сквозь
которого  беспрепятственно  проходят  взгляды,  присел у  дерева  и  закурил
очередную сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости.
     Потому что все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь...
     Он никогда не считал себя суперинтеллектуалом, относился к  собственным
мозгам  довольно самокритично: неглуп, что уж там,  но не гений. И ни в коем
случае  не провидец. Однако сейчас, в какие-то  доли  секунды, он словно  бы
превратился в  доподлинного прорицателя, увидел собственное будущее в жуткой
неприглядности.
     ЖИВЫМ ЕМУ ИЗ ТАЙГИ НЕ ВЫЙТИ.
     Эмиль  его  рано или  поздно  прикончит.  И это  не пустые,  надуманные
страхи, это доподлинная реальность. Эмиля он, как ни крути, знал  давненько,
изучил  неплохо.  Ничуть не  похоже,  чтобы  тот  после  пережитого  озверел
настолько,   что   утратил  трезвый  расчет.   Эмиль   всегда,   при   любых
обстоятельствах был расчетлив, и его любимая поговорочка, строчка из забытой
совдеповс-кой песенки:  "Ничто нас в жизни не  может  вышибить  из седла" --
отнюдь не бравада. Словно некое  озарение  посетило --  в глазах Эмиля Вадим
читал  свою судьбу так  же  легко, как читает  грамотный  человек бульварную
газетку.
     Удобнейший случай. Нарочно не придумаешь. Второго такого случая в жизни
не будет. Если Вадим не вернется из тайги, Эмиль одним махом получает в_с_е.
И Нику -- а с Никой  все акции Вадима. И фирму -- как раз Эмилю  не составит
особого  труда  перехватить  штурвал: он  и так  долго стоял  на капитанском
мостике, пусть  в подчиненном положении,  на вторых ролях.  Даже не придется
вникать, осваиваться, все само упадет в руки.
     По глазам видно -- он уже решил. И, что тягостнее, Ника вряд ли кинется
с плачем на Вадимов хладный труп, вряд ли оросит его горючими слезами. Еще и
оттого,  что в ее жизни мало что  изменится:  Ромео по-прежнему  рядом,  все
остается, как прежде, разве что законный муженек приказал долго жить.
     И уличить их невозможно! Ни одна собака не докажет, что Вадима ухлопали
именно  они.  Все  можно  списать  на  концлагерь. На коменданта.  Все.  "Мы
кинулись  за проволоку, а потом разбежались в разные стороны, куда он делся,
представления не имеем..." Даже если каким-то чудом отыщется труп -- то, что
останется от  трупа,-- козлом отпущения опять-таки будет Мерзенбург.  Горюют
безутешная  вдова  и  безутешный друг-компаньон, и никто не  узнает, как все
было на самом деле, а если что-то и заподозрят, доказать невозможно...
     Нет,  это  не  шизофрения  и  не  пустые  страхи. В,  глазах  Эмиля  он
обострившимся   звериным   чутьем   только  что  видел  собственную  смерть.
Паниковать нельзя,  следует собрать в кулак ум  и  волю,  иначе пропадешь, и
косточки догрызет здешнее зверье.
     Где? И  когда? Очень похоже, Эмиль уже  принял решение, но вряд ли пока
что разработал  надежный план. Да  и любой на его месте сначала предпочел бы
поговорить  по душам с Никой, получить моральное одобрение -- как-никак  оба
они в жизни никого не убивали, через что-то придется переступить, к каким-то
истинам  привыкнуть.  Следовательно,  у Вадима  еще есть время. Эмиль  будет
ждать  подходящего  момента, а сам он постарается не поворачиваться спиной и
не  нарываться на скандал: в горячке ссоры убить гораздо легче... Смотреть в
оба, держать  ушки на  макушке, жизнь, оказывается, по-прежнему на кону. И в
таком случае...
     Может,  в свою очередь, принять  адекватные меры?  Все, о чем он только
что думал,  с  тем  же успехом может  относиться к  нему самому. Уличить его
будет  невозможно.  Все  равно  прежней  идиллии,  даже намека на нормальные
отношения   меж  ними  троими  больше  не  будет.  Рано  или  поздно,  после
возвращения к  уютной цивилизации, что-то начнет  выпирать наружу.  В  любом
случае  доверять Эмилю отныне нельзя.  А  чего стоит  коммерческий директор,
которому перестаешь  доверять?  Чего стоит очаровательная  супруга,  которой
больше не веришь?
     "Мы кинулись за проволоку, а  потом  разбежались в разные стороны, куда
они делись, представления на  имею..." Горюет  безутешный  муж, потерявший к
тому же  старого  друга,  верного компаньона. Сколько ни горюй,  а  на белом
свете хватает и кандидатов  в коммерческие директора, и претенденток на роль
холеной супружницы.  Черт, да ведь  Эмиль, явившись  в  Шантарск без Вадима,
вполне  может забрать и те триста тысяч баксов!  Ему отдадут,  такой вариант
предусматривался!
     Решено.  Не телок на  бойне, а  зверь, готовый  нанести удар.  Жаждущий
нанести  удар, что  немаловажно. С их  уходом он  ничего не  теряет,  а  вот
приобретает многое  -- полное  душевное  спокойствие, хотя  бы  избавится от
лишних сложностей и досадных препятствий. Решено...
     Боясь,  что  они  прочитают  что-то  в  его  глазах,  Вадим отвернулся,
старательно  принялся сдирать  обертку с  большого  куска ветчины, пользуясь
лишь  зубами  и  ногтями. Украдкой  коснулся кармана  полосатого  бушлата --
наган, конечно  же, был на месте, приятно тяжелый, надежный в обращении, как
колун или грабли. Сколько раз стрелял Синий? Три? Четыре? В любом случае, уж
три-то патрона  там есть точно. В упор, в  затылок --  хватит на двоих и еще
останется...
     Он  даже  воспрянул душой.  В два  счета смолотил  солоноватую ветчину,
прилег  под  деревом  и  закурил,  предварительно  отерев  жирные  пальцы  о
полосатку.  С принятием решения жизнь отныне казалась не  столь безнадежной.
Отнюдь не безнадежной. У него появился серьезный шанс,  следовало всего лишь
опередить, кто предупрежден -- тот вооружен...
     -- Пошли! -- прикрикнул Эмиль.-- Разлегся тут...
     Вадим пропустил их вперед. Эмиль обернулся:
     -- Ты что это?
     Не  было  сил   лицедействовать.  Вадим  бросил,   с   трудом   скрывая
враждебность:
     -- Неспокойно мне что-то, когда ты за спиной...
     Несколько   секунд   Эмиль   смотрел  ему   в  глаза.   Вадима   пронял
нерассуждающий страх -- вдруг  догадается обо всем? Обыщет карманы? Тогда уж
точно -- никаких шансов...
     В конце концов Эмиль с безразличным лицом пожал плечами, хмыкнул:
     -- Твое дело. Только смотри не отставать, иначе в зубы дам.
     Тронулись  в путь. Зигзагами  спустились с сопки,  держа на  юго-восток
(согласно уверениям Эмиля), пересекли неширокую  равнинку, обогнули еще одну
сопку.  Дальше  потянулись сменявшие  друг друга сосняки и  березняки, места
опять  пошли  равнинные.  Тайга, правда,  была  густая, переполненная мелким
зверьем,--  на деревья  то и  дело кто-то  взлетал  с недовольным  цоканьем,
высоко  в  ветвях мелькали любопытные  мордашки. Ника сперва  им  умилялась,
потом  свыклась  и  перестала  обращать  внимание.  Единственным  признаком,
свидетельствовавшим о наличии на Земле человечества, стал загадочный колодец
без  воды,  однажды  попавшийся  в березняке. Впрочем, Эмиль тут же об®яснил
Нике (игнорируя  Вадима не то чтобы демонстративно --  просто уже привычно),
что это не колодец, а шурф, пробитый геологами.
     Вадим  выбрал себе линию поведения, каковой свято и следовал -- тащился
в арьергарде, не отставая особенно и не стремясь  в авангард. Ноги, конечно,
ныли,  но  пережить  можно -- Эмиль не гнал  особенно, равняясь  по Нике  (у
которой  рыцарски  забрал  ее бушлат  со всеми припасами  и  пер  на  себе).
Понемногу  стало  не  просто  тепло  --  жарковато,  солнце  палило вовсю  в
последних летних  судорогах.  Наган  чувствительно  колотил  по бедру, Вадим
боялся, что его заметят, но ничего  не поделаешь,  пришлось скинуть бушлат и
нести на плече, иначе изойдешь потом.
     Первое время Эмиль частенько оглядывался  на  него,  зыркал с нехорошим
прищуром --  в точности  как  тот немец в финале  незабвенных  "Тихих зорь".
Потом  поглядывал  через  плечо  уже  автоматически.   Когда  однажды  Вадим
споткнулся  и  полетел  наземь, чувствительно стукнувшись,  в  глазах  Эмиля
определенно вспыхнул  охотничий  огонек.  Ну конечно, прикончить  сломавшего
ногу в  данной ситуации гораздо проще, это уже выглядит и не убийством вовсе
-- скорее актом  милосердия,  как с Доцентом. И Вадим  таращился под ноги  с
удвоенным вниманием, чтобы ненароком самому не подставиться.
     Поначалу он чувствовал себя, словно на минном поле, однако время шло, а
Эмиль  и  не  думал   нападать.  И  понемногу   Вадим   расслабился,  однако
бдительности не  терял.  В  одном он  уже  был  уверен: бывший друг, человек
обстоятельный и прагматичный, всадит в  него ножик не раньше, чем просчитает
все на десять ходов вперед. Как  ни  смешно,  но Вадима еще более приободрил
этот самый колодец-шурф, поскольку на лице Эмиля удалось засечь несомненную,
усиленную работу мысли, вроде бы совершенно  ненужную  при лицезрении  столь
примитивного  следа цивилизации.  Но ежели  постоянно помнить  о  подтексте,
разгадка проста:  менжуется друже Эмиль,  взвешивает и прикидывает.  Похоже,
его таежный опыт против него  же и обернулся. Убить прямо здесь  не столь уж
трудно -- а если за ближайшей сопкой деревня? Куда оставшиеся в живых вскоре
и  выйдут? И труп очень быстро найдут, мало того --  сопоставят со странными
пришельцами? Или  -- лагерь тех самых геологов где-то поблизости? Никогда не
был  телепатом, но  сейчас легко  читал п