етивший, что  кинулся спасаться в чужой  барак. Судя по  физиономии,  еще
сохранившей  следы   прежней  упитанности,   в  той  жизни  это  был  вполне
респектабельный господинчик, но сейчас в  нем мало что осталось от разумного
начала -- глаза были такие, что Вадим на всякий случай отодвинулся подальше.
     -- Из-за него все! Что стоите? Вам же говорили...
     Досадливо поморщившись. Синий без замаха ткнул его под ложечку, схватил
за ворот, за штаны, дотащил до двери и сильным толчком запустил так, что тот
кубарем   полетел   со   ступенек   веранды.   Вернувшись,   сунул   в   рот
полувы-сыпавшуюсй сигарету --  пальцы чуть заметно подрагивали  --  попал ее
концом в пламя спички со второй попытки, повернулся к Вадиму:
     --  Ну, подельничек, включай соображаловку на  полную катушку. Чует мое
сердце, вскорости за тебя возьмутся. Отсюда и все увертюры.
     -- Но зачем же...-- голос у него оборвался.
     --  Житейское  дело,--  сказал Синий.-- Сунут  тебя в  камеру  с доброй
полудюжиной  таких  вот,--  он небрежно  кивнул в сторону  веранды,-- а они,
дурики,  будут  тебя  ненавидеть  всеми   фибрами  души,  поскольку  считают
олицетворением всех бед. Плавали -- знаем. Человек -- скрипочка примитивная,
на  нем  играть  совсем даже легко.  Тут  самое  главное --  не  вступать  в
дискуссии, а  с ходу бить  по  чему попало,  и  лучше  всего с  маху  одного
покалечить так, чтобы у остальных тут же отпала  охота вешать на тебя собак.
Очень  пользительно  щеку порвать,-- он согнул крючком указательный палец  и
наглядно дернул им в воздухе.-- Ухо рвануть,  чтоб  на ниточке повисло, глаз
выдавить.
     -- Что случилось? -- вновь завел шарманку Доцент.
     -- Да ничего особенного,-- сказал Синий чуть ли  не  рассеянно.-- Бошку
тут одному бензопилой смахнули, только и делов. А я-то голову ломал, на  кой
черт он им понадобился. Поскольку взять с него, надо  полагать, было нечего,
решили использовать для наглядной агитации. И выходит...
     Он замолчал,  услышав  уверенные шаги.  Эсэсовец остановился в  дверном
проеме  --  тот,  что держал бензопилу,--  скрестил  руки  на  груди  и стал
разглядывать сидящих  с  самым  что  ни  на есть  безмятежным, даже  веселым
выражением  лица. На него  поглядывали искоса, опасаясь встречаться глазами.
Томительно  тянулось  время,  а верзила  в черном все еще держал  длиннющую,
конечно  же  умышленную  паузу,  нагнетая  напряжение  до  предела.  Ухмылка
становилась все шире.
     Наконец, он с простецким видом поинтересовался:
     -- Мужики, а что это вы так скукожились? Случилось чего?
     Ухмылялся широко и весело -- белозубый, прямо-таки плакатный, и  впрямь
напоминавший  нордическую  бестию с  немецких плакатов. Только  волосы  были
темноваты для истинного арийца.
     --  Водички бы,--  сказал Синий так  осторожно, словно любое его  слово
могло вызвать то ли взрыв, то ли что-то еще похуже.
     -- Питеньки охота? -- осклабился верзила. Выдержав очередную паузу и не
дождавшись ни от кого ответа, поинтересовался:
     -- Может, и жратеньки охота? Не стесняйтесь, мужики, у нас попросту...
     -- Не мешало бы,-- набычась, буркнул Браток.
     --  Помилуйте,  ваше  степенство,  с  полным  нашим  удовольствием!  --
совершенно нормальным голосом  отозвался эсэсовец, нырнул рукой за притолоку
и вытащил скрытую  доселе  от  глаз матерчатую  сумочку,  с  какими ходят за
продуктами.-- Нешто  ж  мы  звери,  господа кацетники?  Ваша мама пришла,  и
попить, и пожрать  принесла, будете  себя хорошо  вести, глядишь, и бабу вам
пригоню, а то, поди, друг  друга в жопу дрючите? Налетай,  подешевело! -- Он
размахнулся  и швырнул сумку на середину барака.--  Тут вам все тридцать три
удовольствия.  Тетка Эльза лично расстаралась  насчет  жарехи,  сердце у нее
кровью обливается из-за  вас, болезных. И попить вам собрали...  Что стоите?
Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! Не отыму!
     Браток неуверенно шагнул к сумке.
     --  Валяй-валяй,-- поощрил  эсэсовец.-- Наворачивайте,  ребята,  за обе
щеки, ешьте-пейте, банкет сплочен. Только вынужден вас душевно предупредить:
ежели которая скотина не оценит нашу трепетную заботу о контингенте и начнет
наши  яства наружу  выблевывать,  придется такого  сунуть мордой в сортир  и
заставить говно  похлебать  от  души.  Усекли,  болезные?  Как только -- так
сразу. Зуб даю.
     Из-за его  спины показался  еще  один черномундирник, следом  об®явился
Василюк, державшийся с ними уверенно, как свой, и вся троица заняла  позицию
в широком дверном проеме. Ох,  не нравились что-то их физиономии, прямо-таки
пылавшие  от   гнусненького   предвкушения...  Что-то   тут  было   нечисто.
Определенно нечисто -- как только здешние вертухаи становятся  заботливыми и
добренькими, жди любой пакости...
     -- Ну  давай, давай, юный друг рынка! Хаванинку-то доставай! Истомились
твои товарищи, жрать-пить хотят...
     Решившись, Браток первым делом  вытащил две пластиковых бутылки -- если
верить знакомым этикеткам, там имела место быть "Шантарская минеральная", но
пробки,  сразу видно, уже однажды вскрывали, узенькие  пояски  болтались под
ними свободно.
     --  Да  не отравлена водичка, не бзди! -- фыркнул эсэсовец.--  Вы ж нам
живыми нужны, соколики, кто вас травить будет?
     Осторожно отвинтив пробку, понюхав, Браток пожал плечами:
     -- Вода...
     --  А  тебе  что, шампанского туда  надо  было набулькать? Перебьешься,
детинушка... Пей давай.
     Браток страдальчески оглянулся.  Остальные смотрели на него  с живым и,
признаться,  нехорошим интересом.  Он  постоял с  бутылкой  в руке, решился.
Закинул голову, надолго присосался к горлышку.
     --  Ладно,  дорвался...--  хмуро  вмешался Синий,  уже  стоя  со  своей
жестяной  кружкой.--  Не  отравят,  это точно, жаба поперек  горла  встанет.
Может, у меня в запечье еще полведра брюликов заховано...
     --  Ты  не  умничай,  расписной,--  вяло огрызнулся  охранник.--  А  то
водичку-то отыму...
     Разлили   по  кружкам,   выпили,  дали  не  способному   самостоятельно
передвигаться Доценту.  Прислушались к  ощущениям  в организме  и,  судя  по
одинаковому выражению  на лицах, не обнаружили признаков чего-то необычного.
Осушили по второй.
     --  Мясом  пахнет, бля  буду...-- втянув воздух расширенными  ноздрями,
заявил Браток.
     Он вытащил  из сумки,  окончательно  после  этого опустевшей,  газетный
сверток, от которого и  в  самом деле шибануло  по всему  бараку приятнейшим
ароматом  вареного мяса, так что  согласно павловскому рефлексу  слюна пошла
потоком.
     Зашуршала газета, покрытая  жирными пятнами. Кто-то тихо, непроизвольно
выругался.
     В   общем,   завтрак  как  две  капли  воды   походил  на  ободранного,
выпотрошенного и обезглавленного кролика, которого сварили целиком до полной
готовности --  вот  только у  этого кролика имелся нетронутый хвост. Судя по
длине и слипшейся серо-белой шерсти, принадлежать он мог исключительно кошке
и никому другому.
     Браток стоял  с вареной тушкой в  руке. С нее  бесшумно отваливались  и
падали на пол кольца разваренного лука.
     -- С лучком, с перчиком, с морковочкой! -- прокомментировал эсэсовец.--
Сам  бы  ел,   да  должностью   не  вышел.   Чего  стоите,   гости  дорогие?
Наворачивайте! А то... Забыли насчет сортира?
     --  А!  --  с  наигранной  бесшабашностью  воскликнул   Синий   посреди
томительной тишины.--  И  не  такое  жрать приходилось.  Не хуже  кролика, в
конце-то концов...
     Он поднялся, отобрал у Братка  белую тушку, решительно отломал мясистую
заднюю лапу, сел на нары и принялся жевать за обе щеки -- похоже, и в  самом
деле  без особых внутренних препятствий. Пробурчал с набитым ртом, косясь на
стоявшую в дверях троицу:
     -- Нифево, что я кофти на пол плюю?
     -- Ничего, соколик. Лишь бы не сблевал, а то -- извини...
     --  Ну  уж  хрен,--  заверил Синий.--  Буду я  добрую  хаванинку наружу
пускать... Давайте, орлы, наворачивайте. Кролик, он и есть кролик.
     Удивительно, но первым за  своей долей  потянулся Борман. Как уж он там
управлялся,  Вадим  не видел,  собравшись внутренне,  передал кусок Доценту,
поднес  свой  ко  рту.  Пахло совершеннейшим  кроликом,  ничего  противного.
Запустил зубы в мясо, оторвал кусок и, полупрожевав, проглотил.
     Могло  быть и  хуже.  В  желудок  прошло нормально  и улеглось  там, не
выказывая желания  попроситься наружу.  Главное  было  -- не  смотреть в  ту
сторону, где  на  газетке красовался  хвост.  Все остальные, судя по звукам,
тоже втянулись, жевали, глотали, не слышно было пока что  ни единого  звука,
свидетельствовавшего бы, что кто-то оплошал.
     -- Я в деревне  сусликов ел,--  сообщил Эмиль в пространство.-- Ничего,
если прожарить и с черемшой.
     -- А  я что  говорю? -- поддержал  Синий.-- Тут  крыс жрать доводилось.
Вообще,  если прикинуть, самое поганое животное -- это  свинья. Мечет всякую
дрянь. Однако ж мы свининку за обе щеки хаваем...
     --  А  чего я в Таиланде лопал, вы  б  знали...-- Браток, уловив  общее
настроение,  старался не ударить в грязь лицом.-- И в Индонезии... Ох, я там
оттянулся. Есть у них остров Бали, слышали? Вот мы с пацанами, где ни увидим
это "Бали" ихними буквами, тут же к нему спереди "Е" приписываем. Местные ни
хера просечь не могут, а мы от хохота клонимся...
     Даже  сумрачный Борман подал голос, сообщив,  что лично  он  в  Испании
отпробовал бычьи яйца под каким-то соусом -- и ничего, не помер.
     --  Пищевой  консерватизм,  в  общем,  совершенно  неуместен,--  слабым
голосом завершил Доцент.-- Вот человечину, конечно, я бы есть отказался...
     Короче  говоря, все шло  совершенно  вопреки расчетам охранников -- что
недвусмысленно отражалось на их поскучневших рожах. И все же они не  спешили
покинуть  место  действия, торчали  в  проеме,  покуривали,  один то и  дело
смотрел  на  часы. Вполне возможно,  сюрпризы  на  этом и не кончились -- им
давно бы следовало убраться восвояси, не словив ожидаемого кайфа...
     -- Герр эсэсман, разрешите обратиться? -- почти весело спросил Синий.--
У вас, часом,  еще  кролика  не  найдется?  Оголодали  малость  на  казенных
харчах...
     -- Будет тебе и кролик, и какава...-- рассеянно отозвался эсэсовец, уже
не отводя взгляда от часов.
     Э_т_о подступило без  всяких  предварительных  симптомов  и  неприятных
ощущений.
     Только  что  Вадим  сидел на  нарах, старательно выбирая из  последней,
полупустой пачки сигаретку получше,-- и  вдруг в мгновение ока под ним стало
мокро. Он вскочил -- по ногам  уже текло вовсю,-- стал растерянно озираться,
как  будто  причина  была  не  в  нем, а в  окружающем.  И  наконец  осознал
происходящее во всей неприглядности.
     Эсэсовцы   ржали  так,  что  с  потолка,  казалось,  вот-вот  обрушится
штукатурка, Василюк от них не  отставал. Сзади,  на  нарах, прямо-таки взвыл
Доцент, сгоряча попытавшийся вскочить, забыв о ране.
     Тут   как  раз   начал  ощущаться   запашок   --   воняло,  признаться,
немилосердно. Все еще не справившись с растерянностью, они  нелепо, неуклюже
топтались возле  нар, а понос никак  не унимался,  штаны, казалось, промокли
насквозь, на пол уже вовсю текло и капало.
     --  Вода?  --   прорычал  Синий,  переступая  с  ноги  на  ногу,  будто
дрессированный медведь.
     -- Она,  родимая,--  охотно просветил верзила,  похрюкивая  от  избытка
чувств  и  смахивая слезы.-- Аш-два-о  плюс  современная  химия  из  аптечки
фрейлейн Маргариты... Ребятки,  о  вас же заботимся,  что вы, как  дикари...
Никогда не  слышали про такую методику --  удаление шлаков из организма? Все
шлаки  с   дерьмом  выходят,  точно  вам  говорю,  у   фрейлейн  медицинское
образование,  уж она-то знает лучше...  Ну забыл я, забыл  вас предупредить,
чтобы заблаговременно  скинули штаны. И  без вас забот полон рот, серьезными
делами заворачиваем...
     У Вадима осталось впечатление, что этот тип гораздо умнее, чем кажется,
лишь  прячется за  личину  тупого хама. То, что  он  собственноручно смахнул
бензопилой голову бедняге Красавчику, такой версии ничуть не противоречило.
     Правда, некогда было думать и строить версии. Нужно было что-то делать,
вот только что?  Извержение вулкана явно шло на убыль, но до финала пока что
далеко...
     Как  ни  удивительно,  первым  сориентировался Браток.  Пока  остальные
топтались  в  такт Синему,  словно целое стадо  цыганских  медведей  прошлых
времен, он быстренько скинул ботинки, штаны, сграбастал с нар принадлежавшую
покойному Красавчику  простыню и принялся вытираться, матерясь сквозь  зубы,
то и дело заглядывая себе за спину. Троица в дверях помирала от хохота.
     Вадим оглянулся,  но  не  смог  определить в растерянности, где постели
живых,  а где --  покойников.  Схватил  свою собственную  простыню с  тощего
матрасика--  в конце концов, не до роскоши,-- стал обтирать ноги. Остальные,
шипя и ругаясь, последовали его примеру.
     -- Еще кто-нибудь  водички хочет?  --  отсмеявшись,  спросил верзила.--
Вроде бы осталось полбутылки... Точно.
     Его любезное  предложение дружно проигнорировали,  возясь с простынями.
Испачканные штаны там и сям валялись на полу. Один Доцент беспомощно лежал в
дерьме,  ругаясь от бессильной злобы,-- пытаясь скинуть штаны, непременно бы
растревожил рану.
     Кое-каких словечек, им  использованных, Вадим  не  слыхивал  вовсе.  Он
поносил стоявших  в дверях ублюдков  столь  смачно  и  качественно, что даже
Синий  уважительно  покрутил головой.  Когда  раненый дошел  до  сексуальных
привычек Василюка, получивших должный комментарий, капо,  мрачный, как туча,
стал  было тащить из чехла  на  поясе  дубинку, но верзила придержал его  за
шкирку:
     -- Охолонись, юный друг пограничников... Кому сказал? А вам должно быть
стыдно -- интеллигентный человек, ай-яй-яй... Такие словечки употребляете...
     Доцент изрек еще пару сложносочиненных фраз.
     -- Это ты зря,-- безмятежно сказал верзила.-- Пули в лоб ты от меня все
равно не  дождешься, хитрован. И  нечего  скулить, мон шер. Уж если  садился
играть  в  такие  игры,  следовало бы  знать,  что однажды  может выпрыгнуть
хреновая карта...
     --   Я  и  не   хнычу,--  прохрипел  Доцент.--  Просто-напросто  обидно
сознавать, что тебя переиграла тупая сволочь...
     Эсэсовец блеснул великолепными зубами:
     -- Раз переиграла, значит, сволочь  не столь  уж и  тупая? А?  Логично?
Ладно,  в  другой  раз  доспорим,  нам  еще  предстоят  душевные   беседы...
Собирайся,--  он поманил пальцем  Вадима.-- Влезай в свои говнодавы,  пойдем
побеседуем с герром комендантом. Он уже заждался...
     Вот оно. Настал черед. Смешно, но вместо страха Вадим в первую  очередь
ощутил раздражение -- момент казался самым неподходящим. Неудачнее и выбрать
нельзя.
     Он растерянно оглянулся на свои штаны, вонючей кучкой лежавшие на полу.
И думать нечего в них влезать.
     -- Вот  видишь, как  все  удачно сложилось,--  сказал верзила.--  После
душевной беседы с  гер-ром комендантом ты, скотина, мог и в  штаны наделать,
пришлось бы их сбрасывать. А так -- ты уже без порток. Значительная экономия
времени и  усилий. Хочешь -- обувайся, не хочешь -- шлепай босиком, мне  без
разницы.
     -- Но...
     Глаза верзилы сузились, он грозно прошипел:
     -- Тебе, козел, два  раза  повторять?!  Марш!  Вздохнув,  Вадим  влез в
корявые  ботинки,  завязал  шнурки -- желудок, слава богу, успокоился  --  и
направился к двери, одергивая пониже бушлат, чувствуя, как от него воняет.


        Глава девятая. Лицом к лицу
     Лагерь казался  вымершим --  ни единой живой души. Козлы с  трупом тоже
исчезли.  На  мачте  лениво  болтался  "Веселый  Роджер",  временами  улыбка
разворачивалась во всю свою жутковатую ширь.
     -- Шагай, шагай! -- покрикивал второй конвоир.-- Пинка б тебе  дать, да
пачкаться неохота...
     Верзила,  напротив,  и не думал  подгонять  Вадима,  шагал в отдалении,
насвистывая и громко мурлыча под нос:
     Захожу я в первый русский дом,
     там сидит старуха с стариком.
     В ноги кинулась старуха,
     я ее прикладом в ухо,
     старика прикончил сапогом...
     Вадиму на  миг стало жутковато  -- именно  эту псевдоэсэсовскую песенку
они сами в щенячьем возрасте  горланили под гитару во дворе, за  что однажды
получили по шеям от ветерана  с большущей орденской колодкой -- в те времена
ветераны,  ясное  дело, были  покрепче,  иные вполне  могли  надавать по шее
наглым акселератам...
     Завидев их, по  ту сторону ворот запрыгал на короткой привязи кавказец,
оглушительно  залаял. Из будки  тут же выскочил часовой с автоматом, откинул
половинку ворот.
     У Вадима  вспыхнула  сумасшедшая надежда  неизвестно даже,  на  что  --
впервые  оказался на  в_о_л_е.  Во  мгновение  ока перед глазами  пронеслась
вереница  пленительных  сцен:  сшибает  одного,  уворачивается  от  второго,
несется в тайгу...
     Бред. Ничего не получилось бы. Не спецназовец... К тому же на запястьях
тут    же    защелкнули   наручники   с   прикрепленной   к    ним   длинной
цепочкой,прикрикнули:
     -- Марш!
     -- Аллее! -- уточнил верзила.-- Аллее, швайн!
     Он  прошел  мимо страшной  цистерны -- то ли примерещилось,  то  ли и в
самом деле от  нее  тянуло  остро-химическим  запахом,  вызывавшим  животный
страх.
     -- Искупнуться не желаешь? -- заржал верзила, перехватив его взгляд.
     -- Только после вас...-- проворчал он сквозь зубы.
     За что  тут же  получил оглушительный подзатыльник.  Верзила без особой
злобы бросил:
     -- В молодогвардейца захотел поиграть, сволочь? Сраку порву...
     Повернули налево,  прошли  вдоль  колючей  проволоки,  держась  от  нее
поодаль.
     --  А то, может, на проволоку прыгнешь? -- поинтересовался верзила.-- В
рамках гордой несгибаемости?
     Подошли к бараку, где обосновался комендант. Сразу же поднялись внутрь.
Верзила обогнал его,  постучал в  дверь.  Когда  изнутри что-то неразборчиво
ответили, распахнул ее, щелкнул каблуками и рявкнул:
     -- Герр штандартенфюрер, заключенный доставлен!
     --  Давайте,--  послышался  голос   Мейзенбурга,  в  котором  явственно
слышалось нехорошее предвкушение.
     Вадима пихнули внутрь. Ничего особенно пугающего там не обнаружилось --
стол,  за которым  восседал герр комендант в расстегнутом  френче  (рядом, у
торца, сидела  пускавшая дым  Маргарита), несколько старомодных  стульев  из
металлических  трубок,  явно оставшихся  со времен  пионерлагеря, шкафчик  и
телевизор в углу.
     На столе не было ни плеток, ни  каких-либо страшненьких  приспособлений
для  вырывания ногтей  и прочего активного  следствия. Наоборот, там  стояла
полная бутылка "Хеннесси" и разнообразная закуска на тарелках. Комендант как
раз отложил на блюдце надкусанный бутерброд.
     --  Кто  к  нам зашел на огонек!  --  расплылся  комендант  в  деланной
улыбке.--  Проходите, дорогой мой, садитесь вон на тот стульчик... Гейнц, вы
куда?
     -- Прошу прощения, герр  штандартенфюрер,-- ответил шагавший к шкафчику
верзила.-- Сначала надо клееночку подстелить...
     -- Это зачем? -- деланно изумился комендант.
     -- Его степенство, господин  купец  первой гильдии,  изволили ненароком
обкакаться...
     --  То-то  я запашок обоняю... Правильно,  голубчик. Если  каждый будет
грязной  жопой на казенные стулья плюхаться, никакой мебели не напасешься. А
что с ним такое?
     -- Это он с®ел что-нибудь,-- сказал  верзила,  сноровисто застилая стул
клеенкой.-- Садитесь, ваше степенство.
     -- Железки  с  него  снимите,-- поморщился  комендант.-- Нужно  же  нам
соблюдать Женевскую  конвенцию... или Гаагскую? Все время их путаю, что-то с
памятью моей стало...
     -- Хрен ему  в жопу, а  не конвенцию,--  безмятежно улыбаясь, протянула
Маргарита.
     Троица перебрасывалась репликами, как хорошо сыгранный оркестр. Верзила
Гейнц снял с Вадима наручники и положил их куда-то  в угол, но из комнаты не
ушел, остался торчать за с